Знакомство с Ростовским Централом

Главная / Уголовное право и процесс

Знакомство с Ростовским Централом

Автор: Анрей

http://www.vturme.ru/view_post.php?id=22

Расскажу о своем знакомстве с СИЗО Ростова-на-Дону. Напоминаю, все написанное ниже относится не к далекой истории тюрем, блестяще описанных Шаламовым в «Колымских рассказах», а к 2008 году.
КПЗ и суд

Сначала пару слов о судебном заседании по поводу избрания меры пресечения. В Ростове вообще очень любят отправлять под стражу. Это очень удобно. Во-первых, само по себе содержание в условиях Ростовского централа с успехом заменяет любые пытки или избиения и после нескольких месяцев нахождения под следствием, обвиняемый готов, что угодно подписать, чтобы отправиться на лагерь – это начинает выглядеть предпочтительнее, чем потерять последнее здоровье в застенках СИЗО. Во-вторых, следствию очень удобно допрашивать подследственного – он всегда, что называется, под рукой. Страдания самого подследственного следователей не особо и беспокоят – все равно сядет (а садятся действительно все – условным сроком отделываются, хорошо, если 1 из 100, об оправдательных приговорах за полгода я и не слышал – будьте уверены, если бы случилось такое чудо, вся тюрьма бы на ушах стояла от удивления). Дать человеку хотя бы условное после пребывания под стражей, значит косвенно признать, что человек не нуждался в такой жесткой мере как содержание в тюремных условиях и позволяет ему возможность требовать компенсацию. Поэтому следователи стараются засадить своих «клиентов» сразу – лишняя уверенность, что последующий суд будет изначально на стороне обвинения. Утверждаю об этом на основании опыта многих и многих людей. В Ростове есть такая примета – если выпустили под подписку, то шансы на условный срок у человека есть, посадили в СИЗО на время следствия – значит, поедешь в лагерь (судьи свои ошибки признавать не любят, виноват всегда подсудимый). Просто, если статья незначительная, то отправят на поселение.

Обращаясь к суду по поводу избрания меры пресечения, следователь особо фантазию не напрягал. Аргументы стандартные, он просто переписал статью 97 Уголовно-процессуального Кодекса РФ как есть:

1. Дознаватель, следователь, а также суд в пределах предоставленных им полномочий вправе избрать обвиняемому, подозреваемому одну из мер пресечения, предусмотренных настоящим Кодексом, при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый, подозреваемый:

1) скроется от дознания, предварительного следствия или суда;

2) может продолжать заниматься преступной деятельностью;

3) может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу.

Вот так, ни много и не мало, а все сразу. Никаких соображений, почему он уверен, что все это обязательно должно произойти, не приводится, да это и не нужно – судья полностью на его стороне.

Мои аргументы, что ни один из прозвучавших доводов не являются убедительными, судья выслушивает с бесстрастным лицом, но в протоколе я их не найду.

Упираю я на то, что скрываться я не собираюсь, так как срок мне грозит небольшой и бегать от него себе дороже, кроме того я всегда честно выполнял свои обязанности и ранее ни от чего никогда не уклонялся. Преступной деятельностью заниматься я не могу по той простой причине, что у меня все конфисковали, так, что «черт побери, Холмс, но каким образом?». Угрожать ни свидетелю, ни иным участникам судопроизводства я не в состоянии, потому, что ни свидетелей, ни потерпевших у меня просто нет. Спрашивается, кому угрожать? Экспертов я знать не знаю (да их еще и нет пока). Остается только сам следователь. Наверно, себя он и имел в виду. Тогда бы так и написал. Мол, опасаюсь за свою жизнь от этого варнака. Но судя по всему, меня он не особо и не боится (вот бы я удивился, если бы правда боялся), но и привести свои доводы в соответствие со здравым смыслом тоже не стремится, хоть все, что я хочу, это чтобы причины моего содержания под стражей привели в соответствии со здравым смыслом.

Судья оглашает постановление, вновь перечислив опять все три оспариваемых мной пункта. Заодно заявляет, что, так как я иногородний, то выпустить он меня не может. А то еще опоздаю по повестке в следственное управление. Дабы не допустить такой промашки, то для всех лучше, чтобы я находился в СИЗО, в любой момент доступный для следствия. Видимо, в первую очередь, для моего же удобства. В выданном на руки постановлении, последнего замечания, как должно быть догадываетесь, нет и в помине.

Я бы мог возразить, что дискриминация по месту проживания противоречит Уголовному Кодексу и что добираться мне до Ростова всего минут сорок – быстрее, чем с окраин самого города. Но никто мне слова не дает.

После судебного заседания, на котором судья по быстренько утвердил просьбу следователя об избрании в отношении меня меры пресечения, опера усаживают меня в свою машину и отвозят на КПЗ. Весь день я без еды и воды. На дворе сорокоградусная жара даже в тени, и жажда мучает не по детски. Опера глушат холодную минералку, мои страдания их не особо интересуют. Но просить у них воды не желания нет. Терплю.

На КПЗ кормят только раз в день, так что я второй день в пролете (вчера привезли уже после обеда, а у следователя никто, естественно, никто и не вспомнил, что обязаны накормить). К счастью сокамерник приберег пару пирожков, которые я, запив водой из-под крана, уминаю. Смываю пот над самым грязным и самым ржавым умывальником, который я когда-либо видел. Тараканы при виде меня даже не разбегаются – их в умывальнике сотни – он буквально шевелится.

Теперь можно ждать отправки в само СИЗО. Могут отправить и в этот же день, могут и на следующий, если суд был во второй половине дня.

Отвозят на СИЗО на следующий день. Всех арестантов набивают как сельдь в бочку в воронок автозака. Везут не торопясь с длительными остановками. Люди напрессованы так, что нельзя и пошевелится. Металл обшивки раскален до невозможности. Кажется, плюнешь на него, и слюна зашипит. Мне еще повезло, что сижу почти у самой решетки – там хоть можно дышать. Остальные просто задыхаются. С остановками и ожиданиями путь растягивается часа на три, хотя ехать не больше трех километров.
Приемка

Из автозака выгружают в крытом дворике. Загоняют в довольно просторное приемное помещение. Всех заставляют присесть на корточки, руки сцеплены на голове. Сидеть так с непривычки и трудно и больно и унизительно. Но сидим и ждем, когда соизволят проверить. Ноги затекают, болят неимоверно. Никакого смысла в такой позе нет, просто нам сразу дают понять кто мы здесь и что. Неважно, что суд еще не вынес решения и по закону мы не преступники. В данном случае это разницы никакой не имеет – в России к подследственным отношение традиционно в несколько раз хуже, чем к уже осужденным. Тюремщики не спешат. Наконец, начинают проверять. Услышав свою фамилию, выкрикиваешь в ответ имя и отчество. Людей много, проверка затягивается. Проверка закончена и нам разрешают подняться. Встаю с трудом – ноги одеревенели и распрямляться не желают.

Из приемного помещения дверь ведет в общую камеру, так называемый «вокзал». Здесь ожидают отправки на этап и суд, здесь же находятся те, кто поступает в тюрьму. Действительно, самый настоящий вокзал. Место среди заключенных популярное – можно перемолвиться парой слов со знакомым или узнать про приятеля. Есть стол и пара скамей, но хватает их всего человек на десять, остальные вынуждены стоять. Половина камеры залита водой. Пол сделан явно с наклоном, поэтому в самом углу довольно глубоко. Там как раз расположен туалет. Добираться до него приходится вброд, становясь на цыпочки. Еще в камере есть умывальник и можно утолить жажду теплой и противной, с явственным привкусом ржавчины водой.

После ожидания на вокзале начинают вызывать по двое в досмотровый кабинет. У меня досматривать нечего – из вещей только то, что на мне. Заставляют раздеться. Хорошо хоть в задницу не заглядывают – и за то спасибо. Мой кожаный ремень летит на пол. Ремень хороший, никто его явно не выбросит, а в кладовую так его никто и не передал. Кстати, вещи у меня по описи приняли еще у следователя: паспорт, ключи, записную книжку и деньги – 150 рублей с мелочью. Паспорт был вложен в дело, записную книжку следователь отдал родственникам, ключи пропали. Деньги тоже испарились. По крайней мере, на мой лицевой счет их не зачислили, так что кто их украл, не знаю: то ли сам следователь, то ли тюремщики.

В камеры пока не ведут. Всех переводят в следующую по коридору камеру – «Эмираты». Название точнее некуда. Действительно Эмираты. Напомню, что на улице середина необычайно жаркого лета и на улице даже в тени за сорок. Теперь представьте камеру в подвальном помещении, площадью метров двенадцать, очень низкую – до потолка рукой можно достать. Пол земляной, залитый тонким слоем цемента, кое-где цемент отскочил. Стены, потолок, их цвет и вид – это неописуемо. Пещера каменного века местом была гораздо более уютным и комфортным. Окна нет, вентиляция отсутствует даже в теории. В углу засранный до невозможности толчок с застывшим до каменного состояния дерьмом и без намека на слив. Отчаянно воняет, причем отнюдь не розами. В довершении всего воды тоже нет. Охранник разрешает набрать воды в бак. Двадцать человек расхватывают эту воду минут за двадцать.

Пара человек, сразу видно, из опытных – у них при себе баулы с вещами и едой. Они привычно обживают отстойник – знают, что ждать нам долго. Достают кипятильник, вместо розетки из стены торчит пара оголенных алюминиевых проводов. Кружку поставить некуда, поэтому чтобы сделать чай один человек держит кружку, второй – прислоняет штепсель кипятильника к проводам. Дело это не простое – вода при закипании плещет на руки. Пьем чай, «имущие» делятся едой. Кусок хлеба с паштетом, конечно, не еда, но и желудок теперь не подводит.

Двадцать пар легких выкачивают из камеры кислород словно насосом. Дышать нечем. Хуже всего табачный дым – почти все курящие и смолят почти непрерывно. Упрекнуть их не в чем – нервы, да и пока везли и принимали, люди курить не могли. Организм требует никотина. Дым висит плотным туманом на уровне метра от пола. Единственное спасение – лечь на голые металлические нары, стоящие посреди камеры. В голове начинает мутиться, задыхаюсь. Кажется, сейчас потеряю сознание.

Несмотря на то, что нары сделаны из сплошного металлического листа, взглянув на руку, я обнаружил, что она покрылась десятками бугров клопиных укусов. Плохо так, что боли не чувствуется, даже и не чешется. Страшно и подумать, что можно подхватить на этих нарах, но стоять больше чем пять минут практически невозможно.

Мужики уговаривают проходящего мимо мента приоткрыть кормушку, но воздух оттуда практически не поступает. По очереди люди высовывают через нее голову в коридор, но это облегчение на пять минут и потом становится совсем дурно.

Среди нас несовершеннолетний мальчишка. На вид не дашь и тринадцати, хотя на самом деле уже исполнилось четырнадцать. Шея тонкая совсем, глаза перепуганные, жалкие до невозможности. Как не паскудно самому, но начинаю его жалеть. Оказывается, он был на условном сроке. Пригласили к другу на день рождения, и на следующий день он не успел отметиться в отделении, пришел только через день. Судья решил, что совершенное нарушение может быть исправлено только реальным заключением. Обыдно за пацана, через пару лет, вполне вероятно, на волю выйдет человек с устоявшимся презрением к правосудию и кучей наколок – навидался я таких в лагере, "исправившихся" полностью.

Одного из ребят в камере начинает корчить. Он задыхается, изо рта валит пена. Наркоман – начинается ломка, усугубленная адской жарой и нехваткой воздуха. На крики и стук в дверь никто не реагирует. Всерьез начинаем опасаться, что наркоман до распределения по камерам не доживет.

Мы в «Эмиратах» уже почти сутки и только теперь начинают раскидывать по камерам. Сначала ведут в медицинский кабинет. После зноя отстойника душный кабинет кажется прохладным и просторным. Всех шатает от стенки к стенке, наркомана два человек покрепче тащат под руки, ноги его волочатся по земле. Все живы и это уже радует. Человек невероятное по выносливости существо.

В медицинский кабинет заводят по двое, остальные в это время ждут в тамбуре за стальными дверями. Берут кровь для проверки на СПИД и сифилис. Анализ займет несколько дней, и все это время осужденные будут находиться в общих камерах. Говорят, так иногда происходит заражение бытовым сифилисом соседей по камере – слишком в них тесно.

По камерам разводят по одному, редко по двое. Мне повезло – отправили на второй этаж. Их три – первый полуподвальный, а на третьем расположена больничка. Есть новый корпус, но там находятся помещения для женщин и малолеток. Там же размещается хозотряд СИЗО. Мужчины сидят в старом корпусе. Собственно, это три здания, построенные буквой П и соединенные внутренними проходами в одно целое. Самый старый корпус расположен в центре. К нему примыкают Теплый и Холодный корпус. Отопление есть во всех, но так уж повелось называть. В холодном на втором этаже размещаются карцера. В этих корпусах камеры в основном небольшие, есть и так называемые «коммерческие» с нормальным ремонтом и холодильником. Если есть деньги, то можно не только купить в них место, но и подобрать сокамерников по душе.

В центральном корпусе камеры общие, хоть и небольшие по размеру, но народу в них набито до отказа – встать иной раз негде. Хуже всего в полуподвале – очень сыро и душно, окна совсем маленькие под самым потолком. И воздух, и свет в них почти не проходят. Вонь в подвальном коридоре редкостная – между корпусами располагался свинарник, и сточные воды из него попадали в канализационную канаву, идущую вдоль коридора. В подвале в основном сидят рецидивисты и те, кому приговор утвердили. Там же транзитные хаты. Эти камеры очень большие – там временами более ста человек и сидит, некоторые довольно долго в ожидании этапа в лагеря.

Так что мне в этом роде повезло. В моей камере было «всего» 56 человек на площади менее 40 метров и 20 спальных мест. Короче все по закону, предписывающему каждого подследственного и осужденного обеспечивать индивидуальным спальным местом.

Про условия в камере я рассказывал немного в статье Как правильно зайти в камеру (что нужно знать новичку), но довольно немного. В следующий раз подробно опишу и саму камеру и немного опишу Ростовский централ.