“Революция сознания”

THE CONSCIOUSNESS REVOLUTION

A Transatlantic dialogue

1999

Под редакцией Эрвина Ласло

Предисловие Кена Уилбера

Послесловие Иегуди Менухина

Серийное оформление Александра Кудрявцева

Перевод с английского Марка Драчинского

Научный редактор кандидат философских наук Владимир Майков

Подписано в печать 24.02.04. Формат 84х108'/з2. Усл. печ. л. 13,44. Тираж 5 000 экз. Заказ № 2236.

Гроф С.

Г86 Революция сознания: Трансатлантический диалог/С. Гроф, Э. Лас­ло, П. Рассел; Пер. с англ. М. Драчинского. — М.: ООО “Издательство ACT” и др., 2004. — 248, [8] с. — (Philosophy).

ISBN 5-17-0227I7-5

Насколько велика вероятность осуществления сценария “конца света”? Можем ли мы изменить и развить свое сознание настолько, чтобы суметь спасти чреватый кризисами мир “снаружи” вокруг нас и преодолеть кризисы, осаждавшие наши умы “внутри”? Трое крупнейших ученых размышляют в этой книге о шансах на установление мира во всем мире. Как выясняется в ходе их бесед, даже если речь идет о кризисе, о трансформации, о целях и ценностях, о мировоззрениях, о понимании себя и других, об искусстве, науке, религии и духовности, ключевым моментом, лежащим в основе практически всего остального, является состояние нашего сознания.

УДК 316.89 ББК 87.6

© Stanislav Grof, Ervin Lasnzlo and Peter Russell, 1999 © Институт трансперсональной психологии, 2004 © Издательство К. Кравчука, 2004 © Оформление. ООО “Издательство ACT”, 2004

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие (Кси Уилбер)..........................................      7

Вступление (Эрвин Ласло) ..........................................     11

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ: УТРО

МИР В ТРАНСФОРМАЦИИ ...................................     14

Приступая к теме: шансы на трансформацию ...........     14

Смерть и возрождение: вымирание и обновление ....    30

Революция в сознании?...............................................    43

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ: ПОЛДЕНЬ

ИЗМЕРЕНИЯ ТРАНСФОРМАЦИИ.......................    52

Сдвиг сознания в обществе, сдвиг парадигмы в науке .    52

Роль духовности ..........................................................    65

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ: ВЕЧЕР

ОТ ПРОЗРЕНИЯ К ДЕЙСТВИЮ............................    83

Исцелить себя и исцелить мир....................................    83

Синхронистичность и любопытные связи .................    89

ВТОРОЙ ДЕНЬ: УТРО

ЛИЧНЫЙ КОНТЕКСТ.............................................    96

Изменение в ценностях...............................................    96

О жизненных целях.....................................................   110

Сценарий конца света и выход за его пределы..........   124

ВТОРОЙ ДЕНЬ: ПОЛДЕНЬ

МИР И ЛИЧНОСТЬ..................................................   141

О рождении и развитии — врастание в новый мир ...   141

Новая карта реальности?.............................................   155

О потенциале искусства и ответственности артистов ...  172

Пересмотренные ценности и этика.............................   186

ВТОРОЙ ДЕНЬ: ВЕЧЕР

ПРЕДЕЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ:

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ............   198

Карма............................................................................   198

Сознание ...................................................................... 211

Послесловие — дальнейшие размышления

(Иегуди Менухин).....................................................  226

Литература................................................................... 236

ПРЕДИСЛОВИЕ

“Революция сознания” — это необычная дискуссия между тремя великолепными умами нашего времени, живыми в своем взаимообмене, сострадательными в сво­ем охвате, блистательными в своем громком призыве к пробуждению нашей совести и сознания.

Станислав Гроф — один из величайших психоло­гов нашего и любого времени, каким его, несомненно, признает история. Его многочисленные книги — “Об­ласти человеческого бессознательного”, “За пределами мозга”, “Космическая игра” и другие — уже снискали ему заслуженную славу. В своих многочисленных друзь­ях и коллегах он вызывает не только глубочайшее ува­жение, но и подлинное восхищение. Это настоящий первооткрыватель в современном- освоении обширных и, по-видимому, безграничных областей сознания; на­чертанные им карты этого невероятного ландшафта ос­вещают его с точностью и страстью, равных которым в наши дни нет.

Питер Рассел — блистательный теоретик, внося­щий поразительный творческий импульс в любую затрагиваемую им тему. В своих книгах, таких как “Про­буждающаяся земля”, “Глобальный мозг” и “Белая ды­ра во времени”, Питер снова и снова возвращается к вопросу, который может оказаться для грядущего тыся­челетия судьбоносным: как именно изменения в созна­нии воздействуют на трансформацию мира в целом?

Если наш завтрашний день может быть приятнее, чем сегодняшний, то что для этого мы — в том числе, и вы, и я — должны изменить в себе прямо сейчас? Или, быть может, время уже упущено? Что же тогда делать? Питер бьется над этими взыскующими вопросами, про­являя не только проницательный интеллект, но и под­линно сострадательное сердце, что сказывается на каж­дой написанной им странице.

Эрвина Ласло можно назвать гением системного мышления. В его книгах, слишком многочисленных, чтобы их можно было перечислить, — мои любимые это “Системный взгляд на мир”, “Эволюция: великий син­тез”, “Выбор”, “Шепчущий водоем” и “Третье тысяче­летие” — Эрвин Ласло, возможно, яснее, чем кто-либо еще из ныне живущих, выразил тот ошеломляющий и в то же время столь часто незамечаемый факт, что мы живем в безнадежно взаимозависимой вселенной, где каждое отдельное явление почти чудесным образом связано с любым другим. Делом его жизни, которому он отдается уже четыре десятилетия, является четкий и последовательный призыв признать эту невероятно пе­реплетенную вязь, представляющую собой наш мир, нашу жизнь, наши надежды и сны. Поднимаясь к цело­стному видению, он помог бесчисленному числу людей вырваться из узких тенет удручающей фрагментарности, вот уже три столетия преследующих современный мир. Именно Эрвин Ласло, следуя предложению Уве Моравеца из Университета международного мира в Берлине, стал составителем книги, которую вы сейчас держите в руках. Эти три человека встречались в течение не­скольких дней, чтобы, как рассказывает Эрвин, “пораз­мышлять о шансах на установление мира во всем ми­ре”. В результате же оказалось, — продолжает он, — что разговор идет о кризисе, о трансформации, о целях и ценностях, о мировоззрениях, о понимании себя и дру­гих, об искусстве, науке, религии и духовности. Более всего мы говорили о сознании, очень быстро обнаружив, что ключевым моментом, лежащим в основе практиче­ски всего остального, как раз и является состояние наше­го сознания”.

Так началась их беседа. Читая последующие страни­цы, вы сможете следить за развитием этого захватываю­щего разговора по мере того, как он разворачивается, тема за темой: разумеется, трансформация сознания важна, но важны и многие другие факторы — от методов воспитания детей до экономики и политических инсти­тутов. Каким же оказался итог этой встречи? Возможно, Питер скажет об этом лучше: “Мы все собираем по ку­сочку мозаику, которая позволит нам сделать свою жизнь более осмысленной, счастливой и здоровой, на­полнить ее большей взаимной заботой. Ценно каждое, даже самое крошечное, звено мозаики. Порой именно оно может внезапно объединить все остальные ее части, приведя к прорыву или духовному пробуждению. Если бы мы полагали, что наша задача — менять других, это означало бы, что мы упускаем главное. Мы считали бы себя какими-то особенными, имеющими право командо­вать и контролировать ситуацию. Все мы — части одно­го и того же рисунка. Каждый из нас должен задать себе главный вопрос: как я могу привести свою собственную жизнь в большее соответствие с этим рисунком? Что я должен сделать, чтобы моя крошечная, стотысячная доля была способна хоть в какой-то мере ускорить этот пози­тивный сдвиг?”

По моему мнению, Станислав Гроф, Питер Рассел и Эрвин Ласло проделали в настоящей книге, как и во многих других своих книгах, работу нескольких жизней по ускорению этого экстраординарного сдвига.

Кен Уилбер

ВСТУПЛЕНИЕ

Летом 1996 года Стэн Гроф, Пит Рассел и я провели совместно два очень интенсивных дня. Первый — на террасе дома Стэна в роще возле Милл-Вэлли в Кали­форнии, второй — на плавучем домике Пита в гавани Сосалито. Перед нами были — магнитофон и широкий ассортимент тем, на которые мы стремились пролить свет, как ради самих себя, так и ради других. Уве Моравец из берлинского Университета международного мира обратился к нам с просьбой поразмышлять о шан­сах на установление мира во всем мире. В результате же оказалось, что разговор идет о кризисе, о трансфор­мации, о целях и ценностях, о мировоззрениях, о пони­мании себя и других, об искусстве, науке, религии и духовности. Более всего мы говорили о сознании, очень быстро обнаружив, что ключевым моментом, лежащим в основе практически всего остального, как раз и явля­ется состояние нашего сознания. Можем ли мы изме­нить и развить свое сознание настолько, чтобы суметь спасти чреватый кризисами мир “снаружи” вокруг нас и преодолеть кризисы, осаждающие наши умы “внутри”? После того, как вопрос был сформулирован таким образом, нам пришлось перейти к дискуссии о взаимо­связанности внешнего и внутреннего. Это, в свою оче­редь, породило вопросы о природе ума и мира и о том, что мы начинаем узнавать о них. Затем, вернувшись к вопросу об окружающем нас мире, мы задались вопро­сом, каким образом мы можем на деле с эффективно­стью использовать то, что уже начало возникать и стало называться нашей новой картой реальности.

Моя собственная роль в диалоге была двойной: бу­дучи участником дискуссии, я в то же время был назна­чен на роль ее модератора, поэтому моей задачей было следить за тем, чтобы разговор оставался в предписан­ной ему колее, фокусируясь на проблемах, имеющих от­ношение к достижению мира во всем мире. Поначалу я полагал, что для того, чтобы не давать разговору ухо­дить от этих тем, мне придется формулировать конкрет­ные вопросы, но вскоре обнаружилось, что никакой не­обходимости в этом нет. Диалог, будучи начат, далее развивался сам по себе, напоминая самовозгорающееся пламя.

Моей главной заботой оказалось нечто противопо­ложное — мы слишком часто соглашались друг с дру­гом, в то время как диалог, по идее, должен быть взаим­ной игрой контрастирующих взглядов. По счастью, кон­траст все-таки имел место, но не столько в горизонталь­ной плоскости разнящихся концепций и точек зрения, сколько в вертикальной, где самые серьезные вопросы освещаются под разными углами зрения, что позволило нам пробиться ближе к их корням и истокам.

Затем, когда я уже редактировал запись нашей бесе­ды, моя задача состояла в том, чтобы он принял удобо­читаемую форму. Это было нетрудно. Каждый из нас

самостоятельно поработал над дословной записью сво­его собственного вклада в дискуссию и скопировал на диск отредактированную им версию. Таким образом, чи­татель может быть уверен, что то, что предлагается ему в печатной форме, совпадает с тем, что каждый из нас на самом деле хотел высказать. Собрав выправленные ма­териалы, я просто позаботился о связности и последова­тельности изложения, указав на основные обсуждавшие­ся нами темы.

Мы надеемся, что читатель, следуя развитию нашей дискуссии в ходе этих двух незабываемых дней в Кали­форнии, хотя бы в какой-то мере сможет ощутить вла­девшие нами возбуждение и страсть и, размышляя о ска­занном нами, обретет собственные прозрения.

Мне остается поблагодарить Уве Моравеца и его коллег по Университету мира в Берлине за то, что они свели нас троих вместе. Все мы благодарны Кристине Гроф за гостеприимство, с которым она приняла нас в их со Стэном доме. Обстановка в эти два дня была идеаль­ной, и, если высказанные за это время идеи имеют хоть какую-то ценность, то этому, безусловно, в первую оче­редь способствовали замечательные условия, в которых мы могли ими обмениваться.

Эрвин Ласло

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ УТРО

Мир в трансформации

Приступая к теме: шансы па трансформацию

Л а с л о : Весьма актуален следующий вопрос: можно ли продолжать сегодняшний образ жизни, не провоцируя при этом аварийных ситуаций и кризисов и не ставя под угрозу благополучие всего мира? Озабо­ченность этим вопросом находит свое выражение хотя бы в том, как часто используется в наши дни слово “жизнеспособность”.

Все говорят о жизнеспособности, но не все понима­ют, что именно поставлено на карту. Это нечто новое и неожиданное в истории человеческого рода — вести такой образ жизни, который не позволяет нам продол­жать жить. Напрашивается неизбежный вывод: мы должны измениться. Боюсь, что вопрос уже идет не о том, следует ли нам меняться, а том, как быстро и как

качественно мы изменимся. Поэтому вместо того чтобы обсуждать темы, которые обычно обсуждают все умные люди, — как много следует срубить или не срубить де­ревьев, и т.п. — мы должны честно обратиться к этому фундаментальному вопросу. Полагаю, что в первую оче­редь нам надо спросить себя, где мы находимся, кто мы такие и как мы смотрим на мир и на себя.

Возможно, мы приближаемся к величайшему водо­разделу в истории. До сих пор человечество анализиро­вало смысл великих водоразделов лишь после того, как они оставались позади. Но поступать так сегодня слиш­ком рискованно. Необходимо тщательно разобраться в том, что нам уготовано, и осознанно стремиться к улуч­шению своих шансов. Для решения этой грандиозной задачи требуется пролить какой-то свет на ряд факторов, определяющих нынешние эпохальные перемены.

Позвольте начать со следующего высказывания: для того чтобы выжить и продолжить свое развитие, не об­рекая себя на вымирание, мы должны пересмотреть свои представления о вселенной, о человеке и об идеях про­гресса и развития.

Р а с с е л: Вы говорите о вымирании, но что же именно стоит перед такой угрозой? Я не думаю, что на этой планете погибнет вся жизнь. Жизнь очень выносли­ва. Несмотря на то, что в прошлом вымирали ведущие биологические виды, жизни в целом всегда удавалось сохраниться. Возможно, если бы не глобальный катак­лизм, стерший с лица земли шестьдесят пять миллионов лет назад динозавров и восемьдесят пять процентов дру­гих видов, эволюция не привела бы к возникновению человечества. Не исключено, что деятельность людей приведет к вымиранию других крупных видов. Если это действительно так, то это будет первый случай, когда причиной подобного вымирания оказывается образ жиз­ни одного из собственных видов планеты. Разумеется, это будет беспрецедентным событием, однако и в этом случае жизнь сумеет сохраниться. При таком сценарии тем видом, к исчезновению которого приведут наши действия, будем, скорее всего, мы сами, однако мы не уничтожим всю жизнь на планете.

При самом наихудшем сценарии мы уничтожим озоновый слой. Тогда жизнь на суше станет невозмож­ной. Ультрафиолетовая радиация так же опасна для на­секомых, цветущих растений и микроорганизмов, как и для человека. Но в море жизнь сохранится; она сущест­вовала там за миллиарды лет до формирования озоно­вого слоя. А впоследствии, когда озоновый слой вос­становится, не исключено, что живые существа вновь заселят и сушу.

Впрочем, я не думаю, что это самый вероятный из сценариев. Гораздо более вероятно, что серия крупных экономических и экологических катастроф приведет к падению западной цивилизации. Но это не будет концом человечества. Некоторые изолированные туземные на­роды смогут выжить и в конечном счете создать новую цивилизацию — будем надеяться, более мудрую, чем наша. Впрочем, и падение западной цивилизации не оз­начает физического конца для всех нас. Ведь крушение советской системы не привело к гибели жителей этих стран. Разумеется, там произошли далеко идущие пере­мены и для многих наступили трудные времена. Однако люди в большинстве своем все еще живы.

Все это, возможно, звучит довольно пессимистично, и тем не менее в отношении человеческих способностей и того, чего мы можем добиться в качестве индивидуумов перед лицом бедствия, я настроен оптимистически. Возможно, нам предстоят трудные в материальном от­ношении времена, но в то же время я верю, что мы стоим на пороге великих изменений в сфере сознания.

Л а с л о : К сожалению, возможность исчезновения целых видов всегда существует. Западная цивилизация в своей недальновидности может привести к всеобщему катаклизму. У нас столько оружия и столько разруши­тельной силы, что мы вполне способны уничтожить если не всю жизнь на Земле, то все высшие формы жизни. Для ее восстановления могут потребоваться тысячи, а при наихудшем сценарии — даже миллионы лет. Но, конеч­но, жизнь на Земле все равно будет продолжаться — ес­ли не произойдет космическая катастрофа, — и Земля просуществует еще миллиарды лет.

Однако давайте обратимся к более конкретному примеру. В настоящее время избытков продовольствия в США хватает примерно на сорок дней, не больше. Если в отсталых странах случится крупный неурожай, импорт продовольствия станет невозможен ни за какие деньги. В случае серьезного сбоя с продуктами в Африке или Азии этого избытка хватит ненадолго.

И что же тогда произойдет? Что будет, если воз­можностей планеты Земля хватит лишь на то, чтобы прокормить пять или четыре миллиарда человек, а не шесть миллиардов? Что случится после того, когда “лишние” люди окажутся ниже уровня выживаемости? В подобной ситуации могут разразиться разрушительные конфликты, вспыхнуть опустошительные эпидемии, произойти массовые переселения. Содрогнется вся ми­ровая система. Не очень-то хочется долго обсуждать ва­риант Страшного Суда, однако необходимо осознавать, что мы стоим перед угрозой весьма серьезных потрясе­ний. Отсюда следует необходимость изменения западно­го способа смотреть на вещи.

Я недавно вернулся из Азии, где в очередной раз убедился в том, сколь мизерны там шансы у нуждаю­щихся людей на какие-либо изменения в их жизни. Они с трудом умудряются сводить концы с концами. Большая часть человечества живет слишком близко к уровню вы­живания, и этот факт тоже подтачивает системы жизнеобеспечения.

Куда ни глянь, везде та или иная проблема, куда ни посмотри, везде необходимо как-то адаптироваться. Все это означает необходимость изменения ведущего модуса сознания. Это корень проблемы. Мы должны начать думать иначе, чувствовать иначе и по-другому относиться друг к другу и к природе. В противном слу­чае нам не справиться с угрожающей нам опасностью. В наше время мы все находимся в одной лодке. Ду­маете ли вы, что у нас есть способность измениться? Есть ли реальный шанс на радикальное изменение в сознании?

Г р о ф : Я уже более сорока лет занимаюсь иссле­дованием необычных состояний сознания, вызванных психоделическими препаратами или мощными экспе­риментальными формами психотерапии, а также теми, которые возникают самопроизвольно. За это время я был свидетелем огромного множества примеров глубо­кой трансформации индивидуального сознания. Среди наблюдаемых при этом изменений — значительное снижение агрессивности и общее повышение сострада­ния и терпимости. По мере того, как растет способность наслаждаться жизнью, наблюдается значительное снижение ненасытного стремления к преследованию ли­нейных целей — стремления, оказывающего, судя по всему, магическое воздействие на людей в западном индустриальном мире и во всем нашем обществе. Я го­ворю об убежденности в том, что “больше” означает “лучше”, что неограниченный рост, удвоение или ут­роение валового национального продукта способно ос­частливить всех нас. Другим важным аспектом этой трансформации является духовный кризис универсаль­ной и несектантской природы, характеризующийся осоз­нанием единства всего мироздания и глубокой связи с другими людьми, другими видами, природой и целым космосом.

Поэтому у меня нет никаких сомнений в возможно­сти глубокой трансформации на личном уровне, а также в том, что она увеличит наши шансы на выживание, если будет происходить в крупных масштабах. Естественно, остается открытым вопрос, произойдет ли трансформа­ция такого рода в достаточно крупном сегменте населе­ния за достаточно короткое время, чтобы привести к су­щественным переменам. Перефразирую этот вопрос в практической плоскости: можно ли ускорить подобное изменение, и если да, то с помощью какой стратегии и какие побочные явления будут с ней сопряжены? Так или иначе, но в самой по себе человеческой личности уже имеются встроенные механизмы, способные стать промежуточным звеном на пути к глубокой и благотвор­ной трансформации.

Л а с л о : В настоящее время мы видим, что в мыш­лении людей происходят изменения, предвещающие подлинную революцию в сознании. Что вы по этому по­воду думаете? Связано ли это с тем фактом, что нам угрожает опасность, или же это случайность, простое сов­падение?

Р а с с е л : Я считаю, что связь есть. Но, скорее, не угроза является причиной трансформации, а обе они проистекают из одного и того же источника — свойст­венного нашей культуре материалистического созна­ния. Это коренная причина глобального кризиса. Наша деловая этика, наша политика, даже наш индивидуаль­ный стиль жизни — все это лишь симптомы более глу­бокой проблемы. Вся наша цивилизация нежизнеспо­собна, и причина этого в нежизнеспособности нашей ценностной системы, самого нашего сознания, которое определяет наше отношение к миру.

Нас приучили верить, что чем больше у нас вещей, чем больше мы производим, чем больше у нас контроля над природой — тем мы счастливее. Именно это и при­водит к тому, что мы так склонны всё эксплуатировать, так много потреблять, не заботясь о других частях пла­неты и даже о других представителях своего собственно­го вида. Нежизнеспособна сама эта разновидность соз­нания.

Сегодня лишь десять процентов населения мира принадлежит к обеспеченному классу, у представителей которого после приобретения еды, одежды, крыши над головой и других материально необходимых вещей еще остается достаточно денег на различные излишества. Однако эти десять процентов потребляют более трех четвертей всех ресурсов планеты. До массового сознания постепенно доходит факт нежизнеспособности такого порядка вещей. Невозможно обеспечить подобный стиль жизни всему человеческому роду, тем более что числен­ность его постоянно растет.

Положительная же сторона состоит в том, что целе­сообразность этой материальной культуры и лежащего в ее основе материалистического сознания все чаще вызы­вает серьезные сомнения. Всё больше людей здесь, на Западе, где люди ведут самый расточительный образ жизни, начинают признавать, что такой подход несо­стоятелен, что он не дает нам того, к чему мы на самом деле стремимся. Наша система может быть очень хороша для удовлетворении наших физических потребностей. Мы можем покупать еду в супермаркете, путешествовать куда захочется, носить модную одежду, жить в роскош­ных домах. Однако она не отвечает нашим более глубо­ким, внутренним, духовным потребностям. Несмотря на все свои материальные возможности, люди чувствуют себя такими же подавленными, незащищенными и нелю­бимыми, как и прежде.

Г р о ф : В определенном смысле сам факт насыще­ния и перенасыщения в сфере базовых материальных потребностей и породил кризис смысла и духовных по­требностей в обществе. Долгое время мы находились в плену иллюзии и ложной надежды на то, что рост мате­риальной обеспеченности сам по себе способен осново­полагающим образом изменить качество жизни, принося нам благополучие, удовлетворение и счастье. Богатство западных индустриальных стран на сегодняшний день невероятно, особенно в определенных слоях общества. Многие семьи наслаждаются подлинным изобилием —-большой дом, два набитых едой холодильника, три или четыре машины в гараже, возможность поехать в отпуск в любое место в мире. Но ничего из этого не принесло людям удовлетворения — налицо рост числа эмоцио­нальных расстройств, злоупотребление наркотиками и алкоголизм, преступность, терроризм и насилие в семье. Наблюдается повсеместная утрата смысла, ценностей и перспективы, отчуждение от природы и общая самораз­рушительная тенденция. Осознание краха философии мейнстрима ознаменовало в жизни многих людей пово­ротный пункт. Они начинают интересоваться альтерна­тивой и обретают ее в духовном поиске.

Л а с л о : Такое впечатление, словно что-то в кол­лективной психике человечества включает предупреж­дающий сигнал, служащий стимулом к изменению.

Р а с с е л : Нечто подобное пережил Будда до того, как стал Буддой. Он родился в очень богатой семье, был принцем, у него было все, в чем он только мог нуждать­ся, — замечательная еда, всевозможная роскошь, укра­шения, танцующие девушки. Но он осознал, что облада­ние всеми этими богатствами неспособно положить ко­нец страданию. Он видел, что страдание присутствует в его собственной семье, среди его придворных, в городе за пределами дворца. Поэтому он решил посвятить свою жизнь поиску способа прекращения страдания.

Сегодня мы переживаем похожий процесс. С уче­том современных удобств, которыми мы пользуемся, большинство из нас еще состоятельнее, чем Будда, ко­гда он был принцем. И так же, как и он, мы начинаем осознавать, что все это благополучие не только не пре­кращает страдания, но иногда даже усугубляет его. В обществе широко распространена озабоченность смыс­лом жизни. Кто мы? Почему мы существуем? Чего именно мы на самом деле хотим? Речь идет не об от­дельных людях — миллионы пытаются найти за преде­лами материальной цивилизации более глубокий смысл, внутренний мир и способ удовлетворения духовного голода.

Л а с л о : Есть признаки надежды. Если бы все люди верили, что их счастье обусловлено только сущест­вующими материальными стандартами и улучшением качества жизни по линии обычного прогресса, преду­сматривающего обладание все большим и большим чис­лом вещей, то в конце этого туннеля не было бы никако­го света. Но это не так. Если характер мышления людей претерпевает подлинные перемены, значит, можно рас­считывать на то, что постепенно формируется новая, бо­лее адаптированная к природе культура.

Г р о ф : В своей работе мне приходилось иметь дело с людьми, которые в течение многих десятилетий интенсивных и непрекращающихся усилий преследова­ли свою цель, а затем, наконец достигнув ее, впадали в глубочайшую депрессию, поскольку все это время ожи­дали получить от своей цели нечто такое, чего она дать никак не могла. Джозеф Кэмпбелл говорил об этой си­туации: “это все равно, что добраться до вершины лестницы и обнаружить, что она приставлена не к той стене”.

Такая одержимость всевозможными линейными уст­ремлениями весьма характерна для нас — как на инди­видуальном уровне, так и для всей западной цивилиза­ции в целом. Это погоня за миражом счастья, которое всегда мыслится как нечто, находящееся где-то в буду­щем. Ничто не удовлетворяет нас таким, как оно есть. Мы чувствуем, что что-то должно измениться: хотим иначе выглядеть, иметь больше денег, власти, положе­ния или славы, хотим найти другого партнера. Мы не живем полностью в настоящем и воспринимаем свою жизнь как некую подготовку к лучшему будущему. Это модель постоянной ненасытности, никак не зависящей от наших конкретных достижений. Видя вокруг себя при­меры людей, достигших всего того, что, как нам кажет­ся, может нас осчастливить, — таких, как Аристотель Онассис, Говард Хьюз и многие другие, — мы начинаем понимать, что для них это не сработало, но так и не учимся на их примере, продолжая верить, что в нашем случае все было бы по-другому.

С другой стороны, я неоднократно встречал людей, которые оказались способны обнаружить психологиче­ские корни этой модели и сумели либо избавиться от нее, либо уменьшить ее влияние на ход их жизни. Как правило, они осознавали, что такое отношение к жизни тесно связано с присутствием в их бессознательном не­завершенного гештальта травмы биологического рож­дения. Хоть мы и сумели родиться на этот свет, мы так по-настоящему и не усвоили и не интегрировали тот факт, что нам удалось избавиться от мертвой хватки сжимающего родового канала. Память об этом все еще живет в нашем бессознательном. Это впечатанное в нас знание впоследствии играет роль трафарета, через ко­торый мы видим мир и свое место в нем. Подобно мла­денцу, борющемуся с тисками родового канала, мы не можем наслаждаться существующей ситуацией и ищем решение в будущем. Нам всегда кажется, что оно где-то впереди.

Экзистенциалисты называют такую жизненную стратегию автопроекцией: мы воображаем себя в некой, лучшей, чем сейчас, ситуации в будущем, и начинаем преследовать этот мираж. Такая стратегия проигрышна, независимо от того, достигаем мы конкретной цели или

нет, поскольку она никогда не приносит нам того, чего мы от нее ожидаем. Она ведет к неподлинному способу существования, неспособному дать истинное удовлетво­рение, к существованию, которое иногда называют “кры­сиными гонками” или “конвейером”. Единственный вы­ход — обратиться внутрь себя и завершить эту модель с помощью экспериментальной работы в процессе психо­духовного возрождения. Полное удовлетворение в ко­нечном счете наступает благодаря переживанию духов­ного измерения существования и своей собственной бо­жественности, а не преследованию материальных целей какого бы то ни было масштаба. Когда люди правильно распознают психодуховные корни этой модели ненасыт­ной жадности, они начинают понимать необходимость обращения внутрь себя и переживания внутреннего пре­ображения.

Л а с л о : Находится ли такое осознавание на по­дъеме?

Г р о ф : Впечатление, несомненно, именно такое. Я чувствую, что это как-то связано с тем фактом, что все больше и больше людей приходят к выводу, что автопро­екция представляет собой обанкротившуюся, нерабо­тающую стратегию, поскольку они лично убедились в том, что материальный успех не приносит удовлетворе­ния, либо, наоборот, из-за того, что непрерывное пре­следование ими внешних целей породило непреодоли­мые трудности. Так или иначе, ситуация отбрасывает их внутрь, в их собственный внутренний мир, и у них начи­нается процесс трансформации. Свою долю в этот про­цесс может внести и крах стратегии неограниченного роста в мировом масштабе. К сожалению, психиатры часто диагностируют многих из тех, кто переживает такого рода радикаль­ную трансформацию, как людей, страдающих психозом, и сажают их на седативные медикаменты. Мы с моей женой Кристиной верим, что среди людей, в настоящее время находящихся на излечении от психозов, есть весьма многочисленная группа тех, кто в действитель­ности проходит сложную психодуховную трансформа­цию, нуждаясь в том, что мы называем “духовной скорой помощью”.

Р а с с е л : В определенном смысле вся наша куль­тура нуждается в духовной скорой помощи. Во многих отношениях корни этой ситуации уходят к шестидесятым годам, когда многочисленные представители обще­ства бросили вызов главенствующему мировоззрению, разглядев новый способ поведения и общения с людьми и миром, не основанный на старой материалистической парадигме.

Сегодня многое из того, что происходило тогда, может показаться проявлением наивности, однако про­зрения тех лет глубоко затронули всю нашу культуру. К примеру, медитация считалась раньше чем-то чужерод­ным. В наши дни те или иные виды медитации практи­куются повсеместно, ей обучают даже в некоторых корпорациях. Она стала общепризнанной и уважаемой формой деятельности. То же самое произошло и с йо­гой. В шестидесятые годы йогу изучал только авангард; сейчас ее практикуют миллионы людей.

Другой пример — психотерапия. В прошлом посе­щение психотерапевта автоматически воспринималось как признак того, что у вас серьезные психологические нарушения, что у вас далеко не всё в порядке. В сегодняшней Калифорнии считается, что у вас не всё в по­рядке, если вы не ходите к психотерапевту. Даже те, кого мы считаем психологически здоровыми, осознают, что они не реализуют весь свой потенциал, признавая, что без посторонней помощи им, вероятно, не удастся обна­ружить ограничивающие их скрытые психологические комплексы и мыслительные модели.

Тридцать лет назад мало кто интересовался само­развитием. В наши дни интерес к нему стал достоянием мейнстрима. В шестидесятые годы, когда я был студен­том в Кембридже, в самом большом книжном магазине в Британии была лишь одна полка с книгами по эзоте­рическим темам и духовным учениям. Сегодня в любом городе вы найдете как минимум один магазин, а ча­ще — с полдюжины магазинов, полностью посвящен­ных книгам по исследованию сознания и метафизиче­ским вопросам.

Рост интереса к этим вопросам отражается и в спи­ске бестселлеров. В последние годы книги по самораз­витию, по вопросам духовности и исследования созна­ния составляют около 50 процентов, а порой и больше, из числа наиболее продаваемых книг. Это то, что люди читают, то, что их интересует. Сходные тенденции на­блюдаются в кино, телевидении, в журналах, даже в Ин­тернете.

Л а с л о : Из сказанного следует вывод, который всегда занимал мое воображение и продолжает занимать его все больше и больше. Речь идет о том, что мы, как индивиды, возможно, не являемся пленниками своего черепа, запертыми в собственной коже. Что все мы ка­кими-то интимными узами связаны друг с другом, а быть может, и со всеми другими проявлениями жизни на пла-нете. Поэтому в ситуации, когда всем нам угрожает ре­альная опасность — а сейчас сложилась именно такая ситуация, — что-то проникает в умы людей, пусть даже большинство этого и не осознаёт, и включает преду­преждающие сигналы, порождая стремление к измене­ниям. Полагаю, не будет преувеличением предположе­ние о существовании всеобщего разума человечества, чего-то вроде ноосферы, коллективного бессознатель­ного, действующего внутри и вокруг нас. В эти дни оно начинает проявляться в сознании отдельных людей. Возможно, существуют силы, действие которых про­стирается за пределы обычных экономических, полити­ческих и общественных факторов. Это важно для нашего выживания; если бы действовали одни лишь обычные факторы, ситуация выглядела бы практически безнадеж­ной: их никак не хватит для того, чтобы мы изменились вовремя.

Мы уже и так значительно отстаем. Для предупреж­дения завтрашнего кризиса нам необходимо было бы измениться еще вчера. Однако если в нашем коллектив­ном бессознательном есть нечто способное проникать в сознание индивидов, то ситуация выглядит более обна­деживающей.

Г р о ф : Не могу не согласиться с этим. События в мире не всегда развиваются по линейной логической схеме. Мы с вами оба, Эрвин, родом из Восточной Евро­пы, и политическое развитие там живо интересует нас. Думаю, вы согласны с тем, что если бы кто-то за неделю до падения Берлинской стены сказал нам, что это про­изойдет, мы бы со смехом отмахнулись от такого про­гноза, как от нелепой фантазии. Столь же неправдопо­добно прозвучало бы заявление, что после сорока лет

советского тоталитаризма и политического деспотизма Горбачев просто потеряет интерес к Венгрии, Чехосло­вакии, Польше и другим союзным странам и предоставит им свободу. И уж тем более нелегко было предвидеть, что сам Советский Союз буквально в одночасье распа­дется и прекратит свое существование в качестве миро­вой державы. О предсказании подобных событий на ос­нове обычной экстраполяции прошлого опыта не могло быть и речи. Тут должны были сработать какие-то иные факторы.

Л а с л о : О том, что такие процессы происходят нелинейно, скачкообразно, могло подсказать нам зна­ние того, как трансформируются сложные системы. От­дельные детали великих трансформаций непредсказуе­мы. Можно лишь ожидать от них неких радикальных новшеств. Но возможны ли такие же революционные перемены в процессах, проистекающих в нашем уме? Произойдет ли в ближайшие годы столь же далеко идущая и бесспорная трансформация и в нашем созна­нии, несмотря на то, что на сегодняшний день можно наблюдать лишь едва заметные ее симптомы? Возмож­но ли, что мы находимся на пороге великой революции в сознании?

Р а с с е л : Безусловно, возможно. Если интерес к личностному развитию будет продолжать расти такими же темпами, и если этот интерес найдет свое выраже­ние в изменении сознания, то мы станем свидетелями процесса позитивной обратной связи, ведущей к экспо­ненциальному ускорению внутренней осознанности. Чем больше пробуждается людей, чем шире распространяется знание о факторах, культивирующих внутреннюю осознанность, — тем благоприятнее становит­ся социальная среда для дальнейшего пробуждения, поощряя к пробуждению все большее число людей. В результате вероятность изменения в сознании растет, и само изменение становится более легким. Такое раз­витие может спровоцировать коллективный скачок в сознании.

Смерть и возрождение: вымирание и обновление

Р а с с е л : Однако, помимо возможной революции в сознании, есть и много других возможных сценариев. Мы только что говорили о том, что живем в непредска­зуемые времена. Темп перемен столь высок, а мир на­столько сложен, что никто не возьмется предсказать, ка­ким он будет через десять или даже через пять лет. Не­сомненно лишь одно — нас ожидает много внезапных перемен. Некоторые из них могут оказаться катаклизма­ми, некоторые — крупными политическими переворота­ми, иные — значительными сдвигами в сознании. Не думаю, что в наших силах точно прогнозировать, что именно и как будет происходить. Мы должны быть гото­вы к любым, самым неожиданным событиям. Может произойти все, что угодно.

Л а с л о : Или не произойти ничего. Это было бы хуже.

Р а с с е л : Такого не будет.

Л а с л о : Я имею в виду, что, когда перемена про­изойдет, нас уже не будет.

Р а с с е л : Нас, возможно, не будет. И страх, вызы­ваемый такой возможностью, весьма реален. Он сам по себе требует пристального внимания, поскольку очевид­ным образом связан со страхом смерти.

Наша личная смерть — единственное, в чем мы можем быть уверены в своей жизни. Понимание этого и есть та цена, которую мы платим за способность осоз­навать свою индивидуальность и смотреть в будущее. Смерть является единственной неизбежностью; тем не менее большинство из нас проживает свою жизнь так, словно этого никогда не случится. Мы стараемся не ду­мать о смерти, живя в отрицании того единственного, что невозможно отрицать.

Это происходит и на коллективном уровне. Мы страшимся конца своего мира, конца своей цивилизации. Но и смерть цивилизации, по-видимому, тоже неизбеж­на. Ведь ни одна из цивилизаций прошлого не длилась вечно. Почему наша должна отличаться от них? И врачи, и духовные учителя говорят нам, что принять свою лич­ную смертность и даже приветствовать ее — один из са­мых здоровых шагов, которые мы способны предпринять. Возможно, нам необходимо сделать то же самое и на коллективном уровне — принять и даже приветство­вать конец мира в том виде, в каком мы его знаем.

Обычно мы поступаем прямо противоположным об­разом, отрицая это, пытаясь с этим бороться. Мы не же­лаем, чтобы это произошло, вероятно, потому что не хо­тим лишиться своего удобного стиля жизни, к которому мы так привязаны. Но в конце концов, нам, возможно, все-таки придется это принять. И тогда такое приятие может стать пусковым механизмом, открывающим но­вые возможности, новый, более богатый, более духов­ный способ видеть жизнь.

Л а с л о : Я все-таки верю, что человечество, как вид, способно трансформироваться и возродиться.

Р а с с е л : В принципе, это так. Но мне представля­ется, что мы должны допустить и такую возможность, что уже слишком поздно, что время упущено.

Л а с л о : Во мне тоже все время растет такое ощу­щение. Возможно, мы действительно упускаем время.

Р а с с е л : Необходимо допустить такую возмож­ность. В ее вытеснении таится великая опасность.

Г р о ф : На основании опыта и наблюдений в сво­ей работе я склонен рассматривать смерть в более ши­роком контексте, в духовной перспективе. В необыч­ных состояниях сознания психологическая встреча со смертью представляет собой ключевой элемент психо­духовной трансформации. Когда смерть переживается символически во внутреннем самоисследовании, она способствует духовному открытию, мистическому опы­ту. Встреча с актуальной биологической смертью мо­жет использоваться для этой же цели. Например, в тан­трической традиции Тибета и Индии человек должен проводить какое-то время в присутствии умирающих людей и на кладбищах для переживания контакта с мертвецами.

Для опыта смерти во внутреннем переживании ха­рактерно то, что на самом деле биологической кончины индивида не происходит. Скорее это можно называть смертью эго. Мы открываем для себя, что наше существо не сводится к тому, что Алан Уотте назвал “эго, заклю­ченное в кожу”. Наша новая идентичность становится гораздо шире — мы отождествляемся с другими людьми, с животными, с природой, с космосом в целом. Иными словами, в нас развивается духовная или надличностная самость. Это естественным образом ведет к более широ­кой расовой, культурной, политической и религиозной терпимости и повышенной экологической осознанности. Такие изменения могут приобрести огромное значение в нынешнем глобальном кризисе.

Нечто подобное происходит и с людьми, пережи­вающими околосмертный опыт (ОСО). Как правило, они выходят из него глубоко преображенными, с новым набором ценностей и новой жизненной стратегией. Те­перь жизнь представляется им чем-то драгоценным, и они не хотят терять ни единой ее минуты. Они больше не желают тратить время на автопроекцию. Это означа­ет, что они действительно живут в настоящем — здесь и сейчас.

Размышляя о прошлом, мы понимаем, что все то время, которое мы потратили на преследование иллю­зорного удовлетворения в будущем, было потрачено впустую. Перед лицом близкой смерти лишь то время нашей жизни, которое нам удалось прожить, полностью пребывая в настоящем, оказывается не растраченным зря. Это великий урок, который преподает людям встре­ча со смертью — как с реальным, биологическим кон­цом, так и с символическим ее переживанием в ходе ме­дитаций, психоделических сессий, холотропного дыха­ния или самопроизвольных психодуховных кризисов.

Р а с с е л : У меня недавно было переживание, свя­занное со смертью близкой подруги. Она скончалась не­сколько недель назад. Я узнал о том, что у нее рак, более чем за год до этого, и был подготовлен к ее смерти. Тем не менее, когда она ушла, первой моей реакцией было ощущение, что мне и самому необходимо умереть. Сна­чала я никак не мог понять природу этого чувства, одна­ко, позволив ему развернуться в себе, я постепенно осознал, что испытываю потребность в смерти на уровне эго для того, чтобы моя жизнь стала полнее.

Несколько недель спустя я разговаривал с ее воз­любленным, и оказалось, что он пережил сходный опыт, но намного глубже, чем я. Он сказал, что когда она умерла, он тоже умер. Осознавание неизбежности смер­ти и ее значимости оказало на него столь глубокое воз­действие, что после этого он заново ожил. “Я не соби­раюсь больше терять не единого мгновения своей жиз­ни, — сказал он. — Я не буду больше отказывать себе в возможности прожить жизнь по-настоящему”. В каком-то смысле, некая его часть умерла, а другая возродилась через опыт потери любимой. Это было очень мощное и трогательное переживание.

Л а с л о : Недавно, когда я был в Индии, в Ауровилле, у меня тоже было глубокое личное переживание. Как-то раз мне никак не удавалось заснуть на протяже­нии всей ночи, и я не понимал, что мне мешает. Наутро я получил известие о смерти своей матери. День спустя я поехал в Дхарамсалу, чтобы повидаться с Далай-ламой. Я провел там три дня, включая тот, который тибетцы считают особенно важным днем после смерти человека. Именно в этот день сознание покойного начинает свой переход. Находясь в обществе тибетских лам, я осознал, что это не конец. Есть непрерывность существования. Это было очень глубокое переживание, и, если бы оно посетило меня в западной обстановке, я пережил бы его совершенно иначе. Оно навсегда осталось со мной, про-

являясь самыми разными способами. Чувство потери все еще есть, но есть и ощущение, что это не абсолютная потеря, не конец, а трансформация.

Г р о ф : Это очень похоже на тот вид осознанности, который люди выносят из мощного трансформирующего переживания: смерть — не финал и не абсолютный ко­нец существования, это важный переход в иную форму бытия.

Л а с л о : На Востоке знание о жизни, смерти и воз­рождении передавалось в течение тысячелетий. Теперь и мы на Западе заново открываем его.

Г р о ф : Действительно, многое из этого было из­вестно веками или даже тысячелетиями в самых разных частях света. Около сорока лет назад я приступил к пси­ходелическим исследованиям, будучи вооружен фрейди­стским психоанализом, представляющим собой весьма узкую и поверхностную модель психики. В сериях ЛСД-сеансов все, с кем я работал, рано или поздно выходили за фрейдистские рамки, ограниченные постнатальной биографией и личным бессознательным. Они испытыва­ли широкий спектр переживаний, не значащихся в кар­тах теорий Фрейда и западной психиатрии. Я три года терпеливо записывал эти переживания, полагая, что соз­даю новую картографию человеческой психики. Соглас­но моему тогдашнему пониманию, это оказалось воз­можным благодаря открытию такого мощного исследо­вательского инструмента, как ЛСД. Однако, доведя карту до такого состояния, когда она уже включала в себя самые важные области опыта, наблюдаемого мною в психоделических сеансах, я понял, что эта новая карта отнюдь не нова, что она представляет собой лишь заново открытую, очень древнюю карту.

Многие переживания, включенные в мою картогра­фию, описаны в антропологической литературе о шама­низме, самом древнем целительском искусстве и религии человечества. В шаманизме неординарные состояния сознания играют критически важную роль — как в кри­зисе посвящения, через который проходят в начале своей деятельности многие шаманы-новички, так и в целительских обрядах. Похожие переживания известны также из “ритуалов перехода” — важных обрядов, впервые опи­санных в книге голландского антрополога Арнольда Ван Геннепа.

Ритуалы перехода проводятся в туземных культурах в периоды критических биологических и общественных переходов, таких как рождение ребенка, обрезание, по­ловое созревание, брак, менопауза, старение и умирание. В этих переходах туземцы использовали методы инду­цирования неординарных состояний (“технологии са­крального”), сходные с шаманскими, — барабанный бой, звук трещоток, танец, пение, социальную и сенсорную изоляцию, пост, лишение сна, физическую боль и психо­делические растения. Как правило, у проходящих обряд посвящения бывали глубокие переживания психодухов­ной смерти и возрождения.

Многие переживания, попавшие в мою расширен­ную картографию психики, можно найти и в литературе о древних мистериях смерти и возрождения, широко распространенных в древнем мире — от Средиземномо­рья до американского континента. Все они основаны на мифологиях, описывающих смерть и возрождение богов, полубогов и легендарных героев, как истории об Инанне и Таммузе, Изиде и Осирисе, Дионисе, Аттисе, Адонисе, Кецалькоатле и героях-близнецах майя. Во время мисте­рий у посвященных, проходивших различные процедуры по изменению состояния сознания, бывали мощные пе­реживания смерти и возрождения.

Наиболее известными из этих ритуалов были элевсинские мистерии, проводившиеся каждые пять лет на протяжении почти двух тысячелетий в Элевсине, близ Афин. Захватывающе интересные исследования Гордо­на Уоссона (который привез в Европу мексиканские волшебные грибы), Альберта Хоффмана (открывателя ЛСД) и Карла Рука (греческого ученого) показали, что важную роль в элевсинских мистериях играло священ­ное зелье кикеон, сакральное психоделическое средство, приготовлявшееся из спорыньи и сходное по своему воз­действию с ЛСД. Посетив с Кристиной Элевсин, мы уз­нали там, что число людей, каждые пять лет проходив­ших посвящение в главном зале (телестрион), превыша­ло три тысячи. Очевидно, контакт с этими переживания­ми оказал экстраординарное влияние на древнегрече­скую культуру, а через нее — и на европейскую культу­ру в целом. Однако этот факт до сих пор не признан ис­ториками.

Список участников древнегреческих мистерий чи­тается как своего рода сборник “Кто есть кто в антич­ном мире”. Он включает в себя имена философов Пла­тона, Аристотеля и Эпиктета, поэта Пиндара, драматур­гов Еврипида и Эсхила, военачальника Алкивиада и римского оратора Цицерона. Зная все это, я считаю очевидным, что данные, полученные нами в ходе ис­следования измененных состояний сознания, на самом деле представляют собой заново открытые древнее зна­ние и мудрость. Мы лишь сформулировали их в совре­менных терминах.

Р а с с е л : Да, мы вновь открываем мудрость, ко­торая уже многократно открывалась в разных культу­рах. Ведь мы исследуем природу человеческого ума, а по сути своей на протяжении человеческой истории она не претерпела значительных изменений. Сильно изме­нились лишь наши осознанные представления, наше понимание мира, убеждения, ценности. Пожалуй, в этой области действительно произошли значимые переме­ны. Но способы, которыми наш ум попадает в ловушку страхов, привязанностей и желаний, изменились очень мало. Суть динамики ума сегодня такая же, какой она была и два с половиной тысячелетия назад. Поэтому для нас все еще так ценно чтение Платона или Упанишад.

В ходе человеческой истории всегда находились лю­ди, признававшие существование огромных, непознан­ных возможностей человеческого сознания. Многие из них открывали для себя новое измерение осознанности, ведущее к большему ощущению внутреннего мира и к более богатым и гармоничным взаимоотношениям с ок­ружающим миром. Такими были святые, мудрецы и ша­маны, которых знает любая культура. Многие из них старались помочь и другим пробудиться для этого более свободного измерения сознания и разработали различ­ные техники и практики, направленные на освобождение - ума от многочисленных ограничений. Все они так или иначе искали способы помочь людям перешагнуть через эгоистичный способ осознавания.

Л а с л о : Может ли распространение этих новых прозрений и техник в западном мире оказать заметное воздействие на то, что мы делаем, на то, как мы отно­симся друг к другу и к природе?

Г р о ф : Я, несомненно, верю в то, что это способ­но произвести самое глубокое воздействие на наше ми­ровоззрение и привести к изменению нашего отноше­ния к жизни. Если мы сравним мировоззрения западной индустриальной цивилизации с теми, которые сущест­вуют в древних и туземных культурах, мы обнаружим значительное различие. Некоторые аспекты этого раз­личия касаются отношения к смерти и к нашему позна­нию материального мира, В частности, западная наука совершила множество открытий в самом широком спектре областей — от астрофизики до мира квантов. Древние и туземные культуры ничего об этом не знали. Однако это нечто вполне естественное, связанное с те­чением времени и с прогрессом. Этого вполне следует ожидать.

Но есть и другой аспект отличия — экстраординар­ный и удивительный — и касается он фундаментального расхождения, касающегося вопроса о присутствии или отсутствии духовного измерения во вселенной. Для за­падной науки мир представляет собой по сути своей ма­териальную систему, которая сотворила себя сама. Этот мир постигаем, по крайней мере — принципиально, его можно полностью понять на основе естественных зако­нов. Жизнь, сознание и разум рассматриваются наукой как более или менее случайные, побочные продукты ма­терии. Полностью отлична от этого характерная для древних и туземных культур концепция одушевленной вселенной, обладающей многими различными измере­ниями, в том числе и духовным. Все эти измерения яв­ляются разными аспектами реальности.

Обычно различие между двумя мировоззрениями объяснялось тем, что западная наука стоит гораздо выше примитивных суеверий. Любое представление о духовности материалистические ученые считают проявлением недостаточного знания, предрассудка, фантазий, стрем­ления принять желаемое за действительное, примитив­ного магического мышления, проецированием инфан­тильных образов на небо мироздания, а то и просто симптомом тяжелого душевного недуга. Однако более пристальное изучение вопроса приводит нас к выводу, что дело отнюдь не в этом. В результате сорокалетних исследований сферы сознания я убежден, что подлин­ной причиной различия являются наивность и невеже­ство западной индустриальной цивилизации в отноше­нии неординарных состояний сознания. Все древние и туземные культуры относились к измененным состоя­ниям сознания с величайшим почтением. Они тщатель­но разрабатывали безопасные и эффективные способы их индуцирования и применения в самых разных це­лях — и в качестве основного связующего звена в риту­альной и духовной жизни, и для диагностирования и ис­целения заболеваний, и для развития интуиции и сверх­чувственного восприятия, и для артистического вдохно­вения.

Р а с с е л : Ранее я уже говорил, что корни нынеш­него интереса к сфере сознания прослеживаются уже в шестидесятые годы. Любопытно отметить, что в значи­тельной степени эта смена интересов была вызвана именно необычными состояниями сознания. В тот пери­од впервые в нашей истории психоделики использова­лись в самых широких масштабах, в результате чего многие люди пережили особые состояния, о которых мы говорим. Воздействие их было чрезвычайно глубоким. Многие после таких переживаний стали совсем другими людьми. И это влияние никуда не ушло.

Помню, однажды, в начале восьмидесятых, Тимоти Лири спросили, куда делись дети цветов. Он ответил, что они ушли в семена. А ведь так оно и есть. На сего­дняшний день этим людям за сорок и за пятьдесят. Лишь немногие полностью выпали из общества, в большинстве же своем они вновь интегрировались в нем, создали се­мьи, родили детей, сделали карьеру. Некоторые занима­ют сегодня весьма респектабельные и влиятельные по­зиции. Я лично знаю таких, кто руководит крупными корпорациями, некоторые стали ведущими фигурами в шоу-бизнесе, другие занимают важные посты в сферах образования, управления и здравоохранении. И для мно­гих видения и прозрения, которые они обрели в шести­десятые годы, все еще сохраняют свою ценность. Неко­торые ненавязчиво используют свое нынешнее влияние для того, чтобы их видение постепенно просачивалось в общество.

Еще одна интересная особенность последних лет — растущий интерес к сознанию среди ученых. В прошлом наука оставляла вопросы сознания без внимания, имея на это вполне веские основания. Сознание невозможно измерить, как другие явления и объекты; его нельзя до­кументировать, его не так-то просто даже определить. Да и физический мир, как кажется, прекрасно продолжает функционировать в сознании без необходимости. По­этому особого стимула изучать этот предмет не было. Но сегодня все меняется — в какой-то мере благодаря рас­тущему знанию о работе мозга, и вопрос о сознании постепенно снова оказывается в фокусе внимания. Уче­ные и философы начинают интересоваться: а что же такое сознание? Как оно соотносится с деятельностью мозга? Как оно эволюционировало? И откуда оно берет­ся? В последние несколько лет этой теме был посвящен целый ряд международных научных конференций. Ею занимается новое научное издание “Журнал исследова­ния сознания”.

Итак, отчасти такая открытость к вопросу изучения сознания вызвана развитием науки, однако я полагаю, что в значительной степени она явилась и результатом того, что уже у очень многих людей есть опыт изменен­ных состояний сознания. Каким бы ни было воздействие этих переживаний, одно несомненно — они производят революцию в отношении человека к сознанию. Как вы сказали, Стэн, человек, пройдя через глубокое пережи­вание такого рода, не может не прийти к выводу о том, что в наших представлениях о разуме имеются и серьез­ные провалы.

Думаю, вокруг нас распространяется глубокая рево­люция в человеческом видении реальности. Хватка ста­рых материалистических моделей ослабевает, и каждый из нас постепенно вносит свой вклад в новое понимание. Судя по направлению развития, в котором мы движемся, новая модель будет признавать разум и сознание в каче­стве фундаментального аспекта реальности.

Л а с л о: Это изменение происходит, несмотря на незнание или даже нежелание ученых мейнстрима. По­рой человек меняется помимо своей воли, не ведая при­чины перемен. В этой связи мне вспоминается пережи­вание, которое было у меня лет шесть — семь назад. Мне пришла в голову некая мысль, которая показалась мне всего лишь мимолетной, хотя, быть может, и интересной для исследования идеей. В результате я написал неболь­шое эссе, которое было опубликовано только на италь­янском языке под названием “Гипотеза пси-поля”. Затем я о ней было забыл, однако другие люди не дали мне это

сделать. Даже спустя несколько лет после выхода книги мне продолжали звонить из-за нее, ссылаться на нее, ис­следовать ее. В конце концов я задумался над тем, не имеет ли то мое давнее исследование значения, которое сам я проглядел. Заметьте, я до сих пор так и не сумел избавиться от мыслей на эту тему... Напротив, эта идея неожиданно захватила меня вновь, и в настоящее время я над ней работаю, все больше склоняясь к тому, что в космосе действительно есть что-то похожее на мое гипо­тетическое пси-поле — некое тонкое информационное поле взаимных связей.

Такие интуитивные догадки осознаются не до конца. Я сам точно не знаю, почему вдруг увлекся этой концеп­цией: прежде в моем уме не было ничего такого, что подготовило бы меня к этому.

У меня такое впечатление, что подобного рода со­бытия в сегодняшнем мире случаются все чаще и чаще, словно людей что-то толкает в сторону определенных исследований. Может быть, это также и знак времени, результат того, что мы живем в особенно нестабильную и переменчивую историческую эпоху. Но являются ли эти изменения достаточно быстрыми? Могут ли они произвести достаточно мощное воздействие? Разумеется, они не в полной мере предсказуемы. Но есть ли у нас основания для разумного оптимизма относительно воз­можных последствий этих перемен?

Революция в сознании?

Р а с с е л: Позвольте мне рассказать об одном про­исшествии, которое случилось со мной около четырех лет назад и сильнейшим образом повлияло как на меня самого, так и на мою работу. Я совершал лекционное турне по Соединенным Штатам, посвященное презен­тации моей книги “Белая дыра во времени”. В целом речь на моих лекциях шла о тех же вопросах, которые мы обсуждаем здесь. Я выдвинул предположение, что переживаемый человечеством глобальный кризис в ос­нове своей является кризисом сознания, и если мы же­лаем уберечь мир, от нас требуется нечто большее, чем спасение дождевых лесов, борьба с загрязнением окру­жающей среды, с выделением вредных углеводородных газов и уничтожением озонового слоя. Нам необходимо освободиться от эгоцентрического, материалистическо­го модуса сознания, порождающего все эти проблемы. В противном случае окажется, что мы противостоим внешним симптомам недомогания, а не ее первопри­чине, и заметаем более существенную проблему под ковер.

В какой-то момент я почувствовал, что в том, что я говорю, есть какой-то изъян, некий диссонанс между моими словами и тем, что я на самом деле думаю. Я по­нял, что говорю не то, во что в действительности верю, а то, во что верил в прошлом. Однако мои взгляды успели постепенно измениться, и я осознал, что на сегодняшний день чувствую иначе, чем прежде. Я обращался к людям, исходя из собственных убеждений, и понимание этого было для меня дискомфортно.

Это пришло мне в голову однажды в Далласе, где я вел радиопрограмму, куда люди звонили со своими во­просами и комментариями. К своему удивлению, я не­ожиданно заметил, что большинство звонящих отрицают сам факт существования какого-то кризиса окружающей среды. Некоторые признавали, что кризис есть, но не считали, что он как-то касается их самих, и что они

должны нести ответственность за него. У них было твер­дое убеждение, что все эти разговоры о парниковом эф­фекте и заботе об озоновом слое являются всего лишь разновидностью левацкого заговора. Если и есть какие-то экологические проблемы, то они не здесь, не в США. Не было и речи о том, что эти люди согласятся как-либо изменить свою жизнь. Они не были готовы выслушивать тех, кто ставит под сомнение целесообразность амери­канского стиля жизни.

Это заставило меня понять, что те немногие, с кем у меня есть подлинная коммуникация, и без того уже являются моими единомышленниками, что я обраща­юсь с проповедями к уже обращенным. Конечно, в этом тоже есть своя ценность: все мы нуждаемся в том, чтобы время от времени кто-то вдохновлял нас и под­креплял наши глубокие убеждения. Тем не менее это не могло произвести значительного влияния на по­давляющее большинство, которое в настоящее время нисколько не заинтересовано в изменении своего соз­нания.

Моей первой реакцией на такое понимание были ощущение безнадежности и депрессия, и это заставило меня понять еще целый ряд моментов, которые прежде не привлекали моего внимания. Предположим, нам уда­стся заинтересовать большую часть людей, и они захо­тят измениться. Как быстро, спросил я себя, может меняться сознание? Возьмем, к примеру, меня самого. Я — человек, который уже около тридцати лет практи­кует медитацию и различными способами исследует сознание. Разумеется, я лично извлек из этого немалую пользу и во многих отношениях изменился; и тем не менее я все еще далеко не просветлен, все еще нахо­жусь в плену своих старых привычек мышления, мой эго-разум большую часть времени все еще находится у руля, и я до сих пор далеко не образец для подражания. После всех этих лет мне предстоит еще очень длинный путь, а ведь я осознанно работал над своим внутренним ростом. Если это столь медленный процесс, то каковы же шансы у тех, кто даже сознательно не пытается дви­гаться в этом направлении? Есть ли хоть какие-то осно­вания для надежды, что человечество вовремя пробу­дится?

Тогда я подумал: допустим, по какому-то волшеб­ству все пробудились бы прямо сейчас. Стало бы это концом наших проблем? Предположим, на Землю сего­дня высадились инопланетяне и изменили наше созна­ние, или новый Будда выступил по телевидению, и все мы тут же прониклись его словами. Так вот, даже если мы все вдруг пробудимся и станем просветленными су­ществами, кризис не исчезнет в одночасье. Для того что­бы остановить запущенные нами процессы — истощение ресурсов, демографический взрыв, уничтожение дожде­вых лесов, парниковый эффект, — потребуется много времени.

Нетрудно понять, что эта мысль лишь усугубила мою подавленность. И тут я вспомнил, как разрабатывал для нефтяной компании “Шелл” возможные будущие сценарии мирового развития. В “Шелл” работает группа футурологов, занимающаяся разработкой прогнозов на тридцать лет вперед и картографированием возможных сценариев. Цель этих исследователей не предсказание будущего — они знают, что это невозможно, — а созда­ние диапазона сценариев, которые необходимо прини­мать во внимание при принятии важнейших решений. Если, к примеру, вы намерены основать в Венесуэле но­вый нефтеочистительный комбинат, вы понимаете, что

это весьма долгосрочное решение, поэтому вам интерес­но прикинуть, как оно может сказаться в контексте раз­личных экономических, политических, социальных и экологических сценариев. Вы хотите быть уверены, что прикрыли все тылы.

Я понял, что все мое внимание отдано лишь одному из этих сценариев: “мы можем спасти мир, если изменим свое сознание”. Назовем это сценарием А. Я полностью вытеснял из сферы своего рассмотрения сценарий Б, со­гласно которому уже слишком поздно, сдвиг в мысли­тельных парадигмах уже ничего не спасет, и ничего с этим поделать нельзя. Это весьма неприятный вариант, н, разумеется, именно поэтому я не допускал его до сво­его осознания. Однако, каким бы он ни был диском­фортным, очевидно, что он очень важен и достоин изу­чения.

И я решил: ну ладно, давайте посмотрим на эту воз­можность. Итак, каким будет мир в сценарии Б? Очевид­но, что в нем есть масса всевозможных вариантов, но все их объединяет одно: будет много боли и страдания. Боль бывает психологическая —- жизнь может стать по-настоящему трудной, когда людям приходится отказы­ваться от того, к чему они привыкли, когда они лишают­ся привычного комфорта. Бывает также физическая боль. Как знать, что произойдет, если истощатся запасы про­довольствия, а ведь вы, Эрвин, говорили нам, что счи­таете это вполне возможным.

Что же сможет помочь в этих обстоятельствах, спросил я себя. Мне представлялось совершенно оче­видным, что по крайней мере одно будет очень важ­ным — забота, сострадание, сообщество. Я вспомнил свою югославскую знакомую из Загреба, которая пере­жила там войну, общественный хаос, опустошительные бомбежки. Я спросил, как ей удалось пройти через все это, и она объяснила, что жизнь в таких условиях была терпимой только благодаря тому, что она имела возмож­ность встретиться с друзьями, выпить с ними чаю и по­лучить какое-то человеческое участие.

Как развить участие и сострадание? Этот вопрос снова привел меня к самой сути буддизма. Как отпустить свои привязанности, желания, страхи и весь остальной “материал”, который держит нас взаперти в наших лич­ных мирах, заставляет заботиться только о собственном благополучии? И тут меня неожиданно осенило. К сво­ему изумлению я понял, что это по сути тот же самый путь, который я отстаивал в случае со сценарием А. Если мы стремимся исцелить планету и спасти самих себя че­рез изменение собственного сознания, мы должны изба­виться от своего эгоцентризма, от своей привязанности к вещам. Оказывается, сценарий Б предуказывает то же самое направление. Для того чтобы выжить в трудные времена, нам необходимо освободиться от привязанно­стей и сосредоточения на собственных интересах, стать более любящими, более участливыми существами. По какому бы сценарию ни стали разворачиваться события, путь один и тот же — необходимо внутреннее пробуж­дение.

Это озарение освободило меня. Если при любом сценарии мы должны проделать одну и ту же работу, то уже не так критически важно, какой именно осуществит­ся сценарий. Теперь для меня это уже не вопрос повы­шения осознанности ради некой конкретной цели — спа­сения мира или продолжения существования в ситуации крушения. Повышение осознанности оказалось важно само по себе, в любом случае. Теперь я был свободен продолжать следовать своему пути, но уже без привязанности к определенному исходу. Для меня это было значительным сдвигом.

Л а с л о : В худшем из сценариев, несомненно, по­требуется очень значительное изменение в сознание и гораздо больше сострадательности — просто для того, чтобы выжить. Считаете ли вы, что такая “революция в сознании” произойдет в мире сама по себе?

Р а с с е л : Обретение подлинного сострадания требует большой внутренней работы. Иногда развитию сострадательности могут способствовать лишения, но это не всегда так. Все зависит от степени открытости и готовности каждого конкретного человека. Поэтому мы все еще должны фокусироваться на внутренней работе, на освобождении своего ума от страха и от­живших убеждений, от мертвой хватки своего эго-разума. Нам все еще необходимо развивать больше внутренней устойчивости и освобождаться от своих материальных привязанностей. Чем больше мы занима­емся этим сейчас, тем более гибкими и сострадатель­ными мы, вероятнее всего, будем, когда возникнет не­обходимость.

Поворотным пунктом для меня стало понимание то­го, что при любом развитии событий потребуется та же самая внутренняя работа, что я должен заниматься ею в первую очередь для самого себя. Изменение сознания ценно само по себе. Возможно, благодаря этому мы из­бежим каких-то катаклизмов, возможно — нет. Но это все равно абсолютно необходимо.

Г р о ф : В древних и традиционных культурах люди регулярно проходили через измененные, необычные сознания в различных социально санкционированных ри­туалах. Они переживали отождествление и глубокую связь с другими людьми, с животными, с природой и це­лым космосом. У них были мощные по своему воздейст­вию встречи с архетипическими существами и посеще­ние различных мифологических областей. Неудивитель­но, что им приходилось интегрировать эти переживания и наблюдения в своем видении мира. Мировоззрение традиционных культур представляет собой синтез того, что люди переживали в повседневной жизни через свои обычные органы чувств, и того, с чем они сталкивались в визионерских состояниях.

В сущности, с нашими современниками, имеющими возможность переживать необычные состояния созна­ния, происходит то же самое. Я не встречал ни единого человека, неважно, с каким уровнем образования, коэф­фициентом интеллекта и профессией, который, пройдя через мощные надличностные переживания, все еще подписывался бы под материалистическим монизмом западной науки. Я являюсь президентом-учредителем Международной трансперсональной ассоциации. До сих пор мы уже провели пятнадцать международных конфе­ренций со звездным списком участников, ученых с впе­чатляющими заслугами. Все они, пройдя через опыт из­мененных состояний или изучая его у других, приходили к выводу о серьезной недостаточности ньютоновско-картезианского мировоззрения. Рано или поздно все они подошли к более широкой альтернативе видения космо­са, объединяющего современную науку с перспективами, сходными с теми, которые характерны для мистических традиций, восточных духовных философских учений и даже для туземных культур. Их новое мировоззрение предусматривает одушевленную вселенную, пронизанную абсолютным сознанием и высшим космическим ра­зумом. Я верю, что нечто такое же произойдет со всей нашей культурой, если необычные состояния сознания станут широко доступны.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПОЛДЕНЬ

Измерения трансформации

Сдвиг сознания в обществе, сдвиг парадигмы в науке

Л а с л о : Как с очевидностью вытекает из всего, сказанного нами этим утром, все мы единодушны в том, что необходимы фундаментальные перемены в сознании и что, по некоторым признакам, такие перемены уже происходят. Не следует ли нам, в свете определенных аспектов этого процесса, задаться вопросом о том, како­во главное различие между тем видом сознания, которое необходимо, и тем, что все еще главенствует на сего­дняшний день?

Г р о ф : В нынешнем кризисе я вижу два элемента, требующих радикального изменения в сознании. Один из них свойственен человеческой природе с незапамятных времен, второй является продуктом современной эпохи.

В человеческой истории всегда доминировали не­обузданное насилие, “злобная агрессия” — по опреде­лению Эриха Фромма — и ненасытная жадность и стя­жательство, постоянное желание иметь все больше и больше. На протяжении столетий мы наблюдаем расо­вую, культурную, политическую и религиозную нетер­пимость, время от времени взрывающуюся в войнах и кровавых революциях, нашествиях, завоеваниях и гос­подстве.

В наши дни эта ситуация усугубляется вкладом ма­териалистической науки и ее глубокого идеологического воздействия. Господствующее научное мировоззрение в некотором смысле поддерживает жизненную стратегию, основанную на индивидуализме и соревновательности, а не на синергии и сотрудничестве. В контексте дарвини­стского и фрейдистского мышления вполне естественно, законно и приемлемо преследование эгоистических це­лей за чужой счет. Это отражает нашу истинную приро­ду, основанную на примитивных инстинктах, и полно­стью согласуется с дарвинистским принципом: “выжи­вает сильнейший”.

Налицо также далеко идущие экологические по­следствия действия старой парадигмы, то отношение к природе, о котором говорил Пит и которое впервые сформулировал Френсис Бэкон. Это беспощадная экс­плуатация природы, расхищение необновляемых ресур­сов, глобальное загрязнение среды. Поэтому нам необ­ходимы новые стратегии, которые сделают возможной трансформацию таких деструктивных человеческих тен­денций, как злобная агрессия и ненасытная жадность, а также всесторонний пересмотр существующей системы ценностей и научного мировоззрения. В нашей культуре, для которой характерно непомерное, зачастую необоснованное и нереалистичное почитание науки, нельзя пере­оценивать значение смены парадигмы.

Л а с л о : Стэн, вы говорите о нынешнем почитании науки, упомянув в то же время господство картезианско­го, бэконианского и ньютоновского взглядов. Мне ка­жется, что мы питаем пиетет к полностью отжившей науке.

Г р о ф : Да, проблема именно в этом.

Л а с л о : Одна из трудностей в развитии и распро­странении нового сознания заключается в его неизбеж­ном противостоянии доминирующему мировоззрению, поскольку речь идет о воззрении научно-технического истеблишмента. Поэтому необходимо также обновление наших представлений о том, что на самом деле сообща­ют нам науки. Ведь по сути общество в целом отстает от ведущего края научной мысли.

Г р о ф : Именно это я и хотел сказать. Престиж науки необычайно высок, но то, что большинство людей подразумевают под наукой, является ньютоновско-картезианской парадигмой, центральное место в которой занимает монистический материализм. Такой способ мышления порождает для нас ужасные последствия — как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Поэтому так важно, чтобы глубокая внутренняя транс­формация сочеталась с пересмотром устаревшего науч­ного мировоззрения. В связи с этим, Эрвин, я считаю, что работа, которую вы ведете, чрезвычайно важна для нашего будущего. Помимо того, что она предлагает бли­стательный синтез таких уже существующих общих концептуальных теорий, как концепции Дэвида Бома, Руперта Шелдрейка и Ильи Пригожина, она делает воз­можным преодоление разрыва между наукой и духовно­стью. Наука с отчетливо антидуховной установкой в об­ществе, где она пользуется громадным уважением и ав­торитетом, заметно сдерживает интерес людей к духов­ному поиску.

Л а с л о : Мы исходим из того, что наука является открытым мероприятием, что она всегда готова изме­ниться с учетом новых данных. Но многие исследовате­ли проявляют невероятный консерватизм, по сути они столь же консервативны, как остальные их коллеги в академическом мире. Поэтому это непростая задача — убедить ученых взять на себя ответственность за пере­дачу знаний, имеющих для людей подлинный смысл и в то же время открывающих новые перспективы. В тра­диционной, консервативной и жесткой науке нет ничего осмысленного, есть лишь математика и считывание показаний приборов. Людей не беспокоит смысл этих показаний, коль скоро уравнения работают и регуляр­но сверяются с показаниями и результатами наблюде­ний. Такой подход не только устарел, он опасен. К сча­стью, консерватизм не сказывается на творческом и но­ваторском крае науки, где и происходит большинство прорывов. Там мы видим открытость по отношению к новым идеям, новым мировоззрениям и даже новой ду­ховности.

Г р о ф : Мне представляется крайне увлекательным сравнение состояния современной психологии и психи­атрии с тем, что произошло на ведущем крае физики в первые десятилетия этого века. Как мало времени потребовалось физикам, чтобы совершить радикальнейший концептуальный скачок от ньютоновской физики к эйн­штейновской теории относительности, а затем — к кван­товой механике! Для сравнения: на сегодняшний день уже накопилось огромное количество данных, иллюст­рирующих неадекватность и непригодность нынешнего научного понимания сознания и человеческого разума. Такие свидетельства поступают из сравнительного ре­лигиеведения, антропологии, экспериментальной пси­хиатрии, экспериментальной психотерапии, парапсихо­логии, танатологии и других областей науки. И тем не менее, наука мейнстрима полностью игнорирует все эти данные.

Очень наглядно можно убедиться в этом на приме­ре танатологии. Мы многократно проводили наблюде­ния, предполагающие, что люди в околосмертных си­туациях часто обладают способностью воспринимать окружающий мир без посредничества органов чувств — они сверху наблюдают за процедурой реанимации сво­его тела, оказываются свидетелями происходящего в других помещениях здания или даже путешествуют в бестелесном состоянии в различные удаленные места. Это — так называемые “повторимые внетелесные пе­реживания”. Широкая публика тоже знает об этом яв­лении, благодаря популярным книгам, ток-шоу и даже голливудским фильмам. Кен Ринг в Своем недавно опубликованном исследовании продемонстрировал, что такие переживания бывают даже у людей с врожденной слепотой. Казалось бы, одного лишь этого наблюдения должно было хватить для того, чтобы развенчать миф о том, что сознание является продуктом нейрофизиоло­гических процессов в мозге, и привести к радикальному пересмотру существующей парадигмы.  Многочисленные похожие наблюдения имеются также в трансперсо­нальной психологии и в современном исследовании сознания.

Р а с с е л: Когда к таким фактам начнут относиться более серьезно, мы несомненно станем свидетелями грандиозной смены парадигм в науке. Она может ока­заться самым значительным сдвигом, когда-либо имев­шим место в западном мышлении. Не исключено, что мы уже находимся на его ранней стадии. Томас Кун, кото­рый около тридцати лет назад впервые ввел идею пара­дигмы, показал, что смена парадигм происходит не­сколькими стадиями. Сначала идет стадия открытия аномальных данных, не укладывающихся в сущест­вующие модели реальности. Поскольку сама модель еще никем не подвергается сомнению, аномалии игно­рируются или даже отрицаются. Затем, поскольку число таких данных становится настолько велико, что игно­рировать их уже нелегко, существующая модель моди­фицируется в попытке приспособить к ней необычные наблюдения. В классическом примере коперниковской эволюции такой аномалией было движение планет, не соответствующее представлению, согласно которому они должны двигаться вокруг Земли по круговым орби­там. Средневековые астрономы пытались объяснить эти несоответствия, добавив к круговым орбитам так назы­ваемые эпициклы, то есть кривые' которые описывают окружности, вращающиеся вокруг других окружностей. Однако этого оказалось недостаточно для того, чтобы объяснить результаты наблюдений, и тогда ученые доба­вили эпициклы к эпициклам — окружности, вращаю­щиеся вокруг окружностей, которые, в свою очередь, тоже вращаются вокруг окружностей. В результате сложилась весьма громоздкая модель. Тем не менее, досто­верность базового мировоззрения все еще не вызывала сомнений.

В том, что касается явлений сознания, мы находимся сейчас на такой же стадии. Для западной науки сознание является великой аномалией. В научной модели реально­сти человеческое сознание невозможно вывести из чего-то другого, и ничего ее не может объяснить. Однако соз­нание — единственное, в существовании чего мы можем быть полностью уверены. Именно о нем сделал Декарт свое знаменитое высказывание: cogito ergo sum (Мыслю — значит, существую (лат.).): я могу усомниться в точности своего восприятия, могу усом­ниться в своих мыслях, в своих чувствах, однако есть нечто, в чем я не могу усомниться, — это сам факт, что я воспринимаю, мыслю и чувствую, что у меня есть созна­ние. Таким образом, ученые находятся сегодня в стран­ной ситуации. Постоянно получая подтверждения факта своего сознания, они, тем не менее, не имеют никакой возможности его объяснить.

В прошлом наука просто закрывала глаза на этот вопрос. Казалось, нет необходимости принимать в рас­чет сознание, ведь они изучали не разум, а физический мир. Сегодняшняя наука столкнулась с ситуацией, в которой она уже не может продолжать просто игнори­ровать вопрос о сознании. Теперь, что типично для вто­рой стадии смены парадигм, предпринимаются усилия как-то растянуть общепринятую схему, чтобы эта ано­малия могла уложиться в ней. Некоторые ученые с на­деждой смотрят на квантовую физику, другие — на теорию информации, третьи — на нейропсихологию. Все они всё еще пытаются объяснить сознание, оставаясь внутри существующей парадигмы пространства-времени-материи. То обстоятельство, что они никак не могут добиться какого-либо значимого продвижения, подсказывает мне, что, скорее всего, они находятся на ложном пути. Необходима принципиально новая мо­дель реальности, в которой сознание является столь же фундаментальным аспектом реальности, как простран­ство, время и материя, а может быть — еще более фун­даментальным.

Это третья стадия куновского процесса — создание радикально новой модели, объясняющей аномальные явления. Мы туда еще не пришли. Нам уже ясно, что старая парадигма не работает. Для нас очевидны ее трещины и слабые места. Однако лишь очень немногие дерзают выходить в своем мышлении за пределы той клетки, которой является модель пространства-времени-материи. Но для появления новой модели потребуется именно это. На сегодняшний день наука все еще нахо­дится в цепком плену у старой схемы.

Л а с л о : Мы держимся за устаревшую парадигму, относясь к ней как к реальности, а не модели. Мы — то есть большинство ученых, а также людей, взирающих на науку как на источник истины, — свято верим в то, что наши представления о реальности и есть сама реаль­ность.

Р а с с е л: Да. Так всегда происходит с парадигма­ми. Люди верят, что их модель является реальностью, а не ее описанием.

Г р о ф : Грегори Бейтсон писал и говорил о том, что люди путают карту территории с самой территорией. По его словам, это все равно что прийти в ресторан и съесть вместо обеда меню.

Л а с л о : По счастью, даже в августейшем мире науки происходят тонкие изменения, последствия ко­торых значительны и в целом непредсказуемы. Даже карта, которую принимали за реальность в течение трехсот лет, может в конце концов оказаться выбро­шенной на обочину. Именно это произошло в первом десятилетии нынешнего века, когда эйнштейновская теория относительности пришла на смену классической ньютоновской механике. Но почему произошло именно это? Ведь физики всегда могли объяснить определен­ные теории на основе совершенно иных теорий. Все на свете имеет всегда больше, чем только одно объяс­нение.

Г р о ф : Действительно, почему была принята именно эйнштейновская интерпретация результатов ис­следования перигелия Меркурия во время солнечного затмения? Ведь и она не давала абсолютно точных про­гнозов, она всего лишь была ближе к реальным резуль­татам опыта, чем то, что можно было вывести из ньюто­новской модели.

Л а с л о : Даже на основе ньютоновской физики можно было предсказать практически те же данные, если бы взяли на вооружение баллистическую теорию света. Предположим, что свет, будучи потоком фотонов, имеет массу. В таком случае, в силу закона гравитации фотоны должны притягиваться к массе Солнца и других небес­ных тел. Получилась бы такая же искривленная траекто­рия, как та, которую выводят на основании предположения  об  искривлении  пространства  или  пространства-времени.

Г р о ф : Так почему же была принята теория Эйн­штейна, а не Ньютона?

Л а с л о : В конечном счете, представляется, что это произошло благодаря чему-то, что является для нау­ки почти эстетическим фактором, а именно — простоте и стройности. Здесь речь идет о простоте и стройности математического аппарата физической теории. В про­странственной теории относительности, впервые выдви­нутой Эйнштейном, уравнения движения остаются инва­риантными даже в случае ускорения движения. Благода­ря знаменитым “релятивистским инвариантам”, уравне­ния выводятся с неизменным постоянством и стройно­стью. Когда на стыке столетий наука столкнулась со странными явлениями, в том числе с излучением черного тела, физикам для спасения достоверности своих теорий не пришлось добавлять допущений с натяжками и изо­бретать новые постулаты.

За несколько столетий до этого похожий подвиг со­вершил Коперник своей гелиоцентрической теорией. Он отказался от эпициклов, добавленных к эпициклам, ко­торые нужны были астрономам, чтобы сохранить досто­верность старой геоцентрической астрономии. Коперник был убежден, что природа любит простоту. Разумеется, ученые и сами любят ее в своих теориях, которые и без того слишком сложны, чтобы усложнять их сверх необ­ходимости. Это одно из самых важных соображений, играющих роль при принятии новых теорий в современ­ной науке.

Р а с с е л : Меня всегда очаровывали аспекты про­стоты и инвариантности устройства вселенной. Я начи­нал свою научную деятельность математиком. К этой дисциплине меня привлекла ее простота и красота. Для меня явилось настоящим откровением то, что существу­ет одно-единственное базовое уравнение, лежащее в ос­нове механики всего физического мира. Все сводится к той или иной форме эйлеровского уравнения, или к то­му, что на более доступном языке называется волновым уравнением. Это очень простая, но чрезвычайно мощ­ная формула. Она применима и к колебанию маятника, и к динамике внутриатомных процессов, и к распростра­нению света, и к движению планет. Она поразительно проста и поразительно красива. Если бы в тот период меня спросили, есть ли бог, я бы ответил, что бог — в математике.

Но еще удивительнее тот факт, что математика, представляющая собой порождение человеческого разу­ма, имеет какую-то связь с физической реальностью.

Г р о ф : Эту способность математики моделировать явления в материальном мире можно было использовать в качестве главного аргумента против картезианского раскола между res cogitans и res extensa — между разу­мом и материей. Как, при наличии такого раскола, сис­тема, являющаяся продуктом психики, может точно и аккуратно предсказывать явления в совершенно иной сфере?

Л а с л о : Ученые склонны рассматривать единое множество явлений, пытаясь объяснять его с помощью наиболее простого и красивого математического аппара­та. Однако простота и красота математики меняется по мере того, как меняется изучаемый диапазон явлений. Для одновременного описания явлений и физического, и биологического мира будет использовано не то же самое множество концепций, как в случае изучения только од­ного из этих миров. Если добавить к этому еще и мир человеческой психики с учетом самых эзотерических сфер опыта — таких, как, например, надличностные и околосмертные переживания, о которых мы говорили ранее, то наша концептуальная система снова изменится, поскольку нам придется искать еще более общее объяс­нение. Возможно, в ближайшем будущем появится кра­сивая и точная базовая математика, охватывающая более широкий пласт действительности — пласт, который включит, наряду с миром живой природы и с физической вселенной, и человеческое сознание.

Р а с с е л : Да, я думаю, что именно в этом направ­лении мы и движемся — новая парадигма может сло­житься в самое ближайшее время. Для этого нужно лишь, чтобы кто-то собрал все части мозаики каким-то совершенно новым образом и создал теоретическую модель, способную принять во внимание как мир мыс­ли, так и мир материи. Я нахожу эту тему чрезвычайно захватывающей; именно она находится в фокусе моей работы в последние несколько лет. В настоящее время сознание представляется нам чем-то, возникающим из пространства, времени и материи, чем-то, являющимся результатом физической деятельности нервной систе­мы. Но то, к чему мы идем, буквально противоположно этому представлению. Я уверен, что рано или поздно нам придется принять, что сознание абсолютно фунда­ментально для вселенной, что оно не возникает из ма­терии. В каком-то смысле такой подход отнюдь не нов. Ведь именно это утверждают многие направления древ­ней традиционной мудрости. К примеру, почти вся индийская философия исходит из постулата, согласно ко­торому сознание является чем-то фундаментальным. Наука пока отмахивается от таких идей, но в конце кон­цов ей придется согласиться с тем, что такая возмож­ность все-таки допустима.

Л а с л о ; Мы движемся к новой культуре, частями которой могут быть и наука, и древняя мудрость, интегрировавшись в ней новым образом. А в идеале это будет не заново открытое прошлое, а новый синтез.

Г р о ф : Да, то, к чему мы движемся, это не просто регрессия и возврат к старым идеям; это движение впе­ред по спирали, когда старые элементы возникают вновь на более высоком уровне как часть творческого синтеза древней мудрости и современной науки.

Р а с с е л : Мне импонирует эта идея спирали; она содержит в себе и идею возвращения туда, где мы уже были, и в то же время предполагает добавление чего-то иного. Я не думаю, что мы станем свидетелями простого возращения к древним традициям. Они соответствовали своим временам, но мы живем в ином мире, в ином об­щественном климате и с иным пониманием космоса. Нам сейчас необходима современная мудрость, соответст­вующая нашему времени. Суть та же самая — то, что Олдос Хаксли назвал Вечной Философией, та же осно­вополагающая мудрость, вновь и вновь открываемая в разных культурах и разные времена. Однако ее конкрет­ное выражение значительно варьируется в зависимости от культуры. Нам нужна сегодня ее формулировка в со­временных терминах, доступная пониманию обычных людей и актуальная для сегодняшней жизни.

Думаю, что именно это и является содержанием ре­волюции в сознании. Мы заново открываем вечную муд­рость для самих себя, в современных терминах, и пре­вращаем ее в актуальную для того мира, в котором гос­подствуют наука и здравый смысл.

Роль духовности

Г р о ф : Давайте опять вернемся к вопросу о задаче синтеза мистического и научного мировоззрений. В ака­демических кругах распространено ощущение, что наука со своим материалистическим монизмом раз и навсегда развенчала и дискредитировала всю духовность и рели­гиозность — от примитивных племенных верований до великих мистических традиций. Я полагаю, что такой подход отражает не только фундаментальное непонима­ние природы и функции науки, но и неумение отличить духовность от религии. Мне это представляется весьма серьезной проблемой. Не думаю, что примирение между наукой и духовностью возможно без внесения ясности в этот вопрос.

Л а с л о : В таком случае как бы вы определили ду­ховность — чем именно она отличается от религии?

Г р о ф : Духовность — личное дело каждого, ка­сающееся его взаимоотношений с космосом. Религия же представляет собой организованную деятельность, тре­бующую специальных мест и особой иерархической сис­темы назначенных посредников. В идеале религия долж­на обеспечивать верующих необходимыми средствами и поддержкой для духовных переживаний. Однако на деле это очень часто отнюдь не так! Именно личные духов­ные переживания представляют серьезную угрозу для организованных религий, поскольку они освобождают людей от зависимости от организации и системы верова­ний. Мистики не нуждаются в посредничестве, у них есть прямой путь к божественному, поскольку духов­ность зиждется на непосредственных переживаниях ра­дикально иного взгляда на реальность консенсуса или иных, обычно сокрытых, измерений реальности. Эти пе­реживания происходят в измененных состояниях созна­ния. Изучение таких переживаний составляет предмет трансперсональной психологии. Эта сфера явлений тре­бует самого серьезного исследования, результаты кото­рого должны быть включены во всеобъемлющее научное мировоззрение будущего.

Все великие религии начинались с визионерских со­стояний и надличностных переживаний их создателей — с переживания просветления Будды под деревом Бодхи, чудесного путешествия Мухаммеда или явления Иеговы Моисею в горящем и несгорающем кусте. Библия полна описаний таких переживаний — огненная колесница, явившаяся Иезекиилу, искушение Христа дьяволом, ос­лепительная встреча Савла с Иисусом на пути в Дамаск или апокалиптическое откровение святого Иоанна в его пещере на острове Патмос.

Однако, когда возникают организованные религии, верующие узнают об этих переживаниях из проповедей и священных писаний. Непосредственный доступ к божественному уже недоступен и зачастую неприемлем. Если у кого-то в любой из сегодняшних церквей возни­кают подлинные мистические, переживания, обычный священник скорее всего направит такого человека к психиатру. Когда религия организована, непосредст­венные надличностные переживания происходят боль­шей частью лишь в ее мистических ответвлениях или монашеских орденах, где все еще практикуется под­линная духовная практика — медитация, пост, молитвы и т. д.

Есть основополагающее различие между религией и мистицизмом. Бывает религия без духовности и духов­ность без религии. Организованной религии необходимо убеждать людей в том, что они ради правильных взаимо­отношений с божественным обязаны регулярно прихо­дить в конкретное место и взаимодействовать с систе­мой. А для мистиков роль храма играют природа и их собственное тело. У них прямая связь с божественным, которая не нуждается ни в каких посредниках, особенно в таких, которые не имеют личного опыта переживаний и являются не чем иным, как назначенными чиновника­ми. Пользу мистикам могут принести не они, а сообще­ства искателей и учителей, еще более продвинутых на пути, чем они сами.

Аутентичные духовные системы основаны на столе­тиях систематического исследования психики с исполь­зованием тщательно разработанных технологий измене­ния сознания. Они представляют собой результат про­цесса, во многих отношениях напоминающего научный метод.

Л а с л о : Философу Альфреду Норту Уайтхеду принадлежит одно примечательное наблюдение. По его словам, наука, как и культура, развивается благодаря великому уму, который по-новому и в более широком контексте высвечивает некую конкретную область опыта и исследования. Идеи такого человека в целом адекват­ны, но зачастую непоследовательны в деталях. Затем приходят продолжатели, которые вносят в эти идеи по­следовательность, но сами в процессе этой работы упус­кают из виду первоначальное прозрение. Оно становится стерильным, превращаясь в обычную догму. Догма, в свою очередь, со временем претерпевает крах, после че­го является новый первооткрыватель с другим творче­ским прозрением, и процесс начинается заново. То же самое происходит и с религиями.

Р а с с е л : Это неизбежно должно происходить. Ре­лигии, как мы сказали, всегда начинали с индивидов или небольших групп, имевших глубокое личное пережива­ние освобождения. Тем или иным образом они пробуди­лись к истине, после чего стремились передать свое по­нимание другим. Как правило, именно так первоначаль­но возникали духовные учения.

К сожалению, однако, те, кто получает учение, ни­когда не находятся в том же состоянии сознания, в кото­ром оно передается. Учитель говорит, находясь в просветленном состоянии, в то время как ученик старается понять его из своего, менее просветленного состояния сознания, и при такой передаче неизбежно что-то теря­ется. Пока учитель еще жив, он, возможно, старается исправлять ошибки учеников, заботясь о правильном его понимании. Но после смерти учителя в учениях, по мере их передачи от одного человека к другому, каждый раз что-то теряется, недопонимается, или добавляется что-то, чего в нем не было первоначально. Это немного на-

поминает игру в испорченный телефон, когда сообщение передается по кругу, каждый раз немного искажаясь, и, возвращаясь к исходной точке, оно может полностью отличаться от оригинала.

То же самое происходит с духовными учениями, но в гораздо более крупном масштабе. Сообщение переда­ется не просто от одного человека к другому, но от одно­го поколения к другому, от одной культуры к другой, и часто переводится с одного языка на другой. Всякий раз какие-то частицы теряются, какие-то добавляются, и до­ходящая до нас версия может иметь уже лишь самое от­даленное сходство с оригинальным учением. Я называю этот процесс “разложением истины”. Именно по этой причине великие духовные традиции так сильно отли­чаются друг от друга, несмотря на то, что начинались они с очень сходных переживаний. Мы должны вновь искать эту их общую сердцевину и не беспокоиться о различиях.

Поэтому важно не просто пытаться воскрешать древние духовные традиции. В этом случае мы неизбеж­но воскресим искаженную версию оригинала. Наша за­дача — вновь добраться до самих истоков, до живого источника, проистекающего из личного опыта, а не из доктрины или догмы, и пережить этот опыт в своей соб­ственной жизни.

Л а с л о : Мистические традиции присутствовали уже в досократовских греческих школах, хотя их про­зрения еще не были сформулированы на языке, подхо­дящем для общественного распространения. К тому вре­мени, когда появились формулировки, они уже пред­ставляли собой компромисс, который общество было способно потреблять. Сущность учений узнают не из книг и не от других людей, ее проживают. Неудивитель­но, что в дошедших до нас традициях мы получаем не живой дух, а одни сухие кости.

Г р о ф : Сегодня нам нужно больше духовности, а не больше религии. Организованные религии в их ны­нешней форме являются частью проблемы, а не ее реше­ния. Во многих частях света основным источником на­силия служат религиозные конфликты.

Р а с с е л : Мы должны помнить, что организован­ная религия не отражает просветленного состояния соз­нания. Ее цели могут быть похвальны, но люди, которые ее проповедуют или защищают, обычно так же непро­светленны, как и все остальные. Как ни печально, но они зачастую представляют собой еще одно проявление бо­лезни общества.

Все это вновь приводит нас к вопросу об автоцен­тризме. Как таковой, на биологическом уровне он вполне оправдан, мы должны быть автоцентричны, чтобы забо­титься о своем питании и уберечься от вреда. Для наше­го физического выживания некий базовый уровень авто­центризма необходим. Но мы придерживаемся того же ориентированного на самих себя модуса мышления и в тех сферах, в которых он совершенно несостоятелен. Можно сказать, что мы забываем при этом, в чем же на самом деле состоят наши интересы.

В конечном счете все хотят быть в ладу с собой, чувствовать себя хорошо. Общество говорит нам, что мы получаем это внутреннее переживание благодаря своим действиям и своим переживаниям во внешнем мире. Та­кая установка ведет к внутреннему автоцентризму. Мы думаем: что я могу взять себе, что я могу сделать, чтобы

быть счастливым, каким видят меня другие, какую сис­тему убеждений мне взять на вооружение?

Такая установка не только во многом определяет наш материализм. Он же служит причиной того, что мы попадаем в плен религии. Каждый вправе верить, что то или иное учение спасет его, что если он будет следовать тому или иному пути, ему будет хорошо. А затем мы очень привязываемся к своему конкретному верованию и делаем все, чтобы защитить выбранный нами путь. Так религия очень легко в конечном счете становится автоцентричной. И в этом есть некая ирония, поскольку пер­воначально религия ставила целью имение освобожде­ние людей от их авто центризма.

Л а с л о : Религия — также общественное явление, связанное с коллективной самоидентификаций. Мы ну­ждаемся в принадлежности к сообществу, к социаль­ной, культурной или религиозной группе или конгрега­ции. Эта потребность удовлетворяется в наши дни ина­че, чем в средние века, когда религиозная конгрегация была основным сообществом, к которому мог принад­лежать человек, по крайней мере в Европе. Теперь у нас есть национальные и региональные сообщества, а внутри них — самые разные уровни, вплоть до квар­тальных этнических обществ. Принадлежность к рели­гиозной группе или конгрегации обеспечивает ощуще­ние идентичности только ограниченному количеству людей. И уж совсем мало общего такая принадлежность имеет с обретением доступа к некой конечной истине. Как правило, пропагандируемые в этих сообществах доктрины лишь проводят границу между членами груп­пы и всеми остальными — обычными верующими и “еретиками”.

Г р о ф : Как правило, роль организованной религии сводится к тому, что она объединяет людей в группу, фокусируясь на конкретных архетипических фигурах и темах и декларируя их уникальность. Это обычно ста­вит группу в ситуацию конфликта с другими группами, избравшими иные формы представления божественного и общения с ним — христиане против евреев, индусы против мусульман, сикхи против индусов и т.д. Зачас­тую организованная религия не очень успешно справ­ляется даже с задачей сплочения своих собственных последователей, в своем собственном шатре. Ярким примером этому явилось христианство, внутри которо­го вспыхнула ожесточенная борьба между католиками и протестантами, приведшая ко многим кровопролитиям и страданиям.

Совсем иная ситуация с духовными переживания­ми. Они обеспечивают непосредственный доступ к свя­щенным измерениям существования, открывают единст­во, лежащее в основе кажущегося столь разделенным мира, божественную природу мироздания и нашу соб­ственную божественность. Они уводят нас за пределы сектантского шовинизма организованной религии и ве­дут к универсальному, всеобъемлющему и объединяю­щему видению реальности и человечества. Организо­ванные религии в их нынешней форме зачастую порож­дают раздоры и способствуют усугублению глобально­го кризиса. Но религия, основанная на подлинной мис­тической перспективе, могла бы по-настоящему изме­нить мир.

Л а с л о : Несколько дней назад, во время симпо­зиума, проводившегося в Берлине Университетом меж­дународного мира, Далай-лама сказал мне: “Никогда не

пытайтесь обращать людей в какую бы то ни было ре­лигию”. Сам он не пытается склонить кого-либо к ти­бетскому буддизму. Подлинной целью является не об­ращение в свою веру, подлинная цель — это дух, ле­жащий в основе религии и выражающийся в любви, со­лидарности, сострадании. Он дал мне совет никогда не питать ожиданий, что какая-то одна религия даст отве­ты на все вопросы. Главное — это дух религии, а не слово доктрины.

Бывает, что прозрение воплощается в жизнь. На­пример, основатели Ауровилля, экспериментальной ду­ховной общины в Индии, приняли решение, что в общи­не не должно быть никакой религии. Вам говорят там прямым текстом, что религиозных доктрин, так же как и религиозных обрядов, следует избегать. Община суще­ствует лишь для глубокой духовности в повседневной жизни, для усиленной индивидуальной и коллективной медитации. По словам Шри Ауробиндо, когда религия становится институализированной, она разделяет в большей степени, нежели объединяет.

Р а с с е л : Об этом говорили многие духовные на­ставники, предостерегая последователей от превращения их учений в религию. Будда учил своих учеников не принимать его слова на веру только потому, что он их произнес. Они должны были принимать его слова лишь тогда, когда те соответствовали их личному пережива­нию. В более недавние времена Рудольф Штейнер ут­верждал, что, если бы он мог вернуться через столетие, он, вероятно, пришел бы в ужас от того, что сделали люди с его учениями. Духовная мудрость универсальна; однако, по мере передачи от человека к человеку, про­зрение любого учителя постепенно обрастает доктринами и догмами, порождая нечто весьма отличное от первоначального учения. Я уверен, что если бы вы, Эр-вин, снова посетили Ауровилль, через двести или три­ста лет, вы бы обнаружили возникшую там новую ре­лигию.

Сегодня мы являемся свидетелями зарождения но­вой духовности. У нее нет пока названия и конкретной формы, у нее нет лидеров. Но налицо возникающая но­вая перспектива, очень хорошо согласующаяся к Веч­ной Философией, на которую указывал Олдос Хаксли. Многие заново открывают вечную мудрость человече­ского сознания и осуществляют ее в своей собственной жизни.

Это чем-то похоже на то, что происходило с Буддой и его поисками внутреннего освобождения. Уйдя в лес, Будда провел шесть лет, посещая различных учителей, упражняясь во множестве различных практик и техник, пока не пережил окончательное пробуждение к истине о том, как можно освободить разум от страдания. Сегодня мы переживаем сходный процесс. Но теперь в поиске находится не один-единственный человек: нас миллио­ны, мы все вместе в этом путешествии, и все мы чему-то учимся друг у друга. Чем больше мы узнаем, тем больше мы приближаемся к той же самой истине, оттачивая свое понимание духовного развития. Я наблюдаю это в кни­гах, написанных разным людьми, в их выступлениях. Мы всё чаще говорим об одном и том же. Возможно, со временем это возрождение тоже превратится в очеред­ную окаменевшую религию, но сегодня, в конце двадца­того столетия, оно, живое и вибрирующее, допытывается этой универсальной истины, являющейся сердцевиной всех религий. Поэтому я считаю наше время таким за­хватывающе интересным. Мы переживаем новый духовный ренессанс, но в отличие от предшествующих дви­жений возрождения, у этого нет лидера; впервые мы за­ново открываем истину коллективно.

Г р о ф : Мне хотелось бы упомянуть в этой связи одно, на мой взгляд поразительное, наблюдение, связан­ное с изучением измененных состояний сознания. Как в работе с психоделиками, так и в холотропной дыхатель­ной технике, использующей ускоренное дыхание и спе­циально подобранную музыку, мы неоднократно убеж­дались в том, что переживания обеспечивают доступ к целому спектру мировой мифологии, к архетипическим фигурам и областям всех человеческих культур. Эти пе­реживания трансцендировали расовые, культурные, гео­графические и исторические границы. Похоже, что для того чтобы оказаться в этих переживаниях в мире некой конкретной мифологии, совершенно не обязательно иметь предварительное интеллектуальное знание о ней. Складывается впечатление, что у современных людей есть доступ к любой области коллективного бессозна­тельного. Это, по сути, подтверждает наблюдения, кото­рые много десятилетий назад вдохновили К.Г. Юнга на его формулировку концепции коллективного бессозна­тельного.

У людей, с которыми мы работали в Европе, Север­ной и Южной Америке и Австралии, часто бывали пере­живания, связанные с индийской, японской, китайской, тибетской или египетской мифологией. И наоборот, мы видели во время наших поездок в Индию и Японию, что люди с индуистским, буддистским или синтоистским воспитанием зачастую сталкиваются в своих пережива­ниях с явно христианскими мотивами. В течение этих поездок у меня самого в моих собственных видениях возникал индуистский, буддистский, христианский, му­сульманский, синтоистский и зороастрийский религиоз­ный символизм, так же как и темы из культур туземной Африки, Америки и Австралии.

Это весьма примечательно. Многие человеческие группы использовали в прошлом мощные процедуры изменения сознания, в том числе и те, которые применяем мы сами, — психоделические вещества, музыку и различные дыхательные упражнения. Тем не менее, их доступ к коллективному бессознательному был, судя по всему, гораздо более конкретным, ограниченным их соб­ственными культурными архетипами. В “Тибетской Кни­ге Мертвых” не найти упоминаний о Духе Оленя, иг­рающем очень важную роль в мифологии и религии ин­дейцев уичолли из Мексики, а в Библии или “Книге мормонов” не упоминаются дхьянибудцы. Похоже, что наблюдаемая нами проницаемость коллективного бес­сознательного представляет собой новое явление, харак­терное именно для наших дней. Если бы коллективное бессознательное было в такой же степени доступно и в прошлом, мы не имели бы сейчас дело с различными мифологиями, связанными с разными человеческими сообществами и их религиями. По-видимому, в прошлые времена доступ к архетипам был в значительной степени культурно-ориентированным.

Следует отметить, что похожие процессы происхо­дят сегодня и во внешнем мире. В прошлом человечест­во было гораздо более раздробленным, а его различные сообщества — существенно более удаленными и изоли­рованными друг от друга. К примеру, до пятнадцатого века у европейцев не было ни малейшего представления о существовании Нового Света, а до середины этого сто­летия контакты Тибета со всем остальным миром были

крайне ограниченными. Сегодня же мы способны всего за несколько часов добраться самолетом практически до любого места в мире, идет обильный взаимообмен кни­гами и фильмами. И самое главное, что все части плане­ты соединяются друг с другом коротковолновыми ра­диопрограммами, спутниковым телевидением, телефон­ной сетью и Интернетом.

Мы быстро движемся от разделенного и раздроб­ленного мира к единой мировой деревне. И важной ча­стью этого процесса является неограниченный доступ к архетипической территории коллективного бессозна­тельного. Я надеюсь и верю, что это обеспечит основу для становления универсальной религии будущего. Со­гласно моему представлению об этой религии, она соз­даст поддерживающий контекст для духовных пережи­ваний и выработает средства их наведения — “техноло­гии священного”, — однако при этом она не будет стре­миться диктовать людям конкретные архетипические рамки, которые тем следует избрать для входа в область трансцендентного божественного.

Я верю, что если организованным религиям суждено стать конструктивной силой в нашем глобальном буду­щем, им придется сделать свои специфические архетипы проницаемыми и признать их относительность. Это породит атмосферу терпимости к иным системам, из­бравшим иную символическую форму поклонения боже­ственному, и вновь соединит религии с их мистическими корнями и с их общим знаменателем — благоговением перед божественным Абсолютом, трансцендирующим все формы.

Джозеф Кэмпбелл часто цитировал высказывание графа Дуркхейма о функции конкретных архетипических форм или “божеств”. Для того чтобы быть полезным в подлинном духовном поиске, божество должно быть прозрачным по отношению к трансцендентному. Оно должно служить вратами к Высшему, а не выдавать себя за него, быть посредником в доступе к Абсолюту, одним из ведущих к нему путей, а не превращаться в объект поклонения. Жесткость и непроницаемость конкретных архетипов ведет к идолопоклонничеству — разделяю­щей, разрушительной и опасной силе.

Р а с с е л : Это еще один аспект перехода от пред­ставления о божествах и богах как о существах, нахо­дящихся “где-то там”, вовне, отдельных от нас, к виде­нию их в качестве аспектов нашей собственной психи­ки. Мы всё больше убеждаемся в том, что внутреннее пробуждение направлено не на выполнение ритуалов для служения какому-то внешнему существу, а на рабо­ту с нашим собственным умом, и задаемся вопросом: как мне освободить свой ум от тенет, которыми он оп­летен, как открыться переживаниям, о которых идет речь?

Г р о ф : В связи со всем тем, что я говорил об обна­ружении коллективного бессознательного, у меня есть настойчивое ощущение, что религия будущего будет но­сить эмпирический характер, что она будет почитать ду­ховный поиск и уважать специфические формы, которые этот поиск обретает для каждого отдельного человека. Хочется надеяться, что эта религия не превратится в ор­ганизацию, проповедующую конкретные догмы и объек­ты поклонения, что она будет сообществом искателей, поддерживающих друг друга в духовном поиске и осоз­нающих, что каждый из них исследует конкретный уча­сток великой ткани вселенской мистерии.  Осознание

единства, лежащего в основе всего существования, и ощущение глубокой связи с другими людьми, природой и космосом будет самой важной характеристикой этой конфессии.

Р а с с е л : Да, и любые учения, способные ассо­циироваться в этой новой духовностью, будут, подобно буддизму, посвящены нашей собственной психике. Это будет современное учение, работающее с такими во­просами, как исследование становления эго, возникно­вение нашего чувства интенсивности, зарождение бес­сознательных страхов, наша интерпретация — верная или неверная — своих переживаний и способы освобо­ждения ума от этих пут. Это будут психологические учения, а не догмы о божествах и иных подобных им сущностях.

Г р о ф : У нас были очень интересные переживания на конференции, которую проводила в 1985 году в Киото Международная трансперсональная ассоциация (МТА). МТА является организацией, стремящейся к интеграции духовности с наукой и растворению расовых, культур­ных, политических и религиозных границ в мире. Во время конференции мы узнали о серьезном конфликте, происшедшем между американскими и японскими биз­несменами. По телевидению показывали переговоры по его разрешению.

Среди участников конференции был японский юнгианский психолог Хаяо Каваи, который провел несколько лет в Цюрихе и хорошо был знаком с западным ментали­тетом, так же, разумеется, как и с японским. При про­смотре телевизионной программы он, посмеиваясь, зая­вил: “Им кажется, что если у них есть переводчик, то они на самом деле общаются и понимают друг друга. Но это отнюдь не так. У них совершенно разные ракурсы”. Мы попросили его разъяснить свои слова, и он сделал это, используя юнгианский подход.

Эти люди происходят из совершенно разных архе­типических территорий, поэтому их метафизические предпосылки очень отличны друг от друга. Восток опи­рается на модель космоса с пустым центром. Мирозда­ние возникло из Пустоты как тотальный гештальт, в котором все взаимосвязано, все имеет свое место и все является одинаково важной частью целого. На Западе вы держитесь за совершенно иную, космогенетическую модель, в центре которой пребывает источник власти. Это Бог, “большой босс”, сотворивший вселенную. Из этой центральной электростанции исходит иерархиче­ская система с постепенно уменьшающейся значимо­стью. В мире архетипов у вас имеются разные уровни небожителей — самые высокие серафимы и херувимы, затем — персонификации власти, престолов, доброде­телей и т.д., затем архангелы и, наконец, обычные анге­лы. В природе тоже есть иерархия — низшие организ­мы, высшие организмы и, наконец, человек, как венец творения.

Хаяо Каваи объяснил далее, что в диалоге между Востоком и Западом это различие в базовых метафизи­ческих допущениях окрашивает любую высказанную мысль. Это все равно, что дискуссия между ньютонов­ским и эйнштейновским физиками. Оба используют од­ни и те же понятия — “материя”, “энергия”, “время” и “пространство”, — однако значения у этих слов совер­шенно иные для обеих групп. Мы сочли эту идею очень интересной. Вслед за Каваи другие участники тоже вне­сли свою лепту в иллюстрирование культурных сравнений. Андре Патсалидес, психолог из Бельгии, урожден­ный сириец, выступил с лекцией о различиях между арабским и западным умом. Каран Сингх, индийский ученый и бывший регент штата Джамму и Кашмир, про­вел сравнение индийского и западного способов мышле­ния. Кредо Мутва, антрополог-зулус и знахарь, рассказал о мировосприятии африканцев в сравнении с англо­американским.

Было очень увлекательно наблюдать за тем, как эта дискуссия порождает совершенно новую перспективу. Мы чувствовали, что нас объединяет принадлежность к человечеству, все то, что у нас различное и общее, мы увидели расовые, культурные и религиозные различия как проявления и вариации нашей общей человечности. Они выглядели разнообразными проявлениями неверо­ятного творческого потенциала космического разума, возникающего из лежащей в его основе недифференци­рованной матрицы. В то же время, в этих различиях было для нас что-то возбуждающее и интересное, чему можно поучиться, чем можно обогатиться. Мы смогли освободиться от своих идиосинкразических культурных программ и заблуждений, согласно которым наш собст­венный взгляд на реальность и наш способ поведения — лучшие или единственно верные. Их произвольность и относительность стали для нас слишком очевидными.

Л а с л о : Тейяр де Шарден говорил о процессе рас­тущей интенсификации или конкретизации в связи с увеличением численности людей и порождаемой ими информации. Может быть, как вы предсказываете, Пит, шесть миллиардов человек создадут что-то вроде гло­бального мозга. Я верю, что в основе этого мозга лежит и духовное измерение. Мы не осознаём нити, которыми оно нас связывает, но можем достучаться до этого изме­рения на более глубоких уровнях. Возможно, где-то ни­же видимой поверхности наращивается коллективное поле сознания, становящееся доступным для людей в измененном состоянии сознания — в том состоянии, ко­торое исследует Стэн и потенциальные возможности ко­торого мы обсуждаем.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВЕЧЕР

От прозрения к действию

Исцелить себя и исцелить мир

Л а с л о : Темы, которые мы обсуждали сегодня днем, указывают на то, что основной предпосылкой мирного и сотрудничающего сознания является лучшее взаимопонимание людей и культур. Хотим ли мы этим сказать, что новая духовность представляет собой также и способ установления межкультурного взаимопонима­ния? Научатся ли люди, благодаря духовности, сосуще­ствовать и даже более того — исцелять раны общества и мира?

Г р о ф : Потенциальная возможность этого, безус­ловно, существует. Надличностные переживания, в ко­торых мы переживаем отождествление с другими, мо­гут способствовать расширению восприятия. Я неоднократно был свидетелем этого. Вопрос лишь в том, мо­жет ли это произойти вовремя и в достаточно широком масштабе, чтобы произвести существенные перемены.

Л а с л о : Обитатели Ауровилля, эксперименталь­ной духовно-ориентированной общины в Индии, убеж­дены в том, что если группа людей интенсивно кон­центрируется на каком-то определенном виде сознания, то это воздействует и на других. Верите ли вы, что взаимопроникновение надличностного сознания явля­ется реально действующим и многообещающим фак­тором? Что это проникновение в большей степени, не­жели последовательное приобщение людей к новому сознанию, способно значительно изменить нынешний мир?

Гроф : Я думаю, это возможно! В Индии верят, что йогины, медитирующие в гималайских пещерах, мо­гут производить позитивное влияние на положение в ми­ре в целом. Об этом же говорит и более современная идеи Шелдрейка о морфическом резонансе. К сожале­нию, концепция сотой обезьяны, служившая столь вдох­новляющей и неотразимой иллюстрацией этого меха­низма, оказалась вымыслом, а не научным фактом. Когда о ней услышали впервые, она породила немало вооду­шевления, но в конечном счете Лайелл Уотсон признал­ся, что придумал ее.

Р а с с е л : В действительности не все было его вы­мыслом. Эксперименты на самом деле проводились, од­нако результаты были не такими впечатляющими, как он их представил; ничего особо примечательного в них не происходило.

В этой истории с сотой обезьяной я нахожу гораздо более интересным то, как все на нее набросились. Людям так сильно хотелось в это поверить, что лишь очень не­многие усомнились в ней или потребовали проведения дополнительной проверки результатов первоначальных исследований. И это особенно удивительно, учитывая, что речь шла о весьма необычном явлении. То же самое происходит и с идеями Шелдрейка о “заразительности” научения, о том, что чем больше людей овладевают ка­ким-то навыком, тем легче другим научиться ему, даже если эти другие живут на другой стороне планеты. Это тоже весьма необычное утверждение, и тем не менее, как я вижу, очень многие принимают эту теорию, не задавая никаких вопросов.

Интересно, почему это так. Ведь не всякая некон­венциональная мысль вызывает такое же массовое дове­рие. Я полагаю, в глубине души люди чувствуют, что подобные процессы действительно имеют место. Есть некое потайное, внутреннее знание о том, что каким-то неизвестным образом сознание одного человека воздей­ствует на сознание другого. Мы ощущаем, что какая-то трансперсональная диффузия действительно происходит, и когда кто-то выступает с теориями или эксперимента­ми, которые, как кажется, поддерживают такую возмож­ность, у нас сразу возникает впечатление, что наконец появилось доказательство, которого мы ждали.

Г р о ф : Я хотел бы упомянуть о наблюдении, кото­рое можно считать косвенным доказательством. В нашей работе мы снова и снова сталкиваемся с тем, что лю­дям, заново переживающим свое биологическое рожде­ние, открывается доступ в коллективном бессознатель­ном к образам и опыту невообразимого насилия, жестокости и кровопролития. Люди переживают зверства, совершавшиеся на протяжении веков, эпизоды из войн, революций, пыточные камеры инквизиции и концен­трационные лагеря. Когда процесс самоисследования достигает этого уровня, переживание становится над­личностным: история индивида сливается с историей рода. Люди, начинавшие этот процесс в качестве лич­ной терапии, на этом этапе зачастую чувствуют, что они исцеляют не только самих себя, но и все поле видового сознания. Словно в коллективном бессознательном со­держалась вся грязь, весь неусвоенный материал минув­ших столетий, и полное выведение его для проработки на поверхность индивидуального осознавания в действи­тельности привело к коллективному очищению и исце­лению.

Глубина и интенсивность таких переживаний вы­ходит далеко за пределы того, что можно считать лич­ным и индивидуальным, — люди чувствуют, что они стали едины со страдающим человечеством. Некоторые усматривают связь с соответствующими архетипами в духовной литературе, такими, как Иисус, страдающий за грехи всего человечества, или бодхисаттва, отказы­вающийся от личного освобождения и добровольно бе­рущий на себя задачу освобождения страдающих су­ществ.

В свете сказанного мне кажется уместным задать вопрос о взаимосвязи между внутренней работой и целе­направленной деятельностью во внешнем мире. Какова оптимальная стратегия по достижению перемен во внешней ситуации? Я уже упоминал йогинов, которые, предположительно, способствуют разрешению мировых проблем, не выходя из своих пещер. Много лет назад на ежегодной конференции Ассоциации трансперсональной

психологии (АТП) в Асиломаре, штат Калифорния, со­стоялась очень интересная дискуссия по этому вопросу между Рамом Дассом и Дэниэлом Эллсбергом. Рам Дасс систематически занимался духовной практикой, у него был ряд мощных надличностных переживаний, на ос­новании которых он пришел к выводу, что важнейшее, что можно сделать для изменения мировой ситуации к лучшему, это последовательная внутренняя работа, ве­дущая к глубинной психодуховной трансформации. Ес­ли бы каждый занимался ею, мир бы изменился, и пре­кратились бы многие виды деятельности, ухудшающие ситуацию.

Дениэл Эллсберг, активист и пацифист, некогда предавший гласности документы Пентагона с секретны­ми планами американских военных кругов, придержи­вался иного мнения. Он с самого начала был убежден, что мир могут изменить лишь решительные внешние виды деятельности — политический протест, демонстра­ция, бойкот и другие подобные стратегии. Он был уве­рен, что участие в демонстрациях, из-за которого можно оказаться за решеткой, поступки, которым на следующее утро посвящены газетные заголовки, и т.п. — это луч­шее, что он может делать ради ускорения позитивных перемен.

Таким образом, они приступили к дискуссии с диа­метрально противоположных позиций. Однако по мере углубления и вникания в обсуждаемый вопрос, каждый из них постепенно проявлял все большую открытость к видению своего собеседника. Рам Дасс признал, что проработав собственные предубеждения и определив свою позицию через внутреннюю работу, мы должны осуществить свои прозрения во внешнем мире. На сего­дняшний день он ведет активную деятельность, посвящая значительную часть своего времени и энергии эко­логическим и иным проектам.

Со своей стороны, Дениэл Эллсберг понял, что для активистов, стремящихся к эффективной деятельности, важна регулярная внутренняя работа, в которой они мо­гут добиться ясного осознания своих мотивов, четкой фокусировки своих намерений и освобождения от про­екций собственных неразрешенных подсознательных желаний.

Р а с с е л : Определенно существует возможность, что человек, выполняющий внутреннюю работу, спосо­бен непосредственно влиять на сознание других. Я из собственного опыта знаю, что, когда я медитирую вме­сте с группой людей в одной комнате, что-то происхо­дит. Меняется качество моей собственной медитации, она становится заметно глубже и яснее. Я это точно знаю и не могу объяснить это иначе, чем предположив, что существует какое-то взаимное воздействие участни­ков медитации.

Есть свидетельства того, что этот эффект выходит далеко за рамки помещения, в котором люди занимаются медитацией. Исследователи, изучающие воздействие трансцендентальной медитации, обнаружили, что круп­ные группы совместно медитирующих людей очевидным образом воздействуют на жителей района, где они прак­тикуют медитацию. В этом опыте группы, насчитываю­щие каждая по пять тысяч человек, занимались в городе совместной медитацией в течение нескольких недель. При изучении разнообразной городской статистики за период эксперимента было зафиксировано резкое умень­шение уровня преступности, количества несчастных случаев и госпитализаций. Звучит это поразительно, но я

не думаю, что результаты были “состряпаны”. Критики указывали на то, что в ходе проведения эксперимента исследователи не контролировали тот или иной пара­метр. Тогда эксперимент с трансцендентальной медита­цией был повторен, на сей раз с лучшим уровнем кон­троля, однако результаты оказались такими же. Все это более чем примечательно.

Л а с л о : Связь между внутренним и внешним ми­ром представляется очень обнадеживающей перспекти­вой. Подобного рода эксперименты проводились на моих глазах в Милане. Там к голове каждого добровольного испытуемого подключали электроды, чтобы следить за волновой активностью его мозга. Оказалось, что когда испытуемые входят в медитативное состояние, волновые характеристики двух полушарий их мозга синхронизи­руются сами собой.

Еще более любопытно, что такой же эффект наблю­дается у двух и более совместно медитирующих людей. Практически у всех мозговые характеристики синхрони­зируются, образуя почти идентичный паттерн, несмотря на то, что участники группы лишены возможности сен­сорного контакта друг с другом. Мне доводилось видеть 98-процентную синхронизацию уже через пяти-шести минут после начала совместной медитации двенадцати опытных участников.

Синхронистичпость и любопытные связи

Г р о ф :  Синхронизация возбуждает мое воображе­ние не так сильно, как синхронистичность — явление,целиком относящееся к психологической сфере. В наших дыхательных сессиях у людей очень часто бывают со­вершенно одинаковые или идеально дополняющие друг друга переживания, несмотря на отсутствие между ними общения через обычные каналы. Нередко люди видят друг друга в своих переживаниях, а после сессии рисуют практически идентичные мандалы.

Р а с с е л : Я не думаю, что эти синхронизмы про­исходят совершенно случайно. Я замечал, что синхро-нистичность проявляется чаще в тех случаях, когда я пребываю в чистом, уравновешенном состоянии созна­ния. К примеру, сразу после многодневных занятий уединенной медитацией синхронизмы происходят со мной буквально один за другим. Ощущение при этом такое, словно весь космос на моей стороне — все ла­дится, все идет самым замечательным образом, намного лучше, чем я сам планировал или ожидал. И наоборот, когда я в стрессе, когда утомлен и нахожусь в напря­женном, озабоченном состоянии ума, синхронистич-ность в моей жизни случается очень редко. Напрашива­ется предположение о том, что взаимосвязанность раз­нородных событий отражает мое собственное состояние сознания. Если это так, то отсюда следует очень инте­ресный вывод о том, что, действуя в направлении соб­ственного внутреннего благополучия, я каким-то обра­зом могу влиять на частоту проявлений синхронистичности.

Признание и понимание этой взаимосвязанности — непростая задача для господствующей научной пара­дигмы. Однако я слишком часто переживал ее, чтобы убедиться в том, что явление на самом деле существует, а значит — что-то не в порядке с самой парадигмой.

Л а с л о : Мы должны понять, во-первых, что синхронистичные явления и переживания действительно происходят, а во-вторых, что это случается независимо от каких-либо классических причинно-следственных связей. Впрочем, я все же задаюсь вопросом, а не суще­ствует ли какая-то разновидность связи, которую мы не обнаруживаем потому, что ищем ее в рамках старой па­радигмы? Может быть, мы должны рассматривать от­дельного человека как часть более обширной целостно­сти? И трансформацию, возможно, претерпевает именно эта целостность, в то время как отдельные личности ищут на ощупь какого-то понимания происходящего с ними самими, их сообществами и цивилизациями. По­этому, покуда поиск объяснений ведется в индивидуаль­ных умах, мы и получаем все эти парадоксальные, ка­жущиеся эзотерическими данные, между тем как объяс­нение может лежать на совершенно ином уровне целост­ности.

Важно, однако, внести ясность, о каких именно проявлениях синхронистичности — или совпадениях — мы говорим: о тех, которые происходят с сознанием разных людей, или же о тех, которые касаются созна­ния в той же степени, что и материальной действитель­ности?

Г р о ф : Интересующие меня необычные совпаде­ния делятся на две разновидности.- К первой относятся очень маловероятные события или их сочетания. Эта разновидность впервые была описана австрийским уче­ным Каммерером, который был выведен Артуром Кестлером в его книге “Случай с акушерской жабой”. Явле­ния синхронистичности неоднократно происходили с Каммерером, поражая его воображение. К примеру, водин и тот же день он дважды столкнулся с одним и тем же номером — на трамвайном билете и на билете на ве­чернее представление в театре. К тому же он получил этот билет от знакомого в тот же день, что и интересо­вавший его телефонный номер.

К.Г. Юнг ссылается на наблюдения Каммерера в своей статье “Синхронистичность, или непричинный связующий принцип”, где он приводит пример еще бо­лее поразительной истории о некоем мсье Дешане и редком виде пудинга с изюмом. В первый раз мсье Дешану этот пудинг преподнес в качестве подарка на день рождения его друг, мсье де Фонжибу. Во второй раз Дешан увидел, название этого пудинга в париж­ском ресторане и, заказав его, узнал, что последний кусок пудинга только что был заказан в другой части ресторана не кем иным, как все тем же мсье де Фон­жибу. Тот совершенно случайно зашел именно в этот ресторан во время своей незапланированной поездки в Париж.

Спустя много лет состоялась третья встреча мсье Дешана с тем же самым пудингом. Его подавали на ве­черинке, где Дешан был среди гостей. Ему тут же при­шло в голову, что для полноты картины недостает толь­ко его приятеля де Фонжибу. В этот момент неожиданно зазвонил дверной колокольчик. На пороге оказался сму­щенный и сконфуженный де Фонжибу. Оказалось, что он попал в этот дом по ошибке: кто-то случайно дал ему неверный адрес.

Мне трудно считать экстраординарные совпадения такого рода обычным течением событий — они астроно­мически невероятны. Я гораздо больше склонен усмат­ривать в них деятельность некоего космического на­смешника, пишущего сценарий реальности.

Вторая разновидность синхронистичности еще более примечательна. К ней относятся ситуации, одна часть которых является внутренним психическим переживани­ем, а другая — событием в реальности консенсуса, то есть в материальном мире. Знаменитый пример таких совпадений — история Юнга с золотым майским жуком, ударившимся об окно его кабинета в тот самый момент, когда он анализировал сон своего пациента, в котором фигурировал очень похожий на этого жука египетский скарабей. Джозеф Кэмпбелл описывает похожий случай из собственной жизни, происшедший в тот период, когда он писал книгу “Путь животных сил”. Кэмпбелл жил тогда в Манхеттене, на четырнадцатом этаже высотного дома. В его рабочем кабинете было два ряда окон, один выходил на Шестую авеню, другой — на реку Гудзон. Поскольку вид на Шестую авеню не казался ему инте­ресным, он почти никогда не открывал окна первого ряда. Кэмпбелл писал главу о мифологии африканских бушменов в Калахари, важную роль в которой играет образ богомола. На столе перед ним лежали посвящен­ные богомолам статьи и изображения. Неожиданно, по­среди работы, Кэмпбелл почувствовал беспричинное желание открыть одно из тех окон, которые обычно держал закрытыми. Поступив таким образом, он увидел там, на четырнадцатом этаже манхеттене кого небоскре­ба, карабкающегося по стене богомола. Какова вероят­ность того, что подобное совпадение произойдет слу­чайно?

По моим наблюдениям, частота проявлений синхро­нистичности резко возрастает в жизни людей, пережив­ших психодуховную трансформацию через смерть и воз­рождение эго. Обычно такое переживание приводит к глубоким переменам в системе ценностей и общей жизненной стратегии человека. Люди в большей степени с наслаждением живут в настоящем моменте и меньше интересуются неотступным преследованием конкретных целей. Их жизнь перестает напоминать матч по борьбе или боксу, становясь скорее похожей на боевые искусст­ва. Впрочем, еще более подходящей метафорой является серфинг. В этом виде спорта вы не принимаете само­стоятельного решения, куда вам двигаться. Вам необхо­димо оседлать волну. Люди, о которых я говорю, вместо того чтобы пробивать себе дорогу к будущей цели, бо­рясь с врагами и устраняя препятствия, чувствуют, куда ведет энергия и как они могут наилучшим образом ей соответствовать. Они просто идут с потоком. Это очень похоже на вувей в даосизме — принцип творческого по­коя, или действия посредством пребывания.

Жизнь таких людей становится все более свободной от усилий и вместе с тем, странным образом, все более творческой, продуктивной и вознаграждающей. И с ними происходят синхронистичные события, поддерживаю­щие и ускоряющие все, что они предпринимают. В то же время, что бы они ни делали, это служит не только их собственным индивидуальным интересам, но и благу более широкого сообщества. Возникает ощущение глу­бокой связи с другими людьми, потребность в служении, сотрудничестве и синергии. Вы все более начинаете це­нить различия, у вас возрастает терпимость и чувство принадлежности к человеческому роду, природе, космо­су, а также значительно возрастает экологическая осоз­нанность и чувствительность.

Л а с л о : Когда происходят одновременные, внеш­не никак не связанные друг с другом события в нашем собственном сознании или даже в сознаниях знакомых

нам людей, мы всегда можем попытаться объяснить их ссылками на свойства памяти и причудливый характер ассоциаций нашего мышления. Но все эти объяснения разом отпадают, когда речь идет о событиях такого рода, происходящих вне человеческого черепа, в физическом мире. Вот где лежит необъятная и захватывающе увлека­тельная сфера для современного исследования способно­стей разума и сознания.

ВТОРОЙ ДЕНЬ УТРО

Личный контекст

Изменение в ценностях

Л а с л о : Вчера мы говорили о том, что, судя по всему, кризис в мире неминуем, однако есть и признаки трансформации в сознании, способствующей возможно­стям преодоления кризиса. Такая трансформация уже происходит и в “объективном” мире вне нас, и в нашем “субъективном” мире, для которого очень важную роль играют ценности. Каковы же природа и направление происходящей в обществе смены ценностей? Мне пред­ставляется, что этот вопрос имеет критически важное значение, поскольку он затрагивает всех нас и индиви­дуально, и коллективно.

Р а с с е л : Я интерпретирую нынешний ценност­ный сдвиг в терминах ослабления привязанностей эго.

В основном ценностями для нас является все то, что мы считаем важным в своей жизни. В западном обществе многие ценности носят автоцентрический характер, ха­рактер заботы о самих себе. Что думают обо мне другие люди? Получаю ли я то, что мне необходимо? Насколько я защищен? Есть ли у меня деньги, вещи и переживания, которые могут меня осчастливить? В достаточной ли степени мой мир находится под моим контролем? Это примеры вопросов, которые для нас важны, которые имеют для нас ценность и в столь значительной степени обуславливают наше поведение.

Когда автоцентризм ослабляет свою хватку — а это может произойти в результате глубокой духовной трансформации, о которой вчера говорил Стэн, или же просто потому, что мы становимся более зрелыми и мудрыми, — изменяется как раз то, что мы считаем важ­ным, то есть происходит сдвиг в системе ценностей. Бо­лее глубокие уровни нашей самости в своей идентично­сти в меньшей степени зависят от внешних объектов, поэтому когда значительное число людей войдут в кон­такт с этими своими уровнями, то произойдет, по всей видимости, и общая переориентация общественных цен­ностей.

JI а с л о : Достаточно ли сильны изменения в сис­теме ценностей отдельных людей, чтобы привести к мо­дификации наших социальных институтов и общеприня­тых поведенческих кодов? Это очень важный вопрос, поскольку в своих социальных и профессиональных ро­лях мы ведем себя в соответствии с чужими ожидания­ми. Что же происходят в этом отношении, если у вас бы­ло преобразующее переживание, ведущее к новым про­зрениям и революции в вашем сознании? Продолжаете ли вы играть те же социальные роли, что и прежде? Ве­дете ли вы себя, как прежде? Или, быть может, в боль­шинстве случаев люди, прошедшие такие переживания, и вести себя начинают иначе?

Г р о ф : За прошедшие годы я многократно был свидетелем того, как переживания не только меняли людей, но и оказывали глубочайшее воздействие на ход их повседневной жизни. Зачастую при этом они не ос­тавляли свою работу и не отказывались от своей жиз­ненной ситуации в целом. Ведь люди определенных профессий — врачи, юристы, учителя и т.д. — легко мо­гут продолжать заниматься тем же, чем они занимались и раньше, но делать это с позиций иного модуса созна­ния, по-другому, с измененным фокусом. Однако бы­вают и такие виды занятости, которые очевидно несо­вместимы с новым способом видения реальности, и в этом случае продолжать вести старый образ жизни не­возможно.

Наглядный пример тому — один мой знакомый фи­зик, написавший диссертацию о воздействии магнитного поля Земли на траекторию снарядов. Его диссертация была засекречена, после чего ему предложили работу в Пентагоне. Как он впоследствии рассказывал мне, он и его коллеги работали над очень конкретной задачей: как оптимальным образом распределить элементы раке­ты с большим числом боеголовок, чтобы полностью “вычистить” территорию в сто квадратных миль. В хо­де работы над математической стороной этой задачи он внезапно осознал, что имеет дело не просто с абстракт­ной задачей, что на самом деле речь идет не о ста квад­ратных милях, а о человеческих жизнях, о детях, семьях, школах, больницах... Он понял, что до этого момента на

самом деле не отдавал себе отчета в том, к чему может привести его деятельность. Он поднялся сам не свой и покинул рабочее место, куда больше так и не вернулся. Позже он занялся телесно-ориентированной терапией, стал целителем, сильно заинтересовался вопросами ду­ховности.

Л а с л о : Мне тоже известны примеры откровений, полностью менявших жизнь людей. Недавно я познако­мился с одним человеком, имя которого в прошлые годы было хорошо известно в Германии. В весьма молодом возрасте, будучи мясником, он подписал контракт со штабом американских оккупационных сил в Германии. По этому контракту он поставлял сосиски для войсковых кухонь и вскоре очень разбогател. В последующие годы он основал крупный мясоперерабатывающий комбинат, специализирующийся на производстве разных видов со­сисок. Он стал очень богатым человеком, ему принадле­жали огромные бойни, на него работали тысячи людей.

Однажды он поехал в отпуск в Сахару, где провел две недели в пустыне, ведя почти бедуинский образ жиз­ни. Там, совершенно неожиданно для него, ему пришло в голову, что то, чем он занимается, ужасно для животных и совсем не так уж хорошо для людей. Его пронзило острое ощущение зря проживаемой жизни. Он осознал, что должен прекратить забивать животных. Вернувшись домой, он продал все принадлежащие ему фирмы и соз­дал организацию, занимающуюся экологическими про­ектами. Можно предположить, что его “просветление” каким-то образом было вызвано измененным состоянием сознания во время пребывания в пустыне.

Такое может происходить на индивидуальном уровне, но для того чтобы изменилось общество в целом, необходимо, чтобы это происходило со многими индиви­дами. Как может большое количество людей получить столь значительные по своему смыслу переживания, чтобы полностью изменилась их жизнь? Возможно ли это вообще?... И что мы можем сделать, чтобы способ­ствовать этому?

Г р о ф : На сегодняшний день в нашем распоряже­нии имеется множество древних и современных методов, могущих ускорить такую трансформацию. Судя по все­му, неуклонно растет интерес в обществе к следованию по такому пути. Нередко такая трансформация происхо­дит самопроизвольно. Кен Ринг описывает случай с ма­фиози, который радикально переменился после ОСП — около смертного переживания. Кен говорил о “пережива­ниях омеги”, имея в виду идею Тейяра де Шардена о точке омега, к которой человечество следует в своей эволюции. В разряд этих переживаний он включил, по­мимо ОСП, спонтанные мистические состояния, психоделические переживания, переживания людей, побывав­ших в контакте с НЛО, а также такие самопроизвольные психодуховные кризисы, или ситуации “духовной ско­рой помощи”, как пробуждение кундалини.

Р а с с е л : Примером, наглядно иллюстрирующим изменение в сознании многих людей, является отноше­ние нашего общества к потреблению в пищу мяса. Всего двадцать лет назад вегетарианство воспринималась как необычная и весьма эксцентричная причуда. Сегодня оно стало настолько распространенным явлением, что большинство ресторанов предлагает клиентам в своих меню качественные вегетарианские варианты. Эта пе­ремена в общественном сознании была вызвана целым

рядом факторов. Некоторые стали вегетарианцами по соображениям здорового питания; другие — из-за забо­ты об экологических последствиях мясообрабатывающей индустрии; третьих приводит в ужас массовое убийство живых существ, и они не хотят принимать участие в этой жестокости; четвертые просто неспособ­ны заставить себя взять в рот нечто, что сами неспо­собны убить. Общий результат — массовый сдвиг в сторону той или иной степени воздержания от употреб­ления мясного — заметьте, не полное вегетарианство, а скорее предпочтение более сбалансированной диеты. Такая смена ценностей стала возможна потому, что размышления многих людей о мире и их понимание его стали глубже.

Г р о ф :  Эрвин, вы спросили меня, как мы можем

способствовать значительной трансформации большого числа людей. В некотором роде это уже происходит в самых разных аспектах. Множество различных пережи­ваний способны ускорить трансформацию и эволюцию сознания. Например, уже упоминавшиеся мною пережи­вания омеги, по терминологии Кена Ринга. Все они ока­зывают глубокое воздействие на структуру личности, на ее мировоззрение, иерархию ценностей и жизненную стратегию. Все они как-то связаны с постижением раз­рушительного и саморазрушительного характера курса, которому следует наше общество. Бывает, что в пережи­ваниях буквально возникают видения общественных и природных катаклизмов и катастроф, которые произой­дут с нами, если мы не изменимся. Естественным ре­зультатом переживаний омеги являются чувство всепла­нетного гражданства, глубокая экологическая осознан­ность в отношении универсальной духовности всеобъ-емлющей природы, идущей на смену сектантству и не­терпимости нынешних религий мейнстрима. Мне пред­ставляется очень важным для нашего будущего, чтобы знания о “технологиях священного” стали доступны лю­дям в самом широком масштабе через средства массовой информации. Очень важно также позаботиться о созда­нии систем поддержки для лиц, переживающих спонтан­ные преображающие кризисы.

Л а с л о : Разрешите мне, однако, вернуться к во­просу, который не прекращает занимать меня: откуда все-таки берутся эти необычные переживания? Являют­ся ли они исключительно индивидуальными, свойст­венны ли они всему человечеству или, быть может, волна переживаний, характерная для нашего времени, спровоцирована чем-то, что находится за пределами человечества?

Г р о ф : В духовных переживаниях у людей обычно возникает чувство, что они подсоединяются к некоему внеличностному источнику — высшей силе или выс­шему сознанию. Оно может принимать форму архети­пического существа или вообще полностью выходить за пределы формы. Когда происходит последнее, оно вос­принимается как Космическое Сознание, Универсаль­ный Разум, Дао — тут можно использовать и любое другое имя, которым вы пожелаете назвать недиффе­ренцированную божественность. В переживаниях кон­тактов с НЛО этот источник представляется внеземным разумом, существом или существами из другой части вселенной.

Разумеется, всегда остается открытым вопрос о том, что означает внутрипсихическое и что находится вне психики. С точки зрения более широкой трансперсо­нальной перспективы, то, что воспринимается как бо­жественное, по сути является более высоким аспектом нас самих, а внеземные переживания происходят, веро­ятно, из коллективного бессознательного. Так же, как в индуистской концепции Атмана-Брахмана индивиду­альная психика в конечном счете соизмерима со всем сущим.

Р а с с е л : Я порой задумываюсь над тем, насколь­ко вообще важен вопрос о разнице между тем, что происходит внутри нас, и тем, что зарождается “там”, снаружи. Может быть, любое различие между “там, во­вне” и “здесь, внутри” — иллюзорно, а важна лишь ценность самого переживания. Духовные переживания практически всегда являются очень сильными и волг нующими, и во многих случаях они меняют жизнь лю­дей к лучшему.

Г р о ф : С уверенностью можно лишь констатиро­вать, что все эти переживания воспринимаются как воз­никающие из источника, запредельного тому, что люди обычно считают своей личной идентичностью, своим “заключенным в кожу эго”. Кроме того, они обладают способностью самым радикальным образом выводить ограниченное человеческое самовосприятие далеко за пределы привычных границ.

Л а с л о : Не исключено, что противопоставление того, кем являюсь я, и того, что не является мной, вооб­ще не представляет собой наиболее удачную постановку вопроса. Возможно, в каждом из нас есть частица того, что пребывает за нашими пределами.Г р о ф : Безусловно, именно в этом состоит базо­вый принцип многих эзотерических систем: человек это микрокосм, отражающий макрокосм, это микрокосм, имеющий доступ к информации о целом. Внизу то же, что и наверху. Внутри то же, что и вовне.

Этот принцип мы обнаруживаем в самых разных системах — в древней джайнской концепции джив, в Хва Йень, в буддизме Аватамсаки, в Тантре, в Каббале, в герметической традиции. В новые времена сходная идея присутствует в монадологии Лейбница, в голографиче-ской модели вселенной, в процессуальном мышлении Уайтхеда и, разумеется, Эрвин, в вашей собственной концептуальной системе. Все эти модели, древние и со­временные, предлагают радикально отличную альтерна­тиву жесткой и ригидной дихотомии между внутренним и внешним, между индивидом и космосом.

Л а с л о : Да, согласно моей точке зрения, человек является не отдельным существом, а интегральной ча­стью окружающего его мира. Для Запада эта мысль нова, ведь само открытие ценности индивидуума принадлежит западному Ренессансу. С тех пор индивидуальность от­дельного человека ценится именно за ее уникальность, за то, что, благодаря ей, он — отличие от всех остальных людей и всего остального мира. В сегодняшней культуре мы все еще склонны ставить уникального индивида на более высокую ступень развития, чем коллективно-ориентированную личность.

Однако в последнее время наблюдается постепен­ный возврат к пониманию того, что индивид не полно­стью отделен, что он является частью более крупной, более всеобъемлющей общности людей с ее экологией и антуражем. Разумеется, такое понимание сопряжено со

страхом, что индивид является всего лишь болтиком в механизме, нейроном в глобальном мозге.

Р а с с е л : Совсем необязательно рассматривать растущее чувство индивидуальности как нечто нега­тивное. Это важная часть процесса нашего эволюцион­ного развития; без этого наша цивилизация выглядела бы совершенно иначе. На сегодняшний день важно уравновесить это чувство осознанием того, что мы яв­ляемся также частью более крупного целого. Так мы сможем развивать степень своего взаимного сотрудни­чества и согласованности в направлении более обшир­ной и всеобъемлющей осознанности, не пытаясь при этом свести на нет одно из величайших достижений эволюции.

В действительности нам необходимо не сдерживать свою индивидуальность, а, напротив, лелеять ее, доводя до полного роста. Та самоидентификация, которая гос­подствует в нашей культуре, проистекает скорее из ог­раниченного чувства самости. Многие выводят свою идентичность из того, чем они обладают и чем занима­ются, из того, какими видят их другие, из своего соци­ального статуса, из выполняемых ими ролей, из своей работы, из убеждений, которых они придерживаются, даже из машины, которую они водят. В таком положе­нии есть множество изъянов. Идентичности, зависящей от того, чем мы владеем и что делаем в мире, постоянно грозит опасность. Если что-то из этого меняется, или даже нам только кажется, что что-то меняется, наше самоотождествление оказывается под угрозой, и мы зачастую совершаем определенные поступки и произ­носим определенные слова не потому, что это действи­тельно то, что уместно совершать и говорить, а потому что испытываем потребность в подкреплении своей са­мости.

Парадоксальным образом, именно эта ситуация за­ставляет нас подавлять свою подлинную идентичность. Мы делаем это, чтобы соответствовать общественным нормам и получать признание и оправдание, необходи­мые нам для хорошего самочувствия. Вместо того чтобы хранить верность собственной самости, люди слишком часто конструируют абсолютно искусственный образ себя и совершают в результате множество поступков, ни в малейшей степени не отдавая себе отчета в том, пра­вильные они или нет.

Л а с л о : Полностью согласен с вами. Проблемой является не индивидуальность как таковая, а изолиро­ванная индивидуальность, воспринимаемая как отдель­ная, даже отрезанная от общества и природы.

Р а с с е л : Именно эта разновидность слепой инди­видуальности и представляет собой проблему. Необхо­димо искать способы помочь людям внутренне раскре­поститься, свободно думать о самих себе, входить в кон­такт со своей собственной глубокой мудростью и давать ей свободное выражение в своей жизни.

Такой вид индивидуальности, находясь на более вы­соком витке эволюции, не вступает в конфликт с сотруд­ничеством с обществом. Напротив, он способен лишь усилить его. Преодолев границы искусственно выстро­енного чувства самости, вы в значительной степени пре­одолеваете ту разновидность заботы о себе, которая пре­пятствует подлинному состраданию, вы лучше видите и чувствуете чужие потребности.

Г р о ф : Мировоззрение, господствующее в запад­ной индустриальной цивилизации, не служит хорошей службы ни коллективу, ни индивидуальности. Его кре­до — заблуждение. Оно проповедует способ бытия и жизненную стратегию, которые в конечном счете неэф­фективны, разрушительны и не приносят удовлетворе­ния. Оно внушает нам, что для счастья достаточно по­беды в соревновании за деньги, за материальные при­обретения, за социальное положение, власть и славу. Как мы уже увидели в ходе этого разговора, все это со­вершенно неверно. В этом отношении западная цивили­зация находится в плену величайшего заблуждения. Люди, следующие этой стратегии, гонятся за миражом. Она обречена на поражение, независимо от того, дости­гается ли поставленная цель, поскольку она совершенно неспособна принести удовлетворение и чувство свер­шения.

Кен Уилбер в своей книге “Проект Атман” высказы­вает интересные мысли на этот счет. Он подробно опи­сывает конкретные результаты основополагающей идеи Вечной Философии, согласно которой наша истинная природа божественна и в конечном счете мы идентичны с космическим творческим принципом. Несмотря на то, что процесс творения отделяет и отчуждает нас от нашей божественной идентичности, само осознание нашей свя­зи с ним, утверждает Уилбер, никогда полностью не те­ряется. Глубочайшей мотивирующей силой в человече­ской психике на всех уровнях нашего развития является тоска по возврату к переживанию своей божественности. Разумеется, эта цель недостижима до тех пор, пока мы продолжаем верить, что являемся действующим в мате­риальном мире телом-эго. Для ее достижения мы долж­ны стать всем тем, что мы есть.Л а с л о :   Вы можете поподробнее раскрыть эту мысль, Стэн?

Г р о ф : Этот момент хорошо иллюстрирует из­вестная история об Александре Великом. Это, безуслов­но, пример человека, чьи мирские достижения трудно поставить под сомнение. О его успехах в достижении божественного статуса в материальном мире мог бы мечтать каждый, зачастую его так и называли — Алек­сандр Божественный. А история такова: после целой се­рии блистательных военных побед, сделавших его пра­вителем обширнейших территорий от его родной Маке­донии до границ Индии, Александр вторгся и в Индию. Там он узнал о неком йогине, обладающем необычными способностями, или сиддхи, в том числе — способно­стью предвидеть будущее.

Александр отправился в пещеру к этому йогину, чтобы спросить его о том, что уготовано ему самому. Тот был глубоко погружен в свою духовную практику, однако Александр нетерпеливо прервал его медитацию, спросив, действительно ли он умеет видеть будущее, Йогин молча кивнул головой и возобновил медитацию. Александр вновь прервал его, задав ему еще один безот­лагательный вопрос: “Можешь ли ты сказать мне, удаст­ся ли мне завоевать Индию?”. Йогин немного пораз­мышлял, затем медленно открыл глаза, окинул Алексан­дра долгим сострадательным взглядом и мягко сказал: “В конечном счете тебе понадобится лишь кусок земли длиной в шесть локтей”.

Трудно найти более пронзительный пример челове­ческой дилеммы между отчаянным усилием обрести реализацию собственной божественности материаль­ными средствами и ограничениями, которые наклады-

вает на нас наше отождествление с телом-эго. Достичь полного осуществления своего потенциала в качестве божественных существ можно лишь посредством внут­реннего переживания. Это требует смерти и преодоле­ния нашей отдельной самости, кончины нашей иденти­фикации в качестве “эго, заключенного в кожу”. По причине своего страха перед исчезновением эго, мы вынуждены предлагать Атману всевозможные подмены и суррогаты. Их содержание всегда зависит от конкрет­ной жизненной стадии и меняется по мере их прохож­дения.

Для эмбриона и для новорожденного заменителем Атмана является блаженное переживание хорошей мат­ки или хорошей груди. Для ребенка это — удовлетво­рение элементарных физиологических потребностей и чувство безопасности. К тому времени, когда мы дости­гаем взрослости, проект Атман разрастается, достигая огромной сложности. Теперь уже есть широчайший спектр суррогатов Атмана, они включают, помимо пи­щи и секса, деньги, славу, власть, внешность, знания и многое другое. Но в то же время мы не перестаем чув­ствовать, что в самом глубочайшем смысле мы иден­тичны с творческим принципом, с всецелостью творе­ния. Поэтому суррогаты любой сложности и любого масштаба всегда остаются неудовлетворительными. Конечное удовлетворение нашей неутолимой жажды лежит во внутреннем мире, а не в преследовании каких бы то ни было мирских достижений. Лишь переживание собственной божественности в необычном состоянии сознания способно удовлетворить наши глубочайшие нужды.

О жизненных целях

Л а с л о : Предлагаю перейти к обсуждению более земного, но не менее важного вопроса о чрезвычайно распространенном в современном мире ощущении об­щей потери смысла. Большинство людей сами не знают, что именно важно для них в жизни. Может быть, нам удастся пролить свет и на этот вопрос?

Позвольте для начала спросить следующее: что именно является важным в том, чем мы занимаемся пря­мо сейчас, то есть в диалоге? Мне представляется, что ключевым моментом любого диалога, более важным, чем любые техники по индуцированию в людях опреде­ленного умонастроения, является необходимость позабо­титься о том, чтобы все участники знали, о чем говорят остальные. Без этого диалог не является диалогом. Они должны также признавать важность обсуждения того, о чем идет речь, — признавать необходимость понять не­что, что еще не получило должного понимания. Необхо­димо, чтобы каждому участнику было важнее выслушать чужую точку зрения, нежели отстоять свою. Если вы способны преодолеть потребность в утверждении своего эго и понять, что диалог это средство достижения чего-то нового, вы проявите больше открытости, больше го­товности отложить в сторону мелочную озабоченность тем, “кому в конечном счете все это на руку”, и скон­центрироваться на предмете обсуждения.

Р а с с е л : Этот подход применим ко всей нашей жизни. Что, на самом деле, важно в моей жизни? Сама постановка вопроса — “Чего я в действительности хо­чу?” — может оказаться поучительным упражнением.

В первую очередь, конечно, чаще всего приходят на ум ответы, обусловленные нашим биографическим и соци­альным опытом. Кроме того, им свойственна ограни­ченность нашим представлением о возможном и невоз­можном. Но если продолжать задавать этот вопрос сно­ва и снова, каждый раз проникая все глубже, размыш­ляя на тему: “Почему я этого хочу?”, то многие в ре­зультате приходят к очень похожим выводам. Оказыва­ется, в конечном счете мы все стремимся чувствовать внутренний комфорт, ощущение внутреннего мира, сво­боду от страдания. Нам только кажется, что мы хотим чего-то внешнего — денег, продвижения по службе, улучшения взаимоотношений, отпуска, — но все это не служит нашей подлинной цели. В пределе мы все жела­ем улучшить свое состояние сознания. Это не означает, что надо бросить работу и приняться за внутренние по­иски. Однако важно сохранять осознавание того, что ни работа, ни деньги не являются целями сами по себе, это лишь средства для достижения более глубокой, духов­ной цели.

Л а с л о : Работа, выполняемая человеком, может находиться на разных уровнях осмысленности. На самом низком уровне человек работает только ради получения платы, и ему совершенно неважно, чем именно зани­маться. Разумеется, существуют некоторые виды дея­тельности, которые необходимо совершать, несмотря на то, что они полностью лишены какой-либо осмысленно­сти. Будем надеяться, что когда-нибудь часть таких ра­бот будут выполнять машины, и люди освободятся для совершения более осмысленных действий.

Ко второму уровню относятся виды деятельности, которые мы выполняем, потому что для нас это интересно и увлекательно. Обычно такого рода деятельностью является хобби. Особенно хорошо, когда человек, зани­маясь своим хобби, тем самым еще и зарабатывает день­ги. Но и это еще не самый высокий уровень, поскольку он не лоднимается выше развлечения и приятного вре­мяпрепровождения.

На следующем уровне человек задается вопросом, является ли его работа по-настоящему осмысленной, служит ли она какой-то цели, ведет ли она к личной реа­лизации. Если ему удается найти ответы на эти вопросы, или если он может заниматься чем-то, что приносит ему и доход, и удовлетворение, и чувство свершения, то, значит, ему очень повезло. Разумеется, достижение це­лей самого высокого уровня, как правило, нелегко. Ино­гда они требуют жертв. Пример тому — мученики. Не думаю, что они стали бы добровольно жертвовать собой, если бы не были убеждены в важности своих целей. Или великие артисты, живущие на чердаках, жертвуя матери­альным благополучием ради своего искусства. Уровень, которого достигает человек, зависит от того, насколько он амбициозен. Обычно, если только его экономическая ситуация не находится ниже всяких допустимых норм, ему требуется подняться выше первого уровня. Когда он выполняет работу только ради заработка, он забывает ее, как только она завершена. Закрывая дверь офиса или ма­газина, он тут же выбрасывает ее из головы и начинает смотреть по сторонам, думая о том, как потратить зара­ботанные деньги.

Мне кажется, что самое лучшее — уметь сочетать свою частную жизнь и общественную деятельность ув­лекательным и осмысленным образом. В этом случае удается достигать свершений, сохраняя гармонию тела и души. Важно не бояться следовать своим наклонно-

стям, придерживаясь ощущения, что вы идете именно к тому, что вы действительно хотите совершить в своей жизни.

Правда, в жизни многих людей на Западе — хотя, конечно, не всех — есть определенная ловушка: это свойственный им скептицизм в отношении их собствен­ного желания или даже самой их способности действо­вать во благо общества и жить в ладу с природой. Мно­гие придерживаются такой точки зрения, что весь этот разговор о целях и смысле есть лишь самообман, и во­обще, дескать, люди работают потому, что им нужны деньги. Все, от посыльного и дворника до президента крупной компании и президента государства, просто за­рабатывают деньги и, если могут, становятся богаче. Та­кой вид мышления игнорирует все, связанное с осмыс­ленной работой и свершениями сверх ежемесячной пла­тежной ведомости.

Р а с с е л : В этой связи напрашивается вопрос о том, почему люди так привязаны к деньгам. Сами по се­бе деньги не делают нас счастливыми; обладание грудой зеленой бумаги, кусков желтого металла или отпечатан­ных на банковском бланке цифр счастья не приносит. Ценность денег в том, что мы можем на них приобре­тать. Их можно использовать для того, чтобы покупать разнообразные предметы, которые, как нам кажется, сделают нас более довольными, более защищенными и более уравновешенными. Значит, мы опять возвращаем­ся к выводу, что внутренние чувства и переживания че­ловека находятся в зависимости от того, чем он обладает и что он делает во внешнем мире, от доступных ему ви­дов переживаний. Мы думаем, что чем больше у нас бу­дет денег, тем мы будем счастливее. Но на самом делемежду финансовым благополучием и счастьем очень низкая корреляция. Я знаю весьма обеспеченных и в то же время подавленных и беспокойных людей, отнюдь не чувствующих себя в безопасности. Но у меня же есть и друзья, являющиеся по западным меркам бедными людьми, с трудом сводящими концы с концами и живу­щими на случайные заработки, однако именно — самые счастливые, доброжелательные и любящие люди, кото­рых я знаю.

Л а с л о : Они вырвались из-под власти всех этих свойственных обществу потребления стимулов и лову­шек накопительства, всех этих убеждений, согласно которым, если у вас есть деньги, вы можете купить то, что даст вам покой, статус и престиж, и что чем больше вам принадлежит вещей, тем вы лучше.

Недавно в Индии я видел рекламу — кажется, холо­дильника, — в которой рекламируемый продукт откры­тым текстом назывался “гордостью владельца, предме­том зависти соседа”. Дескать, если вы купите его, вы будете гордиться, а ваш сосед — завидовать. И это сооб­ражение считается основным стимулом для совершения покупки. Согласно этому виду заблуждения, вы, как че­ловек, лучше, если можете купить более дорогую вещь. В этом случае вы будете горды собой, а ваши соседи бу­дут вам завидовать.

Р а с с е л : Достаточно взглянуть на любую рекламу любого продукта или услуги, чтобы убедиться, что за всем этим стоит такое сообщение: купи это — и будешь чувствовать себя лучше. Такой призыв апеллирует к вере в то, что наша внутренняя гармония находится в зависи­мости от того, что мы делаем или чем обладаем. Именно

эта вера и держит нас в зависимости, которую реклама старается всеми силами упрочить.

Г р о ф : Психология рекламы представляется мне крайне интересным явлением. Всем известно, как часто работники рекламы ради продажи своих продуктов экс­плуатируют человеческую гордость, жадность, сексуаль­ность. Использование сексуальности распознать легче — по крайней мере тем из потребителей, у которых более высокий уровень образованности и знакомства с фрей­довским психоанализом, способным заметить не только открытое использование темы секса в целях продвиже­ния товаров или услуг, но и более тонкий, скрытый сек­суальный символизм.

Кристина в своем исследовании взаимосвязи между наркотической зависимостью и духовностью обнару­жила, что рекламная индустрия все чаще пытается со­блазнять потребителей, прибегая к духовной символи­ке. У Кристины уже накопилась солидная коллекция образцов рекламы, в которых различные продукты привязываются к образам золота, драгоценных камней, божественного света, звездного неба, радуг, павлиньих перьев, горных пиков и к другим символам, которые широко используются в различных духовных традици­ях. Все это достаточно ясно иллюстрирует тот факт, что гонка за материальными благами и рыночным рогом изобилия является для западной индустриаль­ной цивилизации суррогатом давно утраченной духов­ности.

Р а с с е л : Очень важной особенностью революции сознания, о которой мы говорим, является постепенное пробуждение людей к распознаванию лежащей глубоко вкаждом из нас истины: нет, это не так, я могу самостоя­тельно определять свои чувства, я не обязан быть жерт­вой внешних обстоятельств. Люди находят в себе муже­ство посмотреть в лицо этой внутренней истине. И в чем большей степени мы это делаем для себя, тем больше мы даем силы и другим для того, чтобы они могли отстаи­вать то, что чувствуют правильным. Пробуждение и есть избавление от своей привязанности к материальному миру.

Л а с л о : Если бы таким образом пробудились мно­гие, то не было бы этих реклам. По крайней мере, их не было бы в таком количестве. Это порочный круг, своего рода циклический механизм. Люди нуждаются в чем-то, поэтому они приобретают определенные продукты или услуги, затем их убеждают в том, что они совершили замечательный поступок, и поэтому они покупают снова то же самое или что-то похожее, независимо от того, нужно ли это им на самом деле. Воздействие этого цикла можно преодолеть в том случае, когда люди начинают понимать, что неограниченные приобретения, не соот­ветствующие их подлинным потребностям, не делают их ни лучше, ни счастливее.

Тождественность материального стандарта качеству жизни — ложна. Можно иметь замечательное качество жизни при относительно низком материальном стандар­те. Можно вести очень высококачественное существова­ние, не тратя кучу денег и не потребляя неумеренное количество энергии и ресурсов. Речь идет о выборе сти­ля жизни, и сюда входит все — от выбора профессии и мебели до выбора друзей. Вы можете вести простую и качественную жизнь или жить дорого, хвастливо и напо­каз. Всегда есть выбор.

В западном мире мы живем в агрессивной и сорев­новательной культуре. Однако в том же самом запад­ном мире, как уже говорилось, есть и свой передовой край, свой авангард, есть те, кто все больше входят в контакт с собой и со всем миром через трансформи­рующие переживания. Большинство людей пока не имеет опыта такого переживания, большинство ведет банальное существование, предаваясь непрекращающе­муся соревнованию друг с другом в рамках непреодо­лимых систем, стараясь не потерять работу, удержаться на плаву. Люди главным образом питаются информаци­ей из СМИ, рекламы и общественной образовательный системы. Большинству все еще трудно подняться выше этого уровня.

Конечно, в традиционных обществах люди, как правило, находятся в более тесном контакте с развора­чивающейся вокруг них реальностью. Но многие уже и там устремлены к прогрессу по западному образцу. А это означает, что из шести миллиардов человек в сего­дняшнем мире лишь несколько миллионов готовы встать на путь, ведущий к трансформирующим пережи­ваниям. Огромная масса все еще шагает под бой иного барабана.

Если новое сознание не сумеет достичь сознания значительного количества наших современников, ситуа­ция сложится очень тяжелая. Совершенно недостаточно перемен в сознании нескольких человек в Калифорнии; если жители Китая не пойдут по пути трансформации, то они будут имитировать то, что по их представлениям является западными ценностями, и повторять наши ошибки. А если при этом не будет меняться сознание западного мейнстрима, то это будет лишь еще больше убеждать китайцев в состоятельности их убеждений. Мыдолжны не только проповедовать другим; мы и сами должны жить в соответствии с тем, что проповедуем. Поэтому, я думаю, эволюция сознания во всем мире аб­солютно необходима.

Г р о ф : Несколько лет назад президент Чехии Вац­лав Гавел выступил с интересной речью в Стэнфордском университете на церемонии вручения ему премии Джек­сона X. Ралстона. Он подверг критике форму, которую западная демократия приняла за несколько последних десятилетий. Хотя первоначально она основывалась на глубоких духовных принципах, отмечал Гавел, с тех пор она выродилась в своего рода стратегию потребительст­ва. Влияние западного мира на развивающиеся страны выражается в основном в экспорте технологии и товаров потребления. Очень часто это происходит ценой подав­ления и уничтожения аутентичной ритуальной и духов­ной жизни этих стран и подмены ее материализмом и атеизмом. Во многих случаях демократические страны использовали ради удовлетворения своих интересов аморальные и антидемократические средства. Гавел под­черкнул, что такая форма “демократии”, лишенная воз­вышенных духовных принципов, никак не может больше быть надеждой для нашего страждущего мира.

Л а с л о : Люди в менее индустриализированных частях света жаждут учиться на нашем примере так на­зываемому правильному стилю жизни, узнавать от нас, что такое хорошо жить, и зачастую получают совершен­но неверные знаки.

Г р о ф : Современная технология способна предла­гать людям в традиционных обществах невероятные со-

блазны. Она демонстрирует множество приспособлений и увлекательных игрушек, могущих сделать жизнь бо­лее комфортабельной и легкой — по крайней мере, на поверхностном уровне. В то же время на культурную жизнь в так называемых “развивающихся” странах она оказывает поистине разрушительное воздействие. Вез­де, куда ввозится западная технология, она стремится уничтожить традиционные ценности, ритуальную и ду­ховную жизнь, творческие достижения в ремеслах и искусствах.

Р а с с е л : Самая опасная статья нашего экспорта — это наши ценности. С помощью товаров мы соблазняем жителей развивающихся стран покупать, а с помощью средств информации — особенно телевидения — поощ­ряем их усваивать нашу автоцентрическую систему цен­ностей. Именно такая установка сознания и породила нашу коллективную невменяемость.

Поэтому я думаю, главная наша цель не в том, чтобы влиять на остальную часть мира, а в том, чтобы способ­ствовать сдвигу в сознании людей на Западе. Здесь это особенно необходимо. И именно здесь мы можем явить собой пример для остального мира.

Г р о ф : Полностью с вами согласен. Экспортиро­вание в развивающиеся страны нашей системы ценно­стей и нашего стиля жизни в их нынешней форме пред­ставляет собой рецепт глобального самоубийства. Поду­майте о численности населения в Китае, в Индии, в Аф­рике и в Южной Америке! Вместо этого мы должны больше интересоваться ростом числа тех, кто уже стал меняться, в нашем собственном обществе. Нам должно быть важно, чтобы они стали большинством.Л а с л о : В нашей собственной части мира уже идет революция в сознании людей. Но все еще остается это сверлящее сомнение: достаточно ли быстро она раз­вивается?

Р а с с е л : Думаю, что нет. Поэтому мы должны постоянно думать о том, что мы можем сделать для ус­корения перемен. Я часто слышу, как люди говорят, что другие должны меняться — этот политик должен изме­ниться, эти деятели бизнеса должны измениться, или эти обычные люди на улице должны измениться. Но, перекладывая бремя изменения на других, мы пренеб­регаем самими собою. Легко говорить о том, что “им” надо измениться, однако не стоит забывать, что каждый из нас тоже один из них. Я — один из миллиардов лю­дей, которые нуждаются в повышении своего уровня сознания. Более того, я единственная личность на этой планете, за которую я в состоянии отвечать в полной мере. Никто, кроме меня, не изменит меня. Поэтому главный вопрос состоит в том, что я могу предпринять, чтобы ускорить темпы своей собственной эволюции? Что еще я могу сделать ради изменения своего собст­венного сознания?

Это означает не то, что моя ответственность закан­чивается на мне, но то, что она должна начинаться с ме­ня самого. Ответственность каждого человека распро­страняется на то, что я называю его сферой влияния. Наша сфера влияния — это все те люди, с которыми мы тем или иным образом взаимодействуем. Она может включать нашу семью, людей, с которыми мы работаем, наших соседей, тех, с кем мы находимся в социальном контакте. Для нас троих, поскольку мы все писатели и взаимодействуем с другими людьми на более широкой

арене, эта сфера включает и тех, кто читает наши книги, приходит на наши выступления и семинары, слушает нас по радио и по телевидению. Однако она не включает всех обитателей планеты. Например, в мою сферу влия­ния не попадают президенты большинства крупнейших стран мира, разве что они прочтут какие-нибудь мои книги.

Поэтому, в связи с вопросом о том, что мы можем предпринять для того, чтобы помочь другим меняться, я полагаю, что мы должны начать ориентироваться на тех, кто находится в нашей сфере влияния. Итак, вопрос в том, что я могу предпринять, чтобы помочь именно этим людям в их личном внутреннем путешествии.

Г р о ф : Вне всякого сомнения, крайне важно на­чать с самих себя. Слишком легко подпасть под власть иллюзии, что мы уже прибыли в пункт назначения, и те­перь нас может заботить лишь изменение остального мира. Однако вопрос, на котором настаивает Эрвин, — как мы можем наиболее оптимальным образом ускорить трансформацию в окружающем нас мире? — тоже тре­бует ответа.

Мы уже говорили о важности смены парадигм, пе­ресмотра ряда основополагающих аспектов мировоз­зрения западной индустриальной цивилизации и пре­вращения существующих технологий трансформации в более известные и доступные. Я полагаю, что столь же важная задача — обнаружение оптимальных возможно­стей поддержать те изменения, которые уже происхо­дят. Ранее я упоминал о том, что мы с Кристиной инте­ресуемся спонтанными переживаниями необычных со­стояний сознания — мистическим опытом и психоду­ховными кризисами. К ним относятся, в частности, такие явления, как пробуждение кундалини, последова­тельность смерти-возрождения, временное растворение границ и переживание космического единства, драма­тические случаи психического самораскрытия, опыт прошлых жизней и тому подобные переживания. Со­временная психиатрия привычно вешает на них ярлыки психозов, считает их симптомами душевной болезни. По нашему мнению, в действительности это — кризисы трансформации. Если предоставить им правильное по­нимание и уход, они могут стать исцеляющими, преоб­ражающими и даже эволюционными процессами изме­нения.

Еще один злободневный вопрос — алкоголизм и наркозависимость. Как вы знаете, в настоящее время мы переживаем настоящую эпидемию этой проблемы. Ис­следователи надличностных областей все чаще склоня­ются к тому, что наркомания является выражением не­удовлетворенного стремления к духовности и происхо­дит из неверно понимаемого и идущего в неправильном направлении поиска трансценденции. Люди с сильной потребностью в духовности, которые не в состоянии об­рести путь, действительно к ней ведущий, очень легко впадают в наркотическую зависимость. Таким образом она становится несчастливым суррогатом духовности. Как нам известно, единственные программы, имеющие какие-то шансы на успех в преодолении таких зависимо­стей — это те, которые ориентируются на духовную пер­спективу.

Сохранилась переписка Билла Уилсона, одного из основателей организации Анонимных Алкоголиков, с К.Г. Юнгом. Уилсон утверждает, что подлинным от­цом идеи двенадцатиступенчатых программ является Юнг. Он ссылается на историю, в которой Юнг отказался продолжать терапию. При временном улучшении состояния его пациента он сказал ему, что единствен­ным шансом на исцеление для него является вступле­ние в духовную общину и надежда на духовный опыт. Пациент вступил в Оксфордскую Группу, где у него действительно было сильное трансформирующее пе­реживание. Именно этот случай и вдохновил Билла Уилсона выступить с программой Анонимных Алкого­ликов.

Юнг исходил из предположения, что тяга пациента к алкоголю на более глубоком уровне является его стрем­лением к трансценденции или, выражаясь средневеко­выми терминами, к Богу. Правильной формулой было, следовательно, spiritus contra spiritum — противопоста­вить разрушительному действию алкоголя духовный по­иск. Вероятно, в более широком масштабе правильная стратегия лечения алкоголизма и наркомании способна внести свой вклад в психодуховную трансформацию че­ловечества.

Р а с с е л : Мы должны задаться вопросом, почему люди с самого начала обращаются к той или иной форме наркомании. Слишком легко сетовать на доступность наркотиков, но это ведь не объясняет то, почему люди их применяют. Наркозависимость является симптомом бо­лее глубокого недостатка в нашем обществе. Если чело­век ради внутреннего облегчения обращается к наркоти­ку, это признак того, что его нынешняя жизнь не дает ему того удовлетворения, которое он ищет. Это голод по чему-то иному: по более глубокому смыслу, по внутрен­нему миру, по свершению, по облегчению от стресса. Однако, поскольку наше общество не обеспечивает средств для утоления этого голода, люди обращаются калкоголю, героину и т.п. как к временному способу об­легчить свою потребность.

Г р о ф : В определенном смысле алкоголик и нар­коман являются лишь внешней формой среднего запад­ного человека, карикатурой на него, подменяющей по­иск трансценденции широким ассортиментом матери­альных суррогатов и разнообразными видами зависи­мости.

Л а с л о : Для некоторых предметом зависимости является алкоголь, для других — секс, для третьих — быстрая езда или модный стиль жизни. В конечном счете многие начинают искать нечто другое, что могло бы принести им чувство удовлетворения, поскольку все эти вещи сделать это неспособны.

Сценарий конца света и выход за его пределы

Л а с л о : Многое из того, что мы здесь говорили, рисует одновременно, весьма мрачную картину жизни в современных обществах и перспективы ее улучшения. В то же время многие обеспеченные люди в западных и в равняющихся на Запад странах чувствуют пресыщен­ность, осознав, что в действительности им не нужны ма­териальные ценности сверх того, что у них уже есть; им не приходится беспокоиться о хлебе насущном, у них есть весь основной ассортимент потребительских това­ров. Многие такие люди находятся в процессе поиска чего-то иного. Зачастую это находит выражение в алко-

голизме и наркомании, а в последнее время — и в убега­нии в виртуальную реальность. Но этот же процесс мо­жет принять и иные формы — интерес к эзотерике, по­иск духовного наставничества со стороны гуру, медиу­мов или бестелесных духов. Что же касается тех, кто не находится в ситуации такого материального благополу­чия, то они скорее склонны к поиску материальных ве­щей, на этой стадии они в меньшей степени способны на трасформационные переживания и развитие более высо­кого типа сознания.

Итак, когда человеку обеспечен определенный уро­вень материального благополучия, он склонен пробовать новые переживания. В худшем случае речь идет об упот­реблении алкоголя и наркотиков, в лучшем, если человек достаточно мудр, — о трансформации сознания. Однако остальные — те, кто не достиг такого уровня обеспечен­ности, — стремятся лишь к более высокой степени вла­дения материальными благами, а это означает, что по­давляющее большинство человечества находится прак­тически в безнадежной ситуации. Современная экономи­ческая и технологическая инфраструктура не располага­ет необходимыми ресурсами для того, чтобы обеспечить всем без исключения жизнь на уровне достигнутого в индустриальном мире материального стандарта. Однако развивать сознание должны все; совершенно недоста­точно, чтобы этим занимались только жители благопо­лучных стран. Если все остальные будут лишь подра­жать западному материалистическому стилю жизни, мы все окажемся в беде.

Р а с с е л : Возможно, нам следует оказать им по­мощь, используя эту стадию их развития. Материализм и преклонение перед деньгами может оказаться для обще-ства фазой развития. Примерно двести лет назад запад­ные страны встали на этот путь в результате промыш­ленной революции. На сегодняшний день мы начинаем пробуждаться к пониманию того, что у нас уже есть практически все нам необходимое, поэтому у нас нет больше потребности продолжать следовать этому пути. Более того, это может оказаться для нас самоубийством. Итак, мы подходим к новой стадии. Возможно, наша за­дача как раз в том, чтобы помочь развивающимся стра­нам пройти через материалистическую стадию как мож­но быстрее.

Л а с л о : Проблема в том, что, учитывая проблемы экологии и ресурсов этой планеты, на то, чтобы каждый отдельный человек и каждое отдельное общество успели пройти через все те стадии развития, которые прошли мы, просто нет времени.

Р а с с е л : Я согласен. Именно по этой причине мы и должны помочь им ускорить темпы эволюции. Воз­можно, они смогут пройти материалистическую стадию всего за пару десятков лет, а не за пару столетий. Налицо признаки того, что такое ускорение возможно. Пример тому — скорость, с которой развивающиеся страны дви­жутся из эры агрокультурной в эру индустриальную, и еще дальше — в эру информационную. Индия осущест­вила свою промышленную эволюцию за каких-то два­дцать лет или около того, Китай прямо сейчас совершает скачок от сельскохозяйственного уклада к информаци­онному обществу.

В отличие от Запада, который учился всему с нуля, эти страны используют развитые нами технологии и на­выки. Им не надо заново изобретать паровые двигатели,

аэропланы и компьютеры; мы это уже сделали, и теперь они учатся на нашем опыте. Мы можем также помочь им разглядеть, что, помимо погони за материальными бла­гами, в жизни есть еще что-то. Может быть, мы способ­ны помочь им быстрее выйти за пределы этой фазы раз­вития.

Л а с л о : Или даже перескочить через некоторые из этих фаз. Есть немалая опасность в стадии энергоем­ких и расточительных стилей жизни и способов произ­водства, которые мы развили на Западе. Если разви­вающиеся страны не поторопятся с преодолением этой стадии, то, даже с учетом инфраструктур следующей стадии, это сможет привести к перерасходу ресурсов планеты и необратимому загрязнению ее окружающей среды.

Г р о ф : Мы определяем будущие направления развития теми технологическими идеями, которые мы вынашиваем в настоящий момент. Перспектива могла бы измениться самым радикальным образом, если бы мы сумели переориентироваться на другие источники энергии, главным образом — солнечной. Насколько мне известно, уже сейчас можно водить машины и пи­лотировать самолеты, используя вместо бензина во­дород.

Л а с л о : Да, несомненно, мы могли бы перейти на вождение машин с применением жидкого водорода. Я сам видел недавно БМВ, которая выглядела и вела себя точно так же, как обычный автомобиль, за исключением того, что у нее есть изолированные топливные трубы и отдельная цистерна сзади. Из выхлопной трубы выпус кается тонкий пар, конденсирующийся затем в чистую воду. Однако разработчики этого автомобиля сказали мне, что для внедрения его в широкомасштабное исполь­зование потребуется пятьдесят лет — именно столько времени, по их расчетам, необходимо для того чтобы жидкий водород стал так же доступен на автотрассах, как сегодня бензин. У меня не было ощущения, что они понимают, что к тому времени, даже если эта новая тех­нология уже будет использоваться повсеместно, будет слишком поздно: мы уже слишком загрязним воздух и породим слишком большое число кризисов. А ведь мно­гих из них можно избежать своевременным переходом к возобновляемым технологиям использования чистой энергии.

Г р о ф : Ходят слухи, что разработки в сфере применения альтернативных видов энергии намеренно срываются нефтяными компаниями, которые уже при­обрели целый ряд многообещающих патентов и запрятали их в свои сейфы. Трудно оценить, что могло бы получиться, если бы этим проектам были предостав­лены первый приоритет и серьезная поддержка. В этом случае без особых усилий можно было бы разрабо­тать рентабельные способы использования солнечной энергии для превращения воды в водород и кислород, а также безопасные методы хранения этих видов топ­лива.

Л а с л о : В нашем распоряжении, безусловно, уже имеется немало практических решений, и можно было бы разработать и множество других, однако, судя по всему, нам не хватает воли для их использования и раз­вития.

Г р о ф : Именно это я и имею в виду. Немыслимые затраты, с которыми связана патологическая гонка воо­ружения в глобальном масштабе, в сочетании с при­вычными для нас линейными стратегиями, такими как расхищение возобновляемых ресурсов и превращение их в отходы, — все это в крайней степени усугубляет ситуацию. Будь у нас иная система ценностей и иные приоритеты, все могло бы сложиться по-другому. На­пример, если бы мы прибегали к цикличным стратеги­ям, как это происходит в природе, Земля могла бы про­кормить большее число населения с меньшим количе­ством трудностей. Способности нашей планеты и ее солнца обеспечивать пищу огромны; к примеру, мы могли бы собирать водоросли в Саргассовом море и перерабатывать их в широкий ассортимент пищевых продуктов.

Л а с л о : Меня беспокоит вопрос о том, существует ли реалистический шанс на то, что вид сознания, необ­ходимый для такого преобразования, может распростра­ниться достаточно широко, чтобы изменить ведущие тенденции экономического, политического и обществен­ного развития в мире.

Р а с с е л : Иными словами, вы спрашиваете, можем ли мы реформировать общество.

Л а с л о : Или может ли наше общество реформи­роваться само...

Рассел: Я не уверен, что оно на это способно. Не исключено, что оно уже упустило такую возмож­ность. Я говорил ранее, что мы, возможно, переживемкрушение западной цивилизации. Ни одна из прошлых цивилизаций не длилась вечно. Почему наша должна отличаться от них? Скорее, есть все основания полагать обратное. Она уже доказала свою нежизнеспособность в долгосрочной перспективе, и теперь мы постепенно подходим к тому, чтобы оказаться перед лицом этого факта.

С планетарной точки зрения это безумная и хищная цивилизация. Вряд ли нам удалось бы доказать, что мы производим благотворное воздействие на биосферу. Если бы каждый из видов на планете получил один голос и состоялось всеобщее голосование по вопросу, следует ли допустить продолжение существования за­падной цивилизации, — я подозреваю, что все виды, за исключением, быть может, тараканов и крыс, проголо­совали бы против нас. Результатом такого референдума было бы 99.9 процентов голосов “против”: западная цивилизация нехороша для планеты Земля, она должна погибнуть.

Л а с л о : Под гибелью вы, вероятно, подразуме­ваете, что люди, живущие сейчас в западной цивилиза­ции, прекратили бы мыслить и действовать так, как они это делают в настоящее время, и выработали бы нечто иное.

Р а с с е л : Конечно. Я вовсе не имею в виду, что мы должны умереть физически. Умереть должен наш нынешний способ бытия. Должна вырасти новая цивили­зация.

Л а с л о : Из самой западной цивилизации или вме­сто нее?

Р а с с е л : Когда что-то гибнет, рождается нечто новое...

Г р о ф : Подобно Фениксу.

Р а с с е л : Да. Думаю, нам не избежать катаклизма в той или иной форме. Уже поздно. Мы зашли слишком далеко, а для реформ необходимо слишком много вре­мени. Мы находимся в ситуации манекена, который ис­пользуют при тестировании устойчивости автомобилей в авариях. Машина мчится прямо на стену. В замедлен­ной съемке видно, как сминается ее передняя часть, а сидящий внутри манекен говорит: “Похоже, я сейчас во что-то врежусь. Надо бы что-то предпринять. Может, мне выйти? Или лучше перевести машину на задний ход?”

Но для всего этого уже нет времени. Мы пожинаем сейчас плоды многих лет неправильного мышления. В одночасье теперь этого уже не изменить. Сейчас нам на­до задуматься о том, как нам проложить себе путь через то, что наверняка станет самым бедственным периодом в человеческой истории. Нас ждут нелегкие времена. Нам будет очень и очень трудно. Однако вряд ли на сего­дняшний день осталась хоть какая-то возможность избе­жать этого.

Г р о ф : Много лет назад в Москве я долго обсуж­дал вопросы экологии со своим другом Василием На-лимовым, блестящим ученым, который провел восем­надцать лет в сталинских лагерях в Сибири. Я нахожу время, проведенное в его обществе, захватывающе ин­тересным. Ядерная проблема не была его первоочеред­ной заботой. Он предвидел возможность того, что Со-единенные Штаты и Россия сумеют достичь мирного соглашения и демонтировать ядерные бомбы. Более всего его беспокоила химия. Он считал, что многие ас­пекты нашей жизни находятся в критической зависимо­сти от химической индустрии, и не верил, что мы смо­жем предотвратить такое явление, как выпадение ядер­ных осадков, которые необратимо погубят наши реки, моря, почву и воздух. Он опасался, что время для этого уже упущено.

Л а с л о : Это глобальная проблема: мы нарушаем химический баланс на уровне всей биосферы.

Г р о ф : И делаем это самыми разными способами, однако Василий считал, что самую большую опасность представляет химическое загрязнение. Масштабы его гигантские, а обратить его последствия вспять крайне трудно.

Л а с л о : Как мы говорили, жизнь в любом слу­чае будет продолжаться, возникнут новые мутации и разовьются новые виды. Однако виды с относитель­но коротким репродуктивным циклом будут мутиро­вать и приспосабливаться к изменяющимся условиям быстрее нас. Мы окажемся на медленной стороне эво­люции.

Г р о ф : Много лет назад мое воображение поразил фильм “Хроники Хелстедта”. Высказанная вами мысль была его лейтмотивом: если мы причиним серьезный вред окружающей среде, Землю унаследуют насекомые с их короткими репродуктивными циклами и огромной приспособляемостью.

Р а с с е л : Есть еще один сценарий конца света — не экологическая катастрофа, а эпидемия. Мы слишком ослабили свою естественную сопротивляемость болез­ням. Наша иммунная система подорвана потреблением полуфабрикатов, наркотиками, неумеренным приемом антибиотиков, химическим загрязнением и другими факторами. В то же самое время растет сопротивляе­мость бактерий к разрабатываем нами лекарствам. И приспосабливаются они быстрее, чем мы открываем новые антибиотики. Некоторые бактерии уже способны сопротивляться практически всем существующим анти­биотикам, и когда наш арсенал полностью исчерпается, мы мало что сможем сделать, чтобы остановить их на­шествие.

К тому же в созданных нами жизненных условиях болезни способны распространяться чрезвычайно быст­ро. Если сегодня в Сан-Паулу разразится новая эпиде­мия, в ту же ночь ее кто-нибудь доставит самолетом в Нью-Йорк, а через несколько дней будут заражены все крупные урбанистические зоны мира. Возникни новое заболевание, которое к тому же окажется очень зараз­ным, оно сможет в кратчайшие сроки поразить все чело­вечество. Даже если эпидемия не уничтожит всех людей, каждый десятый наверняка погибнет. Впрочем, с плане­тарной точки зрения, это может оказаться не так уж и плохо. Природа зачастую прибегает к эпидемиям для того, чтобы справиться с видами, вышедшими из-под контроля.

Л а с л о : Именно так природа решает эту пробле­му. Вид, ставший сам по себе эпидемией, разросшейся раковой опухолью, достигает критического порога, по­сле чего прекращается его воспроизводство, или же онсовершает коллективное самоубийство, подобно лем­мингам. Человечество научилось применять так много краткосрочных корректирующих мер, что естественные способы адаптации сработать не могут. Если мы близо­руки, мы одеваем очки, если мы не можем достаточно быстро куда-то добраться, мы используем автомобили, поезда и самолеты, и т.д. Мы готовы обречь себя на эко­логическую катастрофу в долгосрочной перспективе, лишь бы не отказываться от временных облегчающих мер, надеясь при этом, что проблема решена.

Г р о ф : Разумеется, причин для оптимизма не слишком много, однако иногда события развиваются са­мым неожиданным образом. Все обсуждаемые нами мрачные сценарии основаны на экстраполяции нынеш­него направления развития. И мне снова приходит на ум то, что произошло с Берлинской стеной и Советским Союзом. Происшедшие перемены были позитивны, и при этом совершенно неожиданны и непредсказуемы. Возможно, существуют какие-то скрытые факторы, действующие в иных направлениях. К примеру, уже есть разновидности бактерий, питающиеся отходами нефти. Не исключено, что нас ждут явления в духе на­учной фантастики, которые мы не в состоянии предви­деть, — новые штаммы бактерий, использующих в пи­щу пластик; растения, восстанавливающие природный баланс и устраняющие загрязнение окружающей среды; генетические мутации, поощряющие терпимость и си­нергию, и т.д.

Л а с л о : Ну, как уже говорилось ранее, если пути развития человечества будут определяться слепой слу­чайностью, то наши шансы окажутся весьма невысоки-

ми. Биологам хорошо известно, что в случайных мутаци­ях карты обычно выпадают не в выигрышных комбина­циях. Реальная вероятность выживания может быть обу­словлена чем-то отличным от серии случайных попада­ний и промахов, обычно определяющих эволюцию био­логических видов. Возможно, такой фактор уже действу­ет и в случае нашего вида. Он вполне может иметь не биологический, а культурный характер. Его воздействие можно видеть в революции в сознании и в нарастающем в разных частях мира сдвиге в системе ценностей. Одна­ко, возможно, сами по себе эти процессы не разворачи­ваются достаточно быстро. Поэтому нам необходимо накопить силу трансформирующих переживаний, спо­собных ускорить эволюцию нашего собственного созна­ния, а посредством ее — и эволюцию наших ценностей, нашей этики и нашего поведения.

Г р о ф : Я хотел бы упомянуть одно наблюдение, которое я нахожу интересным и имеющим отношение к обсуждаемой теме. Люди, переживающие в необычных состояниях сознания опыт психодуховной смерти и возрождения, обычно проходят через конкретные ста­дии, связанные с характерными темами. В этих пережи­ваниях часто фигурируют сцены крайнего насилия, раз­нузданных сексуальных излишеств, включая самые разные извращения, сатанинские ритуалы и мессиан­ские эпизоды. В процессе внутренней трансформации подобные элементы являются временными, в конечном счете они разрешаются в мощном духовном саморас­крытии и преображении. В индивидуальной эмпириче­ской работе самой большой опасностью является экс-тернализация процесса, проигрывание его разруши­тельным или саморазрушительным образом. В самомкрайнем случае, это настоящее самоубийство вместо убийства эго, то есть переживания смерти эго и после­дующего возрождения.

Люди, переживающие такие эпизоды, часто заме­чают их сходство с тем, что происходит во внешнем мире, — с ростом преступности и насилия, с террором, сексуальным освобождением как в его позитивных, так и в извращенных формах, с растущим интересом к са­танинским практикам и плодящимся как грибы месси­анским культам. Из этого сходства напрашивается предположение, что человечество в целом претерпевает похожий процесс трансформации. К сожалению, в це­лом он экстернализирован. Если бы можно было интернализировать его, вместо того чтобы проигрывать во­вне разрушительным и саморазрушительным образом, мы сумели бы подняться на более высокий уровень соз­нания.

Л а с л о : Это обнадеживающая возможность. Но как нам увеличить вероятность такого развития событий?

Р а с с е л : Позвольте мне упомянуть о двух момен­тах, кажущихся мне важными. Во-первых, необходимо распространять техники и технологии, помогающие нам достигать большего мира с собой. Бессмысленно доби­ваться мира во всем мире, если внутри себя мы все еще находимся в состоянии войны. Продолжая пребывать во власти внутренних страхов и враждебности, мы не сможем быть в ладу с миром. Можно ограничиться от­говорками, но они не станут реальностью. Обретение внутреннего мира считается необходимым во всех ду­ховных традициях. Оно станет еще важнее по мере то­го, как события в мире происходят на все более высо-

ких скоростях, каждый раз требуя принятия огромного числа решений. Истощая свою энергию, мы не будем способны на правильные решения, способные служить нам самим и другим. И вряд ли при этом мы будем здо­ровы.

Таким образом, один из критических моментов со­стоит в развитии способов, позволяющих людям пребы­вать в большем мире с собой. И нам отнюдь не придется развивать их с нуля. Многие такие техники уже разрабо­таны в различных мировых духовных традициях. Нам необходимо исследовать их, выбрать наиболее эффек­тивные для современного мира и сделать их как можно более доступными.

Второй ключевой момент касается человеческих взаимоотношений. Сущностью здоровых отношений яв­ляется недвусмысленное проявление взаимной заботы. Однако мало кто из нас обучался этому в школе или колледже. Мы овладеваем этим искусством через про­цесс проб и ошибок, и зачастую это происходит к закату жизни. В отношениях между двумя людьми — и дома, и на работе — каждый хочет чувствовать себя любимым и быть в ладу с собой. Но, как правило, устанавливается порочный круг, в котором никто из них не получает же­лаемого. Когда кто-то чувствует себя уязвленным, когда ему кажется, что его тем или иным образом осуждают, чаще всего он защищается, прибегая к какой-нибудь форме нападения. Зачастую этот переход к агрессивно­сти бывает очень тонким — смена интонации, неулови­мое изменение на языке тела. Иногда он сказывается в выборе слов, и тогда он заметнее. Скрытое намерение при этом всегда одно и то же: сделать так, чтобы друго­му стало хуже, чтобы он почувствовал себя уязвленным, чтобы он ощутил, что его осуждают, на него нападают.За исключением тех случаев, когда второй человек либо не осознаёт этой динамики, либо осознанно отказывается вступать в эту игру, он, как правило, реагирует точно таким же образом, посылая столь же враждебные сооб­щения первому, в результате чего оба чувствуют себя атакованными. Так возникает порочный круг. Хотя на поверхности все выглядит идиллично и мило, на глубине происходят взаимные нападения. Каждый хочет, чтобы его любили, каждый желает мира с собой, но каждый делает все, чтобы другой почувствовал себя виноватым и лишился внутреннего покоя.

Поэтому очень важно учить людей общаться так, чтобы не возникал этот порочный круг, а также выры­ваться из него, если он уже сложился. Основой любого здорового общения должен быть вопрос, обращенный к самому себе: как я должен вести себя, чтобы другой по­чувствовал себя любимым, чтобы он пребывал в ладу с собой? Когда я руководствовался этим вопросом в своих собственных взаимоотношениях, результат бывал просто волшебным.

Г р о ф : У нас с Кристиной был как-то исключи­тельно интересный опыт в институте Эсален, в Биг-Суре, в Калифорнии. Мы организовали экспериментальную образовательную программу с ярко выраженным эмпи­рическим компонентом. Она представляла собой серию из тридцати месячных курсов, которые проходили дваж­ды в году. Как правило, для каждого курса мы выбирали какую-нибудь интересную для нас тему, например: кар­тография сознания, буддизм и западная психология, холистическая медицина и целительство, наркозависи­мость и мистический поиск, и т.д. На каждый месячный курс мы приглашали нескольких выдающихся учите-

лей, являющихся экспертами по выбранному предмету. Кроме того, в ходе каждого курса мы проводили регу­лярные сеансы холотропного дыхания, гештальт-прак-тики, юнгианской игры в песок, группового процесса, массажа, йоги, ритуалы, медитации, танцы самовыра­жения, путешествия в необитаемые места, и т.д. Широ­ко использовались специально отобранные фильмы и видеозаписи.

Список гостей, приглашавшихся на эти курсы, был весьма широк: там были и пионеры новой парадигмы мышления, такие, как Фритьоф Капра, Руперт Шелдрейк, Карл Прибрам и Джозеф Кэмпбелл, и мексикан­ские и североамериканские шаманы, и физики, и спири­ты, и христианские монахи, и суфии, и мастера йоги, а также буддисты Тибета, дзена и випассаны. Это богатое сочетание интеллекта и опыта оказалось в высшей сте­пени преображающим для участников курсов.

Мы обнаружили, что в тех случаях, когда люди дли­тельное время посвящают какой-то одной конкретной модальности, они в конце концов овладевают правилами игры, в результате чего снова вырастает их психологиче­ская защита, и зачастую они преуспевают именно в том, чтобы нисколько не измениться. Но когда на людей с самых разных сторон, направлений и уровней обрушива­ется новая информация и новые эмпирические стратегии, в них происходит невероятное ускорение трансформаци­онных процессов. В течение многих лет к нам продол­жают поступать письма от людей, участвовавших в эса-ленских курсах. Обычно их авторы рассказывает в них, что месяц, проведенный в Эсалене, оказался в их жизни поворотным. Я верю, что похожая модель может дока­зать свою полезность в качестве инструмента трансфор­мации и в более широком масштабе.Л а с л о : Мы возвращаемся к теме революции в сознании, ставшей лейтмотивом нашей беседы. Итак, возникает впечатление, что возможность выйти за пре­делы сценария конца света лежит в преображающих пе­реживаниях, в результате которых эволюционирует наше сознание, и мы начинаем иначе относиться друг к другу и к природе. У этой возможности много измерений и много последствий. Может быть, мы обсудим некоторые из них сегодня во второй половине дня.

ВТОРОЙ ДЕНЬ ПОЛДЕНЬ

Мир и личность

О рождении и развитии — врастание в новый мир

Л а с л о : В начале этого века Герберт Уэллс сказал, что облик будущего определится исходом гонки между ростом просвещения и надвигающейся катастрофой. Нечто похожее мы видим и сегодня в гонке между рос­том нового сознания и грозящим нам катаклизмом. Та­кая ситуация значительным образом сказывается на просвещении. Как можно приспособить воспитание де­тей от самого рождения к миру, в котором мы живем? Как заставить истеблишмент системы просвещения осознать, что мы практически подошли к критической точке, к порогу в нашей коллективной эволюции, и что у нас есть потенциальные способности влиять на ход этой революции или по крайней мере на ее общее на­правление? В большей части мира истеблишмент систе-мы образования отличается невероятным консерватиз­мом и инерцией.

Г р о ф : В сфере воспитания детей и просвещения можно сделать очень много всего, помимо внедрения технологий трансформации и усилий по изменению па­радигм. Проводимые в последние десятилетия исследо­вания сознания показали, что наши паттерны мышления, эмоциональной жизни и поведения программируются нашей собственной ранней историей — причем не толь­ко младенчеством и детством, что хорошо известно из фрейдистского психоанализа, но и обстоятельствами нашего биологического рождения и даже пренатальной стадией. Улучшение физической и эмоциональной ги­гиены периода .беременности и изменение постнаталь-ных практик могло бы оказать далеко идущее влияние на человечество.

Есть убедительные основания для того, чтобы пола­гать, что обстоятельства рождения играют важную роль в становлении будущих наклонностей к насилию или саморазрушению, либо, напротив, к проявлению заботы и здоровым межличностным взаимоотношениям.

Французский акушер Мишель Одэн отстаивает в своей книге точку зрения, согласно которой этот перина­тальный импринтинг способен ориентировать нашу эмо­циональную жизнь в направлении любви или ненависти. Одэн иллюстрирует состоятельность такого предполо­жения с помощью истории развития нашего биологиче­ского вида.

Процесс рождения имеет два разных аспекта, свя­занных с конкретными гормонами, и оба очень важны для выживания. Стрессовые переживания матери во время родов управляются главным образом адренали-

новой системой. Механизмы адреналина и норадрена-лина сыграли важную роль и в эволюции всего нашего вида, будучи медиаторами агрессивных и защитных инстинктов роженицы в те времена, когда роды прохо­дили в естественной среде. Благодаря им женщина сразу после родов могла быстро перейти к борьбе или к бегству, если этого требовала ситуация, например, на­падение хищника. Однако необходимость в этом механизме отпала с тех пор, как созданы безопасные усло­вия для родов. На сегодняшний день это эволюционный анахронизм.

Второй связанной с рождением задачей, равным об­разом важной с эволюционной точки зрения, является формирование связи между матерью и новорожденным. В этом процессе участвуют гормон окситоцин, ответст­венный за материнское поведение у животных и людей, и эндорфины, культивирующие привязанность и эмо­циональную зависимость. Сходное воздействие оказыва­ет гормон пролактин, играющий вспомогательную роль при кормлении грудью. Суматошная, шумная и хаотич­ная обстановка, царящая во многих больницах, вызыва­ет ассоциации с опасностью, смертью, угрозой выжива­нию, порождая тревожность и без всякой необходимо­сти запуская механизмы адреналиновой системы. По­добно ситуации в джунглях в доисторические времена, это провоцирует агрессивность, впечатывая в сознание картину потенциально опасного мира, и негативно влия­ет на процесс формирования связей между матерью и младенцем.

С другой стороны, тихая, безопасная и огражденная от вмешательств обстановка во время родов порождает атмосферу безопасности, способствующей формирова­нию паттернов заботы и доверия. Она закладывает пред-посылки для заботливого поведения, проявлений любви, сотрудничества и синергии. Радикальное улучшение об­стоятельств, при которых проходят роды, способно ока­зать чрезвычайно важное позитивное воздействие на эмоциональное и физическое благополучие человеческо­го вида в целом и смягчить патологические формы пове­дения, угрожающие в наши дни уничтожить саму основу жизни на планете. Было бы весьма уместно начать имен­но с этих изменений.

Р а с с е л : Стэн, ранее вы говорили о том, на­сколько важны влияния, оказываемые на нас в раннем детстве. Это еще одна сфера, в которой можно было бы инициировать глубокие изменения в человечестве. Тот факт, что раннее детство оказывает сильнейшее воздей­ствие на становление личности, известен уже столетие; он лежит в основе многих видов психотерапии. Мы можем не только помогать людям справляться с воз­действием детских переживаний на их жизнь и освобо­ждаться от некоторых нежелательных влияний этого рода, но и во многом изменить воспитание детей, с тем чтобы они становились психологически здоровыми взрослыми.

Так же как и идея родов в естественной обстановке, изменение подхода к воспитанию уже имеет своих сто­ронников. Некоторые мои друзья в конце шестидесятых и начале семидесятых применяли свои изменившиеся взгляды на этот вопрос к воспитанию собственных де­тей. В частности, они не наказывали их, когда те со­вершали ошибки, но старались помочь им достичь по­нимания; обеспечивали им возможность большей эмо­циональной близости; общались с ними как с юными людьми, а не как с безмозглыми младенцами. Сегодня

их дети стали уравновешенными и здоровыми в умст­венном отношении взрослыми людьми. У них есть соб­ственные семьи, и они обращаются со своими детьми в том же духе и даже еще лучше, поскольку в целом у них гораздо больше понимания важности этих вопро­сов, чем у их родителей. Могу сказать, что речь идет о самых замечательных, светлых, добрых, заботливых и осознающих молодых людях, которых я когда-либо встречал.

Это пример того, как начинает разрываться пороч­ный круг. Дети, вырастающие в несостоятельной семье, усваивают несостоятельную модель поведения и легко становятся несостоятельными родителями. Если учить людей воспитывать своих детей с большей заботой, этот круг можно разорвать, тем самым оказав на общество серьезное и долгосрочное воздействие. Порой мне ка­жется, что это, возможно, самое важное, что мы можем сделать для общества.

Г р о ф : Но образование является лишь частью проблемы. Недостаточно лишь знать, что надо сделать. Требуется нечто гораздо большее — суметь это сделать. А это предполагает подлинную эмоциональную транс­формацию родителей.

Л а с л о : Этот порочный круг особенно сильно ска­зывается в формальном школьном обучении. Преподава­тели учат детей тому, чему учили их самих, когда они были учениками, и что вызывает у них ощущение ком­форта. Истеблишмент системы просвещения очень труд­но довести до восприятия новых знаний. Этим должны были бы заниматься сами первопроходцы этих знаний, но они очень редко оказываются в положении, в котороммогли бы стать влиятельными педагогами. Как правило, те, у кого возникают новаторские идеи, не слишком хо­рошо справляются с разъяснением и передачей этих идей. Очень важно, чтобы система просвещения стала намного более гибкой, чем сейчас, намного более откры­той к усвоению новых и состоятельных идей, от кого бы они ни исходили.

Г р о ф : Это верно, наши институты просвещения ориентированы неправильным образом и обучают уста­ревшему мировоззрению, что поддерживает и усугубляет царящую в мире ситуацию. Вот вам пример: в том, как преподают историю, учеников никак не учат ценить ду­ховные, надличностные ценности. В качестве важных фигур им преподносят Чингисхана, Наполеона, Гитлера и Сталина. На школьных уроках истории нечасто услы­шишь о Будде. Огромный акцент делается на конфликте, борьбе и конкуренции, на том, кто выигрывает и кто проигрывает. Причем в целом больше всего совершенно необоснованного внимания получают негативные персо­нажи.

Р а с с е л : Да, очень многое из того, что мы здесь обсудили, не было бы с воодушевлением принято в сис­теме просвещения, где принято смотреть на мистические переживания как на нечто совершенно оторванное от этого мира. Призыв к передаче школьникам знаний об измененных состояниях сознания, скорее всего, наткнул­ся бы на стену враждебности.

Г р о ф : При попытке обучать трансперсональным, подлинно духовным знаниям вы бы натолкнулись на сопротивление со стороны не только материалисти-

чески настроенных ученых, но и организованных ре­лигий.

Л а с л о : И тем не менее, сам факт, что мы можем провести подобную дискуссию, а затем и опубликовать ее, указывает на существование интереса к этим темам. Не исключено, что лет пять-десять тому назад у нас не было бы даже такой возможности.

Г р о ф : Я настроен оптимистично — по крайней мере, сдержанно оптимистично — особенно учитывая то, что какие-то мощные, хоть и не очевидные, факторы, возможно, действуют где-то за кулисами.

Л а с л о : О, в меня это вселяет по-настоящему большую надежду. Если такие факторы действительно есть, они будут проявляться все больше и больше!

Однако в настоящий момент меня заботит более непосредственный и срочный вопрос: как нам добрать­ся не только до системы просвещения, но и до всей об­щественной информационной структуры, особенно до печатных и электронных средств массовой информа­ции? В наши дни СМИ жаждут в первую очередь сенса­ционных сообщений, поскольку их особенно легко про­дать широкой публике. “Настоящими” новостями для них являются те, в которых содержится агрессия или ка­таклизм, или те, что проистекают из высказываний и по­ступков небольшого числа общественных фигур. Что же касается процессов, лежащих в основе мира и опреде­ляющих его форму, то они просто не достигают общест­венного сознания, поскольку деятели средств информа­ции не считают, что они достойны быть освещенными в новостях.Разумеется, если сосредоточить свое внимание на положительных сторонах ситуации, можно указать на тот факт, что уже несколько лет существуют телевизи­онные программы и новостные сообщения, касающиеся проблем окружающей среды и ресурсов, демографии, развития и т.д. Подлинный рост осознанности, несо­мненно, имеет место, но темпы его слишком низки для того, чтобы привести к существенным и эффективным переменам.

Г р о ф : В нашей культуре СМИ обладают колос­сальной силой в распространении информации и фор­мировании общественного мнения. Я чувствую, что в этом отношении мы приближаемся к критическому по­воротному пункту. Еще в недавнем прошлом они реши­тельно и единодушно дискредитировали и высмеивали все, что касалось “новой эры”, понимая под этим прак­тически любой вызов привычному для истеблишмента способу мышления и поведения — от предложенной Дэвидом Бомом голографической модели вселенной до марафонов нудистов, созерцания кристаллов и исследо­вания магической силы пирамид. В последнее время ситуация стала значительным образом меняться. Все чаще в списке бестселлеров появляются книги на транс­персональные темы, быстро растет количество кассо­вых фильмов с трансперсональной направленностью. Издатели начинают осознавать, что людей очень вол­нуют эти вопросы, и поэтому на них можно делать деньги. Работников медиа изумляют растущие рейтин­ги таких трансперсонально-ориентированных программ, как диалоги Билла Мойера с Джозефом Кэмпбеллом. Рейтинги говорят на языке, который понятен деятелям средств информации и на который они охотно откли-

каются. А когда они начинают осознавать, что те или иные темы действительно живо интересуют многих лю­дей, в обществе начинают происходить очень быстрые перемены.

Л а с л о : Но как можно запустить быстрое и свое­временное разворачивание этого процесса?

Г р о ф : Огромные изменения уже произошли. К примеру, озабоченность проблемами окружающей среды и интерес к натуральным продуктам питания, которые еще совсем недавно воспринимались как сме­хотворные причуды хиппи, сейчас практически вошли в состав идеологии мейнстрима. И это произошло не от­того, что кто-то взял и составил блестящую стратегию оказания воздействия на общественное мнение и в от­ношении средств информации. К этому привели изме­нения, происходившие посредством самых различных механизмов в десятках, сотнях и тысячах людей, таких, как вы и я. Каждый из нас по отдельности — лишь пес­чинка в пустыне, но вместе мы оказываем существен­ное влияние.

Р а с с е л : Многие тысячи людей делают то, что, по их ощущению, является правильным. И правильных дей­ствий тоже много разных. Вот вы, Стэн, выполняете свою работу и чувствуете, что для вас правильно ею за­ниматься и стараться осуществлять ее наилучшим обра­зом. Это же верно и в вашем случае, Эрвин, как и в моем собственном. Все мы вносим свой вклад по мере своих сил, и нас поддерживают сотни и тысячи других людей, также вносящих свой вклад, делающих то, что каждый из них считает для себя правильным.Критически важно понять, как каждый из нас мог бы выполнять то, чем он занимается, с большей эффектив­ностью, большим воздействием на других. Чем эффек­тивнее я справляюсь со своей собственной работой, тем больше она ускоряет изменения, происходящие в других людях. И чем эффективнее другие делают свою работу, тем в большей степени она влияет на меня.

Для меня, как писателя, одна из самых больших ра­достей — слышать от людей, что нечто, написанное в моих книгах, произвело на них глубокое воздействие, что это было для них чем-то вроде частички мозаики, попавшей на свое место. Я уверен, что вы, Стэн, чувст­вуете то же самое, получая обратную связь от людей, прошедших ваши дыхательные семинары. Мы все соби­раем по кусочку мозаику, которая позволит нам сделать свою жизнь более осмысленной, счастливой и здоровой, наполнить ее большей взаимной заботой. Ценно каждое, даже самое крошечное, звено мозаики. Порой именно оно может внезапно объединить все остальные ее части, приведя к прорыву или духовному пробуждению.

Если бы мы полагали, что наша задача — менять других, это означало бы, что мы упускаем главное. Мы считали бы себя какими-то особенными, имеющими пра­во командовать и контролировать ситуацию. Все мы — части одного и того же рисунка. Каждый из нас должен задать себе главный вопрос: как я могу привести свою собственную жизнь в большее соответствие с этим ри­сунком? Что я должен сделать, чтобы моя крошечная, стотысячная доля была способна хоть в какой-то мере ускорить этот позитивный сдвиг?

Л а с л о : Фактически, Пит, вы утверждаете, что ес­ли каждый из нас будет наилучшим образом справляться

со своей частицей целого, то в результате мы получим мощный и действенный процесс.

Г р о ф : Я согласен с этим, но хотел бы добавить, что наблюдать ситуацию со стороны, полагаясь исклю­чительно на внешнее воздействие, недостаточно. К это­му необходимо подключить и внутреннюю работу. К.Г. Юнг, и не он один, подчеркивал необходимость до­полнять любую нашу внешнюю деятельность системати­ческим самоисследованием и зондированием бессозна­тельной области своей психики. Он говорил о потребно­сти подсоединиться к более высокому аспекту себя, сво­ей самости, подключаясь к мудрости коллективного бес­сознательного и доступным нам духовным ресурсам. Получаемые нами в этом процессе глубокая информация и энергия помогают выработать правильные жизненные стратегии в мире.

Л а с л о ; Как было сказано здесь вчера, то, что мы совершаем “внутри”, воздействует на “внешнее”. Одна­ко, как мы уже отмечали, если бы люди больше ценили взаимосвязь между внутренним и внешним, они бы про­являли больше ответственности во внутренней работе, тем самым увеличивая свои шансы на успех в деятельно­сти внешней.

Р а с с е л : Я, как и вы оба, Эрвин и Стэн, верю, что бывают чудеса. Но мы не можем заставить их случаться, мы можем лишь учиться позволять им происходить. Судя по всему, это можно делать, развивая правильное внут­реннее умонастроение, правильное состояние сознания.

Ранее мы говорили о синхронистичности, и я вы­сказал предположение о высокой степени соотнесенно-сти между внутренним состоянием и синхронистич-ными проявлениями во внешнем мире. Я не могу по своей воле вызывать синхронизмы — они по самой своей природе случайны и находятся за пределами моего контроля и влияния. Но я могу ввести себя в та­кое состояние сознания, которое позволяет им происхо­дить.

Может быть, это верно и на коллективном уровне. Чем выше наш общий уровень сознания, тем больше возможность различных неожиданных чудес. Мы можем не иметь ни малейшего представления о том, какими именно они будут и когда именно произойдут, но, забо­тясь о своем внутреннем благополучии, мы сможем уве­личивать шансы на их проявление.

Л а с л о : Ваши слова напомнили мне связанное с музыкой переживание, которое бывало у меня в мои юные годы. Когда вы исполняете музыкальное произ­ведение — необязательно на публику, можно делать это и для самого себя, — если все идет правильно, то про­изведение разворачивается так, как оно должно разво­рачиваться, а не так, как вы этого сознательно хотите. Музыка спонтанно выстраивается в некий паттерн, и вам трудно избавиться от ощущения, что вы являетесь частью ее движения, что вы подключены к ней. Это изумительное чувство. Его невозможно вызывать по желанию, но можно делать что-то для того, чтобы под­готовиться к нему. Потому что, если вы не подготовле­ны, этого не произойдет. Но когда это происходит, вам надо “оставаться в потоке силы”. Возможно, такая сила действительно существует и мы должны учиться дви­гаться вместе с ее течением. Можно ли научить людей этому?

Р а с с е л : Думаю, да. Я знаю из собственного опы­та, что именно мешает мне быть в ладу с силой, как бы мы ее ни называли. Это мое собственное сопротивление, моя зажатость, проистекающая из моих страхов. Страх бывает полезен, когда что-то угрожает биологическому благополучию, но в современном западном мире мы из­бавились от большей части физических опасностей. На нас нечасто нападают дикие животные; нам редко при­ходится убегать, спасая свою жизнь. В большинстве слу­чаев переживаемые нами страхи являются психологиче­скими, причины которых — наша обусловленность своими концепциями и следы переживаний наших ран­них лет. Мы боимся того, что другие могут подумать о нас, мы боимся лишиться ощущения безопасности, утра­тить контроль и т.д. Эти и им подобные страхи и меша­ют нам жить полной жизнью, быть в потоке. Глубоко внутри себя мы все время находимся начеку, на случай, что наше чувство психологического благополучия ока­жется под угрозой.

Нечто чрезвычайно важное, что мы можем сделать ради себя, это обнаружить эти страхи, увидеть их таки­ми, какие они есть, и научиться жить без них. Я знаю из опыта, что чем отчетливее я вижу беспочвенность своих страхов, отсутствие у них реальной субстанции, тем ре­же они вмешиваются в мои взаимоотношения с внешним миром, мое общение с людьми, мое реагирование на их поступки. Чем больше я способен отпустить страх, тем полнее я могу жить, пребывая “в потоке”.

Г р о ф : Самым значительным препятствием этому виду открытости является история травматических пе­реживаний, ведущих к формированию эмоциональных и физических блоков, к возникновению отделяющего насот остального мира панциря, о котором говорил Райх. Есть способы растворять этот панцирь, освобождаясь от травматических отпечатков в своем сознании и стано­вясь более открытым по отношению к другим людям, природе и космосу.

Л а с л о : Становятся ли люди, прошедшие через надличностные переживания, лучше в качестве членов сообщества?

Г р о ф : Не обязательно после одной сессии пере­живаний, хотя иногда случается и такое. Мне доводи­лось видеть, как жизнь человека полностью менялась после одного-едннственного мощного психоделического или холотропного переживания. Но это, разумеется, нельзя считать правилом. Вероятность позитивной трансформации значительно возрастает, когда индивид занят последовательным и систематическим личным по­иском.

Л а с л о : Не хотите ли вы сказать, что людям необ­ходимы целые серии надличностных переживаний, кото­рые длятся неделями, месяцами или даже годами?

Г р о ф : Именно так. Я сам открыл существование трансперсональной сферы, благодаря своей клинической работе. И я неоднократно видел, что люди приступают к этому процессу как к терапии после того, как пережили ситуацию, связанную с эмоциональным и психосомати­ческим дискомфортом, но в результате последовательно­сти сессий неожиданно открывают нуминозные измере­ния собственной психики. После этого их главной забо­той в процессе становится уже философский и духовный

поиск смысла, а не просто терапия. Зачастую поиск при­водил их к полной переориентации отношения к себе, другим, природе и к жизни в целом.

Новая карта реальности?

Л а с л о : Сознание изменяется, способствуя появ­лению новых прозрений. В связи с этим я хотел бы предложить вам обоим обсудить вопрос, кажущийся мне особенно интересным и важным, — вопрос о нашем представлении о мире. На данном этапе оно выглядит весьма фрагментарным, полным расколотости и зазоров между разумом и телом, между внутренним и внешним, между человеком и миром...

Г р о ф : Эрвин, мне кажется, вы клоните к тому, что нам необходима исчерпывающая парадигма, способ­ная интегрировать, свести воедино все наши расколотые представления.

Л а с л о : Мы уже говорили о смене парадигм в науке. Теперь мы можем пойти дальше. Что это за па­радигма, возникновения которой мы можем ожидать? В какой парадигме мы на самом деле нуждаемся? Оче­видно, новой парадигме придется интегрировать нашу нынешнюю фрагментированную карту реальности. Она должна вобрать в себя все знание, накопленное естест­венными науками, особенно новой физикой, и внести его в контекст гуманитарных и общественных наук. Подобный парадигматический сдвиг может оказатьсякритически необходимым, поскольку мы живем во вре­мена нестабильные и чрезвычайно чувствительные к любой “флуктуации”, к любым новым идеям, мировоз­зрениям и ценностям, какими бы незначительными они ни казались сами по себе. В такой ситуации может поя­виться и новый Гитлер и новый Мессия. Мы должны осознавать силу, лежащую как в самих идеях, так и в деятельности по их распространению, особенно если они соответствуют величайшим нуждам нашего време­ни. Речь идет о распространении парадигм, способных оказать позитивное воздействие на человечество и на мир в целом.

Г р о ф : Я усматриваю проблему в том, что базовые элементы и концептуальные строительные блоки старой парадигмы выглядят весьма логичными и очевидными, и для большинства людей они гораздо понятнее. Фун­даментальные принципы ньютоновской механики легко воспринимаются и кажутся согласующимися со здра­вым смыслом, поскольку они конгруэнтны нашему по­вседневному мировосприятию. Понимание же новой парадигмы, как следует ожидать, может потребовать разносторонней осведомленности в широком диапазоне дисциплин, включая высшую математику, квантовую физику и физику относительности. Кроме того, ее ос­новополагающие принципы противоречат интуиции, по крайней мере пока мы находимся в обычном состоянии сознания.

Примером может служить ваша собственная работа, Эрвин. Вас отличает экстраординарное владение науч­ными знаниями и способность творчески соотносить друг с другом данные из самых разных дисциплин. Но то,  что вы пытаетесь объяснить,  среднему читателю

крайне трудно понять без обязательной предварительной подготовки. Вопрос в том, как перевести эти концепции на обычный язык и представить их таким образом, чтобы они могли обогатить среднего человека.

Л а с л о : В отношении способности новой пара­дигмы к распространению я настроен несколько более оптимистично, чем вы, Стэн. Мне она не представляется более сложной, чем старая: в основе своей она очень проста. Мы уже упоминали здесь Альфреда Норта Уайт-хеда. Недавно один из его учеников и сам по себе тоже великий философ Стивен Пеппер написал книгу о “ми­ровых гипотезах”, где он показывает, что в общей слож­ности существует лишь с полдюжины основных миро­вых гипотез, то есть способов последовательно мыслить о себе и о мире. Та, которая зарождается в настоящее время, представляет собой гипотезу органичности, упо­добляющую мир живому организму. Организмами явля­ются не только отдельные люди, но и вся биосфера, и даже вся вселенная. Это весьма естественный способ мышления. Как только вы начинаете проникаться им, все становится на свое место. Я часто сталкивался с этим явлением: вы делаете некое открытие, которое на первый взгляд лишено всякого смысла, но как только вы меняете ракурс и смотрите на него под другим углом, оно вне­запно оказывается частью более широкого контекста — того, который Грегори Бейтсон называл “объединяющим паттерном”.

Органичная гипотеза выглядит новой, но в действи­тельности это очень старая идея. Она лишь возвращается к нам в новом обличье — более конкретном и убеди­тельном, подкрепленном современными науками. Одна­ко понять ее совсем не трудно. Просто наше образованиебыло основано не на этой идее, а на ньютоновском ме­ханистическом мировоззрении.

Г р о ф : И вы не видите проблемы в том, что нью­тоновская картина мира в большей степени согласует­ся с повседневным восприятием действительности и выглядит очевидным и логичным способом мироопи-сания?

Л а с л о : Оно кажется таковым лишь людям, вос­питанным в западном или вестернизированном мире.

Г р о ф : Я неоднократно сталкивался с тем, что в мистических состояниях люди обретают непосредствен­ный эмпирический доступ к альтернативному воспри­ятию и пониманию мира. Надличностные переживания способны пробуждать нас от того, что Вильям Блейк — не вполне справедливо по отношению к Ньютону — на­зывал “сном Ньютона”. Тем не менее, у меня нет ника­кой уверенности в том, что новую органичную модель вселенной на самом деле можно, используя одни лишь интеллектуальные средства, довести до понимания лю­дей, не имевших непосредственных переживаний, кото­рые указали бы им такое направление. В особенности, когда они так глубоко запрограммированы гипотезой противоположного характера.

Если новые способы мышления удастся соотнести с присущим западной культуре мифологическим видени­ем, ситуация, конечно, будет выглядеть иначе. Этим во­просом особенно сильно интересовался Джозеф Кэмпбелл. Изучая культуры прошлого, он пришел к выводу, что все они поддерживались и стимулировались мощны­ми мифологическими видениями. Он пытался найти от-

вет на вопрос, возможно ли прямо сейчас идентифици­ровать доминирующий мир нашей культуры или же это будет сделано лишь тогда, когда она уже отойдет в про­шлое. Что это за миф, в котором мы живем? — спраши­вал Кэмпбелл. Можем ли мы его распознать? Можно ли как-то вынести на поверхность, чтобы можно было соз­нательно черпать из него вдохновение?

Р а с с е л : Ориентированный на механистичность западный ум при восприятии органичной модели стал­кивается еще с одной проблемой, которая состоит в том, что она сопричастна, что она побуждает нас ощу­щать себя частью живой вселенной. Наши редукцио­нистские модели и так называемый здравый смысл ве­дут нас в противоположном направлении, отделяя от целого.

Г р о ф : Многие культуры успешно существовали в сопричастной вселенной, воспринимая себя частью всего остального, которая связана со всем остальным. При этом их ритуалы перехода, мистерии и духовные прак­тики обеспечивали доступ к надличностным пережива­ниям. В таких культурах переживания этого рода были несравнимо более доступными, чем в нашей.

Л а с л о : Источником проблемы являются наши фрагментарные институты и способы существования, не дающие доступа к интегрированным, холистическим, соучастным переживаниям. Подступающий к нам кризис станет преображающим тиглем для западного образа восприятия себя и мира. Он продемонстрирует взаимо­связанность и взаимозависимость всего и утвердит новое мировоззрение. Однако вопрос вопросов в том, как доне-сти до сознания широкой общественности это органич­ное мировосприятие без того, чтобы ей пришлось учить­ся ему трудным способом.

Р а с с е л : Большинство не желает посмотреть в упор на недостатки нынешней модели. Они не отпуска­ют взлелеянные убеждения и поведенческие паттерны, если их не вынуждает к этому ситуация, но тогда может быть слишком поздно.

Нечто подобное происходит и на индивидуальном уровне. Врач может сказать человеку, ведущему нездо­ровый образ жизни, что он должен меньше курить, изме­нить питание, больше заниматься физическими упраж­нениями и т.п. Но люди, если они не видят никаких внешних знаков неблагополучия, склонны игнорировать эти рекомендации. До тех пор, пока не происходит ка­кая-нибудь неприятность, они не видят никакой необхо­димости в изменениях. Потом может случиться сердеч­ный приступ, развиться рак или другое заболевание, и это заставит их прислушаться к тому, что им говорили в течение последних десяти лет. А пока жизнь наша ком­фортабельна, мы не желаем делать ничего из того, что кажется нам чересчур неудобным. Необходимость в пе­ременах доходит до нас лишь тогда, когда все уже очень плохо. Поэтому, судя по всему, нам остается лишь упо­вать на то, что кризис разразится как можно раньше и что он будет достаточно мощным, чтобы пробудить нас, но недостаточно — для того чтобы нас уничтожить.

Л а с л о : Это трудно осуществить в реальном мире.

Р а с с е л : Я не утверждаю, что мы должны осуще­ствить это. Я хотел лишь отметить, что обычно мы не

беремся за ум до тех пор, пока ситуация не станет слиш­ком скверной. Разумеется, не каждому необходимо забо­леть для того, чтобы начать меняться; есть и такие люди, которые прислушиваются к советам и меняются заблаго­временно. Именно такое отношение мы и должны поощ­рять на глобальном уровне.

Л а с л о : Я согласен с вами. Но это лишь подчер­кивает настоятельную потребность в новом взгляде на себя и на мир, то есть на новой карте реальности. Стэн, вы в своих книгах пишете о новой картографии созна­ния. Не следует ли из этого и новая картография космо­са? Если в сознании есть поразительные аспекты, и ес­ли сознание связано с космосом, то вполне можно предположить наличие необычных аспектов и в космо­се. Это должна быть картография, отличная от обще­принятой.

Г р о ф : Новая, существенная расширенная карта психики, о которой я говорил и писал, в то же время яв­ляется и новой картой реальности, поскольку две катего­рии переживаний, которыми она обогащает традицион­ную картографию, рассматриваются в ней не как патоло­гические нарушения, а как аутентичные аспекты сущест­вования как такового. Содержание переживаний, отно­сящихся к первой из этих категорий, описывает привыч­ный нам из повседневной жизни мир, но воспринимае­мый с радикально иной точки зрения. Вместо того чтобы переживать его разнообразные элементы как объекты, мы становимся ими. И, как это ни странно, становясь ими, мы получаем доступ к новой и совершенно незна­комой ранее информации о них. Это радикально иной способ приобретения знаний о вселенной — мы не реги-стрируем различные качества внешних объектов посред­ством своего сенсорного аппарата с дальнейшим анали­зом и синтезом полученной информации, но становимся самими этими объектами.

Переживания второй категории еще более удиви­тельны, В них фигурируют измерения реальности, су­ществование которых отрицается западной индустри­альной цивилизацией. Я говорю о мифологическом из­мерении существования, архетипических существах и областях, к которым древние и туземные культуры от­носились как к божественным. В момент переживания они столь же реальны или даже более реальны, чем наш повседневный опыт материального мира. И они тоже способны поставлять новую и точную, неизвестную прежде информацию.

Л а с л о :  Складывается впечатление, что посредством таких переживаний мы обретаем совершенно иную картографию реальности.

Г р о ф : Совершенно верно. Ведь, в сущности, мы говорим о коллективном бессознательном Юнга или, как минимум, об одном из его важных аспектов. Другой интересный его аспект — это область, содержащая запись полной истории человечества. Взгляды Юнга на архети­пические области не всегда отличаются ясностью. Пер­воначально он считал их чем-то изначально встроенным в “аппаратное обеспечение” мозга. Это в какой-то мере напоминает предрасположенность к инстинктивному поведению. В других случаях он ссылается на нее как на общее культурное наследие человечества. Еще позже Юнг стал рассматривать архетипы в качестве космиче­ских паттернов, превосходящих реальность консенсуса.

Данные, полученные при изучении неординарных состояний сознания, значительно подкрепляют третью точку зрения. Они дают основания предполагать, что область архетипов расположена между реальностью кон­сенсуса и недифференцированным сознанием космиче­ского творческого принципа. К примеру, архетип Вели­кой Матери-Богини подобен универсальному трафарету, находящему свое конкретное выражение в конкретных матерях.

В этой связи вспоминаются проходящие в наши дни философские дебаты между номиналистами и реалиста­ми вокруг платоновской концепции идей. Номиналисты считают их абстрактным прообразом широкого диапазо­на конкретных объектов, и лишь последние для них яв­ляются реальными. Между тем, реалисты убеждены, что где-то на самом деле есть область, в которой платонов­ские идеи ведут реальное самостоятельное существова­ние. Так или иначе, в измененных состояниях мир архе­типов переживается весьма убедительным образом. Мы можем посещать множество различных архетипических областей, населенных мифологическими существами, точно так же, как материальный мир населен людьми, животными и растениями. Архетипические существа пребывают, по-видимому, на гораздо более высоких энергетических уровнях и окружены отчетливой аурой нуминозности. Представляется очевидным, что они при­надлежат к более высокому порядку, однако влияют на еобытия на нашем уровне. Поэтому древние и туземные культуры считали их божествами. Такое отношение к архетипам очень легко понять.

Л а с л о : Стэн, могли бы вы привести примеры из более близких к нам времен?Г р о ф : Много лет назад вышел очень интересный фильм о Ясоне, аргонавтах и поисках золотого руна. Сюжет его разворачивался на двух различных уровнях. На материальном уровне с Ясоном и его путниками случались разнообразные приключения. На другом уровне — в мире олимпийских богов — происходили свои события: конфликты, напряжения, любовные ис­тории и т.п. Между уровнями существовала отчетливая взаимная связь. У каждого божества была своя сфера влияния на земле, свои любимцы и свои враги среди людей. События мира богов проецировались на матери­альный уровень, сталкивая человеческие персонажи с бурями, свирепыми животными и другими опасностями либо принося им различные подарки судьбы.

Сходная концепция лежит в основе представлений лучших представителей астрологии. Согласно их идеям, события, происходящие как в нашей психике, так и во внешнем мире, являются выражением архетипической динамики, которая, в свою очередь, соотносится с дви­жением и положением планет. Поскольку планеты на­блюдаемы, мы можем извлекать из этого наблюдения выводы о происходящем в мире архетипов, а также по­лучать косвенную информацию о том, чего можно ожи­дать в материальной сфере. Эти связи по природе своей синхронистичны и не имеют ничего общего со случай­ностью. Поэтому материалистическим ученым, жестко ограниченным мышлением в терминах причины и след­ствия, так трудно допустить возможность, что в астроло­гии может быть какая-то ценность.

Л а с л о : Идеям Юнга присущ элемент, сходный с такими представлениями. Как хорошо известно, Юнг сформулировал свою концепцию архетипа в сотрудни-

честве с Вольфгангом Паули. Юнгу не давал покоя тот факт, что в то время как его собственное исследование человеческой психики ведет к встрече с такими “не­приличными” объектами, как архетипы, исследование в области квантовой физики точно так же приводят к “неприличным” микрочастицам физической вселенной — к сущностям, которые, по всей видимости, полностью объяснить невозможно. Юнг пришел к заключению, что существование двух “неприличностей” вполне допус­кает возможность того, что в действительности речь идет не о двух различных явлениях, а об одном и том же. Согласно Юнгу, этим общим и единственным фак­тором, лежащим в основе всего и объединяющим мир физики и психологии, является units mundus, единый мир. Это значит, что области разума и материи — psyche и physis — являются дополняющими друг друга аспектами одной и той же трансцендентальной реаль­ности всеохватного units mundus. Архетипы представ­ляют собой фундаментальные динамические паттерны, разнообразные проявления которых характеризуют и ментальный, и психический процессы. В ментальной сфере они организуют образы и идеи; в физической — структуры и преобразования материи и энергии. Одна­ко фундаментальная реальность — это unus mundus, не являющийся сам по себе ни психическим, ни физиче­ским. Он лежит за пределами обеих этих сфер. В дан­ном контексте нетрудно вспомнить выдвинутую в более поздние времена идею имплицитного порядка, также подразумевающую трансцендентную область за преде­лами пространства и времени, где все сведено воедино. Их разделяет лишь наше взаимодействие с эксплицит­ным порядком, который “разворачивается” в простран­стве и времени.Г р о ф : Сходные представления фигурируют и в процессуальной философии Уайтхеда, согласно которой все прошлое вселенной присутствует в каждом новом мгновении, в каждом конкретном “сейчас”, как часть причинно-следственной действенности. Уайтхед находит место и для Бога, а также для иных так называемых веч­ных объектов. Читали ли вы недавно вышедшую книгу Рика Тарнаса “Страсть западного ума” (электронная версия выложена на сайте "Истина освободит вас" http://MARSEXX.narod.ru)?

Л а с л о : Я читал. Рик описывает там историю ев­ропейской мысли, обсуждая взаимоотношения между двумя уровнями реальности: общеизвестной, эмпириче­ской — и архетипической, платоновской, или высшей, реальности. Кстати, он показывает, что ход европейской истории систематически обнаруживает корреляцию с положением планет. Например, Уран всегда фигурирует в ситуациях, когда великие, прометеевские личности, вроде Ньютона, Декарта, Фрейда, Юнга или Дарвина, совершают прорывы.

Р а с с е л : Позволяет ли эта корреляция делать аст­рологические предсказания о времени свершения сле­дующего прорыва?

Г р о ф : Она делает возможными архетипические прогнозы о качествах действующих энергий, но не кон­кретные предсказания. В таком прогнозировании остает­ся место для определенной степени творчества и игры в пределах конкретной природы архетипов. Например, сейчас мы движемся в тройной связке с участием Урана, Нептуна и Юпитера. В астрологических терминах Уран, помимо прочего, соотносится с прорывами и революци­онными   преобразованиями   прометеевской   природы.

Нептун связан с растворением границ и с мистическим сознанием. Юпитер, в свою очередь, расширяет и увели­чивает все, что вступает с ним в контакт. Поэтрму мы можем прогнозировать, например, что такая комбинация астрологических архетипических энергий выразится в крупномасштабной духовной революции океанической природы с растворением и трансценденцией границ. Первыми симптомами этого архетипического влияния были падение Берлинской стены, объединение Герма­нии, освобождение Восточной Европы и распад совет­ской сверхдержавы.

Все это сильно отличается от революционного про­цесса шестидесятых годов. Он тоже происходил во вре­мя тройной связки — но с Плутоном вместо Нептуна. Плутон выражает дионисийскую энергию, связанную с сексом, смертью и возрождением, он приводит в дейст­вие динамические силы. Революционный импульс тех лет характеризовался иным качеством и привел к крова­вым столкновениям с полицией и властями.

Следует добавить, что Рик Тарнас написал также небольшую книжку “Прометей пробуждающий” о роли Урана в научных, артистических и общественных рево­люциях. Там приводится, в частности, пример прорыва в духе Урана, когда за один год Эйнштейн написал три брошюры, которые полностью перевернули физику. Тарнас сравнивает этот период с другим, уже под влиянием Сатурна, когда Эйнштейн вел теоретические споры с Нильсом Бором и отстаивал весьма консерва­тивное отношение к развитию квантовой физики. По­добный же урановский прорыв совершил Дарвин, ко­гда на его судне “Бигль”, достигшем Галапагосских островов, его посетило внезапное озарение об эволю­ции видов.Л а с л о : В мире природы существуют связи, перед пониманием которых разум бессилен. Видимо, в природе действуют какие-то тонкие силы и энергии, о которых у нас нет пока эмпирического знания, хотя может быть знание символическое.

Г р о ф : Астрологическое мировоззрение само по себе не относится к конкретным силам; оно рассматри­вает реальность в терминах синхронистичного порядка, а не причинных связей. Оно рассматривает космос как единую, высокоорганизованную и взаимосвязанную сис­тему, отражающую некий грандиозный проект, разрабо­танный высшим разумом.

Р а с с е л : В том, как астрология практикуется в наши дни, я не слишком разбираюсь, но мне интересны ее исторические корни, то, как древние видели этот мир. Мне выпала удача прожить многие годы в такой части Англии, куда не слишком доходит освещение от главных дорог и городов, и поэтому ночью там можно беспрепят­ственно наблюдать небо. В результате я стал хорошо по­нимать, как движутся планеты относительно положения звезд.

Могу сказать, что мое видение неба в основе своей совпадает с тем, которое было у людей тысячи лет назад, если не считать того факта, что их небеса были гораздо темнее, чем наши. Во время заката никакого искусствен­ного освещения у них не было вообще, да и воздух был намного чище, чем сейчас, поэтому звезды, очевидно, выглядели куда ярче. К тому же у людей было больше времени и причин для того, чтобы смотреть на них, ведь их внимание не отвлекали телевидение, кино, компьюте­ры и даже книги. Половину их времени занимало одно

лишь ночное небо — сверкающее и поглощающее все внимание.

Наблюдая движения планет, я заметил, что, похо­же, и в моей собственной жизни все значимые события как-то соотносились с небесными конфигурациями. Одно такое событие произошло недавно, когда Луна находилась на полпути между Юпитером на одной сто­роне и Марсом с Венерой в связке — на другой, в то время как на востоке поднимался Сатурн. Не знаю, есть ли причинная связь между паттернами в небесах и моей жизнью; мне кажется, что эта связь скорее син-хронистичная, непричинная, и тем не менее — осмыс­ленная.

Интересно, откуда взялась астрология? Вероятно, древние время от времени смотрели на небо и видели, как планеты выстраиваются там, создавая любопытные конфигурации. Наблюдали ли и они соотнесенность ме­жду небесными рисунками и событиями их собственной жизни? Если да, то вполне естественно, что они стали вычерчивать эти рисунки для того, чтобы предсказывать будущие конфигурации и связи.

Г р о ф : Мне трудно поверить в то, что астрология на самом деле развивалась путем постепенного накопле­ния данных в результате индивидуальных астрономиче­ских наблюдений и попыток соотнести их с историче­скими событиями и личными переживаниями. Мне это представляется маловероятным. Подозреваю, что откры­тие пришло сразу, во всей своей тотальности, как про­светляющее видение высшего порядка, связывающее движения планет с архетипами, а также внешними и внутренними событиями. В истории творчества есть много примеров таких откровений.Коль скоро мы уже говорим о небе и небесных те­лах — думали ли вы когда-нибудь о поразительном со­четании размеров Солнца и Луны и их расстояний до Земли, благодаря которому они кажутся нам примерно одинакового размера? Ведь именно это обстоятельство делает возможным такое зрелищное и незабываемое со­бытие, как полное солнечное затмение. Доводилось ли вам это видеть? На мое шестидесятилетие Кристина по­дарила мне круиз на Гавайские острова, даты которого были специально подобраны так, чтобы участники круи­за смогли наблюдать полное затмение. Это было потря­сающе!

Прежде я уже не раз видел частичные солнечные за­тмения, смотрел на Солнце через пленку или закопчен­ную стеклянную пластинку и видел, что часть Солнца отсутствует, словно его откусили. Признаться, это не производит особенного впечатления. Полное солнечное затмение отнюдь не является еще одним шагом в том же континууме. Это совершенно отдельное, уникальное яв­ление. Даже когда затмение достигает восьмидесяти процентов, у вас еще нет никакого представления о том, что вас ожидает. Но когда появляется так называемое “бриллиантовое кольцо” и затмение становится полным, вас словно швыряет в совершенно иную реальность. Я оказался неспособен отнестись к этому как к природ­ному явлению, это была чистейшая магия. Было семь часов утра. Мы находились на теплоходе вместе с не­сколькими сотнями людей. Многие в ожидании затмения пили “кровавую Мэри” и проводили время на палубе в самых разных формах пустых развлечений. Но когда на­чалось затмение, все были захвачены этим явлением.

Мы часто слышим, что древние и примитивные культуры так чувствительно реагировали на затмения

потому, что не знали природы происходящего. Но мы на этой палубе прекрасно понимали, что именно проис­ходит, как, когда и почему, профессиональный астро­ном прочитал нам лекцию, тщательно подготовив нас к предстоящему событию. И тем не менее оно оказалось для нас потрясающим и невероятным.

Л а с л о : Мне кажется поразительным, что обычно люди не способны откликаться на достаточно часто происходящие природные явления. Например, на баг­ровые закаты и потрясающий вид луны. Это фантасти­чески прекрасные явления, однако люди их не замеча­ют. Только подумайте: совершенно неожиданно наше Солнце словно проваливается за горизонт. Если смот­реть на это таким образом, а не думать о том, что это всего лишь солнце и оно делает одно и то же еже­дневно, нельзя не испытать изумления. Как могут лю­ди так всецело быть поглощены своими делами, когда природа являет им столь величественные виды! Разуме­ется, люди искусства замечают их, но большинство лю­дей — нет.

Г р о ф : В нашей психоделической работе мы час­то наблюдали явление, которое мы называем “послес­вечением”. Мы встречаемся с ним и после мощных сес­сий холотропного дыхания. Оно может длиться не­сколько часов, дней или даже недель. Все это время восприятие мира резко изменено — обстановка кажется более живописной, цвета богаче и ярче, музыка звучит более чарующе, и заниматься любовью приятнее, чем обычно. Прикосновения, запахи и вкусы — все дарит массу живых ощущений, жизнь становится богатой иинтересной. Блейк и впоследствии Олдос Хаксли гово­рили об этом явлении как об “очищении врат воспри­ятия”.

О потенциале искусства и ответственности артистов

Л а с л о : Мы заговорили сейчас о способности, характерной для людей искусства и других чувстви­тельных и творческих людей. В этой связи возникает интригующий вопрос: может ли артист — поэт, живо­писец или музыкант — внести вклад в раскрытие того вида сенситивности, который так необходим сейчас для ускорения эволюции в сознании людей? Если это дей­ствительно так, то отсюда, как мне кажется, следует, что создание произведения искусства сопряжено с об­щественной и человеческой ответственностью. Разуме­ется, эта дилемма обсуждается уже многие столетия. С одной стороны, есть принцип "l'art pour I'art" — ис­кусство ради самого себя, а с другой — соображение о том, что различные виды искусства способны делать для отдельного человека и даже ради человечества в целом.

Г р о ф : Последнее соображение безусловно пред­полагает ответственность артиста, однако не следует за­бывать, что для того чтобы оценить то, что может пред­ложить артист, и поддерживать искусство в целом, тре­буется весьма определенная аудитория. Артист — лишь одна часть уравнения; другой его частью являются чув-

ствительность а восприимчивость аудитории, и их необ­ходимо культивировать. Меня очень тревожит то, как низко в этой стране ценится гуманитарная деятельность и особенно искусство. Это то, что первым приносится в жертву всякий раз, когда возникает нехватка денег. Не­обходимо изменить приоритеты в нашей системе про­свещения в сторону большего развития и воспитания аудитории и взращивания индивидуальных творческих способностей.

Р а с с е л : В нашем обществе не учат ценить ис­кусство или слушать музыку. Вам просто предлагают искусство, и оно либо вам нравится, либо нет. Вы не учитесь на тщательно продуманных курсах художест­венной оценки, которые помогли бы вам понимать то, что делают артисты, и осознавать важность их работы. Люди искусства вкладывают в свои творения сердце и душу, что-то, что имеет для них глубочайшее значение, но мы не умеем ни понять, ни оценить то, чем они пы­таются с нами поделиться.

Л а с л о : Всегда есть отправитель, и есть получа­тель, даже если в конкретном опыте они могут быть в одном лице. Получатель, “воссоздающий” произведение искусства через собственное восприятие, в каком-то смысле тоже является артистом. Однако в современном мире существует тенденция отчуждать искусство и весь его мир от публики. Таким образом, искусство фактиче­ски хранится лишь для узкого круга избранных и посвя­щенных.

Г р о ф : Эрвин, в своей книге “Творческий космос” вы цитируете высказывание композитора Шенберга отом, что подлинное произведение искусства предназна­чено не для всех, а такое произведение, которое дейст­вительно создано для всех и каждого, не является ис­кусством.

Л а с л о : Действительно, Шенберг и многие другие артисты мыслили в терминах I'art pour I'art. Многие из них, хотя и не все, склонны к интровертности и не при­знают никаких обязательств, кроме как по отношению к своей деятельности. Они утверждают, что у искусства собственные законы и что оно несет ответственность лишь по отношению к самому себе. Тем не менее, искус­ство является и элементом человеческой культуры и, как таковое, способно служить компонентой культурной трансформации. Я считаю, что сообщество артистов должно вносить в нее свой вклад, так же как и сообщест­во ученых и просветителей.

Р а с с е л : Артисты уже вносят свой вклад.

Л а с л о : Но относятся ли они к нему достаточно серьезно?

Р а с с е л : Полагаю, большинство артистов отно­сятся к своей работе чрезвычайно серьезно. По какой еще причине столь многие из них избирают образ жизни, в котором так мало финансового вознаграждения?

Л а с л о : Я говорю о серьезном отношении не к тому, что они делают, а к их роли в решении гранди­озных задач, о которых мы здесь говорим, к их потен­циальной способности ускорить культурную эволю­цию.

Р а с с е л : Я уверен, что некоторые относятся к этому вполне серьезно, но я также уверен и в том, что многие отнюдь не рассматривают свою работу в контек­сте изменения сознания на глобальном уровне. В целом же, как я полагаю, артисты очень серьезно относятся к своим обязательствам по отношению к собственной ра­боте, и мне не кажется так уж важным, осуществляют ли они свою деятельность в контексте культурной транс­формации. Важно, что они делают именно то, к чему ис­пытывают сильное влечение. Таким образом, каждый по-своему способствует развитию сознания.

Л а с л о : В принципе, великое искусство, почти по

определению, постигает и доносит до других какие-то формы прозрения, и это необязательно должны быть рациональные открытия, как в науке. Обычно это про­зрения, для которых необходима художественная чув­ствительность. Благодаря ей артисты способны вытяги­вать свою “антенну” и воспринимать настроение и дух окружающего мира — его лейтмотив, а также значи­тельные отклонения от него. Но артисты не только эм­пирические исследователи, они и коммуникаторы. А это значит, что их ответственность выходит за рамки лишь их собственного внутреннего мира и распространяется и на более широкий мир, разделяемый другими. Их ау­диторией потенциально является любое созревшее че­ловеческое существо, поскольку- каждый человек спо­собен извлекать пользу из эстетического видения, по­средством которого люди искусства воспринимают свое время.

Г р о ф : Внимательный взгляд на историю челове­чества в целом и особенно на самые замечательные ееэпизоды убеждает в том, какую важную роль играют в ней визионерские состояния. Это верно не только в об­ласти искусства и религии, но также и в таких “жестких” науках, как химия, физика и даже математика. В своей замечательной книге “Высшее творчество” Уиллис Хар­ман приводит множество примеров, иллюстрирующих это утверждение. Подлинное искусство не является про­дуктом человеческой деятельности в обычном смысле этого выражения, оно происходит из более глубоких ду­ховных источников.

Р а с с е л : Утверждаете ли вы, что искусство про­исходит из трансцендентального уровня сознания?

Г р о ф : Да, по крайней мере лучшие его образцы. Именно поэтому артисты и способны создавать своим искусством мост, с помощью которого другие люди мо­гут достичь трансцендентальных областей. Этот меха­низм напоминает тот, который используется в коанах дзена или в тибетских мандалах. Для создания коана или мандалы учитель должен находиться в особом со­стоянии сознания. А будучи созданными, они, в свою очередь, предоставляют доступ к этому состоянию и другим.

Л а с л о : Мне кажется, артистам важно начать осознавать потенциал своего искусства.

Р а с с е л : Зачем? Разве без этого они займутся чем-то другим? Если артист выражает свою душу, меня­ется ли что-то оттого, осознает он воздействие своей деятельности на других или нет? Он в любом случае бу­дет стремиться к самовыражению.

Л а с л о : Я имею в виду не совсем эту сторону во­проса. Если артисты начнут осознавать, насколько в кри­тической ситуации находятся они сами и их современни­ки, и признавать способность искусства ускорить столь необходимую в наши дни эволюцию сознания, то из их гуманизма, чувства солидарности и ответственности вы­растет новый вид искусства, более сконцентрированный и ориентированный на направления, благотворные для индивидуального и коллективного благополучия и раз­вития.

Р а с с е л : Вот только будет ли это великое искус­ство?

Л а с л о : Это зависит от определения “великого”. Я не призываю к искусству, создаваемому по команде “сверху”, вроде социалистического реализма или пропа­гандистских плакатов. Я призываю к тому, чтобы сами артисты осознавали свою ответственность. Именно ее демонстрировали такие великие художники, как Бальзак, Дюренматт, Ионеско, Пикассо и другие. Многие артисты не идут дальше ответственности перед своим искусст­вом, но сегодня этого мало. Как мы только что сказали, искусство является элементом культуры, культура — элементом человеческого сообщества, а человеческое сообщество нуждается в новом сознании. Таким обра­зом, в том, что касается эволюции нынешнего сознания, общество нуждается в искусстве.

Р а с с е л : Это утверждение возвращает нас к од­ной из основных тем этого обсуждения. Изменения про­исходят в результате личного переживания — будь то определенные неординарные состояния сознания, лич-ный опыт или какие-либо другие факторы. Это верно для артиста в той же мере, как и для любого другого чело­века. Артисты, как и все остальные, вовлечены во внут­ренний процесс, ведущий к большей зрелости и мудро­сти. И по мере того, как они продвигаются вперед в своем собственном внутреннем путешествии, они делят свой прогресс с другими. Я думаю, мы должны поло­житься на них в том, что на своем пути они делают то, что кажется им самым правильным. Нашей задачей яв­ляется наша собственная внутренняя работа, которую мы стараемся сделать наилучшим образом. Как я уже говорил, легко указывать другим на то, что им следует делать лучше, чем они делают сейчас, но мы должны помнить, что в чужих глазах и мы сами являемся “дру­гими”.

Г р о ф : В этом отношении я хотел бы в качестве примера ситуаций, обеспечивающих благоприятный контекст как для обмена информацией, так и для пере­живаний, сослаться на семинары, которые проводит Ме­ждународная Трансперсональная Ассоциация. Они регу­лярно проводятся в разных частях света, сводя вместе представителей самых разнообразных дисциплин, при­держивающихся трансперсональной ориентации или по крайней мере питающих интерес к трансперсональной области. Среди участников семинаров есть психиатры, психологи, ученые, педагоги, священнослужители, ду­ховные учителя, экономисты и даже политики. Пяти­дневная программа семинара включает в себя лекции, дискуссии, ритуалы, эмпирические сессии, дансинг и различные культурные мероприятия. В них принимают участие многие деятели искусств; кроме того, что они получают доступ к широкому диапазону трансперсо-

нальных идеи, из которых могут черпать вдохновения, у них появляется уникальная возможность получить мощ­ные личные переживания. Никто никого не старается убедить в чем-то или наставить. Семинары осуществля­ются благодаря личной заинтересованности участников, а не рекламе.

Л а с л о : В искусстве общение тоже не должно ос­новываться на наставлениях. В конце концов, артист — это человек, переживающий свою жизнь и вносящий в это переживание особенно обостренную чувствитель­ность. Это естественно находит свое выражение в произ­ведениях искусства, порождаемых его эстетическим опытом.

Моя идея заключается в том, что если у артиста дей­ствительно есть такая чувствительность, то он несет от­ветственность за ее воплощение в жизнь. Речь идет не только о его личном спасении или индивидуальном эго — на чашу весов поставлено также благополучие других людей и развитие общества.

Г р о ф : Искусство не обязано делать однозначные и всеобъемлющие высказывания для того, чтобы апел­лировать к своему времени. Вспомните поразительный успех фильма “Звездные войны”, в котором отнюдь не рассматривались актуальные вопросы нашей эпохи. Это была научная фантастика с глубоко архетипическими мотивами: борьба добра со злом, сообщество людей с высокими идеалами, защищающее свою свободу от по­сягательств со стороны империи зла, духовные ценности против дегуманизированного технократического обще­ства, использование Силы... Все это происходит “когда-то, в некой отдельной галактике”, и тем не менее, какнетрудно видеть, все это актуально и для нашей нынеш­ней ситуации.

Л а с л о : Таких примеров немало. Например, серия фильмов о Планете Обезьян. Публика живо откликалась на них, потому что они рассказывают о том, как над человеческим семейством в целом нависает угроза. Со­вершенно неожиданно наш биологический вид из-за собственной недальновидности оказывается порабощен другим. Через этот сюжет создатели фильма смогли пе­редать ощущение принадлежности ко всему человече­ству. Есть и другие захватывающие образцы научной фантастики, но я не вижу их непосредственной умест­ности по отношению к конкретным проблемам нашей планеты. Существуют темы, куда более актуальные и отнюдь не менее интересные, чем межпланетные путе­шествия.

Р а с с е л : Конкретный сюжет таких фильмов, как “Звездные войны”, возможно, и не касается злободнев­ных вопросов современности, но лежащие в их основе идеи весьма злободневны. Не только идея “Да будет с тобой Сила”, но и многие другие: “гнев бесполезен”, “ты должен преодолеть свои страхи”. Эти идеи универ­сальны и актуальны для любых времен. Сходные серьез­ные сообщения, приложимые не только для персонажей в их вымышленной ситуации, но и для нас в нашем сего­дняшнем дне, можно найти и во многих других удачных научно-фантастических фильмах. Возможно, это одна из причин их ошеломляющего успеха: в них сказывается глубокое постижение человеческой души.

Значимо и то, почему вообще такие идеи просачи­ваются в кинематограф. Люди, пишущие сценарии и ста-

вящие фильмы, тоже являются человеческими сущест­вами, находящимися на своем личном пути самораскры­тия. Когда они обнаруживают какую-то жизненную муд­рость, они, естественно, стремятся сообщить ее осталь­ному миру и стараются сделать это в таком формате, ко­торый в наибольшей степени способен донести их идеи до самой широкой аудитории. Этот вид коммуникации весьма тонок — если вы будете слишком явно пропове­довать, люди не станут вас слушать. Сообщение должно быть оформлено правильным образом, и для этого тре­буется изрядное мастерство.

Однако, возвращаясь к вашему, Эрвин, вопросу о том, следует ли убеждать артистов, я думаю, что многие из них уже убеждены.

Л а с л о : Мой вопрос состоял в том, можно ли как-то убедить артистов настроить правильным образом свою сенситивность, вытянуть свои антенны и взять на себя сознательную ответственность по отношению к на­шему времени.

Р а с с е л : В постановке вопроса таится допущение, что они пока этого не делают.

Л а с л о : Я не думаю, что никто из них этого не де­лает. Разумеется, некоторые делают. Но я совершенно уверен, что люди искусства могли бы делать намного больше, чем сейчас, и что число тех, кто берет на себя ответственность, может быть намного шире, чем теперь.

Р а с с е л : Я все-таки слышу в этих словах предпо­ложение, что мы неким образом лучше их или знаем больше, чем они.Л а с л о : Такой вывод не является неизбежным. Как сказал Бернард Шоу, для того чтобы судить о каче­стве омлета, необязательно уметь снести яйцо. Мы в со­стоянии ценить художественную продукцию, не умея производить ее самостоятельно. Мы можем взглянуть на то, что предлагает нам искусство, и сказать: Боже мой, если бы такая творческая способность в большей степе­ни была направлена на переживаемые нами проблемы, как это могло бы помочь людям яснее понимать свои неприятности и свои задачи, а также справляться с ними. В этом отношении есть что улучшать.

Г р о ф : Мы говорим о том, что могли бы и долж­ны были бы делать различные группы — ученые, эко­номисты, политики, а также артисты, и о том, как мож­но ускорить их деятельность. Я верю, что многого можно достичь, просто способствуя обмену информа­цией и поощряя открытый диалог как внутри каждой из этих групп, так и между ними. Кроме того, настоятель­но необходимо системное мышление, сводящее мозаику разрозненных открытий и прозрений во всеобъемлющее целое.

Л а с л о : Возможно, существует не только науче­ние, но и самообучение. Разве артисты не могли бы со­вместно обсудить свою роль в искусстве и цивилизации, в упадке нынешней фазы западной культуры и зарожде­нии на ее месте чего-то нового? Это была бы величайшая задача, которую когда-либо решали люди искусства и не только они.

Г р о ф : Я действительно считаю, что очень многого можно было бы достичь с помощью той разновидно-

сти диалога, которую рекомендовал Дэвид Бом. В нем приняли бы участие разные категории артистов, иссле­дующих свою позицию по отношению к ситуации. Люди искусства стали бы более сознательными, стали бы луч­ше осознавать наши общие проблемы и в конечном счете определили бы собственный способ отношения к ним и выражения их в своем искусстве.

Р а с с е л : Думаю, что это ключевой момент. Как мы можем вдохновлять друг друга? Как можем служить друг для друга катализаторами?

Г р о ф : Согласно моему опыту, одним из таких мощных катализаторов является ответственная работа с неординарными состояниями сознания. В те годы, когда я проводил психоделическое исследование в Чехослова­кии, там не было жестких ограничений на профессио­нальное использование соответствующих препаратов. Многие артисты в Праге, услышав или прочитав про на­шу работу, вступали с нами в контакт и просили провес­ти с ними психоделические сессии. Мы соглашались, поскольку нам казался очень интересным вопрос о воз­действии изменяющих сознание веществ на художест­венное выражение.

После своей эмиграции в США я в течение двадцати лет не мог посетить родную страну, поскольку мое пре­бывание в Америке расценивалось чешскими властями как противозаконное. По прошествии этого времени я наконец посетил Прагу, и там у меня появилась возмож­ность побывать на выставках художников, которые неко­гда участвовали в психоделических сессиях по нашей программе. Картины располагались в хронологическом порядке, поэтому сразу можно было определить, когдаименно у них были эти переживания. С того момента в их искусстве происходил квантовый скачок.

Мы сами никак не пытались повлиять на их искусст­во; они были заинтригованы нашей работой и спонтанно выражали свой интерес к ней, а затем по-своему исполь­зовали приобретенный опыт.

Л а с л о : Похожий опыт был у нас в Будапештском Клубе. Одним из наших творческих членов была англий­ская леди Маргарет Смитуайт. У нее были белоснежные волосы и прекрасные голубые глаза. Много лет она ра­ботала с детьми, уча их медитировать. Сначала она пока­зывала им, как входить в медитативное состояние, затем давала задание нарисовать картину безмятежного мира, в котором дети и все остальные прекрасно ладят друг с другом, мира, в котором они хотели бы жить. Она рабо­тала с ними примерно неделю, снова и снова проводя медитации и занятия по рисованию. В конце этой недели она наблюдала огромную разницу, которую претерпева­ли рисунки детей. Мы пригласили ее провести такую неделю в одной из будапештских школ, а затем устроили выставку детских рисунков. Посетившие ее родители были потрясены.

Сегодня у нас несколько сот таких рисунков, вы­полненных детьми, которые живут в разных частях све­та и принадлежат к разным культурам. Маргарет зани­малась медитацией и рисованием с детьми австралий­ских аборигенов, американских индейцев, с детьми лю­дей, уцелевших в чернобыльской аварии, с детьми из самых разных мест — близких и далеких. Несмотря на то, что каждому ребенку и каждой культуре свойствен­но собственное видение, в картинах проявлялись общие архетипические элементы. А в эволюции картин явст-

венно прослеживалось огромное влияние опыта меди­тации.

Еще одним членом Будапештского Клуба является Нато Фраска, художник, преподающий изобразительное искусство  в  римской  Академии  Изящных  Искусств. В течение последних двадцати лет он дает своим студен­там одно и то же задание: сделайте несколько автомати­ческих набросков, находясь в легком медитативном со­стоянии; вообразите, что вы находитесь в материнской матке, просил он своих студентов, и позвольте своей ру­ке двигаться по бумаге по собственной воле. На сего­дняшний день у него набралось много тысяч таких на­бросков, которые он систематически анализирует. В ре­зультате Фраска разработал систему, позволяющую из­влекать смысл из этих переплетений линий и пятен. Они сообщают ему сведения о том, когда именно произошло травматическое событие в период созревания в материн­ской утробе. (Добавлю, что травматическими для плода событиями считаются те периоды, когда он может быть отторгнут материнским организмом). Как обнаружили и вы, Стэн, оказывается, источник страха сохраняется в подсознании индивида в течение всей его жизни. Со­гласно опыту Нато,  на набросках присутствие этого страха выражается в резких вертикальных линиях, слов­но падающих в пространство рисунка, что соответствует конкретным периодам созревания. Нато анализирует на­броски и затем опрашивает мать студента, чтобы выяс­нить, на самом ли деле она переживала что-то необычное и травматическое в указанный период своей беременно­сти.  Более девяноста процентов опрошенных матерей подтверждают его интерпретацию.Пересмотренные ценности и этика

Л а с л о : Теперь я предлагаю вернуться к вопросу о ценностях, поскольку в конечном счете он имеет огром­ное значение для нашей жизни и нашего будущего.

Г р о ф : Имеете ли вы в виду ценности, возникаю­щие у людей в результате неординарные переживаний, или ценности вообще?

Л а с л о : И то, и другое. Но давайте сначала рас­смотрим собственно природу ценностей. Существует традиция, по крайней мере в западных философских школах, считать ценности чисто субъективным явлени­ем. Но что из этого следует? Каков статус ценностей? В этом случае они становятся игрой непостижимых лич­ностных факторов, чисто субъективным капризом. Од­нако ценности — это нечто большее. Они объективно участвуют в жизни мира, управляют поведением людей, служат фактором их взаимодействия. Ценности пред­ставляют собой и личное, и общественное явление, они влияют на ход эволюции сообщества и на то, как люди относятся к своему окружению. Но если ценности явля­ются частью объективного мира, то их надо принимать всерьез, так же как мы принимаем всерьез здоровье, бо­лезнь или любое другое явление, от которого зависят наша жизнь и благополучие.

Г р о ф : Это безусловно так. Я верю, что существу­ет система наиболее сущностных ценностей трансперсо­нального характера, которые выходят за пределы ценно­стей конкретных культур. Это этическая система, спон-

танно зарождающаяся из глубоких мистических пережи­ваний. Она содержит ценности, в отношении которых могут прийти к согласию люди из самых разных куль­тур, если у них был опыт таких переживаний. Я неодно­кратно сталкивался с этим явлением в нашей работе. Один из родоначальников гуманистической психологии, Эйбрахам Маслоу, описывал его в связи с наблюдениями за людьми, имевшими опыт спонтанных мистических, или, согласно его терминологии, “пиковых пережива­ний”. Маслоу называет эти ценности “мета-ценностя­ми”, а импульсы, заставляющие действовать в согласии с ними, — “мета-мотивациями”.

Л а с л о : Говоря о надличностных ценностях, имее­те ли вы в виду ценности, отличные от универсальных или транскультурных ценностей?

Г р о ф : Хороший вопрос. Предположительно, не­которые ценности могут быть одновременно и надлич­ностными, и специфичными для определенных культур. Возможно, их лучше называть “универсальными” или “транскультурными”. В частности, это относится к по­читанию жизни как чего-то священного, к ощущению, что убийство является дурным действием, к состраданию к другим чувствующим существам и т.д.

Л а с л о : Что может служить-примером надлично­стной, или универсальной, ценности, которая присутст­вует в уме у большинство людей?

Р а с с е л : Думаю, Стэн только что привел такой пример: ощущение того, что убивать неправильно. Для нас эта ценность уже ассоциируется с более высокимсостоянием сознания. Ведь вы не ждете, что святой ста­нет оправдывать лишение людей жизни. Вы удивитесь даже если он будет выступать за убийство животных для нашего пропитания. Люди, чувствующие, что в убийстве нет ничего запретного, скорее всего рассуждают, исходя из непросветленного состояния, которым все еще правит эгоистический способ мышления: “мои потребности важнее всего”. Любое оправдание лишения другого су­щества жизни всегда зиждется на некой автоцентричнои системе ценностей. Когда люди учатся избавляться от своего эгоцентрического способа бытия, они естествен­ным образом начинают больше почитать жизнь. Для них отказ от убийства уже не требует никакого рационально­го обоснования — просто убийство ощущается как нечто неправильное.

Л а с л о : В философии мейнстрима наша мораль­ная ответственность распространяется лишь на людей. Мы ответственны за свое поведение по отношению к дру­гим человеческим существам на том основании, что люди, дескать, обладают неким “внутренним” измерением — они страдают, когда с ними плохо обращаются. Принци­пом “поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы дру­гие поступали с тобой” философы сообщают нам, что мы должны принимать на себя ответственность в отношении других людей. Но в действительности это ограничение области моральной ответственности лишь человеческими существами весьма произвольно: оно слишком узко. Есть веские основания полагать, что внутреннее измерение —г разновидность чувствования или субъективности — име­ется у всех форм жизни. Если мы в это верим, то область нашей моральной ответственности должна распростра­няться на все формы жизни в биосфере.

Р а с с е л : Давайте ненадолго вернемся на шаг на­зад и рассмотрим используемые нами термины. Для ме­ня есть различие между ценностями и моралью. Ценно­сти у каждого свои — это то, что мы “ценим”, что счи­таем важным для себя. Они могут очень значительно варьироваться от человека к человеку. Кроме того, как мы уже говорили, по мере того как меняется способ мышления личности, меняются и ее ценности. Что же касается морали, то это, как я полагаю, свод кодов, раз­деляемых обществом и определяющих поведение лич­ности. Это набор правил, которые связывают сообщест­во воедино и позволяют его членам сосуществовать друг с другом.

Многие из этих нравственных правил являются попытками сдерживать нашу автоцентричность, и все же они сами по себе не приходят из более высоких со­стояний сознания. В большинстве обществ существу­ют моральные предписания, запрещающие убийство, воровство и изнасилование, но это совсем необязатель­но происходит по причине того, что речь идет о глубо­ких ценностях. Обычно причина в том, что общество заинтересовано, чтобы его члены придерживались та­ких принципов. Нравственные правила нужны, чтобы люди могли сосуществовать, несмотря на свой эгоцен­тризм.

По мере повышения человеческой осознанности по­требность в этих нравственных правилах уменьшается, и обществу в меньшей степени приходится навязывать свой набор ценностей. Чем больше у людей опыта пере­живаний, о которых говорит Стэн, тем меньше они обу­словлены старым эгоцентрическим состоянием сознания. Они вступают в более тесный контакт со своими собст­венными глубочайшими ценностями  и проживают ихспонтанно. Их ценности происходят из их внутреннего мира, а не из социального кода.

Л а с л о : Тем не менее, потребность в ощущении нравственного сохраняется. Нам все еще необходима способность отличать моральные действия от амо­ральных.

Р а с с е л : Я не уверен, что такое различение может стать универсальным. Моральные предписания очень относительны и сильно варьируются в зависимости от конкретного общества. То, что аморально для одной группы людей, может оказаться вполне моральным для другой. Люди, пребывающие в контакте с собой и свои­ми глубочайшими ценностями, естественно, будут дей­ствовать так, чтобы причинять другим как можно мень­ше вреда. Но не исключено, что в терминах того или иного конкретного набора кодов их действия все равно будут классифицированы как аморальные.

Л а с л о : Иными словами, вы утверждаете, что мо­раль зависит от ожиданий, принятых в данной конкрет­ной культуре.

Р а с с е л : Совершенно верно.

Г р о ф : До тех пор, пока мы остаемся в сфере кон­кретных культур, мы находим этические ценности весь­ма идиосинкразическими, непоследовательными и ка­призными. То, что шокирует одну человеческую группу, вполне приемлемо и нормально для другой. То, что одно общество считает обязательным и неоспоримым импера­тивом, вообще не находится в фокусе внимания другого

общества. Это верно и в отношении различных субкуль­тур — социальных, религиозных и политических — в одной и той же культуре.

Рассмотрим в качестве примера отношение к сексу­альности. Если нам удается освободиться от оков своих собственных культурных предубеждений и взглянуть на вопрос с транскультурной, универсальной точки зрения, мы сразу убеждаемся в том, насколько относительны и произвольны любые ценностные суждения на эту тему. В Новой Каледонии в одном племени было принято уби­вать новорожденных близнецов, если один из них был мальчиком, а другой — девочкой, поскольку они, разделляя пространство одной и той же матки, нарушили табу на инцест. Зато в аристократических кругах древних об­ществ Египта и Перу брак между братом и сестрой был священной обязанностью. В некоторых культурах суп­ружеская неверность карается смертью, но эскимосский обычай гостеприимства предписывает хозяину предла­гать гостю-мужчине свою жену. В некоторых культурах обнаженное тело считается совершенно естественным для представителей обоих полов, в других женщины обязаны покрывать все свое тело, включая некоторые части лица. Для одних культур полигамия, как и полиан­дрия, считается совершенно естественным и понятным явлением. В то время как в одних культурах гомосексуа­лизм воспринимается как богохульство, преступление, наказуемое смертной казнью, форма морального увечья или болезнь, в других он считается вполне нормальным и приемлемым, а порой — даже превосходящим гетеро-сексуальность.

Однако есть и постконвенциональная мораль, пре­одолевающая границы предписаний и ограничений, ко­торые накладывает на нас наша культура. Это нечто со-всем иное, то, что личность переживает очень глубоко, почти на клеточном уровне, нечто, основанное на неот­разимом личном опыте надличностной природы.

Л а с л о : Стэн, мне кажется, что необычайные пе­реживания ваших пациентов, в которых они отождеств­ляются даже с неживыми объектами, со всей планетой или со всем космосом, соотносятся с иной, неординар­ной ценностной системой.

До сих пор ценностные системы отличались высоким уровнем эгоистичности. Мы привыкли к высказыванию: “Я не хочу, чтобы меня обижали, поэтому я сам не обижаю других”. В значительной степени на этом же основана и христианская мораль, и вообще любая западная мораль. В отличие от нее, буддистская система ценностей преодоле­вает ограничения эгоцентричной ориентации, поскольку ее заботой является все сущее. Люди, о которых вы рассказы­ваете, тоже выходят в своих переживаниях за рамки эгои­стичных интересов и начинают ценить мир в целом таким, какой он есть. Вероятно, это происходит потому, что те, у кого есть опыт таких переживаний, ощущают мир как про­должение самих себя: они — часть мира, и мир — часть их. Поэтому они движутся к внесоциальным и даже внечело-веческим ценностям, лежащим далеко за пределами тех ценностей, которые обычно ассоциируются с моралью.

Г р о ф : Да, вы абсолютно правы! Это становится очевидным в результате систематической духовной практики с личными переживаниями, когда часто на­блюдаются этическое развитие и эволюция человека. В этом процессе можно выделить несколько стадий. Сначала человек отказывается от определенных действий в силу примитивного страха быть схваченным и наказан-

ным. На следующем уровне его поведение уже диктуется глубоко усвоенной системой заповедей или предписа­ний. Это то, что Фрейд называет супер-эго. Следующая стадия связана с осознанием закона кармы. Человек на­чинает понимать, что конкретные поступки влекут за собой конкретные последствия. Высшая форма нравст­венности проявляется в эмпирическом признании един­ства, объемлющего все мироздание, ощущении идентич­ности с другими чувствующими существами и осознании собственной божественности. В такой психодуховной эволюции изменение нашей морали отражает изменение в нашем понимании себя, мира и собственного места и роли в этом мире.

Л а с л о : Расширяются ли ценностные горизонты людей во время таких переживаний? Что говорит об этом ваш опыт, Стэн? Растут ли при этом люди? Эволю­ционируют ли они?

Г р о ф : Да. В некоторых формах эмпатии все еще присутствует элемент отдельности, различение между мной, как наблюдателем, и другим, тем, кто страдает. Есть разница между этой обычной жалостью и искрен­ним состраданием, которое порождается чувством един­ства и тождественности с другими.

Л а с л о : Последнее, вероятно, глубже, нежели ра­циональное понимание. Видимо, это интуитивное пере­живание своей сопричастности.

Р а с с е л : Я согласен с этим. Рассмотрим, к приме­ру, отказ от причинения страдания другим. Эту идею можно обнаружить в большинстве духовных традиций.По мере эволюции своего сознания люди начинают спонтанно тяготеть к ней. Вы знаете, что сами не хотите страдать, и теперь вы уже не желаете причинять страда­ние другим.

Это один из аспектов сострадания — сопереживать другому так же, как переживаем из-за самих себя, забо­титься о другом, как если бы это был я сам. Эта способ­ность возникает спонтанно, когда мы освобождаем свой ум от различных убеждений и концепций, отделяющих нас от других, и начинаем испытывать более глубокое сопереживание с ними.

Г р о ф : В необычных состояниях мы можем осоз­нанно переживать отождествление со всем, что является частью мироздания, — с людьми, с животными, с расте­ниями, с архетипическими существами. Возможно, для всего, что мы способны воспринимать как внешний объ­ект, существует соответствующее субъективное пережи­вание. Вы можете почувствовать, например, что стали секвойей. Вы ощущаете свое тело как дерево вместе с его корнями, с процессами движения микроэлементов и воды в корневой системе, даже с переживанием фото­синтеза в хвое. Это не просто гипотетический пример, я рассказываю о том, что произошло с одним из тех, с кем я работал. Да и у меня самого бывало такое. Это что-то невероятное!

Л а с л о : Как по-вашему, до какой разделительной черты доходит подлинная способность переживать стра­дание, радость и другие эмоции? Ограничена ли возмож­ность испытывать чувства и эмоции только человеком, или же на это способны и другие существа — животные, растения, может быть, вся биосфера?...

Рассел: Я не знаю насчет растений; вроде бы у них нет нервной системы, как у животных. И мне неиз­вестно, зависит ли способность к страданию от наличия нервной системы, означает ли ее отсутствие, что они не могут испытывать боль? Не знаю. Но я без колебаний опустил бы эту черту ниже уровня позвоночных. У меня нет сомнений в том, что касается насекомых. Мне бы не пришло в голову оторвать пауку конечности, потому что, как мне кажется, ему это причинит боль.

Л а с л о : Любопытно, не служит ли связь между листьями и ветками дерева с его стволом для фиксации каких-то ощущений, вроде боли. Возникает ли в расте­нии некое качественное ощущение, когда отрывают его листья или ветви?

Рассел: Я на самом деле этого не знаю, ведь опираться я могу лишь на собственный опыт. Отрывание ног у паука я ощущаю как нечто неправильное, но со­рвать лист с дерева могу без особых терзаний. Вероятно, я провожу некую умозрительную границу между пауком и деревом.

Л а с л о : Пожалуй, у меня это не так. Я склонен полагать, что даже атом кислорода, когда его бомбарди­руют лучами, “чувствует” нечто качественное, подобное самым элементарным формам боли.-

Г р о ф : Возможно, существует бесконечное разно­образие проявлений дискомфорта, связанных с процес­сами, которые протекают на всех уровнях бытия. Мы говорили здесь об Уайтхеде. Я считаю, что его открытия не покрывают сколь-либо полного диапазона надлично-стных переживаний. В частности, потому что он считает сознание самой последней стадией в процессе биологи­ческого сращения.

Р а с с е л : Пожалуй. Но, с другой стороны, разве Уйтхед не считал, что некая внутренняя жизнь — не обя­зательно сознание в той форме, в которой оно нам зна­комо, а некий внутренний мир — простирается по. всему эволюционному древу, достигая самых базовых элемен­тов материи?

Л а с л о : В его воззрении есть место для так назы­ваемых “сообществ истинной сущности”, имеющих соб­ственное внутреннее измерение, и в их число входят да­же молекулы.

Г р о ф : Он писал также, что каждая истинная сущность содержит в себе всю историю вселенной вплоть до настоящего момента. На обычном уровне восприятия мы, как правило, не осознаем всего, что со­ставляет настоящий момент, все то, что втекает в его. Мы вполне могли бы воспользоваться его моделью, до­пустив, однако, что в измененных состояниях некото­рые конкретные аспекты этой истории могут неожи­данно всплыть наверх, становясь полностью осознавае­мыми. Они могут проявляться как образы людей, жи­вотных, растений, неорганических объектов и даже ар­хетипов, или, следуя терминологии Уайтхеда, “вечных объектов”.

Л а с л о : В столь обширном диапазоне идентифи­кации ценностная система человека способна стать ме­нее эгоцентричной, менее ограниченной. Переживания

отождествления в подобных измененных состояниях сознания могли бы стать мощным социализирующим фактором в нашем мире.

Г р о ф : Да, так оно и есть.ВТОРОЙ ДЕНЬ ВЕЧЕР

Предельные вопросы: Заключительные размышления

Карма

Л а с л о : Мы затронули целый ряд фундаменталь­ных, возможно даже — предельных вопросов. Не стоит ли обратиться к некоторым из них снова? Что мы можем из них извлечь? Возьмем, к примеру, поразительные способности, возникающие в людях, когда они входят в измененные состояния сознания.

Г р о ф : Когда люди занимаются самоисследовани­ем, используя необычные состояния сознания, нет необ­ходимости преподавать им экологию или этику. В ре­зультате надличностных переживаний их система ценно­стей автоматически претерпевает изменение, и в них развивается глубокая экологическая осознанность, тер-

пимость и сострадание. Сходное воздействие оказывает опыт психодуховной смерти и возрождения: ваше пере­живание идентичности начинает распространяться и на других существ. Опыт смерти эго ведет к значительному расширению самоидентификации.

У этого процесса бывают весьма важные практиче­ские последствия. Мы проводили программу психоде­лической терапии для онкологических больных на не­обратимой стадии заболевания, находящихся на пороге неминуемой смерти. Переживания такого типа помо­гали им преодолевать страх смерти и глубочайшим образом меняли все их внутренние установки, качест­во оставшихся дней жизни и само переживание уми­рания.

Р а с с е л : Ранее я говорил о своей недавно умер­шей близкой подруге. В последние дни с ней произошло нечто весьма примечательное: она приняла идею собст­венной смерти. До этого она целый год боролась с ней. Все время повторяла: я не готова уходить, мне еще рано, я не хочу, я не готова. Но за неделю перед смертью она вдруг заговорила по-другому. Как ты думаешь, — спра­шивала она, — мне уже пора уйти? Или надо еще немно­го повременить? Она вдруг совершенно расслабилась, похоже было, что все страхи внезапно покинули ее. Это было удивительно.

Я иногда думаю о том, что рано или поздно мы все должны пройти через это. Я имею в виду не собственно умирание, а это отпускание страха смерти. В идеале оно должно стать частью нашего образования. Желательно, чтобы нам помогли выйти за границы этого страха, и тогда мы сможем прожить остаток своей взрослой жизни без этой висящей на нашей шее гигантской, хоть и неви-димой, тяжести. Если бы такое воплотилось в жизнь, мир бы очень изменился.

Г р о ф : Как я понимаю, древние мистерии смерти и возрождения и ритуалы перехода в туземных культурах как раз и помогали людям пережить умирание задолго до биологической смерти. Немецкий монах-августинец 17 века Абрахам из Санта-Клары сформулировал эту идею в очень лаконичной форме: тот, кто умрет до того, как умрет, не умрет, когда умрет. Когда у вас есть такой опыт, вы уже воспринимаете смерть не как конец того, кем вы являетесь, а как фантастическое путешествие, переход в иную форму и на иной уровень существова­ния. Независимо от того, соответствует ли такое воспри­ятие глубокой вселенской истине или представляет со­бой утешительное заблуждение, как считают некоторые материалистически настроенные критики трансперсо­нальной психологии, оно, безусловно, способно преоб­разить человеческую жизнь.

Л а с л о : Некоторым прозрениям о смерти и воз­рождении уже тысячи лет, но они все еще не имеют се­бе равных по глубине. В “Тибетской книге мертвых” прекрасно то, что она дает наставления духу или душе человека после его смерти. С другой стороны, нам очень трудно принять идею о том, что возрождение является не освобождением, а узами. Дух умершего до самого последнего мгновения борется ради того, что­бы освободиться в нирване, а не родиться заново. На последней стадии этой борьбы предпринимается попытка запереть вход в лоно матери, которая, если попытка не увенчается успехом, его родит. Согласно нашей системе ценностей, было бы хорошо вновь ро-

диться в условиях здоровья и материального благопо­лучия.

Г р о ф : На этот счет есть различные мнения в раз­ных духовных системах, в том числе и в разных направ­лениях в самом буддизме. Конечно, ранние буддисты Хинаяны не видели особой ценности в воплощенном существовании. Материальная сфера была для них тря­синой смерти и повторного рождения, юдолью страда­ний. Они предлагали в качестве решения изжить “жажду плоти и крови”, вырваться из воплощенного бытия и достичь нирваны. Санскритское слово “нирвана” проис­ходит от того же корня, что “ветер” (vatah), и буквально означает “исчезновение”. Однако более поздний буд­дизм Махаяны учит, что нирваны можно достичь в миру, устранив из нашей жизни три “яда”: невежество, вожде­ление и агрессивность.

Некоторые духовные системы считают целью дос­тижение единства с Богом, с недифференцированным божественным. Я писал об этом в своей последней книге “Космическая игра”, посвященной философским и ме­тафизическим прозрениям, сделанным в необычных со­стояниях. В таком определении цели есть своя серьезная трудность. Люди, действительно переживающие союз с божественным, понимают, что это не только цель и ко­нечный пункт духовного путешествия, но и источник творения. Если бы это состояние было абсолютно само­достаточным и совершенно полным в своей изначальной недифференцированной форме, то мир никогда бы не был сотворен. Творение феноменальных миров раздель­ности является, таким образом, неизбежным аспектом Бога, а, значит, в мире, в котором мы обитаем, есть не­что очень ценное.Едва ли существует удовлетворительное, оконча­тельное решение этой дилеммы. Недифференцирован­ное божественное нуждается в акте творения, а раско­лотые единицы сознания в этом мире страстно стре­мятся вернуться к первоначальному единству. Поэтому возникает следующий вопрос: можно ли как-то разумно приспособиться к этому динамическому напряжению в космической системе, и если да, то как? Очевидно, ре­шение не состоит в том, чтобы отвергнуть телесное су­ществование как низшее и лишенное ценности и попы­таться вырваться из него. Любое удовлетворительное решение должно будет вобрать в себя и земное, и трансцендентальное измерение, и мир форм, и область бесформенного.

Материальная вселенная в том виде, в каком мы ее знаем, предлагает бесчисленные возможности для не­обычных приключений в сфере сознания. Лишь в физи­ческой форме и на материальном плане мы можем влюб­ляться, наслаждаться экстазом секса, растить детей, слушать музыку Бетховена или восхищаться картинами Рембрандта. Только на земле мы можем слушать пение соловья или вкушать вуаябез и другие деликатесы. Но когда мы полностью отождествляемся с телом-эго и свя­то верим в то, что материальный мир является единст­венной реальностью, мы не можем в полной мере насла­ждаться своим участием в творении. Мы одержимы ощущением своей личной незначительности, непостоян­ства всего и неизбежности смерти.

Для того чтобы разрешить дилемму, необходимо об­ратиться внутрь себя. Когда мы в достаточной мере рас­полагаем эмпирическим знанием надличностных аспек­тов существования, включая нашу собственную подлин­ную идентичность и наш космический статус, повсе-

дневная жизнь становится более легкой и вознаграж­дающей. По мере продолжения своего внутреннего по­иска, мы рано или поздно открываем за пределами всех форм сущностную пустоту. Как утверждают буддистские учения, знание виртуальной природы феноменального мира и его пустотности способно помочь нам достичь свободы от страданий. Это предполагает также призна­ние того факта, что вера в реальность отдельной лично­сти, включая нашу собственную, в конечном счете явля­ется заблуждением.

Л а с л о : Идея кармы полна смысла и привлека­тельности. Это идея продолжающегося не только всю жизнь, но и после смерти, процесса роста и развития. Вы можете улучшать состояние каждой своей жизни до тех пор, пока не достигнете более высокого измерения. Это очень осмысленный взгляд на жизнь — и на смерть.

Г р о ф : Много лет назад меня пригласили в Ва­шингтон для участия в конференции, организованной по инициативе сенатора Клейборна Пелла. Ее темой была возможность продолжения сознательного существования после смерти.

Там собрались представители академического мира с впечатляющим списком заслуг, а также ряд выдаю­щихся духовных учителей. Мы взялись за предложен­ную тему со всей серьезностью и научной строгостью. Руперт Шелдрейк выступил с докладом о возможности сохранения памяти после смерти; Чарльз Тарт предста­вил соответствующие данные парапсихологических ис­следований, а я вынес на обсуждение результаты на­блюдений р области исследования сознания, которыеподдерживали предположение о жизни после смерти. Взглядами своих религий на эту тему поделились ти­бетский лама Согьял Ринпоче и архиепископ Джон Спондж.

По общему впечатлению, которое сложилось в ходе этих выступлений, по обсуждаемому вопросу накопи­лось достаточно много материала, заслуживающего серьезного отношения и систематического исследования. Захватывающе интересны, к примеру, рассказы из жизни Тибета об использовании специальных тестов для про­верки предположения о том, что тот или иной ребенок является перерождением конкретного ламы. Это же можно сказать и о допускающих фактологическую про­верку рассказах о внетелесных переживаниях в около­смертных ситуациях.

Л а с л о : У меня был интересный обмен идеями с Ианом Стивенсоном об интерпретации феноменов ре­инкарнации. Я не считаю, что феномены так называе­мых воспоминаний о предыдущих жизнях следует ин­терпретировать исключительно как доказательство перевоплощения души. Их можно толковать и как про­явление паранормального доступа к надличностной информации, которая, возможно, приходит к нам из ра­зумов и переживаний других людей и лишь пережива­ется как наши собственные, весьма необычные воспо­минания.

Г р о ф : В любом случае вопросы реинкарнации и продолжения сознательного существования после смер­ти представляют не только теоретический интерес. Они имеют весьма серьезное практическое значение. То, как мы отвечаем для себя на эти вопросы, очень глубоко

воздействует на наше поведение. На переживаемом нами глобальном кризисе это может сказаться самым значи­мым образом. Из представлений о том, что живем мы только один раз, следует, что если мы способны избе­жать мирского правосудия и возмездия за свои прегре­шения и ошибки, то никакой иной ответственности за них мы брать на себя не должны.

Л а с л о : Люди борются за обладание всеми воз­можными привилегиями и удовольствиями в своей, как им кажется, одной-единственной жизни. Как говорит популярная реклама: “Живешь лишь раз”. Такая уста­новка усиливает потребительское отношение и гедонизм. Вы хотите получить лучшее, что только можно получить в этой жизни, поскольку это единственное, что она мо­жет дать.

Г р о ф : Наши убеждения в отношении реинкарна­ции оказывают на нас серьезное воздействие в нравст­венной сфере. Как сказал Платон: вера в то, что после смерти ничего нет, является “благом для порочных”.

Р а с с е л : С другой стороны, общества, которые верят в ту или иную форму жизни после смерти, могут использовать эту веру для контроля и манипуляций. Дескать, если вы не придерживаетесь в своем нынешнем поведении нашего конкретного набора представлений о праведности, вы будете наказаны в будущем.

Г р о ф : Но концепция кармы не предполагает возмездия или наказания. Это вселенский закон, со­гласно которому наши действия автоматически влекут за собой последствия. Мы можем познакомиться с ним,понять его и использовать это знание как ведущий принцип своего поведения. Это похоже на наше знание о том, что если подойти к огню слишком близко, он обожжет, ибо такова его природа, или что вещи пада­ют, если не имеют опоры. Когда мы действуем в неве­дении этого закона, относясь к другим так, как будто они в фундаментальном смысле отличны от нас, мы всё глубже погружаемся в мир материи, иллюзии и страдания. В чем большей степени мы видим в них са­мих себя, тем дальше мы движемся к миру единства и духа.

Р а с с е л : Идея кармы в том виде, в каком она зна­кома нам сегодня, возможно, отличается от ее первона­чального смысла. По всей видимости, сама идея сначала возникла из какого-то очень простого прозрения, как и многие другие духовные открытия, а затем модифициро­валась и приукрашивалась по мере того, как ее передава­ли из поколения в поколение. Слово карма на санскрите буквально означает “действие”, и, скорее всего, оно оз­начало простое, но имеющее глубокий смысл, понима­ние того, что все мы обусловлены действием и его по­следствием. Мы действуем не в пустом пространстве; наши поступки неизбежно порождают в нашей среде волнение, которое воздействует затем и на нас самих, и на все остальное. В христианстве об этом говорят: “что посеешь, то и пожнешь”. Для этого необязательно долж­на существовать некая вселенская система подсчета наших действий и воздаяния за них. Скорее, это общий принцип, действия которого мы не можем избежать.

Л а с л о : Первоначальное воззрение предусматри­вало и цикл перевоплощений. Что бы вы ни делали в

этой жизни, она является лишь частью вашего существо­вания, поскольку существование и было до нее, и будет после нее.

Г р о ф : В своей работе с необычными состояниями сознания я часто наблюдал характерный сдвиг в отноше­нии людей нашей культуры к теме реинкарнации. Сред­ний западный человек приходит на наши семинары, раз­деляя веру в одну-единственную жизнь. Идею перево­площения он или она считает абсурдом. То, что продол­жительность нашего существования ограничена перио­дом от зачатия до биологической смерти, представляется слишком очевидным. Я и есть мое тело, а сознание — продукт моего мозга. Гибель тела является абсолютным и бесспорным концом того, кем я являюсь, включая и мое сознание.

Однако переживания, связанные с памятью о про­шлых жизнях, носят столь убедительный и всеохватный характер, что у людей обычно самым драматичным об­разом меняются убеждения. Мы вспоминаем нечто, что происходило в другом веке, в другой стране, и пережи­вается это как бесспорно подлинное воспоминание {deja vue, deja vecu — прежде виденное, прежде пере­житое). В ходе этого процесса мы часто осознаём неко­торые свои эмоциональные и психосоматические про­блемы как наследие прошлого опыта. Более того, когда ситуация, породившая проблему, проживается полно­стью, мы можем даже освободиться от нее. Подобные переживания могут обеспечить доступ к радикально новой информации об иных исторических периодах и цивилизациях.

В свете всего этого становится ясно, что у человека с надличностным опытом имеются веские основаниядля того, чтобы относиться к идее реинкарнации весьма серьезно и даже быть озабоченным чем-то еще более важным, чем события этой жизни. Как известно, трав­матические переживания младенчества и детства спо­собны оказывать пагубное и искажающее влияние на последующие годы жизни; поиск таких событий со­ставляет важную часть большинства видов конвенцио­нальной психотерапии. Но вот — травматическое собы­тие найдено, и неожиданно выясняется, что оно пагуб­ным образом повлияло не на одну жизнь, а на целую серию последовательных воплощений. Осознав это, люди могут превратиться в своего рода “охотников на карму”.

Что же произошло? Люди, которые прежде воспри­нимали себя сущностями, ограниченными во времени и пространстве, сочетаниями эго-тело, живущими всего один раз, внезапно преодолели в своем переживании границы линейного времени. Теперь они убеждены, что уже жили в прошлом и, судя по всему, будут снова во­площаться в будущем. Но для того чтобы прийти к тако­му убеждению, они должны быть уверены в том, что они существуют в пространстве отдельно от других людей. Потому что без действующих лиц не может быть ника­кой кармы.

По мере продолжения их поиска у них могут воз­никнуть другие виды переживаний, которые, в свою очередь, убедят их в том, что их ощущение своей от­дельной сущности — иллюзорно, что они являются ча­стью единого поля космического сознания, включаю­щего все и всех. С этого момента они перестают верить в карму, поскольку начинают рассматривать и кармиче­ские сюжеты как продукт майи, вселенской иллюзии. Однако это новое неверие в карму радикально отлича-

ется от их первоначального скептицизма, так как теперь они знают, что человек бывает в разных состояниях сознаниях и что в некоторых из них идея перевоплоще­ния воспринимается как абсурд, а другие убеждают его во всеобъемлющей значимости кармы. На вопрос о карме нет единого и недвусмысленного ответа. Все за­висит от эволюционной стадии сознания, на которой вы находитесь.

Л а с л о : Выходит, что на самой высокой стадии, доступ к которой осуществляется в зависимости от уровня, достигнутого в течение жизни, могут существо­вать разные кармы. В определенном смысле, мы влияем на выбор собственной будущей жизни.

Г р о ф : В тибетской Ваджраяне есть истории о продвинутых ламах, которые способны полностью со­хранять сознание при переходе через три бардо — про­межуточных состояния, которые личность переживает между смертью и следующим воплощением. О некото­рых сообщается, что они могут предсказать и даже ре­шить по своей воле, когда, где и в каком теле они вопло­тятся в следующей жизни.

В связи с перевоплощениями есть один момент, который я пока не акцентировал в достаточной степени, а сейчас хотел бы это сделать. Самой существенной харак­теристикой переживания опыта прошлой жизни является полное ощущение достоверности этого воспоминания: я понимаю, что это со мной происходит не впервые, я помню, что когда-то на самом деле был этой личностью. Бывают и другие переживания, где вы оказываетесь в других эпохах и других местах, но они лишены элемента такого личного воспоминания. К примеру, я могу ото-ждествиться со священником-инком, с римским солда­том или пьяной мексиканкой, но не испытать чувства своей личной причастности к переживанию. Это лишь своего рода окно в юнгианское коллективное бессозна­тельное.

Современная физика продемонстрировала, что в ми­ре нет отдельных объектов, что вселенная представляет собой единую паутину субатомных процессов. И все же, в нашей повседневной жизни нам свойственное особое, собственническое отношение к своему индивидуальному существованию, к своему телу, к своему эго. Когда про­цесс самоисследования достигает коллективного бессоз­нательного, все человеческие жизни, прожитые на про­тяжении истории человечества, становятся нашей жиз­нью. Как я уже уговорил, все они имеют лишь одно дей­ствующее лицо — Абсолютное Сознание, Брахман, Дао, можно воспользоваться любым из терминов, которым мы его называем. Однако в отношении некоторых из этих отдельных жизней мы испытываем такое же собст­венническое чувство, переживая их как “свои прошлые жизни”. При этом мы еще не отпустили свое эго полно­стью, все еще держимся за остатки своей отдельной идентичности.

Л а с л о : Считаете ли вы переживания прошлой жизни доказательством того, что существует — скажем несколько упрощенно — узел сознания, который претер­певает физическую смерть и снова перевоплощается?

Г р о ф : Нет, не обязательно. Скажем, для индуистов учение о реинкарнации является не верой в обыч­ном смысле этого слова — то есть необоснованным и неподтвержденным мнением, — а чрезвычайно прагма-

тическим вопросом. Это попытка обеспечить каким-то концептуальным оформлением широкий диапазон не­обычных переживаний и наблюдений. Однако даже в индуистской традиции вера в непрерывность некой от­дельной единицы сознания, неоднократно перевопло­щающейся жизнь за жизнью, была бы воспринята как весьма примитивная, низкого уровня, интерпретация фактов.

Согласно более утонченным учениям индуизма, есть лишь одно-единственное существо, которое действи­тельно перевоплощается, и это Брахман. До тех пор, по­ка в вашей истории есть более одного действующего ли­ца, вы все еще пребываете под влиянием космической иллюзии, или майи. Существование представляет собой единое поле, и любые границы, которые мы переживаем внутри него, всегда относительны и в конечном счете могут быть преодолены. Мы можем переживать себя как отдельное тело-эго, отождествляться со всеми матерями в мире, со всем человечеством в целом, даже со всей биосферой. Но в окончательном смысле все эти границы произвольны и преодолимы.

Сознание

Л а с л о : То, как люди в современных обществах воспринимают себя, то представление, которое у них есть о человеческом существе как таковом, претерпело значительное изменение — даже только в течение одно­го этого столетия. И тем не менее распространенный в обществе образ человека все еще не дотягивает до того,который был бы адекватен жизни на этой маленькой и взаимозависимой планете. Каков же именно сегодня об­раз человека? И, особенно интересно, каков превали­рующий взгляд на природу его сознания? Ответы на эти вопросы могут играть решающую роль в поведении лю­дей в конкретных обстоятельствах.

Р а с с е л : Наш образ себя уже меняется. Согласно прежнему взгляду, люди неким образом отличны от ос­тальных созданий, мы особые, поскольку у нас есть соз­нание, а у других существ его нет. Такое умонастроение характерно не только для части научного мейнстрима, но и для классического христианства. Однако рано или поздно оно порождает трудные вопросы: что такого есть в человеческих существах, что делает их сознательны­ми? Каким образом сознание возникает из неодушевлен­ной материи?

Согласно новому подходу, обретающему все больше сторонников, различие между нами и другими сущест­вами состоит не в наличии сознания, а в степени его на­личия.

К примеру, собаки, по-видимому, чувствуют боль. Если бы мы так не считали, им бы не вводили анестети­ки, когда их оперируют. Кроме того, похоже, что во сне они видят сновидения. Они умеют узнавать людей и места и действовать, преследуя конкретные цели. Заяв­ление о том, что собака лишена сознания, что ее опыт не имеет внутренней составляющей, было бы так же смехо­творно, как утверждение, что сознания нет у моего сосе­да, живущего через дорогу. Нас отличает от собак не са­мо сознание, а то, что в нем происходит. Мы, люди, спо­собны думать словами, рассуждать, постигать мир, в ко­тором живем, можем думать о будущем и принимать

решения, и мы осознаём себя и сам тот факт, что у нас есть сознание.

То, что говорилось о собаках, верно и в отноше­нии других млекопитающих — кошек, лошадей, дель­финов, — все они обладают внутренним переживанием мира. Я думаю, оно есть и у птиц, змей, лягушек, рыб. Все они позвоночные, у них есть мозг, позвоночник и органы чувств, принципиально схожие с нашими. Во­прос не в том, почему у нас есть сознание, а как далеко вниз по эволюционному древу распространяется осоз­нанность.

Мне трудно решить, где провести эту черту. У на­секомых есть простая нервная система. Почему бы и им не иметь сознание, пусть даже оно равняется лишь крошечной доле нашего? Может быть, нервная система не порождает сознание, а лишь усиливает его. Может быть, даже отдельная клетка обладает какой-то зача­точной формой сознания. Даже если по сравнению с богатством известных нам переживаний оно ничтожно, можно ли утверждать, что у нее нет вообще никакого сознания?

С этой точки зрения, сознание не эволюционирует, но является свойством, присущим жизни. Эволюциони­рует, как я сказал, лишь степень обладания сознанием.

Л а с л о : Именно это я и имел в виду, когда мы го­ворили о переживаниях боли и радости в контексте эти­ки и морали. Я склонен подозревать, что даже молекулы и атомы обладают какой-то формой внутреннего измере­ния, неким элементом, напоминающим субъективное переживание. Эта мысль, конечно, не нова; она хорошо известна из истории философии — как на Востоке, так и на Западе.Однако можете ли вы поподробнее разъяснить идею универсального сознания, степень выраженности кото­рого составляет субъект эволюции?

Р а с с е л : В понимании универсальной природы сознания полезной аналогией может послужить картина, написанная на холсте. Какова эта картина — зависит от красок, от качества кистей, от вдохновения художника. Но какая бы ни писалась на холсте картина, простая или сложная, холст — тот же, и он совершенно необходим. Без холста не было бы и картины. Точно так же облада­ние сознанием является необходимой предпосылкой лю­бого переживания. Варьируются лишь образы, возни­кающие в сознании. Простейшие организмы переживают простейшие картины реальности. Существа с эволюцио­нировавшими органами чувств могут более детально пе­реживать мир в своем уме. Чем сложнее нервная систе­ма, тем глубже обработка сенсорных данных и целостнее картина реальности.

Главной причиной, по которой человеческое созна­ние разительно богаче, чем сознание других животных, является тот факт, что мы развили речевую способность. Используя слова, то есть в сущности — символы, мы можем сообщать друг другу различные аспекты своего опыта. Это означает, что мы умеем делиться друг с дру­гом своими переживаниями. Собака обучается главным образом на собственном опыте, свое познание мира она вынуждена строить с самого нуля. Люди учатся не толь­ко на собственном опыте, но и на опыте других. В ре­зультате мы сформировали коллективный корпус знания, значительно превосходящий все, чего мог бы достичь в одиночку каждый отдельный индивид. Поэтому у нас есть образование. Мы стремимся передавать своё пони-

мание другим, чтобы они могли извлекать пользу из чу­жого опыта.

Вероятно, самым важным следствием развития язы­ка является способность мыслить. Мы используем язык не только для общения друг с другом, мы пользуемся им и во внутреннем измерении, мысля словами. Из этого развилась способность рассуждать, думать о прошлом, воображать будущее, делать выбор, думать о своих пе­реживаниях. Из этого возникло и самосознание: мы соз­наем, что мы сознаем; мы осознаём тот факт, что у нас есть сознание.

Л а с л о : Способность осознавать свою способ­ность осознавать — так называемое “рефлексивное соз­нание” — открывает тому, кто им обладает, воистину новое измерение.

Р а с с е л : Само-рефлексирующая природа нашего сознания открывает нас для восприятия божественного. Та или иная форма чувствительности, которую разделя­ют все чувствующие существа, близка к мистическим представлениям о Боге. На протяжении всей человече­ской истории, в самых разных культурах, мистики неод­нократно заявляли о единстве своей личной идентично­сти и Бога. В индуистской философии это находит свое отражение в концепции единства Атмана, то есть сущно­сти нашего сознания, и Брахмана — сущности и источ­ника всего бытия. В христианской традиции именно это прозрение, судя по всему, стояло за фразой, как “Л есмь Бог”, хотя для многих мистиков такие высказывания оканчивались неприятностями с церковью, считавшей их еретическими.Сегодняшняя наука не слишком много внимания обращает на эту универсальную природу сознания. Она все еще находится в плену старой модели, согласно которой пространство, время и материя составляют первичную реальность, а сознание каким-то образом возникает из них. Но по мере того как наука будет от­носиться к теме сознания все более серьезно, ей по­степенно придется разработать иную парадигму, в ко­торой сознание рассматривается как столь же первич­ное качество реальности, как пространство, время и ма­терия. И тогда она откроется для нового понимания то­го, о чем тысячелетиями говорила религия. Это будет уже не классический Бог — этакий старик на небе­сах, — а представление о Боге, прекрасно согласую­щееся с научным пониманием мира. Именно тогда нач­нут происходить по-настоящему интересные перемены. Сейчас они еще не начались, но я верю, что мы к ним идем.

Г р о ф : Пит, многие представители основной части научно-материалистического мейнстрима категорически не согласились бы ни с чем из того, что вы говорите. На­пример, с тем, что способность к осознанности пронизы­вает все живое и все сущее, что наша глубочайшая сущ­ность божественна. Я помню ряд экстремистских заяв­лений, сделанных после того, как Норберт Винер сфор­мулировал основы кибернетики. Например, когда была сконструирована механическая лиса, способная пресле­довать кролика, не имея никакого субъективного пред­ставления о его существовании, было всерьез высказано предположение, что все животные на самом деле таковы, что они всего лишь механические системы, лишенные всякого  субъективного  осознавания  и  ведомые  лишь

сложными последовательностями стимулов и реакций. Отказать в сознании людям было труднее, ведь мы все переживаем его.

То, о чем вы говорите, не является всего лишь мета­физическим теоретизированием или псевдофилософской спекуляцией. Материалистические критики не в состоя­нии принять в расчет факт наличия эмпирических свиде­тельств, подтверждающих этот постулат. Как я ранее говорил, в неординарных состояниях сознания очень часто переживается осознаваемое отождествление с дру­гими формами жизни, включая вирусы, растения и даже различные неорганические аспекты космоса. Можно возразить, что все это не является прямым доказательст­вом того, что все вокруг нас наделено сознанием. Но, в любом случае, существование подобных надличностных переживаний позволяет предположить такую возмож­ность. Столь же неоспорима и наша способность пере­живать свою идентичность с божественным. Она неод­нократно подтверждалась современными исследования­ми сознания.

Я не в состоянии вообразить какую-либо убеди­тельную теорию, которая могла бы предложить трезвое материалистическое объяснения существования, приро­ды и содержания всех таких переживаний. Поэтому во­прос, к которому вы, Эрвин, несколько раз возвраща­лись в ходе этих двух дней, — каково происхождение таких переживаний и их соотнесенность с реально­стью, — носит критический характер. Открывают ли они какую-то глубочайшую истину о природе реально­сти, или же это всего лишь фантазии и галлюцинации? Сорок лет исследования этих захватывающих феноме­нов убедили меня в том, что их следует воспринимать всерьез.Традиционная академическая наука описывает лю­дей как животных и биологических мыслящих машин. Наши переживания и наблюдения в повседневном со­стоянии сознания заставляют нас считать себя ньюто­новскими объектами из атомов, молекул, клеток, тканей и органов. Но надличностные переживания явственно демонстрируют, что каждый из нас может также прояв­лять качества бесконечного поля сознания, выходящего за пределы пространства, времени и линейной причин­ности. Некая новая универсальная формула, в духе кор-пускулярно-волнового парадокса современной физики, возможно, будет описывать человека как существо пара­доксальное, имеющее два дополняющих друг друга ас­пекта: с одной стороны, он способен проявлять качества ньютоновского объекта, с другой — характеристики бес­конечного поля сознания. Каждое из этих описаний со­ответствует тому состоянию сознания, в котором ведется наблюдение.

Л а с л о : Любопытно, что в последние два года термин “сознание” стал использоваться для того, что обычно принято было называть “разумом”, либо просто чувствительностью или субъективностью, свойственной живым организмам. В большей части ранней литературы “сознание” приписывалось исключительно человеческо­му качеству самосознания. Если вы обладаете сознани­ем, значит, вы осознаете свои собственные мысли и ощущения. В этом контексте можно говорить только лишь о сугубо человеческом свойстве, поскольку вме­стилищем авторефлексивного сознания, судя по всему, является новая кора головного мозга, а она в достаточ­ной степени развита лишь у человека, хотя, похоже, к этому идут в своей биологической эволюции и некото-

рые высшие приматы. Однако субъективность — не то же самое, что рефлексирующее сознание; это лишь спо­собность ощущать что-либо. Я полагаю, что она есть у любой существующей и эволюционирующей в природе системы.

Как отметил Пит, в нашем способе приписывать способность к субъективности в природе нет четкой гра­ницы. Если вы считаете, что ваша собака обладает субъ­ективностью, то вы должны признать ее и за вашей мышкой — и так далее, вниз по эволюционному древу. Тогда следует признать эту способность и у простейших живых организмов, а в таком случае — почему не у их составляющих, то есть макромолекул, молекул и атомов? Семена сознания должны присутствовать во вселенной, они должны быть повсюду.

Р а с с е л : Да, сознание — столь же фундаменталь­ное качество вселенной, как материя, пространство и время.

Л а с л о : С течением времени и в ходе эволюции сознание становится все более конкретным. Замеча­тельным достижением нашего биологического вида яв­ляется тот факт, что наш мозг и наш организм развили вездесущие для природы семена сознания в способ­ность авторефлексии. Это подобно добавлению устрой­ства мониторинга, хоть и не настроенного в соответст­вии с картографией мира за пределами тела, но обла-. дающего тем не менее своей картой описания карты мира.

Р а с с е л : Именно это авторефлексирующее созна­ние и делает людей особенными. Не думаю, что такаяспособность есть у других существ. По крайней мере, собаки и кошки не рассуждают подобно нам. Может быть, это умеют делать дельфины и киты, но на данный момент мы очень мало знаем о том, что происходит в их умах.

Л а с л о : Согласен. Потому у нас и есть персональ­ная идентичность, что, осознавая самих себя, мы спо­собны воспринимать себя частью мира. Разумеется, мы способны и впадать в заблуждение, полагая себя отдель­ными от мира или находящимися в оппозиции к нему. Мы можем говорить: это — я, это моя кожа, в которой заключено это “я”, а все остальное — не я. Мы можем считать все, что “не я”, радикально отличным от того, что есть “я”. Мы можем увязнуть в этой эгоцентриче­ской ловушке и во всех связанных с ней ограничениях и запретах. Но можем ли мы, по большому счету, на самом деле знать что-либо, что не является нашим собственным умом и сознанием? В материалистическом воззрении авторефлексирующее эго становится радикально отде­ленным от мира.

Г р о ф : И все же люди, занимающиеся глубоким самоисследованием, используя необычные состояния сознания в медитации, эмпирической психотерапии или при ответственном употреблении психоделиков, спо­собны развить четкий и единый взгляд на себя и реаль­ность. Это же происходит в случае мощных спонтанных переживаний такого рода — духовных кризисов или околосмертного опыта. Для этого нового подхода к жизни особенно характерны чувство глубочайшей связи с другими людьми, с другими видами и природой, оза­боченность планетарным будущим и духовностью все-

ленной и всеобъемлющей природы. Другие важные его составляющие — поворот к обновляемым источникам энергии, потребность очищать окружающую среду и тенденция к возврату к естественным циклам. Иными словами — переориентация на такие виды деятельно­сти, которые критически необходимы для жизнеспо­собного будущего.

Р а с с е л : Язык и мышление, возможно, дали нам чувство себя. Однако в большинстве своем мы лишь на­половину пробуждены, лишь наполовину осознаем, кем мы на самом деле являемся. Здесь есть свои помехи. Как уже упоминалось, мы обычно выводим свое чувство идентичности из того, что мы делаем, чем мы обладаем, как нас воспринимают другие и какова наша роль в ми­ре. Такая идентичность — выведенная из чего-то, не са­модостаточная — очень хрупка и всегда зависит от воли обстоятельств. Усилия по ее поддержанию и укреплению то и дело ввергают нас в различные виды неадекватного и разрушительного поведения. Духовные традиции во всем мире единодушно утверждают, что мы должны в большей степени пробудиться к более глубокой само­идентичности и распознать, кем мы являемся на самом деле. Лишь в этом случае мы обнаружим подлинную свободу.

Если придерживаться такой точки зрения, духовную практику можно считать способом преодоления ущерб­ности языка, возможностью реализовать свой подлинный потенциал разумных существ.

Г р о ф : Ваши слова, Пит, вызвали во мне воспо­минание о разговоре, который был у меня много лет назад с одним человеком. Это было сразу после психо-делической сессии, в которой ему пришлось глубоко пересмотреть взгляд на смысл своей жизни. Во время этого переживания он осознал, что многое из того, что он совершал в жизни, было лишено подлинности и не приносило ему удовлетворения и душевного мира. Его поведение в целом диктовалось его собственными не­осуществленными мечтами, ожиданиями его родителей и попытками постоянно что-то доказывать им и себе. Он обнаружил также, насколько сильно программы его поведения были впечатаны в него его культурой, как много в нем было сформировано внешним давлением и обстоятельствами.

Делясь со мной, он сказал: “Знаете, мне кажется, самая главная задача в нашей жизни — открыть для се­бя сознание настурции”. Я, разумеется, его не понял, поскольку он только что придумал этот термин — “сознание настурции”, — и попросил разъяснить. “Это не обязательно должна быть именно настурция, — от­ветил он. — Может быть любой другой цветок или растение. Просто взгляните на них! Все они находятся в непосредственном контакте с землей, с солнцем, с дож­дем. Они просто делают свое дело. Настурция не стре­мится быть розой. Ее не волнует, как она окончит свои дни — в свадебном букете или в миске с салатом, съест ее кролик или наступит корова”. Мы продолжали разг говор. Он сказал, что, как ему кажется, за всеми этими неадекватными программами, которые навязывают нам обстоятельства нашей жизни, стоит некий конкретный космический сценарий — свой для каждого из нас. Именно это понимание и явилось для него открытием “сознания настурции”. Когда мы обнаруживаем, что это такое, и делаем это ведущим принципом для себя, жизнь становится творческой, удовлетворяющей и лег-

кой. Джозеф Кэмпбелл говорил об этом как о “следова­нии своему блаженству”.

Л а с л о : Когда появляется рефлексирующее соз­нание, возникает способность придавать жизненному опыту смысл, и он не обязательно должен совпадать с материалистическим здравым смыслом в духе западной цивилизации. Полагаю, что собака или другое животное воспринимает внешние объекты непосредственно, не размышляя о них. Такой способ восприятия влияет на многое. Ошибки, совершаемые животными, исправля­ются естественным отбором. К примеру, если кролики регулярно будут принимать змею за палку, этот род кроликов быстро вымрет. Мы же, люди, то и дело за­блуждаемся в своем восприятии себя и окружающей среды и отделываемся всего лишь компенсацией, кото­рая не превращает ошибочного взгляда в правильный и к тому же затрудняет возможность обнаружить ошибку. В результате у нас есть возможность иметь различные взгляды на себя и на мир. Некоторые из этих взглядов более функциональны в плане нашей выживаемости, чем другие.

Разумеется, за функциональностью стоит философ­ский или метафизический вопрос о конечной истине. Способность задавать такой вопрос, не умея с уверен­ностью ответить на него, является чисто человеческим испытанием. Вследствие того, что мы можем судить о мире лишь через призму своего восприятия и интерпре­тации, у нас есть доступ лишь к своим собственным картам мира, а не к реальности, как она есть. Однако совершенно очевидно, что некоторые мировоззрения и концепции не только больше способствуют выживанию и развитию, чем другие, но и с большей вероятностьюсоответствуют истине. И в наших же собственных ин­тересах перейти к этим “лучшим” интерпретациям. Они дают нам самые последовательные и глубокие ответы на вечные вопросы, которые все мы рано или поздно задаем.

В то же время мы обнаружили, что возникновение сознания действительно является эволюционным шагом, приближающим нас к фундаментальным истинам о са­мих себе и о мире. Эти истины являются частью куль­турного наследия современного человечества, и тем не менее в ходе развития материалистической науки и ос­нованной на ней технологической цивилизации, они сис­тематически игнорировались или подавлялись. В на­стоящее время, когда перед наукой, так же как и перед обществом, стоит задача совершения следующего эво­люционного скачка, перед нами открывается перспекти­ва обнаружения и повторного открытия глубоких про­зрений о жизни, космосе и сознании. В наши времена очень интересно жить, а также вступать в диалог и дей­ствовать.

Однако время позднее, и наш собственный диалог нам пора заканчивать. Мы провели два захватывающих дня, охватив в своем обсуждении широчайший спектр тем — от личного развития до эволюции всего челове­чества. Начав с вопросов о шансах на достижение мира во всем мире, мы вновь и вновь возвращались к выводу о том, что эволюция нашего сознания является ключом к достижению мира и к нашему индивидуальному и коллективному выживанию и развитию. Несмотря на крайне серьезный характер затронутых нами проблем, мы не погрязли в пассивном пессимизме, а обнаружили на горизонте светлую точку: перемены, происходящие в эти дни в человеческих ценностях, в мышлении, в миро-

воззрении — иными словами, в сознании людей. Мы на­звали этот процесс “революцией в сознании” и справед­ливо усмотрели в этом явлении позитивный знак нашего времени, признак того, как человечество, как культур­ный и биологический вид, отвечает на угрозы и задачи, стоящие перед ним в эти решающие и интригующие времена.ПОСЛЕСЛОВИЕ

ДАЛЬНЕЙШИЕ

РАЗМЫШЛЕНИЯ

Эрвин Ласло любезно попросил меня внести в эту весьма поучительную книгу свои размышления. Присту­пив к работе, я обнаружил, что мысли уносят меня к дням детства. “Революция в сознании” представляет со­бой запись обсуждений, которые вели в Сосалито и Сан-Франциско Эрвин Ласло, Питер Рассел и Станислав Гроф. Помню, что Сосалито находился на другом конце маршрута парома, который отправлялся с Маркет-стрит в Сан-Франциско. По выходным очередь к нему тяну­лась на несколько миль, и возможности попасть на па­ром приходилось ждать часами. В те относительно не­винные времена десятки тысяч жителей Сан-Франциско, взяв в дорогу пакеты с едой, отправлялись в путь, чтобы исследовать леса Мюир-Вудс и гору Тамалпейс. Забав­ный локомотив с вертикальными клапанами тянул за со­бой небольшой поезд с открытыми вагончиками. Когда дорога шла под уклон, поезд скользил по рельсам, ведо-

мый лишь силой гравитации. Эти воспоминания, вместе с чтением книги “Революция в сознании”, с особой си­лой всколыхнули во мне вопросы, которые мучают меня всю жизнь.

Я считаю, что мы по сути стали бессознательны­ми. Изменить такое положение вещей не означает только лишь пуститься в путь с целью обретения но­вых измерений сознания. От нас фактически требуется отказ от возведенной нами вокруг себя брони эгоцен­тризма и возврат к почти бессознательному состоя­нию, в котором только и можно обнаружить встроен­ное в нас родство со Всем, частью которого мы явля­емся.

Если мы хотим предотвратить то, что многие из нас воспринимают как почти неотвратимое коллектив­ное самоубийство, мы должны научиться позволить существующему во всех нас потенциалу проявлять се­бя. Рождаясь, мы вносим в свою жизнь память своего вида, генетическую структуру, универсальное осознавание бесконечности и способность слушать самих себя. Мы учимся использовать свои органы чувств, развивая способность ценить и творить искусство и музыку; мы развиваемся интеллектуально, приобретая знания и навыки, и живем, выражая себя в меру своих возможностей. И, несмотря на все это, мы не знаем, как выразить обитающее внутри нас чувство беско­нечного. Мы стремимся превратить его в нечто неве­роятно ощутимое, вещественное и мощное, чтобы об­рести всецелый контроль над собой и своим миром. По-видимому, дать выразиться этому чувству вечно­сти, не исказив при этом своих стремлений, можно лишь через художественное и творческое выражение, через творение бесконечно прекрасных произведений, доказывающих, что творчество способно искупить плотские и неочищенные проявления жизни. Я бы ска­зал, что без искусства и без смирения наше чувство бесконечного обречено выражаться лишь в непрерыв­ном стремлении к бесконечной власти, к обладанию, к доминированию, к полному контролю. Когда господ­ствует эго, наша жажда власти практически неограни­ченна, и отдельного человека мы можем рассматри­вать лишь в качестве “винтика в машине”. Но за пре­делами эго в каждом из нас есть самость с ее знанием тайны живых клеток, с верой в возможность мистиче­ского союза со Всем.

Пусть даже эта вера бессознательна, мы тоскуем по возврату к божественному опыту. Он требует опре­деленных жертв, и акты самопожертвования с целью умилостивить богов были хорошо известны во мно­гих “примитивных” обществах. Однако в нашем об­ществе Богом является Маммона — деньги и коммер­ция. И жертва, которую мы ей приносим, глобальна. Например, национализм поощряет в людях убежде­ние, что их долг — жертвовать собой и другими для защиты священных символов и принципов, что при­дает национализму сакральную значимость. Чаще всего в жертву приносятся женщины и дети — это де­лается с той же устрашающей частотой, как в про­шлом, хотя, возможно, в менее ритуалистической ма­нере. В некоторых местах мусульманские дети верят, что высшей наградой является смерть, и сотни тысяч их, мобилизованные для роли замечательных, надеж­ных убийц, идут (или ведомы) к своей гибели. Да, всем  нам  присущи   божественный зов,  послушание, идеалы, но все организовано для службы сознательно­му Дьяволу. Мы осознаем принцип универсального единства, но используем его в самых отвратительных, одержимых невежеством и узостью, самоубийствен­ных целях.

Наша система правосудия, которая зиждется на на­казании, а не на защите жертв и реабилитации и покая­нии обидчиков, порочна в самой своей основе. В возмез­дии слишком мало шансов на перевоспитание или ис­правление. Законы, произвольным образом определяю­щие различные степени наказания, практически беспо­лезны — как и армия адвокатов, крючкотворствующих вокруг не поддающихся расшифровке правовых текстов, и судей, не имеющих никакого морального права судить каждый случай в меру собственных достоинств и недос­татков. Со времен Нюрнберга предпринимались попытки создания всемирного суда, но на самом деле спасать жизни и улучшать свои шансы на защиту мировых циви­лизаций и культур мы можем лишь превентивной дея­тельностью.

Наши природные ресурсы смогут поддерживать жизнедеятельность населения лишь до определенного предела. Даже при более развитой демократии с пред­ставительством преследуемых, слабых, больных, необра­зованных и уязвимых мы бы не смогли помешать более сильным и безжалостным захватывать пищу, землю, во­ду и другие ресурсы. У нас имеются обширные гумани­тарные ресурсы — сострадание, вина, обязанность, эти­ческие кодексы и религии. Деньги представляют собой подлинно демократическую силу, поскольку доллар остается долларом, независимо от того, кому принадлежит рука, которая его держит, и, тем не менее, гнет денег так велик, что они способны покупать целые народы. По­этому критически важно создание свободных от денег зон для поощрения активных и независимых взаимоот­ношений.

Есть большое сходство в методах убеждения, к ко­торым прибегают реклама, политическая пропаганда и религия. Их поведение стало идентичным — манипулятивным и вводящим в заблуждение, чаще всего оно сводится к невыполнимым обещаниям. К примеру, и Китай, и США стремятся к накоплению мощи, необхо­димой для эксплуатации и контроля природных и чело­веческих ресурсов. Под давлением безжалостных об­стоятельств такая ситуация может обернуться войной. Когда наши самые негативные наклонности получают теоретическое оправдание или благословляются некими идеалами, и когда нам не остается ничего иного, кроме как следовать им, мы оказываемся наедине со своей со­вестью.

Как вопреки, так и благодаря колоссальным дости­жениям медицины, психологии, сельского хозяйства, питания, технологии, средств коммуникации и индуст­рии досуга, люди сведены до положения “электриче­ских батареек”. В результате мы можем стать легкими жертвами катаклизма, масштабы которого будут напо­минать эпидемии прошлого. Катастрофу могут вызвать самые разные причины. По сути, она уже началась: банкротство, безработица, заболевания, голод, соци­альный хаос — все это существует на сегодняшний день и в США, и в менее обеспеченных странах. Если мы хотим выжить на индивидуальном и глобальном уровне, нам на самом деле необходима новая система ценностей.

Вопрос в том, способны ли мы извлечь все необходимые уроки и избрать наиболее гуманный путь, не по­родив при этом таких негативных последствий, как ра­диация, мстительность, разрушения или психологический ущерб? Перефразируя знаменитое высказывание Вудро Вильсона, можем ли мы сделать мир “безопас­ным для доброты”, а не только “для демократии”? Хо­рошие ценности — это те, которые воздействуют пози­тивно на самое большое число людей, — поощрение, понимание, терпение, спокойное мужество — это ценности, заслуживающие доверия и мало подверженные коррозии и износу. Артисты, мечтатели и изобретате­ли играют ключевую роль в борьбе с предрассудками и насилием, особенно прививая идеи и ценности де­тям. К примеру, мой проект MUS-E, несущий музыку и искусство в европейские школы, продемонстриро­вал, как такое новшество может помочь изменить сознание.

Понятия, которые людям особенно трудно усвоить, это умеренность, чувство пропорции и понимание своих ограничений. Трудность состоит в расширении времени и пространства, необходимом для того, чтобы перейти от охоты на жертву к защите жертвы, от пребывания здесь и сейчас — к более широким измерениям, где сострада­ние преграждает путь жадности. Можем ли мы создать такую систему, которая поможет лам быть добрыми и смелыми, снисходительными и решительными, доверчи­выми, но реалистами, мудрыми и щедрыми, а не неуём­ными и эгоистичными? Можем ли мы позволить творческим, артистическим, эстетическим принципам руково­дить нашими ежедневными поступками и поведением? Можем ли мы прекратить пичкать своих детей предрассудками и страхом? Можем ли мы устранить насилие и жестокость из наших фильмов, книг, мыслей и стремле­ний, или же это наш способ готовиться к надвигающим­ся катастрофам?

Я верю в единство “внутреннего” и “внешнего”. Как сказал великий немецкий философ Костантин Бруннер, все является степенью сознания. Из науки мы знаем, что радиация может распространяться в те­чение световых лет; возможно ли, что мы, как вибри­рующий нейтрон, пронизываемся “сознанием”? Может быть, именно так мы можем добиться революции в сознании — порождая и поощряя новые установки и убеждения, постепенно просачивающиеся в наши мысли, в наши действия и в наши институты — меди­цинские, психологические, философские, научные, коммерческие, банковские, религиозные, художественные. Мы должны проживать свою жизнь, полно­стью осознавая других людей, животных, потенциал нашего собственного ума, красоту искусства и радость истинного общения, в котором равное значение имеет время и место сообщения, тот, от кого оно исходит, и тот, кто его получает. Именно так распространяется творение в разные ситуации и обстоятельства. Одним из результатов этого процесса является обесценивание идеи оригинальности: мы видим, как определенные идеи и изобретения возникают одновременно в уда­ленных друг от друга местах. Меня поражает то, как часто “подобное притягивает подобное”, как хорошее (или плохое) накапливается, достигая совместного коллективного эффекта. Особенно радует, когда пози­тивный и благотворный взгляд на вещи начинает про­никать в другие установки или просто распространяется на все сообщество. Бывают и противоположные примеры, например, когда мы оказываемся узниками собственной фракции, группы людей с узким, фунда­менталистским кругозором, когда наш досуг узурпи­руется на основе разных деструктивных уловок, когда наши сны становятся кошмарами, лишенными внут­реннего равновесия и покоя. Легко можно счесть тер­рориста высоко мотивированным, экстатичным, бес­корыстным мучеником, но если им руководит жажда мести, то он ничего не может дать ни себе, ни челове­честву.

К счастью, мы идем к великим объединяющим принципам. Я верю в универсальную религию простых истин, соответствующую нашему времени. Главное на­правление научного исследования и его практических приложений сдвинулось от осязаемого к неосязаемо­му, от механического к электрическому, от силы угля к силе, заключенной в атоме. В медицине наше пони­мание охватывает сейчас разум и мозг; мы отчетливо осознаем прогресс от тела к разуму, а теперь и к жи­вой клетке, к ее химии и электронике. Возникает не­кий общий смысл и цель жизни по мере того, как мы открываем его неизбежное возникновение в идеальных условиях. Мы начинаем понимать упорную волю жиз­ни к существованию и в конечном счете — к пережи­ванию божественного через рост сознания, коммуни­кации и признания хода жизни и смерти, непрекра­щающейся последовательности и непрерывности жиз­ней и смертей.

Мне необходимо быть окруженным любовью и до­верием, и я должен уметь помогать и наставлять в той же мере, в какой нуждаюсь в том, чтобы помогали мне и наставляли меня. Возможности учиться, оказывать помощь, приносить пользу — бесконечны. Мы должны почитать эту священную часть жизни, которую состав­ляют мечты, размышления, медитация, постижение, молитва — все эти способы использования свободного времени, которые усмиряют эго и расширяют сознание. В том, что касается понимания другого человека и забо­ты о нем, эго тоже ограничено. Нужен более высокий уровень. Цель жизни — учиться, давать, получать удов­летворение, быть довольным, знать, делиться, находить удовлетворение в любви и благодарности других, в соб­ственном понимании, в собственном здоровье, в способ­ности творить и пребывать в атмосфере потребности друг в друге. Доверие, дружба, изобилие, несдержан­ность и радость столь же необходимы для цивилизован­ного существования, как и юмор.

Способны ли мы начать двигаться вперед по-новому, в соответствии со “вспомогательной техноло­гией”, ради себя самих и, особенно, ради “третьего ми­ра”, как предлагает Э.Ф. Шумахер в своем прозрении “маленькое прекрасно”? Направление, которое мы должны избрать, очевидно; средства, понимание, даже руки, умы и сердца — все это уже есть. Чего же недос­тает? Нам надо отказаться от летаргии и дурной при­вычки, от менталитета козла отпущения, от предрас­судков. Нам нужна определенная доля выдержки, а также добрая порция вдохновения. А еще нам надо как можно быстрее признать, какое глубокое удовлетворе­ние мы испытываем, когда видим счастливых детей, когда по всему миру у нас есть друзья, которые нам до­веряют, когда мы справляемся со своими страхами, ко­гда нас захватывает радость творческого существования, когда мы узнаём новое, и какое воодушевление мы можем пережить, видя, сколь многого мы способны достичь для самих себя, благодаря самим себе, для дру­гих и для общего блага.

Иегуди Менухин

(выдающийся американский скрипач. — Прим. пер.)

ЛИТЕРАТУРА

Книги авторов

Stanislav Grof

Realms of the Human Unconscious: Observations from LSD Research, Viking Press, New York, 1975; Dutton, New York, 1976

The Human Encounter with Death, Dutton, New York, 1977 (with Joan Halifax)

LSD Psychotherapy, Hunter House, Pomona, CA, 1980

Beyond Death: Gates of Consciousness, Thames & Hudson, London, 1980 (with Christina Grof)

Ancient Wisdom and Modern Science, State University New York (SUNY) Press, Albany, NY, 1984 (ed.)

Beyond the Brain: Birth, Death, and Transcendence in Psy­chotherapy, SUNY Press, Albany, NY, 1985

The Adventure of Self-Discovery, SUNY Press, Albany, NY, 1987

Human Survival and Consciousness Evolution, SUNY Press, Albany, NY, 1988 (ed.)

Spiritual Emergency: When Personal Transformation Be-comes a Crisis, Tarcher, Los Angeles, 1989, (ed. with Christina Grof)

The Stormy Search for the Self: A Guide to Personal Growth Through Transformational Crises, Tarcher, Los Ange­les, 1991 (with Christina Grof)

The Holotropic Mind: The Three Levels of Consciousness and How They Shape our Lives, HarperSanFrancisco, CA, (with Hal Zina Bennett), 1994

Books of the Dead: Manuals for Living and Dying, Thames & Hudson, London, 1994

The Cosmic Game: Exploration of the Frontiers of Human Consciousness, SUNY Press, Albany, NY, 1998

Ervin Laszlo

Essential Society: An Ontological Reconstruction, Martinus Nijhoff, The Hague, 1963

Individual, Collectivism, and Political Power. Martinus Ni­jhoff, The Hague, 1963

Beyond Scepticism  and Realism,  Martinus  Nijhoff,  The Hague, 1966System, Structure, and Experience, Gordon & Breach, New York and London, 1969

La Metaphysique de Whitehead, Martinus Nijhoff, The Hague, 1970

Introduction to Systems Philosophy, Gordon & Breach, New York and London, 1972

The Systems View of the World, George Braziiler, New York, 1972; 2^nd ed. Hampton Press, Crestkill, NJ, 1996

A Strategy for the Future, George Braziiler, New York, 1974

Goals for Mankind: Report to the Club of Rome, Dutton, New York, 1977

The Inner Limits of Mankind, Pergamon Press, Oxford and New York, 1978; 2nd ed., Oneworld Publications, Ox­ford, 1989

Systems Science and World Order, Pergamon Press, Oxford, 1983

Evolution: The Grand Synthesis, Shambhala New Science, Boston and London, 1987; 2nd ed., Hampton Press, Crestkill, NJ, 1996

The Age of Bifurcation, Gordon & Breach, New York and London, 1991

The Creative Cosmos, Floris Books, Edinburgh, 1993 Vision 2020, Gordon & Breach, New York, 1994 The Choice, Putnam/Tarcher, Los Angeles, 1994

The Interconnected Universe, World Scientific, London and Singapore, 1995

The  Whispering Pond,  Element Books,   Shaftesbury and Rockport, 1996; revised ed. 1998

The Insight Edge, Quorum Books, Westport, CA, 1997

Third Millennium:   The  Challenge  and the   Vision,  Gaia Books, London, 1997

Peter Russell

The TM Technique: A Skeptics Guide, Routledge & Kegan Paul, London and Boston, 1976; Arkana, London, 1990

The Upanishads, Mandala and HarperSanFrancisco, 1990 (ed.)

The Brain Book: Know Your Own Mind and How to Use It, Routledge & Kegan Paul, London; Dutton, New York, 1979

Meditation, BBC Publications, London, 1979

The Awakening Earth, William Morrow, New York, 1993

The Global Brain, Tarcher, Los Angeles, 1983

The Creative Manager: Finding Inner Wisdom in Uncertain Times, Unwin. Hyman, London, 1989; Jossey-Bass, San Francisco, 1992

The White Hole in Time: Our Future Evolution and the Meaning of Now, Aquarian, London; HarperSanFran­cisco, 1992The Global Brain Awakens: Our Next Evolutionary Leap, Global Brain, Palo Alto, CA, 1995

Waking Up in Time: Surviving Ever-Accelerating Change, Origin Press, Novato, 1998

Дополнительная литература

Aron, Elaine and Arthur, The Maharishi Effect: A Revolution through Meditation, Stillpoint Publishing, Walpole, NH, 1984

Artigiani, Robert, in Ervin Laszlo, Robert Artigiani, Allan Combs, and Vilmos Csanyi, Changing Visions: Human Cognitive Maps Past, Present, and Future, Adamantine Press, London, 1996

Benor, Daniel J., Healing Research: Holistic Energy Medi­cine and Spiritual Healing, Helix Verlag, Munich, 1993

Bohm, David, Wholeness and the Implicate Order, Rout-ledge & Kegan Paul, London, 1980

Capra, Fitzjof and David Steindl-Rast, Belonging to the Uni­verse, HarperSanFrancisco, 1983

Davies, P. C. W. and J. R. Brown (eds.). The Ghost in the Atom, Cambridge University Press, 1986

Davidson, John, Subtle Energy, C. W. Daniel, Saffron Wal-den, 1983

---------. The Secret of the Creative Vacuum, C. W. Daniel,

Saffron Walden, 1989

Davies, Paul, God and the New Physics, Simon & Schuster, New York, 1983

---------. The Mind of God, Simon & Schuster, New York

1992

--------- and John  Gribbin,  The Matter Myth,   Simon  &

Schuster, New York, 1992

Day, William, Genesis on Planet Earth, Yale University Press, New Haven, 1984

Dossey, Larry, Recovering the Soul: A Scientific and Spiri­tual Search, Bantam, New York, 1989

---------. Healing Words: The Power of Prayer and the Prac-

tice of Medicine, HarperSanFrancisco, 1993

Eccles, John and Daniel N. Robinson, The Wonder of Being Human, Shambhala, London, 1985

Edelman, Gerald M., Bright Air, Brilliant Fire: On the Mat­ter of Mind, Basic Books, New York, 1992

Eldredge, Niles, Unfinished Synthesis. Biological Hierar­chies and Modern Evolutionary Thought, Oxford Uni­versity Press, 1985

Time Frames: The Rethinking of Darwinian Evolution and the Theory of Punctuated Equilibria, Simon & Schuster, New York 1985

Franz, Marie-Louise von, Psyche and Matter, Shambhala, Boston and London, 1992

Gleick, James, Chaos, Viking, New York, 1987Goodwin, Brian, "Development and Evolution," Journal of Theoretical Biology, 97, 1982

---------. "Organisms and Minds as Organic Forms," Leo-

nardo, 22, 1, 1989

Gore, Al, Earth in the Balance, Houghton Mifflin, Boston, 1992

Grinberg-Zylverbaum, Jacobo M. Delaflor, M. E. Sanchez-Arellano, M. A. Guevara, and M. Perez, "Human Com­munication and the Electrophysiologica! Activity of the Brain," Subtle Energies, Vol. 3.3,1993

Goswami, Amit, The Self-Aware Universe, Putnam, New York, 1993

Gray, J., "Consciousness on the Scientific Agenda," Nature, 358,277, 1992

Grosso, Michael, The Millennium Myth: Love and Death at the End of Time, Quest, Wheaton, IL, 1995

Hansen, G. M., M. Schlitz and С Tart, "Summary of Remote Viewing Research," in Russell Targ and К. Нагагу, The Mind Race, 1972-1982, Villard, New York, 1984

Harman, Willis, Higher Creativity: Liberating the Uncon­scious for Breakthrough Insight, Tarcher, Los Angeles, 1984

Harris, Errol E., Cosmos and Anthropos, Humanities Press, New York, 1991 Heisenberg, Werner, Physics and Phi­losophy, Harper & Row, New York, 1985

Herbert, Nick, Elemental Mind, Dutton, New York, 1993

Hiley, B. J., and David Peat, Quantum Implications: Essays in Honour of David Bohm. Routledge and Kegan Paul, London 1987

Ho, Mae Wan, The Rainbow and the Worm: The Physics of Organisms, World Scientific, Singapore and London, 1993

Honorton, С R. Berger, M. Varvoglis, M. Quant., P. Derr, E. Schechter, and D. Ferrari, "Psi-Communication in the Ganzfeld: Experiments with an Automated Test­ing System and a Comparison with a Meta-Analysis of Earlier Studies," Journal of Parapsychology, 54, 1990

Hoyle, Fred, The Intelligent Universe, Michael Joseph, Lon­don, 1983

Hoyle, Fred, G. Burbidge and J. V. Narlikar, "A Quasi-Steady State Cosmology Model with Creation of Mat­ter," The Astrophysical journal, 410, 20 June 1993

Huxley, Aldous, The Perennial Philosophy, Harper & Row, New York, 1970

Jacob, Francois, The Logic of Life: A History of Heredity, Pantheon, New York, 1970

Jahn R. G., and B. J. Dunne, "On the Quantum Mechanics of Consciousness, with Application to Anomalous Phe­nomena," Foundations of Physics, 16, 8, 1986

Jung, Carl G., "Commentary on The Secret of the Golden Flower," in R. Wilhelm, The Secret of the Golden Flower, Harcourt, Brace & World, New York, 1962Kauffman, Stuart, The Origins of Order: Self-Organization and Selection in Evolution, Oxford University Press, 1993

Keen, Sam, Hymns to an Unknown God, Bantam, New York, 1994

Krippner, S., W. Braud, I. L. Child, J. Palmer, K. R. Rao, M. Schlitz, R. A. White, and J. Utts, "Demonstration Re­search and Meta-Analysis in Parapsychology," Journal of Parapsychology, 57, 1993

Lorimer, David, Whole In One: The Near-Death Experience and the Ethic of Inter connectedness, Arkana, London, 1990

Loye, David (ed.), The Evolutionary Outrider: The Impact of the Human Agent on Evolution. Essays Honoring Ervin Laszlo, Fred Praeger, West-port, CN; Adamantine, Lon­don, 1998

McKenna, Terence, Rupert Sheldrake and Ralph Abraham, Trialogues at the Edge of the West, Bear & Co., Santa Fe,NM, 1992

Morin, Edgar and Anne Brigitte Kern, Terre-Patrie, Editions du Seuil, Paris, 1993

Moody, Jr. Raymond A., The Light Beyond, Bantam Books, New York, 1988

---------. Life After Life, Mockingbird Books, Covington, KY,

1975

Nelson, John E., Healing the Split, State University of New York Press, Albany, NY, 1994

Netherton, Morris and Nancy Shiffrin, Past Lives Therapy, William Morrow, New York, 1978

Pagels, Heinz, The Cosmic Code, Bantam Books, New York, 1990

Peat, F. David, Einstein's Moon, Contemporary Books, Chi­cago, 1990

Penrose, Roger, The Emperor's New Mind, Oxford Univer­sity Press, New York, 1989

Persinger Michael A., and Stanley Krippner, "Dream ESP Experiments and Geomagnetic Activity," The Journal of the American Society for Psychical Research, 83, 1989

Polkinghorne, John, Reason and Reality, Trinity Press, Philadelphia, 1991

---------. The Quantum World, Longman, London, 1984

Pribram, Karl, Brain and Perception: Holonomy and Struc­ture in Figural Processing, The MacEachran Lectures, Lawrence Erlbaum, Hillsdale, NJ, 1991

Prigogine, Ilya and Isabelle Stcngers, Order out of Chaos: Man's New Dialogue with Nature, Bantam Books, New York, 1984

Ray, Paul H., "American Lives," Noetics Sciences Review, Spring 1996

Rein, Glen, "Modulation of Neurotransmitter Function by Quantum Fields," Planetary Association for Clean En­ergy, 6,4, 1993Requardt, Manfred, "From 'Matter-Energy' to 'Irreducible Information Processing' — Arguments for a Paradigm Shift in Fundamental Physics," Evolution of Information Processing Systems, K. Haefner (ed.), Springer Verlag, New York and Berlin, 1992

Rosen, Joe, The Capricious Cosmos, MacMillan, New York, 1991

Saunders, Peter Т., "Evolution without Natural Selection," Journal of Theoretical Biology, 1993

Schroeder, Gerald L., Genesis and the Big Bang, Bantam Books, New York, 1990

Sheldrake, Rupert, A New Science of Life, Blond & Briggs, London, 1981

---------. The Presence of the Past, Times Books, New York,

1988

Stapp, Henry- P., Matter, Mind, and Quantum Mechanics, Springer Verlag, New York, 1993

Stevenson, Ian, Unlearned Language: New Studies in Xeno-glossy, University Press of Virginia, Charlottesville, 1984

---------. Children Who Remember Previous Lives, Univer-

sity Press of Virginia, Charlottesville, 1987

Stewart, Ian, Does God Play Dice?, Blackwell, Cambridge, 1992

Talbot, Michael, The Holographic Universe, HarperCollins, NeVYork, 1991

Targ, Russell and K. Harary, The Mind Race, Villard Books, New York, 1984

Taraas, Richard, The Passion of the Western Mind, Bal-lantine Books, New York, 1993

Tart, Charles, States of Consciousness, Dutton, New York, 1975

Tiller, William A., "Subtle Energies in Energy Medicine," Frontier Perspectives, 4, 2, Spring 1995

Trefil, James, Reading the Mind of God, Anchor Books, New York, 1989

Ullman, M., and S. Krippner, Dream Studies and Telepathy: An Experimental Approach, Parapsychology Founda­tion, New York, 1970

Varvoglis, Mario, "Goal-Directed and Observer-Dependent PK: An Evaluation of the Conformance-Behavior Model and the Observation Theories," The Journal of the American Society for Psychical Research, 80, 1986

Weinberg, Steven, The First Three Minutes, Basic Books, New York, 1988

---------. Dreams of a Final Theory, Pantheon Books, New

York, 1992

White, John, The Meeting of Science and Spirit, Paragon House, New York, 1990

Wigner, Eugene, The Scientist Speculates, I. J. Good (ed.), Heinemann, London, 1961

Wilber, Ken, The Atman Project: A Transpersonal View of Human Development, Quest Books, Wheaton, 1980—.  One  Taste:  The Journals of Ken  Wilber,   1997. Shambhala, Boston, 1999

—. Quantum Questions, Shambhala, Boston, 1985 (ed.)

----------. Sex, Ecology, Spirituality; The Spirit of Evolution,

Shambhala, Boston, 1995

Woolger, Roger, Other Lives, Other Selves, Doubleday, New York, 1987

Zohar, Danah, The Quantum Self, William Morrow, New York, 1990

Zukav, Gary, The Dancing Wu Li Masters, Bantam Books, New York, 1989

Занимается распространением трансперсоиальпых знаний через обучающие семинары, конференции, постоянно действующие лабо­ратории и издательскую деятельность. Трансперсональные практи­ки укоренены в трансперсональной психологии, в опыте мировых духовно-религиозных традиций, а также во внеконфессиональных древних и современных психотехнологиях трансценденции и экстаза (шаманизме, авангардном искусстве, науке и психотерапии).

ПРОГРАММЫ ИНСТИТУТА

•  Семинары и конференции по трансперсональной психологии и холотрошюму дыханию.

•  Осенние и весенние декадники по трансперсональной психоло­гии и психотерапии.

•  Лаборатория осознаваемых сновидений и психотехнологнй.

(095) 518-54-47, (095) 109-31-00 Интернет: www.transpersonal.ru www.df.ru/~maikov

Щ СЕМИНАРЫ ПО ТРАНСПЕРСОНАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ И ХОЛОТРОПНОМУ ДЫХАНИЮ

Если вы хотите повысить уровень жизненной энергии, полнее ис­пользовать свои возможности, интересуетесь применением транспер­сональной психологии в бизнесе, личностном росте, психотерапии, педагогике и т. д., посетите вводные 2-дневиые семинары, которые проводятся Институтом в последние выходные каждого месяца.

Шестидневные семинары по трапеперсопальпой психологии и хо-лотропиому дыханию — эффективному методу психотерапии и само­познания — предназначены для личностного роста и повышения ква­лификации психологов, психотерапевтов, психиатров, врачей, педа­гогов, а также всех интересующихся практическими применениями трансперсональной психологии.

Метод разработан американскими трансперсональными психо­логами Станиславом и Кристиной Гроф специально для использова­ния уникальных терапевтических возможностей необычных состоя­ний сознания. хосоматических и психчических расстройств, но самая главная ооласть его применения — глубинная работа над собой, где оно наиболее эф­фективно и может прекрасно дополняться традиционными подходами. Еще одна область применения холотропного дыхания — поиск нестан­дартных решений и творческих прорывов.

Вводная программа по трапсперсопальной психологии и холотроппому дыханию состоит из трех шестидневных семинаров по следую­щим темам:

1. Введение в теорию и практику холотропного дыхания и транс­персональной психологии.

2. Голоса и языки переживаний и методы интеграции трансперсонального опыта.

3. Духовный кризис, экстремальные состояния и архитектура пси­хопатологии.

В программе семинаров:

•  история, теория и практика холотропной терапии и транспер­сональной психологии, сущность психотерапии, принципы ассисти­рования в сессиях;

•  голоса переживаний и языки переживаний, архетипические си­туации и язык мифа;

•  методы интеграции необычных состояний сознания;

•  сессии холотропного дыхания и ритуальные процессы.

(095) 518-54-47, (095) 109-31-00 Интернет: www.transpersonal.ru www.df.ru/~maikov

ПРОСНИТЕСЬ В МИРЕ ОСОЗНАВАЕМЫХ СНОВИДЕНИЙ!

То, на что Кастанеда и тибетские йоги тратили годы, может стать реальным за считанные недели, благодаря новейшим технологическим разработкам Института осознаваемых сновидений. С помощью Курса осознаваемого сновидения и портативных приборов для обучения осоз­наваемому сновидению (NOVADREAMER), которые будут вашим лич­ным тренером, вы сможете быстро стать мастером-сновидцем.

© (095) 518-54-47, (095) 109-31-00 Интернет: www.transpersonal.ru www.df.ru/~maikov

Издательская группа ACT, включающая в себя около 50 издательств и редакционно-издательских

обьединений, предлагает вашему вниманию более 20 000

названий книг самых разных видов и жанров.

Мы выпускаем классические произведения

и книги современных авторов. В наших каталогах — интеллектуальная проза,

детективы, фантастика, любовные романы, книги для детей и подростков, учебники, справочники,

энциклопедии, альбомы по искусству,

научно-познавательные и прикладные издания,

а также широкий выбор канцтоваров.

В числе наших авторов мировые знаменитости:

Сидни Шелдон, Стивен Кинг, Даниэла Стил, Джудит Макнот, Берт-рис Смолл, Джоанна Линдсей, Сандра Браун, создатели российских бестселлеров Борис Акунин, братья Вайнеры, Андрей Воронин, По­лина Дашкова, Сергей Лукьяненко, братья Стругацкие, Фридрих Незнанский, Виктор Суворов, Виктория Токарева, Эдуард Тополь, Владимир Шитое, Марина Юденич, Виктория Платова, Чингиз Аб-дуллаев; видные ученые деятели академик Мирзакарим Норбе-ков, психолог Александр Свияш, авторы книг из серии “Открове­ния ангелов-хранителей” Любовь Панова и Ренат Гарифзянов, а также любимые детские писатели Самуил Маршак, Сергей Ми­халков, Григорий Остер, Владимир Сутеев, Корней Чуковский. Издательская группа ACT

129085, Москва, Звездный бульвар, д. 21,7-й этаж

Справки по телефону: [095)215-01-01, факс215-51-10

E-mail: [email protected]     http://www.ast.ru

Книги издательской группы АС вы сможете заказать и получить по почте в любом уголке России. Пишите:

107140, Москва, а/я 140

ВЫСЫЛАЕТСЯ БЕСПЛАТНЫЙ КАТАЛОГ

Комментарии