Теория и практика детского психоанализа.

Книги для бизнеса. Виталий Пичугин

Книги по психологии. Виталий Пичугин

Все разделы / Книги по психологии

Автор: Фрейд Анна

Anna Freid
The writings
1922-1969
lnternation;il I'niiersities Press, Inc.
New York

АПРЕЛЬ ПРЕСС ЭКСМО-nPt^D Москва
1999

УДК 820 ББК 84(4 Вл) Ф8б
Перевод с английского и немецкого Е. Биневой, М. Гинзбурга, С. Иванченко, Я. Когана, О. Чекановой.
Разработка серийного оформления художника В. Щербакова
Серия основана в 1999 году
Фрейд Анна
Ф 86    Теория и практика детского психоанализа. Пер. с англ. и нем./ М.: 000 Апрель Пресс, ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. — 384 с. (Серия «Психологическая коллекция»).
ISBN 5-04-003983-2
Книга включает основные, ставшие классическими, труды Анны Фрейд (дочери основателя психоанализа 3. Фрейда), посвященные оригинальному направлению практической психологии — детскому психоанализу. В различ¬ных по уровню сложности изложения материала, ориентированных на разные группы читателей (от любителей до профессиональных психологов), но одинаково интересных и содержательных работах раскрываются основные положения детского психоанализа, этапы становления и развития личности
ребенка, описываются методы предупреждения, коррекции и терапии детских нарушений.
Для психологов, педагогов, воспитателей, социальных работников, а также родителей и всех читателей, интересующихся теоретическими и практичес¬кими вопросами детской психологии.
УДК 820 ББК 84(4Вл)
© International Universities Press, Inc. © Составление, оригинал-макет книги. 000 «Апрель Пресс» © Перевод с английского Е. Биневой © Перевод с немецкого Я. Когана © Перевод с английского М. Гинзбурга © Перевод с английского О. Чекановой © Перевод с английского С. Иванченко ISBN 5-04-003983-2      © Оформление. ЗАО «Издательство «ЭКСМО-Пресс», 1999 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ.................................................................6
1. ЧЕТЫРЕ ЛЕКЦИИ ПО ПСИХОАНАЛИЗУ ДЛЯ
ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ И РОДИТЕЛЕЙ............................ 8
2. ВВЕДЕНИЕ В ТЕХНИКУ ДЕТСКОГО
ПСИХОАНАЛИЗА......................................................... 58
3. ЭГО И МЕХАНИЗМЫ ЗАЩИТЫ................................ 115
^4. ОБЕСПЕЧЕНИЕ НЕОБХОДИМЫХ УСЛОВИЙ В РАННЕМ ВОЗРАСТЕ И ВОСПИТАНИЕ.............................................................. 245
5. НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О НАБЛЮДЕНИИ ЗА МЛАДЕНЦАМИ ...........................................................259
6. ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ И СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ
ДЕТЕЙ МЛАДШЕГО ВОЗРАСТА ................................ 273
7. ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ И ИНСТИНКТИВНОЕ
РАЗВИТИЕ.................................................................... 285
8. ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ ....................................... 308
9. ПСИХОАНАЛИЗ И ВОСПИТАНИЕ........................... 333
10. ДИАГНОСТИКА И ОЦЕНКА ДЕТСКИХ
НАРУШЕНИЙ............................................................... 343
11. ОЦЕНКА ПОГРАНИЧНЫХ СЛУЧАЕВ ................... 361
ГЛОССАРИЙ................................................................. 372

В этой книге, как и во втором, готовящемся к выходу в свет томе избранных трудов собраны произве¬дения разных лет, объединенные темой детства — основной темой, которой посвятила свою научную и твор¬ческую деятельность Анна Фрейд. Начав свою профес¬сиональную деятельность с работы с детьми, в должнос¬ти учительницы, а позднее став секретарем отца и в дальнейшем — его соратницей, она объединила в своей деятельности эти две близкие ей сферы. Анна Фрейд была первой, кто стал применять психоаналитические методы в процессе оказания психологической помощи детям, заложив тем самым основы новой области иссле¬дований — детского психоанализа. Ее деятельность имела широкий резонанс, а работы — высокую науч¬ную значимость. Работая в русле психоанализа, она ока¬зала влияние как на детскую психологию в целом, так и на психиатрию.
Работа «Введение в технику детского психоанали¬за», вышедшая в 1927 году, — результат ее творческих исканий и практической работы; с одной стороны — своеобразный отчет о проделанной работе, представлен¬ный вниманию коллег по цеху, а с другой — программ¬ный документ и руководство для детского психоанали¬тика. Насколько близок анализ взрослых детскому анализу и в какой степени он применим к маленьким пациентам; последовательность, основные этапы, про¬блемы, ограничения и особенности аналитической рабо¬ты с детьми — материал по этим и многим другим воп¬росам, проиллюстрированный примерами из практики, говорит не только о масштабе проделанного но и о спе¬цифичности предмета, свидетельствует о необходимос-
6

Предисловие
ти выделения детского анализа в особое направление психоаналитической терапии и задает направление для дальнейших исследований в этой области.
В своей практической деятельности А. Фрейд стол¬кнулась с необходимостью пересмотра ортодоксальной психоаналитической теории, а именно смещения акцен¬та с изучения функционирования бессознательного на исследование эго, что, как она отмечает в своей работе, всегда было основной целью терапевтического процесса, а исследование ид — лишь средством для достижения этой цели. Психология ид сменяется эго-психологией, одним из лидеров которой становится Анна Фрейд, а основные идеи нового направления черпаются из мате¬риалов детского психоанализа. Одной из основополага¬ющих работ нового течения стала другая известная, став¬шая классической книга А. Фрейд — «Эго и защитные механизмы». В свое время эта работа была признана весомым вкладом в развитие психологии. Посвященная роли и функционированию механизмов защиты эго от переживания тревоги, эта работа стала отправной точ¬кой большинства будущих исследований в данной обла¬сти. Современное, общепризнанное описание защитных механизмов принадлежит именно А. Фрейд.
Все, что написано Анной Фрейд, — актуально, све¬жо и доступно любому читателю. Актуально, потому что проблемы, которые затрагиваются ею, волновали людей и тогда, и сейчас и будут волновать человечество всегда. Свежо, потому что это собранные по крупицам знания опытного и талантливого клинициста, который дает про¬стые, в общем-то, ответы на довольно сложные вопросы. Из каждой статьи, представленной как в первом, так и во втором томе, можно почерпнуть не только интерес¬ную, но и полезную информацию, касающуюся вопросов теории и практики анализа, воспитания детей, особен¬ностей психического развития и внутреннего мира ре¬бенка, детско-родительских отношений, особенностей воз¬растной периодизации и многое другое. Доступно, потому что представленный Анной Фрейд психоанализ легок для восприятия даже самого неискушенного чи¬тателя и максимально приближен к жизни и поэтому привлекателен.
7

I
ЧЕТЫРЕ /IFKLIHH ПО ПСИК04Н^4/1ИЗ^ ЛЛП ПРЕПО.^Ив4ТЕ/1ЕИ И РО-ДИТЕ>1ЕИ

Лекция первая. Амнезия событий раннего детства и эдипов комплекс
Мы все прекрасно знаем, что преподаватели относят¬ся к психоанализу с известной долей скептицизма и недо¬верия. Но так как вы, учителя, работающие в Детских дневных центрах', решили все же прослушать краткий курс моих лекций, вы, видимо, тем или иным путем пришли к заключению, что более близкое знакомство с новой дис¬циплиной сможет оказать определенную помощь в вашей нелегкой работе. После прослушивания этих четырех лек¬ций вы сможете оценить, ошибались ли вы в своих ожида¬ниях и сумела ли я оправдать хоть часть ваших надежд.
' Немецкое Hort здесь переводится как «Детский дневной центр». Его устав гласит: «Центры созданы по модели детских са¬дов, но предназначены, главным образом, для детей от 6 до 14 лет. В то время, как детские сады принимают детей только до 6 лет, то есть дошкольного возраста, центры Hort посещают те дети, родите¬ли которых уходят на работу на весь день и которые вынуждены были бы проводить свободное от школы время на улице. Здесь, в
центрах Hort, они готовят уроки, участвуют в коллективных играх, ходят на прогулки».
8

Лекция первая
В определенном смысле у меня нет для вас ниче¬го абсолютно нового. Я бы не достигла своей цели, если бы попыталась рассказать вам о поведении школьников или детей, посещающих Дневные центры, так как в этом отношении вы находитесь в более выгодном поло¬жении. Через ваши руки ежедневно проходит огромное количество материала, наглядно демонстрирующего весь спектр явлений: от детей, отстающих в умственном и физическом развитии, запуганных, упрямых, лживых, испорченных дурным обращением, до жестоких, агрес¬сивных и склонных к совершению преступлений. Я лучше уклонюсь от попыток оглашения всего списка, так как вы все равно обнаружите в нем много пробелов.
Тем не менее, даже хорошее знакомство со всем многообразием ситуаций может препятствовать пости¬жению истинного смысла этих феноменов. Вы так же, как школьные учителя и воспитатели детских садов, должны беспрестанно действовать. Жизнедеятельность в классе требует постоянного вмешательства с вашей стороны: вы должны делать замечания, поддерживать дисциплину и порядок в классе, следить, чтобы дети не сидели без дела, давать им советы и указания. Ваша администрация была бы крайне недовольна, если бы вам вдруг пришло в голову перейти на позиции пассивного наблюдателя. Так уж устроено, что в силу своей профес¬сиональной деятельности вы знакомитесь с бесчислен¬ными видимыми проявлениями поведения детей, но вы не можете ни охватить взглядом весь спектр этих явле¬ний, ни проследить истоки детского поведения, на кото¬рое вы вынуждены реагировать.
Возможно, вы не можете правильно оценить и клас¬сифицировать материал, которым обладаете, не столько из-за отсутствия возможности беспрепятственного наблю¬дения, сколько потому, что такая классификация тре¬бует специальных знаний. Представим себе на минуту, что кто-нибудь из присутствующих здесь особенно заин¬тересован в том, чтобы выяснить, почему некоторые дети в определенной группе страдают нарушениями зрения или рахитом. Ему известно, что эти дети живут в убо¬гих, сырых домах, но только медик сможет внятно объяс¬нить, каким образом сырость влияет на физическое со-
9

Четыре лекции по психоанализу
стояние ребенка. Другой, возможно, сконцентрировал свое внимание на тех опасностях, которым подверже¬ны, по причине своих врожденных качеств, дети стра¬дающих алкоголизмом родителей; в этом случае необхо¬димо обратиться к изучению наследственности. Тот, кто интересуется взаимосвязью между такими явлениями, как безработица, нехватка жилья и отсутствие заботы о ребенке, должен заняться изучением социологии. Точно так же учитель, интересующийся психологическими детерминантами всех этих явлений, желающий понять разницу между ними и проследить их постепенное раз¬витие на конкретных примерах, может обратиться за информацией к психоанализу.
Мне кажется, что такое обогащение знаниями мо¬жет оказать вам значительную поддержку в вашей прак¬тической деятельности. На это есть две причины. Днев¬ные центры - это новейший образовательный институт в Вене. Он предназначен для детей, которые по тем или иным причинам после уроков остаются без присмотра родителей. Идея создания подобных центров — превен¬тивная мера, попытка предотвратить негативные послед¬ствия, возникающие в результате снижения заботы о детях. Своим существованием они обязаны убеждению, что на развитие вызывающего и асоциального поведе¬ния на ранних стадиях можно сравнительно легко по¬влиять в благоприятной атмосфере таких центров, на¬поминающей школьную или домашнюю обстановку. Позже, когда выросшие без родительского присмотра, совершившие преступления подростки оказываются в исправительном заведении, сделать это значительно сложнее, а порой просто невозможно.
Тем не менее, в настоящий момент посещение Дневных центров не может быть принудительным. В то время как посещение школы является обязатель¬ным, вопрос о доверии своего ребенка на попечение работникам центра оставлен на усмотрение родителей. По этой причине Дневные центры должны постоянно доказывать то, что их существование не является бес¬полезным, завоевывая авторитет в глазах каждого ре¬бенка и родителя своей успешной работой, точно так же, как до указа об обязательной прививке против оспы
10

Лекция первая
надо было снова и снова убеждать родителей в необхо¬димости такой прививки.
Но работники Дневных центров указывают на дру¬гое затруднение, присущее их положению. В большин¬стве случаев им приходится иметь дело с детьми, уже успевшими пройти через руки различных воспитателей. Они отмечают, что эти дети, по крайней мере вначале, неадекватно реагируют на них самих и их поступки. Они приходят с уже сложившимися представлениями и нередко своим поведением выражают недоверие, трево¬гу или пренебрежение по отношению к учителю. Такое отношение у них выработалось в результате предыду¬щего общения со взрослыми. К тому же, жизнь ребенка в Дневном центре - не более чем приложение к его школьной жизни, и Центры в основном осваивают бо¬лее либеральные, гуманные и современные способы вос¬питания, чем те, которые преобладают в большинстве школ. Таким образом, школа, требуя от ребенка опреде¬ленного стандарта поведения и внушая ему такой стан¬дарт, нередко создает для Центров препятствия в дости¬жении цели.
Так что положение работников Дневных центров далеко не завидное. Они постоянно сталкиваются с труд¬ными задачами, требующими независимого решения и вмешательства; и это не говоря уже о том, что они не являются главными и самыми важными взрослыми в
жизни ребенка.
Школьные учителя на это могут сказать, что мы
не правы, расценивая их положение как наиболее бла¬гоприятное. Они также утверждают, что чаще всего по¬лучают ребенка слишком поздно; очень сложно, напри¬мер, в первом классе начальной школы привить ребенку правильное и серьезное отношение к учебе и к препода¬вателям, если прежде ему была знакома только безза¬ботная атмосфера детского сада. Они несут с собой в школу модель поведения, приобретенную в детском саду, и отношение, не приемлемое в условиях школы.
В соответствии с вышесказанным работники детс¬ких садов имеют дело с еще не испорченной воспитанием группой, а следовательно, находятся в более выгодном положении. Но даже от них мы, к нашему изумлению,
11

Четыре лекции по психоанализу
слышим жалобы, что их трех-шестилетние воспитанни¬ки уже являются сформировавшимися личностями. Каж¬дый ребенок наделен свойственными только ему черта¬ми характера и реагирует на действия воспитателей по-своему. С каждым ребенком воспитатель связывает определенные ожидания, конкретные надежды и опа¬сения, у каждого из них свои пристрастия, каждый по-своему выражает зависть и нежность, требует любви и отвергает ее. И речи не может быть о влиянии личности воспитателя на покорное, еще не сформировавшееся су¬щество. Воспитательница имеет дело с маленькими лич¬ностями, сложными и с трудом поддающимися влия¬нию.
Поэтому учителя и воспитатели - в школах, в Днев¬ных центрах или детских садах - всегда оказываются в одинаково трудном положении. Очевидно, что формиро¬вание личности завершается раньше, чем мы себе это представляли. Чтобы выявить происхождение тех осо¬бенностей характера ребенка, которые причиняют пре¬подавателю столько хлопот, исследователь должен об¬ратиться к периоду, предшествующему его поступлению в воспитательные заведения, к первым взрослым в жиз¬ни ребенка, то есть к периоду до шести лет и к его роди¬телям.
Возможно, у вас появилось ощущение, что таким образом задача упрощается. Вместо того, чтобы день ото дня наблюдать поведение детей старшего возраста в шко¬лах и Дневных центрах, мы постараемся собрать сведе¬ния об их впечатлениях и воспоминаниях ранних лет.
На первый взгляд это совсем не сложно. Вы всегда стремились к тому, чтобы отношения с доверенными вам детьми были искренними и открытыми. Сейчас это очень пригодится. Отвечая на ваши вопросы, ребенок будет готов рассказать вам все.
Я советую каждому из вас совершить такую по¬пытку, но предупреждаю вас, что вы получите скудные результаты. Дети не рассказывают о своем прошлом, зато они охотно расскажут вам о событиях последних несколь¬ких дней или недель, о проведенных выходных, о своем последнем дне рождения, возможно, даже о прошлогод¬нем Рождестве. Но здесь их воспоминания обрываются,
12

Лекция первая
или, в любом случае, дети теряют способность расска¬зывать о них.
Вы можете сказать, что наша уверенность в том, что ребенок в состоянии вспомнить свое прошлое, не имеет под собой оснований. Следует иметь в виду, что дети не могут отличить важные события от незначитель¬ных. Поэтому вы считаете, что будет разумнее и про¬дуктивнее задать наши вопросы не ребенку, а взросло¬му, интересующемуся исследованием раннего опыта своего детства.
Я, конечно, рекомендую вам воспользоваться так¬же и этим, вторым способом, но знаю, что вы будете удивлены, когда обнаружите, что приятелю, искренне желающему помочь вам, почти нечего сказать. Его бо¬лее или менее осознанные воспоминания с небольшим количеством пробелов обратятся, может быть, к пятому или шестому году жизни. Он опишет свои школьные годы, возможно даже дом, где он жил на третьем, чет¬вертом и пятом году жизни, имена братьев и сестер и даты; он может даже упомянуть такое особое событие, как переезд из одного дома в другой, или какой-то нео¬бычный случай. На этом список иссякнет, прежде чем вы обнаружите искомое, а именно знаки того, как его пятилетнее развитие вело к формированию характерных черт личности.
Разумеется, это подходящий повод для нового ра¬зочарования. События, о которых мы хотим услышать, играющие столь важную роль в формировании характе¬ра индивида, касаются самых интимных переживаний в его жизни. Это тот опыт, который каждый хранит как самое сокровенное и, не допуская к нему никого, кроме самого себя, застенчиво скрывает даже от самых близких друзей. Учитывая это обстоятельство, следует обратить¬ся за информацией к единственному человеку, готовому ее выдать. Иными словами, каждый исследователь дол¬жен изучить самого себя. Здесь дело касается нас самих, и мы должны положиться на способность нормального взрослого человека помнить прошлое, на нашу заинте¬ресованность в этих сведениях и желание преодолеть все барьеры, препятствующие личности выдать свои сек¬реты другим.
13

Четыре лекции по психоанализу
Тем не менее, даже если мы подойдем к этому делу со всей заинтересованностью и вниманием и будем пре¬дельно откровенны, результаты все равно будут скудны¬ми. Нам не удастся пролить свет на ранние годы нашей жизни и собрать непрерывную цепочку воспоминаний того периода. Мы можем связать события с определенными периодами времени, которые для различных индивидов могут быть совершенно разными. Для некоторых это пя¬тый год жизни, для кого-то - четвертый, еще для кого-то -третий. Однако до этого момента в сознании каждого из нас существует большой пробел, темнота, на фоне которой выделяются лишь некоторые беспорядочные и бессвязные фрагменты, при ближайшем рассмотрении лишенные значения и смысла.
Например, молодой человек не помнит ничего из первых четырех лет своего детства, кроме короткого эпизода на корабле, где капитан в красивой форме про¬тягивает к нему руки, чтобы поднять его над парапе¬том. Опрос других людей показал, что в тот же период времени он пережил серьезные потрясения и тяжелей¬шие удары судьбы. Или опять же, в памяти девушки, раннее детство которой было богато эмоциональными переживаниями, среди путаницы событий сохранилось лишь одно четкое воспоминание: во время прогулки в детской коляске она поворачивается назад и смотрит на няню, толкающую коляску!
Вы, конечно, согласитесь, что здесь мы сталкива¬емся с крайне противоречивым набором фактов. С од¬ной стороны, из наших наблюдений за маленькими деть¬ми и рассказов родственников о нашем детстве мы знаем, что поведение ребенка на этой стадии развития осмыс¬ленно и активно; он выражает свое отношение к проис¬ходящему, во многих отношениях проявляет себя как разумное существо. С другой стороны, этот период стер¬ся из его памяти или, в лучшем случае, оставил о себе крайне скудные воспоминания. Согласно свидетельствам школьных учителей и воспитателей детских садов, по истечении этих ранних детских лет человек вступает в жизнь в качестве полностью сформировавшейся лично¬сти. Но все же память работает так, будто в этот период, когда ребенок наиболее восприимчив и чувствителен,
14

Лекция первая
когда происходит комплексное развитие его личности, ничего достойного запоминания не происходило.
До сих пор академическая психология попадала в эту ловушку. В качестве материала для своих исследо¬ваний ученые брали только ту часть психической жиз¬ни индивида, которая известна ему самому, что неиз¬бежно приводило к недооценке значения первых лет жизни, остававшихся для него неизвестными.
Первую попытку разрешения этого противоречия совершил психоанализ. Исследовав природу ошибочных действий, которые человек совершает в своей повсед¬невной жизни, забывая и теряя вещи или кладя их не на свое место, читая или слыша неверное слово, психо¬анализ доказал, что такие ошибки не являются случай¬ными. Прежде такие случаи объясняли, не особенно вдумываясь, как результат невнимательности, усталос¬ти или просто случайности. Психоаналитические иссле¬дования показали, что, как правило, мы ничего не за¬бываем, кроме того, что мы по той или иной веской причине не хотели бы помнить, хотя эта причина обыч¬но нам не известна.
Подобным образом, исследуя пробелы в воспоми¬наниях детства, психоанализ прибегает к нетрадицион¬ным способам объяснения. Он утверждает, что столь поразительный феномен не имел бы места без серьез¬ных на то оснований. Именно этот мрак, окутывающий первые годы жизни, и препятствия, возникающие на пути каждого, совершающего какую-либо попытку рас¬сеять его, привели психоаналитиков к мысли, что тут скрывается что-то важное. Точно так же взломщик, на¬ткнувшийся на особенно изощренное устройство замка, приходит к выводу, что усилия, которые он приложит, чтобы взломать его, будут щедро вознаграждены; люди не причинили бы себе столько хлопот, чтобы запереть нечто бесполезное!
Но в данный момент в мои планы не входит объяс¬нение, каким образом психоанализ справился с этой целью - восстановить воспоминания детства. Описание метода психоанализа само по себе займет больше време¬ни, чем имеется в нашем распоряжении. Его более де¬тальное рассмотрение и исследование мы оставим на
15

Четыре лекции по психоанализу
случай другого курса лекций. Сейчас нас интересует главным образом содержание первых пяти лет жизни, в той мере, в которой психоанализу удалось восстановить его. Я напомню только, что это восстановление совер¬шалось путем толкования сновидений и объяснения про¬исхождения ошибок, совершенных как здоровыми людь¬ми, так и пациентами, страдающими неврозами.
Психоаналитическая реконструкция воспоминаний детства апеллирует к самой ранней поре младенчества, к периоду, когда ребенок обладает только наследствен¬ными качествами, присущими ему от рождения, — ины¬ми словами, к тому состоянию, в котором мы тщетно надеялись застать его в момент поступления в учебное заведение. То, что нам известно об этой стадии разви¬тия, не впечатляет. Новорожденные дети во многом схо¬жи с детенышами животных, однако в некотором отно¬шении находятся в менее выгодном положении, чем молодые животные. Последние зависят от своих мате¬рей только в течение непродолжительного периода вре¬мени, самое большее, нескольких недель. После этого они превращаются в самостоятельных особей, способ¬ных обходиться без посторонней помощи. С детьми дело обстоит иначе.
Ребенок по крайней мере в течение года находится в такой зависимости от матери, что погиб бы в ту же минуту, когда мать перестала бы заботиться о нем. Но даже по прошествии года младенчества до независимос¬ти еще далеко. Ребенок не в состоянии добывать пищу и средства к существованию, защититься от опасности. Как известно, на то, чтобы полностью освободиться от опеки взрослых и стать самостоятельным, требуется пятнад¬цать лет, а то и больше.
Судьбу ребенка неизбежно определяет его продол¬жительная зависимость от взрослого, что также отлича¬ет людей от особей животного мира. Мать играет в тече¬ние первого года жизни самую важную роль в судьбе ребенка, хотя бы потому, что ее нежная забота - един¬ственная его защита, это ощущение остается на всю жизнь. Ребенок чувствует себя в безопасности до тех пор, пока он знает, что мать находится поблизости, и дитя беспокойством или возмущением демонстрирует
16

Лекиия первая
свою беспомощность, когда мать покидает его. Без ма¬тери он не смог бы утолить свой голод; ее присутствие становится жизненно важным для него.
Но отношения между матерью и младенцем вско¬ре приобретают гораздо больший смысл и уже не могут быть объяснены только стремлением к самосохранению. Мы замечаем, что ребенок хочет видеть свою маму ря¬дом с собой и скучает по ней, даже когда его голод уто¬лен и опасность ему не угрожает. Мы говорим, что ребе¬нок любит свою мать. В ответ на ее нежную любовь и заботу у него появилась привязанность к матери. Верно то, что эта привязанность проистекает чз инстинкта са¬мосохранения, но, тем не менее, она стала независимой от этого инстинкта и дифференцировалась от него.
Нежные взаимоотношения методу матерью и ре¬бенком, казалось бы, дают все возможности для его без¬мятежного физического и психического развития. И, конечно, ребенок был бы абсолютно счастлив, если бы мать занималась исключительно его кормлением и забо¬той о нем.
Но в этот момент внешний мир впервые вмешива¬ется в их отношения. Когда первый год жизни остается позади, выросший из младенческого возраста ребенок начинает понимать, что мать принадлежит не только ему. В семье, в которой он является только маленькой и не самой важной частью, есть и другие члены - отец, братья и сестры, о присутствии которых он узнал толь¬ко что, но которые, как выяснилось, не менее важны, чем он сам. И все они, разумеется, отстаивают свои пра¬ва на обладание матерью.
Несложно понять, что маленький ребенок смотрит на своих братьев и сестер как на врагов. Он ревнует к ним мать и хотел бы, чтобы их не было, так как они нарушают привычное и единственно приемлемое для него положение вещей.
Вы лично можете убедиться в том, что дети в ран¬нем возрасте испытывают чувство ревности, понаблю¬дав за их поведением, например, в момент рождения другого ребенка. Так, двухлетняя девочка, отец которой с гордостью показывает ей новорожденного брата и ожи¬дает, что она придет в восторг, просто спрашивает: «А
17

Четыре лекции по психоанализу
когда он снова умрет?». Одна женщина рассказывала мне, что когда она кормила своего ребенка грудью, к ней довольно близко подобрался ее трехлетний сын, во¬оруженный каким-то острым предметом, и она с боль¬шим трудом остановила его, чтобы он не нанес увечье малышу. Можно привести множество подобных приме¬ров. Известно немало случаев, когда двух- и трехлетние дети, оставленные по небрежности родителей наедине с малышами, наносили им серьезные травмы.
У нас есть все основания на то, чтобы считать рев¬ность малолетних детей серьезным явлением. Она про¬истекает из тех же источников, что и ревность взрос¬лых, и причиняет ребенку столько же страдания, сколько мы испытываем во взрослой жизни, когда в наши отно¬шения с любимым человеком вмешивается нежелатель¬ный конкурент. Различие заключается в том, что ребе¬нок более стеснен в своих действиях, чем взрослый, и поэтому единственным воплощением его эмоций явля¬ется желание. Он бы хотел, чтобы его «надоедливые» братья и сестры куда-нибудь удалились, он желает им смерти. Для маленького ребенка, еще не разобравшего¬ся, что такое смерть, не существует разницы между смер¬тью человека и просто разлукой с ним.
Желание смерти братьев и сестер вполне естествен¬но для ребенка. Чем больше он дорожит своей матерью, тем сильнее это желание. К тому же вначале ребенок со¬вершенно прямолинеен в своих чувствах. Эмоциональный внутренний конфликт возрастает, когда он понимает, что его мать, по необъяснимой для него причине любящая этих «навязчивых» братьев и сестер, требует, чтобы он расстал¬ся со своими враждебными чувствами и делил с ними маму, и даже любил их. Здесь и начинаются все сложности во взаимоотношениях детей внутри семьи.
Наблюдая за детьми старшего возраста, вы, воз¬можно, заметили, как часто выражение «братская лю¬бовь» не находит своего отражения в действительности, а лишь выражает чаяния родителей и как далеки реаль¬ные отношения между детьми от тех, какими их хотели бы видеть родители. Более того, это является убедитель¬ным доказательством верности высказанного здесь по¬ложения о том, что братья и сестры не испытывают та-
18

Лекция первая
кого острого чувства ревности, когда они меньше при¬вязаны к матери. В малообеспеченных семьях, где мать не может уделять детям много сил и времени, измене¬ния в ее взаимоотношениях с другими детьми, связан¬ные с рождением нового малыша, не так ощутимы. По этой причине мы нередко замечаем, что в таких семьях больше любви и согласия во взаимоотношениях между братьями и сестрами, чем в хорошо обеспеченных семь¬ях или семьях со средним достатком. В последнем слу¬чае каждый ребенок рассматривает своих братьев и сес¬тер как очевидных конкурентов на материнскую ласку. Поэтому в такой семье главенствуют явные или скры¬тые зависть и ненависть.
Однако сумятица чувств, испытываемых ребенком во взаимоотношениях с братьями и сестрами, относительно безобидное явление в сравнении с другим, более глубо¬ким эмоциональным противоречием. Братья и сестры соперничают не только из-за материнской любви. В этой ситуации отец значит гораздо больше. Именно отец игра¬ет двойную роль в жизни ребенка. Его ненавидят как соперника, который закрепил за собой право обладания матерью, который уводит ее из дома, обращается с ней как со своей собственностью и настаивает на общей по¬стели с ней. Но в то же время его любят и восхищаются им, потому что всегда могут рассчитывать на его помощь, верят в его силу и могущество и больше всего на свете хотят в будущем стать похожими на него,- Здесь перед мальчиком впервые встает необычная и вначале совер¬шенно неразрешимая проблема, заключающаяся в том, что чувства любви и восхищения у него вызывает тот человек, которого он одновременно ненавидит и которо¬му желает смерти. Отношения с братьями и сестрами, если вы помните, осложнялись лишь тем, что надо было подавить в себе враждебные чувства, чтобы угодить ма¬тери. В отношении же к отцу в душе мальчика впервые встречаются два противоречивых чувства. Я предлагаю вам самим представить себе все трудности, подстерегаю¬щие столкнувшегося с этой проблемой мальчика: во-пер¬вых, страх перед масштабами собственных враждебных чувств, во-вторых, боязнь отцовского гнева и того, что он может лишиться его любви, в-третьих, отсутствие пре-
19

Четыре лекиии по психоанализу
жней простоты и непосредственности во взаимоотноше¬ниях с матерью и, наконец, нечистая совесть и страх пе¬ред смертью. Я бы могла еще долго рассуждать по этому поводу, но оставим это до следующего раза.
Возможно, вы чувствуете, что дальнейшее изуче¬ние истории эмоционального развития ребенка - занятие интересное, но не видите его связи с вашей конкретной работой. Вы полагаете, что дети старшего возраста, с ко¬торыми вы имеете дело, давно переросли стадию полной зависимости от матери, детскую ревность и все эмоцио¬нальные потрясения первых лет жизни. Но здесь вы оши¬баетесь. Явления, с которыми вы сталкиваетесь в ваших группах или классах, непосредственно связаны с этим ранним периодом жизни. Те дети, которых вы называете склонными к конфликтному и асоциальному поведению, завистливыми, вечно недовольными, отождествляют своих одноклассников с родными братьями или сестрами и здесь, в школе, пытаются силой решить проблемы, не решен¬ные дома. Те, кто агрессивно реагирует на малейшую вашу попытку воспользоваться своей властью над ними, отож¬дествляют вас со своим отцом и переносят на вас свою предназначенную отцу враждебность и пожелание смер¬ти. Точно так же те, кто выглядит настолько застенчи¬вым, что даже не осмеливается взглянуть вам в лицо, равно как повысить голос в классе, пытаются отказаться от таких желаний, воспитывают в себе стремление к под¬чинению. Прежде вас удивляло подобное объяснение этих явлений. Верно то, что у шестилетнего ребенка уже есть определенный набор реакций, и он воспроизводит их при¬менительно к вам. То, что предстает перед вашими глаза¬ми - лишь повторение давних конфликтов в новом обли¬ке. Вы в данном случае являетесь жертвой, но не причиной этих конфликтов.
Я предвижу ваше второе возражение. Возможно, вы почувствовали, что описанная мною семья не суще¬ствует вовсе или, по крайней мере, большинство семей, с детьми которых вы имеете дело, не такие. Не так час¬то встретишь мать, дарящую своим детям столько люб¬ви и тепла и распределяющей эту ласку так равномер¬но. Не всегда встретишь и отца, так хорошо ладящего со своей женой и служащего для малолетнего сына пред-
20

Лекция первая
метом любви и восхищения. Как правило, картина со¬вершенно иная.
Но описывая такую образцовую семью, я пресле¬довала определенные цели. Я хотела, чтобы вы почув¬ствовали всю сложность ситуации, в которой оказыва¬ется ребенок, испытывающий противоречивые чувства даже при наиболее благоприятных внешних условиях. Каждый фактор, способствующий их ухудшению, ина¬че говоря, все обстоятельства, омрачающие картину об¬разцовой семейной жизни, в то же самое время обостря¬ют внутренний конфликт ребенка.
Представим себе, что ребенок на протяжении пер¬вого, наиболее важного года жизни совсем не воспиты¬вался своей матерью, а переходил из одной приемной семьи в другую или воспитывался в детском доме посто¬янно меняющимися, более или менее безразличными нянями. Не следует ли нам считать, что отсутствие пер¬вой естественной эмоциональной привязанности сильно повлияет на его дальнейшую жизнь?
Или допустим, что отец, с которого мальчик берет пример и по стопам которого хочет следовать во всем, стра¬дает алкоголизмом, психическими расстройствами или является преступником. В этом случае стремление подра¬жать отцу, в нормальных условиях оказывающее неоцени¬мую поддержку в воспитании, может погубить ребенка.
Когда родители состоят в разводе и каждый из них пытается взять верх над другим во влиянии на ребенка и представить другого виновным, полноценное эмоцио¬нальное развитие ребенка находится род угрозой. Его доверие к родителям подорвано, так как его способность к критической оценке разбужена слишком рано.
Я приведу здесь слова восьмилетнего мальчика, тщетно пытавшегося помирить своих родителей, соби¬равшихся разводиться. Он заявил: «Если папа не любит маму, то мама не любит папу, и поэтому они меня тоже не могут любить. Тогда и я их не люблю. И потому вся семья разваливается». Выводы, сделанные ребенком в этих условиях, тревожны. Он ведет себя как служащий обанкротившейся фирмы, разочаровавшийся в собствен¬ных принципах работы и потому потерявший всякий интерес к своим обязанностям. В таких обстоятельствах ребенок так же, как и в предыдущем примере со служа-
21

Четыре лекции по психоанализу
щим, прекращает исполнять сврю задачу, то есть в дан¬ном случае нормально' развиваться, и в качестве реак¬ции на ненормальные условия обнаруживает отклоне¬ния.        ' '
Дамы и господа, на сегодня хватит. Я представила вам сегодня события раннего детства в той форме, в ко¬торой они были воссозданы методом психоанализа. Не знаю, насколько прабомочными показались вам эти вы¬воды. В'любом случае осуществленные психоаналити¬ками открытия в' целом помогли привлечь внимание людей к событиям первых лет жизни.
В завершение я представлю вашему вниманию слу¬чай, подтверждающий практическое значение таких теоретических построений.
Недавно немецкий суд вынес решение в бракораз¬водном процессе. В ходе судебного разбирательства воз¬ник вопрос, с кем из родителей оставить двухлетнего ребенка. Защищавший мужа адвокат доказал, что жена, в силу всех особенностей своего характера, не способна должным образом воспитать ребенка. В ответ на это ад¬вокат жены построил свое возражение на том факте, что двухлетний ребенок нуждается в заботе, а не в воспита¬нии. Чтобы разрешить этот спор, экспертам был задан вопрос, в каком возрасте, по их мнению, начинается воспитание ребенка. Только часть из приглашенных экспертов принадлежала к психоаналитической школе, а часть - к другим, придерживающимся ортодоксаль¬ных взглядов. Тем не менее, они единогласно пришли к выводу, что воспитание ребенка начинается с первых дней его жизни.
У нас есть все основания, чтобы предположить, что в период. Предшествующий открытию психоанализа, эксперты пришли бы к обратному выводу.
Лекция вторая. Инстинктивные проявления раннего детства
Мне не известно, как вы восприняли предыдущую лекцию, но осмелюсь предположить, что впечатление было двойственным. С одной стороны, вы, возможно, думаете, что я не смогла предложить ничего, кроме дав-
22

Лекция вторая
но известных вам фактов, и сделала это с излишним пафосом; что у меня сложилось ошибочное мнение, буд¬то учителя до сих пор считают своих учеников некими существами, не связанными с семьей; что я забыла, что сегодня даже самый молодой преподаватель, столкнув¬шись с трудностями, в первую очередь думает о домаш¬нем окружении ребенка, о неблагоприятном родительс¬ком влиянии или о последствиях того, что ребенок является младшим, старшим или средним в семье. Вы всегда пытаетесь объяснить поведение ребенка в школе тем или иным обращением с ним в семье. Так что задол¬го до прослушивания моей лекции вам был известен тот факт, что характер ребенка формируется под влиянием домашней обстановки.
В то же время вам может показаться, что я сильно преувеличиваю, приравнивая чувства и поступки детей к соответствующим проявлениям взрослых людей. Так, я приписала ребенку, вступившему в бытовые разногла¬сия со своими братьями и сестрами, желание смерти последним; а нежное и совершенно невинное отношение мальчика к матери превратила в чувства мужчины, желающего вступить в интимные взаимоотношения с женщиной.
Вам кажется вполне естественным, что мальчик в своих будничных отношениях с отцом осознает, что тот превосходит его в силе, и неохотно подчиняется ограни¬чивающим его свободу родительским требованиям. Но я раздула этот конфликт до масштабов битвы не на жизнь, а на смерть. Вы уже давно с удивлением узнали, что психоанализ зашел так далеко, что сравнил эмоциональ¬ное состояние маленького ребенка с чувствами персона¬жа древнегреческого мифа, царя Эдипа, сразившего сво¬его отца и овладевшего матерью. Возможно, своим выступлением я просто доказала вам, что предубежде¬ние, которое вы всегда испытывали по отношению к психоанализу, не было лишено оснований, и то, что рань¬ше было предубеждением, теперь стало мнением, опи¬рающимся на ваш собственный опыт. Здесь я не собира¬юсь приводить аргументы в защиту точки зрения психоанализа. Я прошу вас просто немного повременить с выводами.
23

Четыре лекции по психоанализу
Давайте еще раз вернемся к вынесенному немец¬ким судом вердикту, который, как я показала вам, пол¬ностью соотносится с идеями психоанализа. Что следу¬ет подразумевать под понятием «воспитание» с первого дня жизни? Что можно воспитывать в юном, мало отли¬чающемся от животного создании, о мыслительных про¬цессах которого нам до сих пор было известно так мало? На чем могут основываться попытки образования? Судя по набросанной мной схеме внутренней жизни ребенка и его взаимоотношений с окружающими, можно поду¬мать, что ответ не сложен. Задача будет заключаться в том, чтобы проверить, правда ли ребенок испытывает враждебные чувства по отношению к братьям, сестрам и отцу, а также желание физического обладания мате¬рью, и не дать этим желаниям воплотиться.
Но при ближайшем рассмотрении такое определе¬ние воспитания ребенка на ранних стадиях развития оказывается нелепым и неудовлетворительным. Малень¬кий ребенок беспомощен и бессилен перед окружающи¬ми его людьми. Мы знаем, что его существование под¬держивается лишь благодаря доброте окружающих. Его сила не идет ни в какое сравнение с их силой. Так что у него нет ни малейшего шанса осуществить свои опас¬ные желания. Судебной и медицинской практике дей¬ствительно известны случаи, когда мальчики, насколь¬ко это позволяло их физическое развитие, исполняли роль отца по отношению к матери или когда девочки использовались отцами в сексуальных целях. Но во всех этих случаях исполнению ненормальных желаний спо¬собствовали не физическая сила и энергия ребенка, а ненормальное поведение взрослых, использовавших дет¬ские желания в целях удовлетворения собственной по¬хоти. В реальной жизни, как правило, гораздо важнее защитить ребенка от насилия отца, чем отца от враж¬дебности ребенка.
Так что вопрос об определении воспитания в начале жизни остается открытым, и о том, в чем оно состоит, мы также знаем немногое. Впрочем, можно взглянуть на этот вопрос и с другой стороны, снова обратившись к приве¬денному выше официальному вердикту и сравнив два по¬нятия - забота о ребенке и воспитание ребенка.
24

Лекиия вторая
Объяснить, что такое забота о ребенке, не сложно. Уход за ребенком заключается в удовлетворении его физических потребностей. Тот, кто заботится о ребенке, должен удовлетворять его голод, следить за тем, чтобы он всегда находился в тепле, уюте и чистоте (правда, последнее больше соответствует желаниям взрослых, чем ребенка), защищать его, от опасностей и прочих сложно¬стей. За удовлетворение всех его нужд ничего не требу¬ется взамен. Воспитание, напротив, выставляет ребенку определенные требования.
Бесконечное перечисление актуальных ныне и в прошлом целей воспитания вывело бы меня далеко за пределы сферы моей компетенции. Родители ребенка всегда стремятся к тому, чтобы его облик соответство¬вал их требованиям, то есть их цели различаются в за¬висимости от места проживания, материального бла¬госостояния, социального сословия, политических убеждений. Тем не менее эти различные цели имеют рдну общую особенность. Основная тенденция воспита¬ния состоит в том, что родители стремятся вырастить ребенка человеком, похожим на окружающих его взрос¬лых. Из этого мы можем заключить, что воспитатель стремится исключить в ребенке все черты, отличаю¬щие его от взрослого, иными словами, борется с поведе¬нием ребенка или, как это понимают взрослые, с его непослушанием.
Было бы ошибкой с моей стороны подробно на этом останавливаться, так как любой учитель и работник Дневного центра знает об этом из собственных наблюде¬ний. Но то, как ребенок проявляет себя в школе, слабо отражает его внутренний мир. Достоверные сведения о нем могут дать лишь те, кто жил в постоянном взаимо¬действии с ним с младенческого возраста до пяти лет. Опрашивая таких людей, мы слышим в ответ следую¬щее: он ужасно эгоистичен и ни с кем не считается; он заботится только о своих интересах и удовлетворении собственных желаний, независимо от того, мешает это другим или нет. Он неопрятен и неряшлив; он прикаса¬ется к самым отвратительным предметам и даже тянет их в рот. Он абсолютно не стыдится собственного тела и очень любопытен к вещам, которые другие пытаются
25

Четыре лекции по психоанализу
скрыть от него. Он обжора и обожает сладкое. Он жес¬ток по отношению ко всем живым существам, которые слабее его, и получает огромное удовольствие, ломая вещи. Ему свойственно множество дурных привычек, связанных с телом: он сосет пальцы, грызет ногти, ко¬выряет в носу, забавляется со своими половыми органа¬ми; и все это он делает с особой страстью, стремится удовлетворить все свои желания и при этом не терпит ни малейшей отсрочки.
Жалобы родителей сводятся к двум пунктам. Пер¬вый — это чувство отчаяния; как только им удается оту¬чить ребенка от одной дурной привычки, так тут же по¬является другая. Второй - это недоумение. Они не могут понять, откуда это все берется. Разумеется, не из подра¬жания родителям; они тщательно оберегают ребенка от общения с детьми, которых считают испорченными.
Вы можете сказать, что такое перечисление детс¬ких качеств больше напоминает обвинение, чем объек¬тивное описание. Но ведь взрослые никогда не были объективны по отношению к детям. Вместо того, чтобы наблюдать за ними, они на протяжении веков вели себя как строгие учителя, которые подходят к каждому дет¬скому проступку с возмущением и негодованием. Им не удастся докопаться до истинных причин поступков де¬тей, пока они не научатся не торопиться с выводами. До тех пор, пока они называют это «непослушанием», та¬кое детское поведение будет оставаться для них просто хаотичным, беспорядочным нагромождением качеств. Ничего не остается, кроме как сокрушаться по этому поводу!
Более того, до сих пор даже научные исследования не смогли пролить свет на этот вопрос. Они пошли пу¬тем отрицания всех черт, не вписывающихся в картину детского характера, которую они выработали из отвле¬ченных гипотез. Психоанализ был первым течением, освободившимся от преждевременных суждений, пред¬взятости и предположений, с которыми взрослые с не¬запамятных времен подходили к эволюции характера ребенка.
В результате масса необъяснимых и неприятных явлений объединилась в органичное целое. То, что рань-
26

Лекция вторая •
ше казалось набором произвольных черт, -предстало в виде четкой последовательности различных стадий раз¬вития, в виде того, что раньше понималось под поняти¬ем взросления человека. Психоанализ также нашел объяснение перечисленным выше жалобам родителей. Ни быстрая замена одной привычки другой, ни их воз¬никновение без какого-либо внешнего повода больше не ставят исследователя в тупик; с этих пор эти привычки не рассматриваются как досадные случайные, отклоне¬ния, но понимаются как естественные, нормальные зве¬нья гармоничной цепи развития.
Первым свидетельством существования такой стро¬гой последовательности стал сделанный в результате на-блюдений вывод, что выбор частей тела, с которыми дети связывают свои привычки, неслучаен, а предопределен. Как вы помните, в нашей первой лекции мы выяснили, что в основе эмоциональной близости матери и ребенка лежит первое кормление и забота матери о ребенке.
В первые недели жизни пища играет важнейшую роль в жизни ребенка; в этот период его рот и связанные с ним органы являются самыми важными частями его тела. Те ощущения, которые он испытывает, когда со¬сет материнскую грудь и когда молоко течет к нему в рот, наиболее приятны для ребенка, и он хочет их про¬должения и повторения даже после утоления голода. Вскоре он находит способ испытывать эти ощущения независимо от принятия пищи и кормящей его матери' — он начинает сосать свой собственный палец. Тогда мы говорим, что ребенок «сует пальцы в рот». В эти момен¬ты его лицо принимает такое же довольное выражение, как и в те минуты, когда его кормит мать, и поэтому вопрос, почему ребенок сосет палец, никогда не вызы¬вал сомнений: он делает это потому, что ему это прият-' но. Сосание пальца, являющееся по сути лишь имита¬цией принятия пищи, стало независимым процессом и превратилось в занятие, доставляющее ребенку удоволь¬ствие. Взрослые же, напротив, никогда не позволяли ребенку наслаждаться сосанием и расценивали его как «дурную привычку».
Более того, доставляющие удовольствие занятия, связанные со ртом, ни в коей мере не ограничиваются
27

Четыре лекции по психоанализу
принятием пищи и сосанием пальцев. Ребенок ведет себя так, будто хочет ознакомиться с целым миром в пределах его досягаемости посредством рта. Он грызет, лижет и пробует на вкус все, что попадет ему под руку. Следящие за ним взрослые расценивают такое поведе¬ние как «негигиеничное», то есть опасное для здоро¬вья. Важнейшая роль области рта как источника прият¬ных ощущений сохраняется на протяжении всего первого года жизни, остаточные явления от этого периода име¬ют место и в дальнейшем, на гораздо более поздних ста¬диях развития. Я отношу к ним такие вышеупомянутые качества, как обжорство и пристрастие к сладкому.
Выбор следующей области тела, выходящей на первое место по значимости, в прошлом занимаемое об¬ластью рта, также обусловлен внешними факторами. До этого времени взрослый мир был снисходителен к ре¬бенку и почти полностью посвящал себя уходу за ним, от ребенка требовалось только одно - привыкнуть к по¬рядку и регулярности в принятии пищи и отходе ко сну. Но теперь другой важный фактор постепенно входит в жизнь ребенка - соблюдение чистоты. Его мать или няня стараются отучить его испражняться под себя. Нелегко заставить ребенка контролировать эти функции. Можно сказать, что весь второй год жизни проходит под знаком этих нередко очень энергичных попыток со стороны взрослых привить ребенку привычку к чистоте.
Думаю, вы понимаете, что не следует винить ре¬бенка за то, что ему требуется столь длительный период времени, чтобы привыкнуть к соблюдению чистоты. Его сфинктеры еще недостаточно развиты. Что касается на¬чального периода, я с этим согласна, но в дальнейшем все происходит наоборот. В результате пристального наблюдения за ребенком появляется подозрение, что хоть он теперь и способен контролировать свои сфинктеры, он защищает свое право совершать испражнения тогда, когда ему этого хочется, и что он расценивает продукты своего организма как нечто, принадлежащее ему. У него появляется необыкновенный интерес к собственным эк¬скрементам; он пытается дотронуться до них, играть с ними и, если его, конечно, вовремя не остановить, он даже засунул бы их в рот. И здесь снова мы можем без
28

Лекция вторая
труда определить мотивы его поведения по выражению его лица и тому рвению, с которым он все это делает. Очевидно, что это забавляет ребенка, доставляет ему удовольствие.
Важным моментом является то, что это удоволь¬ствие больше не связывается с силой или слабостью сфин¬ктеров. Точно по такому же принципу, как раньше ребе¬нок открыл для себя, что можно получать удовольствие, имитируя принятие пищи через рот, теперь он наслаж¬дается ощущениями, полученными посредством своих функций выделения. Область ануса становится в этот период времени наиболее важной частью его тела. Так же как в грудничковый период ребенок чувствует на¬слаждение, сося палец, независимо от принятия пищи, теперь он пытается задержать свои выделения, играя с этой частью тела и получая приятные ощущения посред¬ством анальной зоны. Если он приучается ходить в туа¬лет, что не позволяет ему продолжать эти занятия, то он пытается хотя бы сохранить в памяти эти ощущения, связывая их с такими позволительными развлечения¬ми, как игры с песком, водой, землей и, значительно позже, с «размазыванием» красок.
Взрослые всегда жаловались, что в этот период дети неряшливы и постоянно устраивают вокруг себя беспо¬рядок. Но они же всегда были склонны прощать это ре¬бенку, потому что он еще мал и глуп, а его эстетический вкус еще недостаточно развит, чтобы он мог понять раз¬ницу между чистотой и грязью, и его обоняние еще не в состоянии отличить, приятный запах от ужасного.
Я придерживаюсь мнения, что в основе таких на-' блюдений лежит предубеждение и что здесь допущена ошибка суждения.
Если вы пронаблюдаете за ребенком приблизитель¬но двухлетнего возраста, то заметите, что с его чувством обоняния все в порядке. Он отличается от взрослого толь¬ко оценкой различных запахов. Приятный взрослому человеку аромат цветов оставит ребенка совершенно рав¬нодушным, если его, конечно, еще не научили, нюхая цветок, говорить «О, как мило!».
Другие характеристики относятся к той же кате-v гории. На протяжении веков люди отмечали жестокость
29

Четыре лекции по психоанализу
детей, приписывая это отсутствию понимания чего-либо. Когда ребенок отрывает лапки и крылья бабочкам и другим насекомым, убивает или калечит птиц или на¬правляет свои разрушительные действия на игрушки и другие предметы обихода, старшие обычно прощают ему, считая, что это вызвано отсутствием у него сочувствия к отличным от него живым существам и непониманием денежной стоимости вещей.
Но и в этом отношении наши наблюдения указы¬вают нам на нечто иное. Мы считаем, что ребенок кале¬чит животных не потому, что не понимает, что причи¬няет им боль, а именно потому, что хочет причинить боль, и для этой цели маленькие, беззащитные насеко¬мые - самые подходящие и наименее опасные существа. Ребенок портит вещи потому, что реальная их стоимость ничтожна по сравнению с тем наслаждением, которое он получает, ломая их. И снова мы можем судить о мо¬тивах его поведения по выражению его лица и тому осо¬бому рвению, с которым он идет к своей цели. Он так ведет себя потому, что получает от этого удовольствие.
После того, как старания взрослых заставить ребен¬ка ходить в туалет увенчались успехом, и он, несмотря на свое сопротивление, научился контролировать свои дви¬жения, анальная зона теряет свою роль в доставлении ему удовольствия. Ее место теперь занимает даже более зна¬чимая часть тела. Ребенок начинает играть со своими по¬ловыми органами. В этот период времени его стремление к познанию направлено на изучение различий между по¬лами. Он с удовольствием демонстрирует свои половые органы другим детям и требует того же взамен. Его страсть задавать вопросы, на что часто жалуются родители, зиж-       $^ дется как раз на взаимосвязи проблемы различий между       {^ полами и происхождения детей, которую он так или ина¬че смутно чувствует. К сожалению, та высокая точка раз¬вития, которой во многих отношениях ребенок достиг к этому времени, то есть к четырем или пяти годам, кажет¬ся взрослым высшей точкой развития у него дурных при¬вычек.
На протяжении всего описанного здесь периода времени ребенок ведет себя так, будто не существует ничего важнее, чем следование собственным желани-
30

Лекция вторая
ям и подчинение властной силе своих инстинктов, в то время как взрослые действуют так, как если бы их главная задача состояла в том, чтобы не дать ему дос¬тигнуть своих целей. Результатом такого расклада ста¬новится никогда не прекращающаяся битва между деть¬ми и взрослыми. Последние стремятся заменить то удовольствие, которое ребенок получает от грязи, от¬вращением к ней, отсутствие чувства стыда - стыдли¬востью, жестокость - чувством жалости, склонность к разрушению - заботливостью. Интерес к телу и игру с его частями следует воспретить, отсутствие внимания к окружающим — заменить внимательностью к ним, эгоизм обратить в альтруизм. Шаг за шагом взрослые пытаются достичь противоположного тому, что хочет ребенок, и каждым своим шагом провозглашают цели, противоречащие врожденным инстинктивным побуж¬дениям ребенка.
Как мы видим, получение удовольствия - главный жизненный принцип ребенка. Взрослый хочет приучить ребенка к мысли, что требования внешнего мира важ¬нее его внутренних побуждений. Ребенок нетерпелив, он не терпит отлагательства и поступает только так, как ему хочется в данную минуту; взрослый же учит его откладывать реализацию своих порывов и думать о бу¬дущем.
Вас должно удивить, что в своем описании я не делаю существенного различия между удовольствиями, получаемыми от сосания пальца и от игры с гениталия¬ми, то есть мастурбации. Дело в том, что с точки зре¬ния психоанализа такого различия не существует. Все приносящие удовольствие действия, которые были опи¬саны здесь, стремятся к воплощению инстинктивных побуждений. Психоанализ наделяет их всех сексуаль¬ным значением, независимо от того, направлены ли они непосредственно на половые органы, рот или анус. Роль, которую играют гениталии на четвертый или пятый год жизни ребенка, тождественна роли, придаваемой рту на первом году жизни или анусу на втором. Гени-тальная область приобретает такое же значение, только в той ретроспективе, в какой мы расцениваем ее отно¬сительно половой жизни взрослых, когда гениталии
31

Четыре лекции по психоанализу
являются исполнительными органами, отвечающими за секс. Но даже в раннем детстве эти дарящие удоволь¬ствие области тела несут в себе определенное значение. Полученное с их" помощью чувственное удовольствие служит подготовкой и предварением будущего полово¬го акта.
Тот факт, что области тела, позволяющие малень¬кому ребенку получать свое первое чувственное наслаж¬дение, играют роль, хотя и второстепенную, в половой жизни взрослого, не должен казаться вам достаточным основанием для того, чтобы видеть в действиях ребен¬ка, стремящегося извлечь из них удовольствие, сексу¬альную подоплеку и придавать самим этим- областям сексуальное значение. Но психоанализ оправдывает та¬кую классификацию в свете других обстоятельств. Име¬ют место случаи отклонения от нормы, когда воплоще¬ние того или иного детского побуждения так и не отходит на второй план по отношению к удовол&ствию, достав¬ляемому половыми органами, а остается главенствую¬щим и доминирует в половой жизни взрослого, заменяя собой нормальный секс. Такие отклонения называются половыми извращениями. Для этих людей характерно то, что в очень важном жизненном аспекте, а именно в сексуальности, они остаются на уровне маленького ре¬бенка или, возможно, время от времени возвращаются к этому уровню.
Понимание этого отклонения в половой жизни взрослых является ключом к объяснению того, почему взрослые так ревностно удерживают ребенка от реали¬зации своих побуждений. Фазы развития, через кото¬рые ребенку надо пройти, должны быть не больше чем остановками на пути к намеченной цели. Если какая-то из таких остановок кажется ребенку слишком привле¬кательной, то возникает опасность, что он захочет осесть там окончательно и откажется от продолжения путеше¬ствия, то есть от продвижения к последующим стадиям развития. Много лет назад существовало научное свиде¬тельство, подтверждающее эту концепцию, и взрослые, следившие за детьми, вели себя так, будто они распоз¬нали эту опасность, и считали своим долгом провести ребенка через все стадии его развития, не позволяя ему
32

Лекиия вторая
получать удовольствие и реальное удовлетворение ни на одной из них, кроме последней.
С незапамятных времен применялись два спосо¬ба удержать ребенка от получения этого сомнительно¬го удовольствия. Могли предупредить ребенка: если не прекратишь сосать большой палец, мы его отре¬жем; эта угроза повторялась в разных случаях во всех вариантах. Это означало лишь одно - напугать ребен¬ка нанесением серьезной травмы необходимой и наи¬более высоко ценимой части тела и потому вынуждало его отказаться от удовольствия, которое она ему дос¬тавляла. Или родители могли сказать: если ты будешь это делать, я не буду любить тебя, тем самым угрожая ребенку возможностью потери родительской любви. Эф¬фективность обеих угроз обусловлена, как мы уже по¬няли, положением ребенка, то есть его полным бесси¬лием и беспомощностью перед всемогущим миром взрослых и его исключительной зависимостью от ро¬дительской опеки.
Оба метода, как правило, одинаково эффективны. Под давлением столь страшных угроз ребенок, конечно, учится отказываться от своих примитивных желаний. Вначале он просто из страха перед взрослым или из любви к нему делает вид, что поменял свое мнение. Он начинает называть отвратительным то, что ему кажется привлекательным, и оценивать как хорошее то, что ему не нравится. Так как он все больше отождествляет себя со взрослыми, их ценности он тоже начинает призна¬вать справедливыми. Он даже начинает забывать, что когда-то чувствовал обратное. Постепенно он отворачи¬вается от всего, чего хотел в первые годы жизни, и пре¬дотвращает возможность возвращения к прежним удо¬вольствиям полным отказом от связанных с ними чувств. Чем лучше ему удается эта трансформация, тем больше взрослые довольны результатами своих усилий.
Отречение от удовольствий, ведущих свое проис¬хождение от побуждений раннего детства, несет с собой два основных последствия для психического развития индивида. Он применяет навязанные ему стандарты ко всем окружающим и становится нетерпимым к тем, кто этих стандартов не достиг. Моральное негодова-
33

Четыре лекиии по психоанализу
ние, пробуждаемое в нем подобной вседозволенностью, является ценой тех усилий, "Которые ему пришлось приложить, чтобы подавить в себе детские инстинк¬тивные побуждения.
Но так как он старается не обращать свои мысли к так высоко ценимым им когда-то приятным ощущени¬ям, чувства и опыт, относящиеся ко всему тому перио¬ду, одновременно выталкиваются из памяти. Он забы¬вает свое прошлое, которое теперь, ретроспективно, представляется ему отвратительным и недостойным. И именно поэтому и возникает тот провал в его памяти, то непреодолимое препятствие, преграда, отделяющая его от самых важных событий его жизни и так поразившая нас на прошлой лекции.
Лекция третья. Латентный период
На протяжении двух предыдущих лекций я дер¬жала вас вдалеке от узкой сферы ваших интересов. Я старалась привлечь ваше внимание к эмоциональным условиям и развитию инстинктивных влечений малень¬кого ребенка - к предмету, который, как вы, возможно, считаете, имеет практическое значение только для ма¬терей, нянь или, по крайней мере, воспитателей детс¬ких садов. Мне бы не хотелось, чтобы вы, в связи с моим выбором материала, думали, что я недооцениваю про¬блему, возникающую в вашей работе с детьми старшего возраста. Но моей целью было в этом курсе лекций до¬вести до вашего внимания множество основополагаю¬щих идей психоанализа, и, чтобы ярче раскрыть их вам, мне понадобился определенный материал, который я могла почерпнуть лишь из опыта первых лет детства.
Чтобы оправдать мой выбор окольного пути, ло которому я вас повела, давайте разберемся, что нового вы уже открыли для себя. Я начала с утверждения пси¬хоанализа, что люди знакомы лишь с частью своей внут¬ренней жизни и ничего не знают о том огромном коли¬честве мыслей и чувств, протекающих внутри них без их ведома, иначе говоря, бессознательно. Возможно, у
34

Лекиия третья
вас было искушение ответить, что никто не должен ожи¬дать слишком многого от своей памяти. С этой точки зрения кажется очевидным, что, находясь под влияни-' ем огромного количества внутренних и внешних раз¬дражителей, человек, конечно, не может удержать все в своем сознании; оно должно вмещать только наиболее важные сведения. Но пример большого пробела в памя¬ти, затмевающего собой детские годы, противоречит это¬му предположению. Я могла показать вам, что значи¬мость события, безусловно, гарантирует его сохранение в нашей памяти, но бывают, напротив, события боль¬шей значимости, которые очень часто исчезают из па¬мяти. К этому можно добавить и тот факт, что невиди¬мая часть внутреннего мира имеет любопытное свойство сохранять свою силу после исчезновения из сознания. Этот двоякий аспект жизни ребенка - стирание собы¬тий из памяти, при сохранении их влияния в дальней¬шем - послужил иллюстрацией к концепции бессозна¬тельного в психоанализе.
Вы также узнали, что способствует забыванию важ¬ных впечатлений. Сам ребенок склонен к тому, чтобы сохранить добрую память о своих первых, много знача¬щих для него желаний, если бы они не подверглись внешнему влиянию. Благодаря этому влиянию он отво¬рачивается от них, затрачивает массу энергии, чтобы оттолкнуть их от себя, и поэтому ничего больше не хо¬чет знать о них. В этом случае мы говорим, что он по¬давляет их.
Вы также слышали, что даже после того, как ре¬бенок справляется с этой задачей, воспитывающие его взрослые еще не довольны результатом. Они всегда опа¬саются, что подавленные привычки в какой-то момент вновь всплывут на поверхность. Поэтому они ставят все возможные преграды на пути их возвращения. Как было сказано выше, это ведет к полному изменению первона¬чальных чувств ребенка и черт его характера. Допус¬тим, например, что ребенок приблизительно двухлетне¬го возраста ощущает потребность взять в рот свои экскременты. Под влиянием воспитания он научился не только отвергать то, что, как он теперь знает, называет¬ся грязным, и отказываться от своего первоначального
35

Четыре лекиии по психоанализу
побуждения, но и чувствовать отвращение по этому по¬воду. Это означает, что теперь его тошнит от контакта с экскрементами, рвотные позывы занимают место пер¬воначального желания взять что-либо в рот. Использова¬ние рта в таких целях стало невозможным для него бла¬годаря чувству отвращения. Психоанализ называет такое явление, возникшее как реакция на детские побужде¬ния и вступившее в противостояние с ними, формирова¬нием реакции. Когда в дальнейшем мы обнаруживаем в ребенке старшего возраста необычайно сильно развитое чувство жалости, повышенное чувство стыда, на удив¬ление легко вызываемую реакцию отвращения, то дела¬ем вывод, что в ранние годы у него отсутствовало чув¬ство стыда или он был особенно жесток либо неряшлив. Эта реакция так сильна потому, что призвана предотв¬ратить возвращение былых привычек.
Однако это изменение взглядов на кардинально противоположные, выраженные в виде формирования реакции, - только одно из средств, к которым прибегает ребенок, чтобы избавиться от нежелательных привычек. Другой уже упомянутый здесь способ заключается в компенсации неприемлемых действий более приемлемы¬ми. Ребенку, наслаждавшемуся играми со своими экск¬рементами, чтобы избежать недовольства воспитываю¬щих его людей, не нужно полностью отказываться от своих забав. Он может обратиться к удовольствиям, схо¬жим с вышеназванными, заменяя игры с фекалиями и мочой игрой с песком и водой. Используя предоставлен¬ные ему возможности, он может копаться в песочнице или в саду, девочки могут также развлекаться стиркой кукольной одежды. Удовольствие, получаемое от разма¬зывания грязи, как уже было отмечено, превращается в интерес к рисованию и раскрашиванию. Каждое из этих одобряемых обществом и нередко полезных занятий ча¬стично компенсирует нравившиеся ему когда-то ощу¬щения. Такое изменение прежних побуждений на более сложные, стремление к более высокой цели в психоана¬лизе называется сублимацией.
Однако из двух предыдущих лекций вы сумели почерпнуть для себя нечто большее, чем просто опреде¬ление основных идей психоанализа. Вы узнали, что не-
36

Лекция третья
которые образы и идеи определенно связываются друг с другом в сознании ребенка и эти идеологические моде¬ли и комплексы оказывают серьезное влияние на его эмоции. Эти комплексы доминируют на протяжении нескольких лет, пока они не подавляются и не исчезают из сознания взрослого. Примером такого объединения представлений служит отношение маленького ребенка к родителям. Как вы уже слышали, психоанализ видит в нем те же мотивы и побуждения, которые спровоциро¬вали царя Эдипа на совершение своих поступков, и на¬зывает его эдиповым комплексом. Другой такой комп¬лекс представлений вырабатывается под влиянием родительских угроз, призванных заставить ребенка сле¬довать желаниям взрослых. Эти угрозы, содержание которых сводится к тому, чтобы отрезать важную часть тела ребенка - руку, язык или половой орган, — поро¬дили явление, которое в психоанализе называется кас-трационным комплексом.
Далее вам стало известно, что та форма, в которой ребенку являются его ранние комплексы, в особенности взаимоотношения с родителями, становится прототипом для всей его дальнейшей жизни. Чувства, которые ин¬дивид испытывает впоследствии, предопределены той схемой, с которой согласовывались его любовь и нена¬висть, бунтарство и покорность, преданность и невер¬ность в раннем детстве. Немаловажным фактором, вли¬яющим на будущее ребенка, является внутреннее побуждение, определяющее его выбор друзей, любимых и даже профессии и сформировавшееся под влиянием подавленных переживаний детства. Мы говорим, как и в приведенном выше примере взаимоотношений «уче¬ник-учитель», что ребенок переносит свои эмоции с од¬ного объекта на другой, из прошлого в настоящее. Оче¬видно, что это не обходится без различных ошибок во взаимопонимании и в видении настоящей ситуации.
И, наконец, вы услышали в моей лекции о разви¬тии инстинктов у ребенка в подтверждение расхожего мнения, что психоанализ развил концепцию сексуаль¬ности за пределы существовавших до недавнего времени границ. Он обнаружил сексуальную подоплеку в некото¬рых действиях ребенка, считавшихся ранее безобидны-
37

Четыре лекции по психоанализу
ми и далекими от чего-либо, имеющего отношение к сексу. В отличие от других известных вам учений, пси¬хоанализ утверждает, что человеческая сексуальность не появляется неожиданно между тринадцатью и пят¬надцатью годами, то есть в период полового созревания. Она существует изначально и, принимая то одну, то другую форму, постепенно переходит от одной стадии развития к другой, пока, наконец, не начнется взрос¬лая половая жизнь как результат длительного процесса развития. Энергия, движущая всеми сексуальными по¬буждениями, на всех стадиях качественно одинакова, но в различные периоды различается по количествен¬ным показателям. В психоанализе эта сексуальная энер¬гия называется либидо. Факт, что теория развития ин¬стинктов у ребенка представляет собой важнейшую часть нового психоаналитического учения, является основной причиной его непопулярности. Очень вероятно, что имен¬но поэтому многие из вас до настоящего времени не обращались к изучению психоанализа.
Полагаю, вы удовлетворены уже полученным вами кратким изложением материала. Вы ознакомились с некоторыми важнейшими психоаналитическими терми¬нами и понятиями: бессознательное, подавление, фор¬мирование реакции, сублимация, перенос, эдипов ком¬плекс и кастрационный комплекс, либидо и теория детской сексуальности. Скорее всего эти новые понятия помогут нам в решении предстоящей нам задачи, а имен¬но в изучении следующего периода жизни ребенка.
Мы продолжим описание развития ребенка с того места, на котором мы остановились. Это был возраст пяти или шести лет - время, когда ребенок поступает в шко¬лу, то есть тот период, который вам наиболее интересен.
В свете того, что мы узнали к настоящему момен¬ту, давайте снова проанализируем жалобы учителей на то, что дети приходят в школу уже сформировавшими¬ся личностями. Теперь мы можем убедиться в справед¬ливости этого впечатления. К моменту поступления в детский сад или школу ребенок успевает накопить мно¬жество глубочайших переживаний. Любовь к родителям заставила его обуздать свой собственный эгоизм; он пе¬режил неистовое желание обладать любимой матерью;
38

Лекция третья
желая другим смерти и ревнуя, он защищал свои пра¬ва. По отношению к отцу у него развились чувства ува¬жения и восхищения, мучительное ощущение соревно¬вания с более сильным соперником, чувство бессилия и тяжелейшее переживание разочарования в любви. Он к тому же уже прошел через сложное развитие инстинк¬тов и узнал, как нелегко находиться под властью отвер¬гаемой части собственной личности. Под давлением вос¬питания он пережил тревогу и страх и совершил грандиозные внутренние изменения. Отягощенный та¬ким прошлым, ребенок может быть сравнен с чем угод¬но, только не с чистым листом бумаги.
Произошедшие с ним метаморфозы действитель¬но удивительны. Существо, похожее на животное, на¬столько зависящее от других, с почти невыносимым поведением, превратилось в более или менее разумное создание. Попавший в школу ребенок уже подготов¬лен к тому, чтобы узнать, что он - всего лишь один из многих и не может рассчитывать на какое-либо приви¬легированное положение. Он уже понял кое-что о со¬циальной адаптации. Вместо того, чтобы постоянно стре¬миться к удовлетворению своих желаний, как это было прежде, теперь он готов к тому, чтобы делать то, что от него требуется, и откладывать свои развлечения до вре¬мени, более подходящего для этих целей. Его интерес к интимным подробностям жизни окружающих теперь превратился в тягу к знаниям и в любовь к учебе. Вме¬сто объяснений и разоблачений, которых ему так не хватало прежде, теперь он стремится к знанию букв и
цифр.
Те из вас, кто работает в Дневных центрах, могут подумать, что представленный вам портрет ребенка ис¬полнен в слишком светлых тонах, точно так же, как на предыдущей лекции я нарисовала слишком мрач¬ную картину его поведения. Вы не знаете ни одного ребенка, который был бы так хорош. Но не стоит забы¬вать, что в Дневные центры в том виде, в котором они представлены ныне, попадают только те дети, воспита¬ние которых в раннем возрасте по тем или иным при¬чинам не увенчалось успехом. И напротив, учителя средней школы наверняка узнают в моем описании
39

Четыре лекции по психоанализу
многих из своих учеников и не обвинят меня в преуве¬личении.
Если данная мною характеристика верна, она представляет собой замечательное подтверждение прак¬тических возможностей и неограниченного влияния вос¬питания. Родители, чьим заслугам мы чаще всего при¬писываем воспитание детей в ранние годы жизни, имеют все основания гордиться, что им: удалось превратить вечно плачущего, непослушного и неряшливого ребенка в при¬лежного школьника. Не во многих сферах жизнедея¬тельности возможны такие преобразования.
Однако наше восхищение проделанной родителями работой было бы более полным, если бы не два других соображения, неизбежно возникающих при оценке ее результатов. Одно из них проистекает из наблюдения. Тот, кому выпадет возможность пообщаться с детьми трех-и четырехлетнего возраста, поразится богатством вообра¬жения, степенью восприимчивости, ясностью ума, нео¬споримой логике вопросов и выводов последних. Но, до¬стигнув школьного возраста, те же самые дети начинают казаться взрослым вполне заурядными и обыкновенны¬ми. Мы с удивлением спрашиваем, куда же девались интеллект и незаурядность ребенка.
Психоанализ утверждает, что эти способности не выдерживают напора тех требований, которые взрослые выставляют их маленьким обладателям; по истечении пяти лет они почти полностью исчезают. Очевидно, путь ребенка от «плохого* к «хорошему» небезопасен. Для достижения этого результата приходится принести оп¬ределенную жертву, формирование реакции и способ¬ность к сублимации ребенок получает взамен своей не¬заурядности и непосредственности. Поэтому наше впечатление о том, что дети старшего возраста на удив¬ление скучны и инертны рядом с младшими, абсолютно справедливо. Ограничения, сдерживающие их мысли, и препятствия, поставленные на пути их простейших дей¬ствий, в конечном счете не позволяют им свободно мыс¬лить и действовать.
Родителям не стоит так гордиться своими успе¬хами еще и по другой причине, также ставящей их заслуги под сомнение. У нас нет абсолютно никаких
40

Лекция третья
оснований утверждать, что хорошее поведение детей старшего возраста является продуктом воспитания, а не результатом достижения, последними определенно¬го уровня развития. До сих пор мы не располагаем свидетельствами, которые показали бы, что произой¬дет, если позволить детям развиваться без внешнего влияния. Мы не знаем, выросли ли бы из них малень¬кие дикари или же они самостоятельно и успешно про¬шли бы через ряд преобразований. Воспитание, опре¬деленно, оказывает огромное влияние на ребенка во многих отношениях, но вопрос о том, что бы произош¬ло, если бы окружающие ребенка взрослые воздержа¬лись от каких-либо попыток контролировать его пове¬дение, остается открытым.
Один важный эксперимент, затрагивающий этот вопрос, имел место в психоанализе, но, к сожалению, не был закончен. В 1921 году русский психоаналитик Вера Шмидт основала в Москве детский дом для трид¬цати воспитанников в возрасте от одного до пяти лет. Название, которое она дала ему, «Детская домашняя лаборатория», подчеркивало характер научного экспе¬римента. Вера Шмидт намеревалась окружить эту ма¬ленькую группу детей научно подготовленными воспи¬тателями, задача которых состояла в том, чтобы спокойно наблюдать их эмоциональные и инстинктивные прояв¬ления; помогая и поощряя, они должны были как мож¬но меньше вмешиваться в развитие личности, ребенка. Таким образом постепенно выяснилось бы, происходит ли на первых годах жизни переход с одной стадии раз¬вития на другую самостоятельно, без непосредственного вмешательства воспитателей, откажется ли ребенок че¬рез какое-то время от доставляющих удовольствие дей¬ствий и их источников без принуждения и заменит ли
их на новые.
«Детская домашняя лаборатория» Веры Шмидт по
независящим от ее основателя причинам не просуще¬ствовала достаточно долго, чтобы завершить экспери¬мент; в ней остался только один ребенок. Поэтому воп¬рос, какова заслуга воспитания в происходящих с детьми изменениях, скорее всего, останется открытым до тех пор, пока не появится возможность совершить подоб-
41

Четыре лекиии по психоанализу
ный эксперимент в более благоприятных обстоятель¬ствах.
Но каким бы ни был ответ, многочисленные наблю¬дения показывают, что на пятом и шестом годах жизни непреодолимая сила детских инстинктов медленно зати¬хает. Высшая точка эмоциональных проявлений и навяз¬чивых инстинктивных желаний остается позади, и ребе¬нок постепенно успокаивается. Создается впечатление, будто в развитии ребенка происходит резкий скачок, сра¬зу же превращающий этого ребенка в сформировавшегося взрослого, по аналогии с животным, непрерывно развива¬ющимся от рождения до половой зрелости и не меняю¬щимся впоследствии. Но у человека цикл развития про¬ходит иначе. Приблизительно к пяти годам развитие инстинктов заходит в тупик, так и не дойдя до своей ко¬нечной стадии. Интерес к удовлетворению инстинктов затихает, и облик обычного ребенка действительно начи¬нает соответствовать образу «хорошего» ребенка, существо¬вавшему до этого момента лишь в воображении старших.
Тем не менее инстинктивные побуждения не пре¬кратили свое существование; они просто удалились с поверхности. Они патентны, они дремлют, чтобы пробу¬диться с новой силой через некоторое время. Долгое вре¬мя считалось, что половые инстинкты появляются толь¬ко в период созревания, в то время как этот период лишь является возрастом, когда начавшееся с рождения и за¬шедшее в тупик к концу первого периода детства поло¬вое развитие проявляется вновь, чтобы теперь уже окон¬чательно завершиться.
Если мы проследим развитие ребенка с раннего периода, через более спокойную фазу, называемую в психоанализе латентным периодом, до полового созре¬вания, мы обнаружим, что все старые проблемы, пробу¬дившись ото сна, снова всплывают на поверхность. Кон¬фликты, возникшие на почве соперничества с отцом, запретные удовольствия, как, например, любовь к гря¬зи, вернутся и создадут немалые сложности. Таким об¬разом, ранний период жизни ребенка имеет много об¬щего с отрочеством. А в более спокойный латентный период ребенок во многих отношениях напоминает рас¬судительного взрослого с оформившимся характером.
42

Лекция третья
И снова, как и в незапамятные времена, образова¬ние ведет себя так, будто руководствуется глубоким пси¬хологическим пониманием внутреннего мира ребенка. Оно использует латентный период - время, когда ребен¬ка меньше, чем когда-либо, беспокоят инстинкты и он не полностью поглощен своими внутренними конфлик¬тами, для развития его интеллекта. Учителя всегда вели себя так, будто понимали, что чем меньше ребенок под¬вержен влиянию инстинктов, тем больше он способен к учебе, а следовательно, не одобряли поведение школь¬ников, ищущих удовлетворения своих инстинктов, и
наказывали их за это.
Здесь задачи школы и Дневных центров различа¬ются. В задачи школы входит развитие интеллекта ре¬бенка, передача ему новых знаний и стимулирование его умственных способностей. Служба Дневных центров, напротив, занимается исправлением ошибок воспитания, призванного обуздать детские инстинкты. Работники Дневных центров знают, что их время ограничено; им известно, что отрочество, время, когда половые инстин¬кты проявляются с новой силой и занимают все суще¬ство ребенка, также знаменует собой конец того перио¬да, когда ребенок еще подвержен влиянию воспитания. Но успех или провал этого переустройства во многих случаях определяется тем, возможно ли было восполь¬зоваться этим последним шансом установить разумную гармонию между эго ребенка, властью его инстинктов и
требованиями общества.
Вероятно, вы хотели бы знать, как соотносятся между собой возможности воспитания в младенческом возрасте и в латентный период. Существует ли разница отношений маленького ребенка к родителям и ребенка старшего возраста к учителям и воспитателям? Только ли наследует учитель роль родителей и должен ли он выполнять их функции, так же, как и они, практикуя угрозы кастрации, потери любви и выражая нежность по отношению к ребенку? Когда мы думаем о сложнос¬тях, которые придется претерпеть ребенку в связи с раз¬витием эдипова комплекса, наша обеспокоенность мыс¬лью о таких конфликтах, неизбежных в процессе общения группы школьников с учителем, оказывается
43

Четыре лекции по психоанализу
справедливой. Как может профессиональный работник справиться с ролью отца и матери в большой группе Центра и при этом быть справедливым к притязаниям детей, избегая вспышек ревности со стороны каждого из них? Или как может учитель быть одновременно объектом страха, мишенью мятежных устремлений и в то же время близким другом каждого ребенка?
Не следует забывать, что тем временем эмоциональ¬ное состояние ребенка изменилось; его отношения с ро¬дителями больше не могут оставаться такими же, как прежде. Детские побуждения стали слабеть в латент¬ный период, страстные желания, преобладавшие в про¬шлом в отношении ребенка к родителям, угасли. И сно¬ва мы не знаем, сопутствует ли это изменение новой фазе развития или страстные требования любви посте¬пенно затихли под влиянием неизбежных расстройств и разочарований.
В любом случае отношения между ребенком и ро¬дителями становятся спокойнее, теряют свою остроту. Родители предстают перед ребенком в более реальном свете, он перестает переоценивать отца, которого до этих пор считал всемогущим. Любовь к матери, близкая по степени своей интенсивности и ненасытности к взросло¬му чувству, переросла в нежность, которая не столь тре¬бовательна и не подлежит критике. В то же самое время ребенок пытается обрести некоторую свободу от родите¬лей и начинает искать дополнительные объекты любви и восхищения. Ему предстоит процесс отделения, кото¬рый будет продолжаться на протяжении всего латентно¬го периода. Прекращение зависимости от предметов дет¬ской любви по достижении половой зрелости считается признаком удовлетворительного развития. Половое вле¬чение, успешно пройдя все промежуточные стадии, при¬обретает взрослые'формы и обращается к объекту люб¬ви вне семьи индивида.
Однако обретение независимости от объекта пер¬вой и самой важной любви проходит только с опреде¬ленными оговорками. Это как если бы родители сказа¬ли: «Ты, конечно, можешь отделиться, но только если ты возьмешь нас с собой». Иначе говоря, влияние роди¬телей не прекращается, когда ребенок отдаляется от них
44

Лекиия третья
\даже когда его чувства по отношению к ним затиха¬ют. Просто их влияние из внешнего становится внут¬ренним. Нам известно, что маленький ребенок подчиня¬ется воле родителей только в их присутствии, то есть когда он испытывает страх перед их непосредственным вмешательством. Наедине с самим собой он безо всяких колебаний следует лишь своим прихотям. Его поведе¬ние меняется после исполнения ему двух или трех лет. Даже если взрослый, которому он подчиняется, выйдет из комнаты, он будет помнить, что можно и чего нельзя, и будет вести себя соответственно. Мы говорим, что, кроме сил, влияющих на него извне, он развил в себе внутреннюю силу, или внутренний голос, руководящий его поступками.
В среде психоаналитиков не возникает сомнений по поводу происхождения этого внутреннего голоса -совести, как его обычно называют. Это продолжает зву¬чать голос родителей, только теперь изнутри, а не сна¬ружи, как это было прежде. Ребенок как бы вобрал в себя часть матери или отца, или, по крайней мере, повеления и запреты, исходившие от них, стали важ¬ной частью его самого. В процессе роста эти «внутрен¬ние родители» все больше перенимают запрещающую и требующую функцию родителей из внешнего мира и продолжают воспитание ребенка изнутри, даже без ре¬альной родительской поддержки. Ребенок выделяет это¬му внутреннему авторитету почетное место в своем эго, считает его примером для подражания и нередко готов к рабскому подчинению ему, большему, чем в те вре¬мена, когда он подчинялся своим настоящим родите¬лям.
Бедное эго ребенка должно отныне стремиться к выполнению требований этого идеала - суперэго, как его называют в психоанализе. Когда ребенок не слушается его, он испытывает дискомфорт и чувство вины. Когда он действует в согласии с суперэго, он удовлетворен и доволен собой. Так как давние отношения между роди¬телями и ребенком увековечиваются в бессознательном восприятии последнего, строгость или мягкость, преоб¬ладавшая в обращении родителей с ребенком, отражает¬ся во взаимоотношениях его эго и суперэго.
45

Четыре лекции по психоанализу
Возвращаясь к вышеизложенному утверждение», мы теперь можем сказать: ценой, которой ребенок обре¬тает независимость от родителей, становится их слия¬ние с его личностью. В то же время степень этого слия¬ния определяется тщательностью воспитания.
Теперь несложно найти ответ на заданный ранее вопрос о разнице в воспитании детей в младшем возрас¬те и в латентный период.
Ребенок младшего возраста и его воспитатели про¬тивостоят друг другу как две враждующие силы. Роди¬тели хотят того, чего не хочет ребенок; ребенок хочет того, чего родители не хотят. Ребенок всем своим суще¬ством стремится к достижению своих целей; все, что могут сделать родители - это прибегнуть к обещаниям, угрозам и силовым методам. Цели диаметрально проти¬воположны. Тот факт, что победу обычно одерживают родители, следует приписывать только их преимуществу в силе.
В латентный период ситуация совершенно иная. Ребенок, теперь устраивающий взрослого, больше не является неделимым целым. Как мы уже знаем, внутри него произошел раскол. Даже если его эго иногда все еще преследует свои прежние цели, его суперэго, преем¬ник родителей, выступает на стороне воспитателей. Пределы возможностей воспитания теперь определяются находчивостью взрослых. Они идут по неверному пути, если по отношению к ребенку в латентный период его развития ведут себя так, как если бы они находились в абсолютной оппозиции; поступая так, они лишают себя серьезного преимущества. Что им следовало бы сделать — так это обнаружить раскол в душе ребенка и вести себя соответственно. Если им удастся заключить союз с супе¬рэго ребенка, то победа в борьбе инстинктивных побужде¬ний и социальной адаптации будет за ними.
На вопрос о взаимоотношениях учителя и класса (или воспитателя и группы) теперь также проще найти ответ. Из вышесказанного мы видим, что учителю дос¬тается в наследство не только эдипов комплекс. От каж¬дого из детей, находящихся под его присмотром, он по¬лучает роль суперэго, и таким образом приобретает право распоряжения над ними. Если он будет просто играть
46

Лекиия четвертая
оль родителя в глазах каждого ребенка, то все неразре-teHHbie конфликты раннего детства разыграются сно-B?L к тому же зависть и соперничество разрушат группу. Но если он сумеет взять на себя роль их суперэго, при¬мера подражания группы, то принудительное подчине¬ние заменится на добровольное послушание. Кроме того, находящиеся под его руководством дети будут более при¬вязаны друг к другу и станут единой группой.
Лекция четвертая. Взаимосвязь психоанализа и образования
Не стоит требовать друг от друга слишком много¬го. Вы должны понимать, что в четырех коротких лек¬циях я сумею изложить лишь важнейшие принципы дисциплины, требующей многолетнего изучения. Я, в свою очередь, не ожидаю, что вы запомните материал во всех подробностях. Мой пересказ необходимого мате¬риала был сжатым и, возможно, путаным. Не исключе¬но, что вы запомните в лучшем случае три основные черты психоаналитического учения, знание которых поможет вам в работе.
Первая связана с хронологией. Как было сказано выше, психоанализ различает три различных периода в жизни ребенка: раннее детство вплоть до конца пятого года жизни, латентный период до начала отрочества, то есть одиннадцати, двенадцати или тринадцати лет, и само отрочество, ведущее к «взрослой» жизни. Каждый из этих периодов характеризуется различными эмоцио¬нальными реакциями ребенка на взрослый мир и раз¬личными уровнями развития инстинктов. По этой при¬чине нельзя судить об особенностях поведения ребенка безотносительно той стадии развития, на которой он
находится.
Например, проявления жестокости или застенчи¬вости, естественные в раннем детстве и в отрочестве, покажутся подозрительными, если будут замечены в латентный период, а во взрослом возрасте могут быть расценены как отклонения. Сильная привязанность к
47

Четыре лекции по психоанализу
родителям, нормальная и желательная в первый период жизни и в латентный период, замеченная в конце отро¬чества, свидетельствует об отставании в развитии. Упор¬ный протест против подчинения авторитету, который в подростковом возрасте способствует переходу в нормаль¬ную взрослость, может быть препятствием в развитии эго в раннем детстве и латентный период.
Второе суждение касается внутреннего строения личности ребенка. До настоящего времени каждый ре¬бенок, с которым вы имели дело, представлялся вам «однородной личностью», а потому его поведение каза¬лось крайне противоречивым, была ощутима разница между тем, что он хочет, и тем, что он может, несоот¬ветствие его действий и намерений. Психоанализ утвер¬ждает, что личность ребенка состоит из трех частей:
часть, отвечающая за инстинктивные проявления, ра¬зумное эго и суперэго, возникшее из взаимоотношений ребенка с родителями. Вы поймете причину противоре¬чий в поведении ребенка, если вы станете расценивать различные реакции как выражения определенной части его существа, доминирующей в данный момент.
Третье суждение объясняет взаимодействие этих областей внутри ребенка. Они отнюдь не пребывают в состоянии покоя, а проявляют себя как враждующие между собой силы. Например-, когда эго противостоит инстинктивному желанию, которое, как знает ребенок, не приветствуется родителями, исход конфликта зави¬сит от мощности либидо, управляющего желаниями, в сравнении с энергией подавляющей силы, исходящей от суперэго.
Но боюсь, что даже эти три упрощенных и практи¬чески применимых принципа не дают вам всего, что вы надеялись получить от психоанализа. Вы, вероятно, ждете практического совета, а не дополнительных тео¬ретических изысканий. Вы, очевидно, хотите знать, какие приемы воспитания наиболее рекомендуемы и каких следует избегать, если вы не желаете подверг¬нуть опасности развитие ребенка. Кроме того, вы хотите знать, должны ли мы, взрослые, чаще вмешиваться в жизнь ребенка и больше применять власть, чем раньше.
48

Лекция четвертая
В ответ на этот вопрос должна сказать, что пси-анализ до сих пор стоял за ограничение вмешатель-|а воспитания, особо выделяя некоторые связанные дам опасности. В этом контексте я напомню вам о тех': путях, которыми ребенок приходит к выполнению требований взрослого мира, как он преодолевает свою первую эмоциональную привязанность путем самоотож¬дествления с вызывающими любовь и страх взрослы¬ми, как он избегает внешнего влияния, но тем временем вызывает внутри себя выделение области, смоделирован¬ной его родителями и продолжающей поддерживать их влияние. Это слияние с фигурой родителя является серьезным шагом, так как благодаря ему родительс¬кие запреты и требования ложатся в основу постоян¬ных и неизменных принципов поведения ребенка, то есть образуется исторический остаток, который не в состоянии приспособиться к внешним условиям. Ко-йечно, сами родители готовы обнаружить у тридцати¬летнего человека те недостатки, от которых они пыта¬лись отучить трехлетнего. Но часть эго личности, являющееся остаточным явлением их требований и стандартов, не расположена к подобным изменениям;
',; она неизменна.
Ниже я приведу примеры, иллюстрирующие эти суждения. Я вспоминаю мальчика, в раннем детстве ^''Обожавшего сладкое. Так как эту страсть было невоз-Jp можно удовлетворить обычными методами, он шел на 11^; любые нарушения и ухищрения, чтобы добиться желае-.Ij^; мого, тратил все свои карманные деньги на сладости и Е^, :яе придавал особого значения тому, каким образом были |||;?: добыты дополнительные средства. В дело вмешались Цу ''.родители. Мальчику запретили есть сладкое, и его пре¬данность матери, настаивавшей на таком запрете, сыг¬рала свою роль. К удовлетворению старших он перестал жаждать сладкого. Но даже позже, будучи молодым че¬ловеком, обладавшим достаточным количеством денег, чтобы скупить все пирожные в кондитерском магазине, он не мог съесть плитку шоколада, не заливаясь густой краской. Наблюдавшие за ним были уверены в том, что он делает что-то запрещенное, как если бы он ел куп¬ленное на краденые деньги. Очевидно, что навязанное
49

Четыре лекции по психоанализу
ему ранее ограничение не привело автоматически к из¬менению ситуации.
Вот другой пример, на этот раз еще более безобид¬ный. Этот мальчик был особенно привязан к матери. Больше всего он желал занять место отца, стать ее на¬персником, защитником и самым любимым человеком. Неоднократно он убеждался в том, что отец на закон¬ных основаниях занимал то положение, к которому стре¬мился он, что отец был властен в любой момент ото¬слать его от матери, тем самым подчеркнув разницу между его детской беспомощностью и слабостью и не¬сомненной силой отца. Позже, будучи подростком, этот юноша страдал от мучительной робости и ощущения ненадежности положения, стоило ему оказаться в од¬ном доме с обожаемой им девушкой. Содержание этого страха состояло в том, что может появиться некто и за¬явить, что он занимает место, принадлежащее другому. Во избежание этих неловких ситуаций ему приходилось тратить массу энергии на то, чтобы найти доводы, кото¬рые могли бы правдоподобно объяснить факт его при¬сутствия.
Или возьмем другой случай. Девочка получала необычайное удовольствие от своего обнаженного тела, демонстрировала его своим братьям и сестрам, и перед тем как идти спать, с удовольствием мелькала перед ними в голом виде. Это вызвало чрезмерные стыд и скромность, которые 'сопровождали ее на протяжении всей ее дальнейшей жизни. Когда встал вопрос выбора профессии, кто-то предложил ей работу, обязывающую ее делить комнату с соседками. Она без колебаний зая¬вила, что это ей не подходит. За всеми ее, на первый взгляд, рациональными доводами скрывался страх раз¬деться в присутствии других. Выбор профессии оказал¬ся для нее менее важен, чем навязанный ей в детстве запрет.
Психоаналитик, чья терапевтическая работа состо¬ит в снятии таких запретов и исправлении отклонений в развитии, не может не смотреть на образование крити¬чески. Здесь, он чувствует, взрослые действительно пе¬рестарались. Не лучше ли было бы пожертвовать в чем-то этикетом и правилами приличия и разрешить первому
50

Лекция четвертая
ребенку есть сладкое, сколько он хочет, второму -представлять себя на месте отца, третьей - голой разгу¬ливать по комнатам, а четвертому, возможно, забавляться своими половыми органами? Неужели удовлетворение этих желаний привело бы к более неблагоприятным по¬следствиям, чем те, которые были вызваны запретами? Чего добилось воспитание, так это разрушило личность ребенка, развило в нем внутренние конфликты, ограни¬чило его способность любить, сделала его невосприим¬чивым к развлечениям и навязало ему ограничения в работе. Психоаналитик, для которого все это очевидно, предпочитает, когда дело касается его детей, во избежа¬ние таких последствий оставить их в покое, чем воспи¬тывать подобным образом. Он считает, что лучше по¬жертвовать послушанием ребенка, чем изувечить его личность.
Но я уверена, что вы поражены односторонностью моих взглядов. Самое время посмотреть на вопрос с дру¬гой стороны. Воспитание представится нам в совершен¬но ином свете, если вместо невротической подавленнос¬ти взять во внимание другие аспекты, например, детские правонарушения, как это сделал Август Айхорн в своей книге «Своенравная молодость» (1925).
Обделенные вниманием или трудные дети, утвер¬ждает Айхорн, отказываются занимать свое место в об¬ществе. Их инстинкты не тормозятся в должной мере;
они не могут направить свою сексуальную энергию на другие цели, более ценимые обществом. Каждому, кому доводилось иметь дело с этими детьми, приходилось со¬жалеть о том, что воспитание в свое время не" расстави¬ло внешние преграды, которые позднее сформировали бы внутренние стандарты.
Рассмотрим случай. Поведение этой восьмилетней девочки дома и в школе было одинаково невыносимым. Из каждого интерната она неизменно возвращалась к родителям через несколько дней. Она притворялась глу¬пой, и делала это так умело, что в нескольких местах ее признали умственно отсталой. В классе она ложилась на скамью и начинала мастурбировать, отвечая на лю¬бые попытки ее остановить вспышками гнева. Дома с ней обращались как с нездоровым ребенком, потому что
51

Четыре лекции по психоанализу
это был единственный способ обращения с ней, кото¬рый могли представить себе родители. Обследование пси¬хоаналитика выявило две вещи. Внешние условия были особенно неблагоприятны для развития какой-либо эмо¬циональной связи между ребенком и окружающим ми¬ром. Никто не предложил ей любовь, которая в некото¬ром смысле компенсировала бы ей удовлетворение, получаемое от собственного тела; никто не делал ей стро¬гих выговоров, сдерживающее влияние которых, как ожидали родители, достигнет своей цели. Девочка взра¬стила в себе настолько ярко выраженные мазохистские тенденции, что каждое наказание становилось просто еще одним стимулом для сексуальных ощущений и дей¬ствий. Сравните этот случай отсутствия должного вни¬мания со стороны родителей с описанными выше случа¬ями подавления инстинктов. Ребенок также не стал свободным и уверенным в себе человеком, а превратил¬ся в запуганное существо, чье моральное развитие оста¬новилось одновременно с умственным.
В своей книге «Своенравная молодость» Айхорн упоминает другой серьезный случай неправильного раз¬вития - случай мальчика, мать которого позволяла ему удовлетворять все свои сексуальные потребности, начи¬ная с шести лет, а после достижения им половой зрело¬сти постоянно вступала с ним в интимные отношения. Таким образом, он в действительности пережил все то, о чем другие дети только мечтают. Но этот мальчик, ни в чем не знавший ограничений, конечно, не мог превра¬титься в уверенного в себе человека, стать полноценной сильной личностью.
В его развитии произошла «концентрация нервных процессов». Реализация его детских желаний избавила его от необходимости прохождения всего нелегкого пути взросления. Ему не нужно было становиться взрослым, чтобы получить права на разрешенные мужчине удо¬вольствия. Но за такое избавление он поплатился нару¬шением всего своего дальнейшего развития.
Однако вам может показаться, что проблема вовсе не так сложна, как я ее изобразила. Невротическая по¬давленность и нарушения поведения могут являться просто крайними случаями, демонстрирующими, с од-
52

Лекция четвертая
ной стороны, неблагоприятные последствия чрезмерно¬го вмешательства, с другой - вред, нанесенный отсут¬ствием запретов. Задача воспитания, основанного на аналитическом понимании, состоит в том, чтобы найти золотую середину между этими двумя крайностями, иначе говоря, найти для каждой стадии развития ребен¬ка правильное соотношение между ограничением ин¬стинктов и их удовлетворением.
Возможно, подробное описание этого нового, ана¬литического типа воспитания должно было составить содержание моих лекций. Но для этого еще слишком рано. Пока существует только небольшая группа взрос¬лых - учителей и родителей, проанализировавших са¬мих себя и ищущих возможности применения в педаго¬гической практике того понимания, которое психоанализ внес в их жизнь. Может быть, известное нам и уже сде¬ланное еще недостаточно для повсеместного применения психоаналитических принципов.
Тем не менее, было бы несправедливым заключить, что психоанализу нечего предложить вам, кроме надежд на будущее, и что для занимающихся практической ра¬ботой учителей нет необходимости в изучении психо¬анализа. Ответ на вопрос, может ли психоанализ чем-то помочь воспитанию, уже найден.
Надо сказать, что психоанализ уже добился трех вещей для этого. Во-первых, он научился критиковать существующие методы воспитания. Во-вторых, являясь на¬учной дисциплиной, изучающей инстинктивные импуль-еы, бессознательное и либидо, психоанализ углубляет зна¬ния воспитателя о сложных взаимоотношениях ребенка и ^взрослых. И наконец, будучи методом терапии, детский психоанализ стремится исправить повреждения, нанесен-
Е! Йые психике ребенка в процессе воспитания. [:     Приведенный ниже пример служит иллюстраци¬ями ко второму пункту, объясняет отношения между ре-&'бенком и взрослым посредством выявления бессознатель-^ Ной подоплеки сознательного поведения. ^У;     Одна очень хорошая учительница начала свою ка-^f рьеру в восемнадцать лет, когда по семейным обстоя-
% тельствам была вынуждена покинуть свой дом и стать ^- гувернанткой в семье, в которой воспитывались три маль-
53

Четыре лекции по психоанализу
чика. Воспитание среднего брата представляло собой серьезную проблему. Он отставал в учебе и казался очень робким, замкнутым и скучным; в семье он играл второ¬степенную роль, так как родители неизменно предпочи¬тали ему двух его одаренных и более примечательных братьев. Гувернантка направила все свои усилия на вос¬питание среднего брата и в сравнительно небольшой срок добилась блестящих результатов.
Мальчик был от нее в восторге, привязался к ней больше, чем к кому-либо, стал искренним и дружелюб¬ным в общении. Возрос его интерес к учебе, и за год он прошел курс обучения, рассчитанный на два года. Боль¬ше он не отставал от своих братьев. Теперь родители могли гордиться своим ребенком, которым раньше пре¬небрегали; они стали больше заботиться о нем, и его отношение к ним и к братьям становилось все лучше, пока, наконец, он не превратился в равноправного чле¬на семьи.
Но тут возникло неожиданное затруднение. У гу¬вернантки, кому, собственно, мальчик и был обязан сво¬ими успехами, стали возникать такие проблемы в обще¬нии с ним, что она разлюбила его. В конце концов ей пришлось покинуть дом, в котором так высоко цени¬лись ее качества, из-за того самого ребенка, которого вначале она особенно выделяла из других.
Психоанализ, которому она подверглась примерно через пятнадцать лет, выявил истинные причины про¬исшедшего. В своей собственной семье она ощущала себя нелюбимым ребенком, то есть находилась приблизитель¬но в том же положении, в котором она застала мальчика в начале своей работы с ним. Благодаря этому сходству судеб она видела себя в этом мальчике, отождествляла себя с ним. Щедро расточаемые ею любовь и забота про¬истекали из того, что она говорила себе: «Так должны были обращаться со мной, чтобы из меня что-нибудь вышло». Успех, последовавший за ее опытом, нарушил это отождествление. Он превратил ее подопечного в че¬ловека, жизнь которого больше не могла ассоциировать¬ся с ее жизнью. Враждебные чувства к нему возникли из зависти; она не могла не завидовать тому успеху, который так и не был достигнут ею самой.
54

Лекция четвертая
Возможно, вы скажете: хорошо, что гувернантка не подверглась психоанализу в период своей работы с этим учеником, в этом случае она бы не достигла успеха в его воспитании. Но, на мой взгляд, этот успех обошел-' ся слишком дорого. Он был достигнут ценой неудач в работе с теми детьми, страдания которых не напомнили воспитателям об их собственном детстве и потому не вызвали сочувствия. Я полагаю, что мы справедливы в том, что требуем от учителей и воспитателей перед на¬чалом своей педагогической деятельности разобраться в собственных проблемах и научиться избегать конфлик¬тов. В противном случае дети будут служить просто бо¬лее или менее подходящим материалом для решения собственных проблем воспитателя и проявления его бес¬сознательного.
Но даже когда мы судим о детях, нам нужна по¬мощь психоаналитика, чтобы понять причины их види¬мого поведения. Примером послужат следующие запи¬си, продиктованные мальчиком в качестве введения в книгу, которую он собирался написать. Этот фрагмент он назвал следующим образом:
'              Что взрослые делают не так
Послушайте меня, взрослые, если вы хотите хоть что-
^ то знать! Не задирайте нос, что дети, дескать, не умеют делать всего, что делаете вы, взрослые. Они могут боль¬шую часть того, что можете вы. Но дети ни за что не станут вас слушаться, если вы будете приказывать им, например: «Ну-ка, марш в постель!». Тогда они ни за что не пойдут, даже не надейтесь. Но если вы скажете то же самое мягко, они тут же повинуются вам. Вам кажется, что вы можете делать все, что вам вздумается, но ведь такого не может быть. И перестаньте, наконец, твердить:
«Ты должен это, ты должен то...» Никто ничего не дол¬жен, и потому дети тоже не должны. Вы думаете, что дети должны мыться. Это, конечно же, не так. Тогда вы говорите: «Если ты не будешь мыться, люди скажут: фу, какой же он неряха! - и поэтому ты должен помыться». Нет, он не должен, но помоется, чтобы люди не называли его неряхой.
Достаточно сказать ребенку, что ему нужно сде¬лать, и не надо рассуждать о том, как это делается,
55

Четыре лекции по психоанализу
потому что они и так во всем повторяют за вами и сдела¬ют все так, как это делаете вы. И перестаньте без оста¬новки повторять: «Не покупай это, не покупай то...», потому что они сами за это платят и поэтому могут по¬купать все, что им вздумается. И не говорите им: «У тебя это не получится», потому что они умеют многое лучше вас. Вы в это не поверите, но потом будете удив¬лены. И вообще, вы слишком много разговариваете, раз¬решите ребенку хоть раз вставить слово!
А теперь представим себе, что эти записи нашли в школе и отнесли директору. Он решит, что это опасный ребенок, за которым нужен глаз да глаз. Наведя справ¬ки, он бы обнаружил еще более тревожные известия:
мальчик богохульствует, говорит о священниках в та¬ких выражениях, которые едва ли можно повторить, подстрекает своих сверстников не мириться ни с каким вмешательством в их жизнь и даже собирается прийти в зоопарк и выпустить на волю всех животных, которые, как он считает, были по несправедливости заключены в клетки. Консервативный учитель из старой школы, ко¬нечно, сказал бы: бунтарские настроения этого мальчи¬ка должны быть подавлены, пока еще не поздно, иначе в будущем он будет представлять серьезную угрозу для общества. Современный преподаватель, напротив, воз¬ложил бы большие надежды на будущее этого ребенка и увидел бы в нем растущего лидера и проводника либе¬ральных идей в массы.
Должна сказать, что оба одинаково ошибаются, и все их дальнейшие действия, основанные на таком по¬нимании данной ситуации, будут ошибочными и не¬верными. На самом деле этот восьмилетний мальчик — просто безобидный маленький трус, который может ис¬пугаться лающей на него собаки и не решается вечером пройти по темного коридору, и, конечно, не способен и мухи обидеть. Его мятежные мысли имеют неожидан¬ное объяснение. В раннем детстве он был страстно пре¬дан своим родителям и интенсивно занимался мастур¬бацией. Это 6i.'. ю пресечено запретами и угрозами хирургического вмешательства, которые вызвали силь¬ное потрясение. В результате в нем развились тревож¬ность и опасения за сохранность его половых органов.
56

Лекиия четвертая
Как следствие, он начал протестовать против любой вла¬сти. Если кто-то обладает властью, рассуждал он, то он был властен также наказывать и кастрировать. А сле¬довательно, надо уничтожить саму возможность суще¬ствования земной или небесной власти. И чем сильнее был его страх, тем больше он пытался преодолеть его крикливыми и бессмысленными нападениями на власть имущих.
Впрочем, это был не единственный его способ за¬щиты. Хотя он и строил из себя атеиста, страх каждый вечер заставлял его вставать на колени и молиться. Он рассуждал так: «Разумеется, Бога нет. Но все-таки он может существовать, и в любом случае не помешало бы слушаться Его».
Важно понять, что этот мальчик в будущем не ста¬нет ни инициатором либеральных идей, ни угрозой для общества и что в чем действительно нуждался, так это не в восхищении, не в суровых мерах и запретах, а в снятии страхов. Только это могло освободить его от не¬вротического поведения и дать ему почувствовать, что во взрослой жизни он будет способен развлекаться и работать наравне со всеми.
Психоаналитический метод лечения, которым мож¬но достигнуть этой цели, представляет собой третий спо¬соб содействия воспитанию детей. Но описание этого метода терапии, то есть детского психоанализа, увело 'бы нас далеко за пределы нашего курса.

ВВБ^ЕНИБ В ТЕХНИКА ДЕТСКОГО ПСИХ0.4Ш/1И3.4

Лекция первая. Введение в детский анализ
Трудно сказать что-нибудь об анализе в детском возрасте, если предварительно не определить, в каких случаях имеется смысл проводить анализ ребенка и в каких лучше отказаться от него. Как известно, Мелани Кляйн подробно изучала эту проблему. Она придержи¬вается того взгляда, что с помощью анализа можно уст¬ранить или, по крайней мере, оказать благотворное вли¬яние на нарушение психического развития ребенка. При этом анализ может оказаться весьма полезным и для развития нормального ребенка, а с течением времени станет необходимым дополнением процесса воспитания. Однако большинство психоаналитиков отстаивает дру¬гую точку зрения: анализ ребенка уместен лишь в слу¬чае наличия реального инфантильного невроза.
Боюсь, что в своих лекциях я вряд ли смогу вне¬сти ясность в решение этого вопроса. Я смогу сообщить вам только, в каких случаях решение провести анализ оказывалось верным и когда его проведение терпело не¬удачу. Понятно, что успехи побуждали нас к дальней¬шей работе по проведению анализа, а неудачи отпугива¬ли от такого намерения. Таким образом, мы приходим к выводу, что в тех случаях, когда речь идет о ребенке,' модель анализа нуждается в определенной модификации
58

Лекция первая
и изменениях либо может применяться лишь при со¬блюдении определенных предосторожностей. Тогда же, Когда нет технической возможности для соблюдения этих предосторожностей, следует, вероятно, даже отка¬заться от проведения анализа. На протяжении этого курса из многочисленных примеров вы узнаете, на чем основаны указанные выше сомнения. А пока я умыш¬ленно оставляю в стороне всякую попытку ответить на эти вопросы.
Начиная с прошлого года я неоднократно получа¬ла предложения изложить на техническом семинаре ферейна течение детского случая и обсудить технику детского анализа. До сих пор я отклоняла эти предло¬жения, боясь, что все, что можно сказать на эту тему, будет казаться чрезвычайно банальным и само собою разумеющимся. Специальная техника детского анали¬за, поскольку она вообще является специальной, выте-tCaer из одного очень простого положения: в подавляющем большинстве случаев взрослый — зрелое и независимое Существо, а ребенок — незрелое и несамостоятельное. Ра¬зумеется, что при столь отличном объекте метод также К^е может оставаться неизменным. То, что в одном слу-g 'Чае считается необходимым и безобидным действием, в Цпдругом становится скорее сомнительным мероприяти-Зр 6м. Однако эти изменения вытекают из существующей || 'ситуации и вряд ли нуждаются в особом теоретическом Щ обосновании.
р^     На протяжении последних двух с половиной лет я Р'Имела возможность подвергнуть длительному анализу р; Й^оло десяти детских случаев. Постараюсь представить IfcefiOH наблюдения в том виде, в каком они, вероятно, ^'.'открылись бы каждому из вас.
fe'    Начнем с установки ребенка к началу аналитичес¬кой работы.
II-''   Рассмотрим аналогичную ситуацию со взрослым ^Пациентом. Человек чувствует себя больным вследствие ^'возникновения внутреннего дисбаланса, неких проблем ^^а работе или неудовлетворенности жизнью. По тем или Й;|Йным соображениям он доверяет терапевтической силе ^Г^^Чнализа или решается обратиться к конкретному ана-;|«^Э1Итику, видя в этом путь к исцелению. Конечно, дело

59

Введение в технику психоанализа
не всегда обстоит так просто. Не только внутренние труд¬ности становятся поводом к анализу; часто поводом к этому может стать столкновение человека, испытываю¬щего такого рода трудности, с внешним миром. В дей¬ствительности решение подвергнуться анализу не все¬гда принимается самостоятельно: нередко большую роль играют настойчивые просьбы родственников или близ¬ких, становясь иногда впоследствии неблагоприятным фактором для работы. Желательная и идеальная для лечения ситуация складывается, когда пациент по соб¬ственному желанию заключает с аналитиком союз про¬тив некоторого элемента своей психической жизни.
Этого, разумеется, нельзя ожидать от ребенка. Ре¬шение пройти анализ исходит не от маленького пациен¬та, а от его родителей или окружающих его людей. Ре¬бенка не спрашивают о его согласии. Даже если ему и задали бы такой вопрос, он не смог бы вынести свое суж¬дение. Аналитик для него чужой человек, а анализ — что-то неизвестное. Но сложность заключается в том, что лишь окружающие ребенка люди страдают от его заболе¬вания или его дурного поведения, а для самого ребенка и болезнь во многих случаях вовсе не является таковой. Как правило, он не чувствует даже никакого нарушения. Та¬ким образом, в ситуации с ребенком отсутствует все то, что кажется необходимым в ситуации со взрослым: со¬знание болезни, добровольное решение и воля к выздо¬ровлению.
Не каждый аналитик, работающий с детьми, счи¬тает это серьезным препятствием в работе. Из работ Мелани Кляйн, например, стало известно, как она справ¬ляется с этими условиями и какую технику она вырабо¬тала в данном случае. В противоположность этому мне кажется целесообразной попытка создать в случае рабо¬ты с ребенком ту же ситуацию, которая оказалась столь благоприятной для взрослого человека, то есть вызвать в нем каким-либо образом готовность и согласие на ле¬чение.
В своей первой лекции я разберу шесть различных случаев из практики. Это случаи работы с детьми в воз¬расте между шестью и одиннадцатью годами. Я хочу объяснить вам, как мне удалось сделать маленьких па-
60

Лекция первая
циентов «доступными для анализа» подобно взрослым людям, то есть привести их к сознанию болезни, выз¬вать доверие к анализу и аналитику и превратить сти¬мул к лечению из внешнего во внутренний. Разрешение этой задачи требует для детского анализа подготовитель¬ного периода, который отсутствует при анализе взросло¬го. Я подчеркиваю, что все, что мы предпринимаем в этот период, не имеет еще ничего общего с действитель¬ной аналитической работой, то есть здесь не идет речь о переводе в сознание бессознательных процессов или об аналитическом воздействии на пациента. Речь идет лишь о переводе пациента из определенного нежелательного состояния в другое состояние, желательно с помощью всех тех средств, которыми располагает взрослый чело¬век в отношении к ребенку. Этот подготовительный пе¬риод — собственно говоря репетиция анализа — будет тем продолжительнее, чем больше исходное состояние ребенка отличается от вышеописанного состояния иде¬ального взрослого пациента.
Однако, с другой стороны, не следует думать, что эта работа слишком трудна. Я вспоминаю об одной шес¬тилетней девочке, которая в прошлом году в течение трех недель находилась под моим наблюдением. Я дол¬жна была установить, является ли трудно поддающий¬ся влиянию, ригидный и тяжелый характер ребенка следствием неблагоприятной наследственности и неудов¬летворительного интеллектуального развития или же в данном случае речь шла об особенно заторможенном и запущенном ребенке. Ближайшее рассмотрение выяви¬ло наличие необычайно тяжелого для этого раннего воз¬раста невроза навязчивости при весьма развитом интел¬лекте и очень острой логике. В данном случае весь Подготовительный период протекал очень легко. Малень-| кая девочка была знакома с двумя детьми, с которыми |^'я провела анализ; в первый раз она явилась ко мне на || прием вместе со своей подругой, которая была несколь-|- ко старше ее. Я не говорила с ней ни о чем особенном, |дЛишь дала ей возможность привыкнуть к незнакомой If для нее обстановке. Вскоре, когда она явилась ко мне ,|одна, я предприняла первое наступление. Я сказала ей, ^ что она, конечно, знает, почему ко мне приходили ее
61

Введение в технику психоанализа
знакомые дети: один — потому что он никогда не мог сказать правду и хотел отучиться от этой привычки, другая — потому что она слишком много плакала и сама была обеспокоена этим. Не послали ли также и ее ко мне из таких соображений? На это она прямо отве¬тила: «Во мне сидит черт. Можно ли достать его?». В первый момент я была поражена столь неожиданным ответом, но затем сказала, что это можно сделать, но это — не самая легкая работа. И я готова попытаться сделать это с ее участием, если она согласится выпол¬нить то, что я скажу, даже если это будет ей неприят¬но. Я имела в виду, что она должна будет рассказать мне все. На минуту она серьезно задумалась и затем ответила мне: «Если ты говоришь, что это единствен¬ный способ, с помощью которого это можно сделать, то я согласна». Таким образом, она добровольно согласи¬лась выполнять основное правило анализа. На первом этапе мы и от взрослого не требуем большего. Вместе с тем она полностью отдавала себе отчет и о продолжи¬тельности лечения. По истечении трех недель родите¬ли девочки оставались в нерешительности, оставить ли ее у меня для анализа или же лечить ее другим спосо¬бом. Она же сама была очень обеспокоена, не хотела отказаться от возникшей у нее надежды на выздоров¬ление и со все большей настойчивостью требовала, что¬бы я освободила ее от черта в течение оставшихся трех или четырех дней, после которых она должна была уехать. Я уверяла ее, что это невозможно, что это тре¬бует длительной совместной работы. Я не могла объяс¬нить ей этого с помощью цифр, так как в силу своих многочисленных задержек она не обладала еще ариф¬метическими знаниями, хотя уже достигла школьного возраста. В ответ на это она уселась на пол и показала на узор на ковре. «Нужно столько дней, — сказала она, — сколько здесь красных точек? Или столько, сколько зеленых точек?». Я объяснила ей, какое количество се¬ансов необходимо для лечения с помощью небольших овалов на рисунке моего ковра. Она все отлично поняла и, приняв вслед за этим решение лечиться, приложила все усилия, чтобы убедить своих родителей в необходи¬мости длительной совместной работы со мной.
62

Лекция первая
Вы можете сказать, что в данном случае тяжесть невроза облегчила аналитику его работу. Однако я счи¬таю, что это не так. Приведу вам в качестве примера другой случай, где подготовительный период протекал аналогичным же образом, хотя в данном случае о насто¬ящем неврозе не могло быть и речи.
Около двух с половиной лет тому назад ко мне привели одиннадцатилетнюю девочку, которая достав¬ляла родителям большие трудности. Она происходила из зажиточной мелкобуржуазной семьи ср сложными и весьма неблагополучными отношениями: отец был вя¬лым и слабовольным человеком, мать умерла много лет тому назад, взаимоотношения с мачехой и младшим свод¬ным братом носили враждебный характер. Целый ряд краж, совершенных ребенком, бесконечный поток гру¬бой лжи, скрытность и неоткровенность как в серьез¬ных, так и в более мелких вопросах побудили мать об¬ратиться по совету домашнего врача к помощи аналитика. В данном случае аналитический «уговор» был столь же прост. «Родители не могут с тобой ничего сделать, — таково было основное положение нашего уговора, — с одной только их помощью ты никогда не сможешь по¬кончить с этими постоянными ссорами и конфликтами. Быть может, ты попытаешься сделать это с помощью постороннего человека?». Она сразу взяла меня в союз-f ники против родителей подобно тому, как вышеописан-fe-Ная маленькая пациентка, страдавшая неврозом навяз-рчивости, взяла меня в союзники против своего черта. В ^ данном случае сознание болезни (невроза навязчивости) у ;было очевидно заменено сознанием конфликта. Моя так-|? тика в этом, втором случае была позаимствована у Ай-Ц.хорна, которую тот использует при воспитании беспри-Ц зорных детей. Воспитатель, по мнению Айхорна, должен |; прежде всего стать на сторону ребенка и предположить, Цчто он прав в своей установке по отношению к окружа-||ющим людям. Только таким образом ему удастся рабо-Щгать со своим воспитанником, вместо того чтобы рабо-С^готь против него. Я бы хотела здесь отметить только, |,'что для такого рода работы позиция Айхорна гораздо йболее выгодна, чем позиция аналитика. Он уполномо¬чен властями принимать те или иные меры и имеет за
63

Введение в технику психоанализа
собой авторитет должностного лица. Аналитик же, как это известно ребенку, получает полномочия и оплату от родителей; он всегда попадает в ложное положение, когда действует против своих доверителей — даже если это в их интересах. И действительно, при всякого рода необ¬ходимых переговорах с родителями этого ребенка я все¬гда чувствовала, что у меня нечиста совесть по отноше¬нию к ним, и спустя несколько недель анализ в силу этих невыясненных отношений прекратился из-за внеш¬него повода, несмотря на самые благоприятные внут¬ренние условия.
Как бы то ни было, в обоих этих случаях легко можно было создать предварительные условия, необхо¬димые для начала анализа: сознание болезни, доверие и решение на анализ.
Перейдем теперь к рассмотрению другой крайнос¬ти: случаю, в котором нет одного из этих трех факторов.
Речь идет о десятилетнем мальчике с неясными симптомами множества страхов, нервозности, скрытнос¬ти и детских перверсивных действий. В последние годы он совершил несколько мелких краж и одну крупную. Конфликт с родителями был скрытым; также при повер¬хностном рассмотрении нельзя было найти ничего, что свидетельствовало бы о сознании ребенком своего безот¬радного, в общем, состояния или о желании изменить его. Его отношение ко мне было крайне отрицательным и недоверчивым, все его стремление было направлено на то, чтобы не допустить раскрытия его сексуальных тайн. В данном случае я не могла прибегнуть к одному из тех двух приемов, которые оказались столь удачными в пре¬жних случаях. Я не могла образовать союз с его созна¬тельным эго против отколовшейся части его существа, так как он вовсе не замечал такого раскола. Равным об¬разом я не могла стать его союзницей в его борьбе с окру¬жающим миром, с которым он (поскольку он осознавал это) был связан сильными чувствами. Путь, по которому я должна была пойти, был, очевидно, иным, более труд¬ным и менее непосредственным. Речь шла о том, чтобы завоевать доверие, которого нельзя было добиться пря¬мым путем, и навязать себя человеку, который уверен, что отлично сможет справиться и без меня.
64

Лекция первая
Я пыталась добиться этого разными способами. В течение долгого времени я не предпринимала ничего, приспособляясь лишь к его капризам и подделываясь всевозможными способами под его настроения. Если он приходил на сеанс в веселом настроении, — я тоже была веселой. Если он предпочитал во время сеанса сидеть под столом, то я вела себя так, как будто это было в порядке вещей: приподымала скатерть и беседовала с ним. Если он приходил с бечевкой в кармане и показы¬вал мне, как он завязывает замысловатые узлы и проде¬лывает разные фокусы, то я показывала ему, что я умею делать еще более замысловатые узлы и более порази¬тельные фокусы. Если он гримасничал, то я гримасни¬чала еще больше, а если он предлагал мне испытать, кто из нас сильнее, то я старалась и здесь намного пре¬восходить его. Я следовала за ним в беседах на различ¬ные темы: от приключений морских пиратов и геогра¬фических сведений до коллекционирования марок и любовных историй. При всех этих разговорах ни одна тема не казалась мне сомнительной или неподходящей для его возраста, и мои сообщения были построены та¬ким образом, что они ни разу не вызвали в нем недове¬рия, будто за ними скрыта воспитательная цель. Мое поведение напоминало кинофильм или приключенчес¬кий роман, которые не преследуют никакой иной цели, кроме развлечения зрителя или читателя, и которые приспособляются с этой целью к интересам и потребно¬стям своей публики. Действительно, моя первая цель заключалась исключительно в том, чтобы вызвать у маль¬чика интерес к своей персоне. То обстоятельство, что в течение этого подготовительного периода я узнала очень многое о его интересах и наклонностях, было непредви¬денным, но весьма важным побочным достижением. Спустя некоторое время я добавила к этому другой фак¬тор. Незаметно я оказалась полезной для него, печата¬ла во время сеанса его письма на пишущей машине, ! охотно помогала ему записывать его дневные фантазии |; и выдуманные им истории, которыми он очень гордил-I ся, и даже изготовляла для него во время сеанса раз-| ные безделушки. Для одной маленькой девочки, кото¬рая проходила в это же время подготовительный этап,
65

Введение в технику психоанализа
я очень усердно занималась во время сеансов вязанием и постепенно одела всех ее кукол и игрушечных зве¬рей. Таким образом, я развила, коротко говоря, второе приятное качество: не только представляла собой ин¬терес, но стала еще и полезной. Дополнительным плю¬сом второго этапа оказалось то обстоятельство, что бла¬годаря писанию писем и вымышленных историй я мало-помалу была введена в круг его знакомств и фан-тазийной активности.
Но затем ко всему этому добавилось еще нечто не¬сравненно более важное. Я дала ему понять, что, под¬вергаясь анализу, он получает огромные практические преимущества: так, например, наказуемые действия имеют совершенно иные, гораздо более благоприятные последствия, если о них узнает сначала аналитик, а от него уже об этом узнают воспитатели. Таким образом, он привык прибегать к анализу как к защите от наказа¬ния и к моей помощи — для заглаживания необдуман¬ных поступков. Он просил меня положить на прежнее место украденные им деньги и приходил ко мне со все¬ми необходимыми, но неприятными признаниями, ко¬торые следовало сделать своим родителям. Он проверял мою пригодность в этом отношении бесчисленное мно¬жество раз, прежде чем он решил действительно в нее поверить. Но после этого уже не оставалось сомнений: я стала для него не только интересным и полезным чело¬веком, но и очень сильной личностью, без помощи кото¬рой он уже не мог обойтись. С помощью этих трех ка¬честв я стала ему необходима; можно было бы сказать, что он стал полностью зависим и возникла ситуация переноса. Этого момента я и ждала, чтобы весьма энер¬гично потребовать от него — не в форме словесного при¬казания и не сразу — соответствующей компенсации, а именно: выдачи всех его сокровенных тайн, столь не¬обходимых для анализа; это заняло еще несколько бли¬жайших недель, и лишь после этого можно было при¬ступить к настоящему анализу.
Вы видите, что я в данном случае вовсе не стреми¬лась вызвать у ребенка осознание болезни, которое в дальнейшем пришло само собой совсем иным путем. Здесь задача заключалась лишь в создании связи, кото-
66

Лекция первая
рая должна была быть достаточно прочной для того, чтобы можно было осуществить дальнейший анализ.
Однако я боюсь, что после этого подробного описа¬ния у вас создалось такое впечатление, будто вся суть заключается именно в этой связи. Я постараюсь рассе¬ять это впечатление с помощью других примеров, зани¬мающих среднее положение между приведенными здесь
крайними случаями.
Мне было предложено подвергнуть анализу дру¬гого десятилетнего мальчика, у которого в последнее время развился крайне неприятный, доставляющий массу хлопот окружающимсимптом: бурные припадки агрессии, наступавшие у него без видимой причины. Они казались тем более странными, что ребенок был вообще заторможенным и боязливым. В данном случае я легко завоевала его доверие, так как он знал меня раньше. Точно так же решение подвергнуться анализу вполне совпадало с его собственными намерениями, так как его младшая сестра была уже моей пациенткой, и ревность к тем преимуществам, которые она, очевидно, извлекала из своего положения в семье, стимулировала и его желания. Несмотря на это, я не могла найти настоящей исходной точки для анализа. Объяснить это 'было нетрудно. Хотя он частично сознавал свои страхи как болезненное состояние и хотел избавиться от них и от своих задержек, однако с его главным симптомом, с припадками ярости, дело обстояло как раз наоборот. Он определенно гордился ими, рассматривал их как нечто отличающее его от других, хотя бы даже в нега¬тивном свете, и ему было приятно беспокойство роди¬телей, вызванное его состоянием. Таким образом, он свыкся с этим симптомом и, вероятно, воспрепятство¬вал бы попытке искоренить его с помощью анализа. Я воспользовалась в этом случае несколько скрытным и не совсем честным приемом. Я решила поссорить его с йтой частью его существа. Я заставляла его описывать мне свои припадки каждый раз, когда они имели мес¬то, и притворялась крайне озабоченной и огорченной. Я осведомлялась, насколько он вообще мог владеть со¬бой в таком состоянии, и сравнивала его неистовство с поведением психически больного, которому вряд ли
67

Введение в технику психоанализа
могла уже понадобиться моя помощь. Это озадачило и испугало его, так как в его честолюбивые расчеты от¬нюдь не входила возможность прослыть психически больным. Он стал стараться сдерживать свои порывы, сопротивляться им. Он не способствовал их проявле¬нию, как раньше, но чувствовал, что действительно неспособен подавить их, и таким образом пришел к осознанию болезни и стал испытывать острую неудов¬летворенность. Наконец симптом превратился, как я и добивалась, из ценного достояния в беспокоящее чуж¬дое образование, для преодоления которого он обратил¬ся ко мне за помощью.
Вас удивит, что я в этом случае вызвала состоя¬ние, изначально имевшее место у маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивости: расщепление в соб¬ственном эго ребенка. Точно так же и в другом случае с семилетней невротичной капризной девочкой мне при¬шлось прибегнуть к такому же приему после длительно¬го подготовительного периода, весьма аналогичного вы¬шеописанному случаю. Я отделила от ее эго все дурное в ней, персонифицировала его, дала ему собственное имя, противопоставила ей и добилась, наконец, того, что она стала мне жаловаться на созданную таким образом пер¬сону и поняла, насколько она страдала от нее. Рука об руку с возникшим таким образом сознанием болезни приходит доступность ребенка анализу.
Но здесь мы не должны забывать о другом пре¬пятствии. Я имела возможность подвергнуть длитель¬ному анализу очень одаренного и способного ребенка:
ту описанную выше восьмилетнюю девочку, которая отличалась чрезмерной чувствительностью и которая так много плакала. Она искренно стремилась стать дру¬гой, она имела все данные и все возможности, чтобы использовать проводимый мною анализ. Но работа тор¬мозилась всегда на определенном этапе, и я уже решила, что можно довольствоваться теми небольшими результа¬тами, которых мне удалось добиться: исчезновением са¬мых мучительных симптомов. Тогда обнаружилось, что нежная привязанность к няне, относившейся отрицатель¬но к предпринятому анализу, и была той именно прегра¬дой, на которую наталкивались наши старания, как
68

Лекиия первая
Итолько мы действительно начинали проникать вглубь. ЦХотя она питала доверие к тому, что выяснялось при ||,';анализе, и моим словам, но только до известного преде-|Вла, до которого она позволяла себе это и за которым (^зйачиналась ее преданность няне. Все, что выходило за |„9тот предел, наталкивалось на упорное и непреодолимое ^сопротивление. Она воспроизводила таким образом ста-|ii 1»ый конфликт, который имел место при выборе между ^..жившими отдельно друг от друга родителями и сыграл р(большую роль в ее развитии в раннем детском возрасте. l&Ho и это открытие мало помогло делу, так как нынеш-Цвяя ее привязанность к воспитательнице была весьма р'реальна и обоснована. Я начала упорную и настойчивую р^борьбу с этой няней за расположение ребенка. В этой ||@орьбе обе стороны пользовались всеми доступными сред-||'<Й'вами; я старалась пробудить в ней критику, пыталась Всколебать ее слепую привязанность и стремилась ис-|^&йльзовать малейший конфликт, какие ежедневно бы-ЦйЙаот в детской, так, чтоб он расположил ребенка на мою рйторону. Я заметила свою победу, когда маленькая де-Цдючка, рассказывая мне однажды об одном таком волно-рвавшем ее домашнем инциденте, закончила свой рас-||?1бказ вопросом: «Думаешь, она права?». Вот когда анализ фйфоник в более глубокие слои ее психики и получил ||(!|амый впечатляющий результат из всех приведенных Мщесь случаев.
I; '   В данном случае было нетрудно решить вопрос:
допустим ли такой образ действий, как борьба за распо¬ложение ребенка? Влияние воспитательницы, о которой ц|Идет речь, было неблагоприятным не только для анали-§рй, но и для общего развития ребенка. Но представьте ||себе, в какое затруднительное положение вы попадаете, ;*1КОгда вашим противником является не чужой человек, '& родители ребенка. Или когда вы стоите перед вопро¬сом: целесообразно ли ради успешной аналитической работы лишать ребенка влияния, благоприятного и же¬лательного в других отношениях. Мы еще вернемся к этому вопросу при рассмотрении вопроса о практике проведения детского анализа и об отношении его к ок¬ружающей ребенка среде.
69

Введение в технику психоанализа
Я заканчиваю эту главу двумя небольшими сооб¬щениями, из которых вы увидите, насколько ребенок может постичь смысл аналитической работы и терапев¬тической задачи.
Лучший пример — неоднократно упоминавшаяся здесь маленькая девочка, страдавшая неврозом навяз¬чивости. Она рассказывала мне однажды о необыкно¬венно благополучном исходе ее борьбы со своим чертом и неожиданно потребовала признательности с моей сто¬роны. «Анна, — сказала она, — разве я не сильнее сво¬его черта? Разве я не могу сама с ним справиться? Ты, собственно, не нужна мне для этой цели». Я полностью согласилась с ней. Разумеется, она гораздо сильнее его и может обойтись без моей помощи. «Но ты мне все-таки нужна, — сказала она, немного подумав. — Ты должна помочь мне, чтобы я не была так несчастна, если я должна быть сильнее его». Я думаю, что и от взросло¬го невротика нельзя ожидать лучшего понимания той перемены, на которую он надеется в результате анали¬тического лечения.
Второй случай. Мой десятилетний пациент, кото¬рого я так подробно описала, находясь на более поздней стадии анализа, вступил однажды в приемной в разго¬вор с взрослым пациентом моего отца. Тот рассказал ему, что его собака растерзала курицу и он, хозяин собаки, должен был за нее заплатить. «Собаку следовало бы по¬слать к Фрейду, — сказал мой маленький пациент, — ей нужен анализ». Взрослый ничего не ответил, но впос¬ледствии выразил свое крайнее неодобрение. Какое стран¬ное впечатление сложилось у этого мальчика об анали¬зе! Ведь собака не больна. Собаке захотелось растерзать курицу, и она сделала это. Я отлично поняла, что маль¬чик хотел сказать этим. Он, должно быть, подумал: «Бед¬ная собака! Она так хотела бы быть хорошей, но в ней
есть что-то, заставляющее ее поступать так жестоко с курами».
Вы видите, что у маленького запущенного невро¬тика вместо сознания болезни легко возникает сознание испорченности, которое становится, таким образом, мо¬тивом для проведения анализа.
70

Лекция вторая. Приемы детского анализа
Я допускаю, что мои последние выводы произвели весьма странное впечатление на практических аналити¬ков. Весь арсенал изложенных мною приемов во многом противоречит правилам психоаналитической техники, которыми мы до сих пор руководились.
Рассмотрим еще раз мои приемы. Я обещаю ма¬ленькой девочке, что она выздоровеет: при этом я исхо¬жу из тех соображений, что нельзя требовать от ребен¬ка, чтобы он пошел по неизвестной ему дороге с незнакомым ему человеком к цели, в которой он не уве¬рен. Я исполняю его очевидное желание зависимости от авторитета и уверенности в успехе. Я открыто предла¬гаю себя в союзники и вместе с ребенком критикую его родителей. В другом случае я веду тайную борьбу про¬тив домашней обстановки, в которой живет ребенок, и всеми средствами домогаюсь его любви. Я преувеличи¬ваю опасность симптома и пугаю пациента для достиже¬ния своей цели. И, наконец, я вкрадываюсь в доверие к детям и навязываю себя им, хотя они уверены, что от¬лично могут справиться и без меня.
Куда же исчезает предписанная аналитику стро¬гая сдержанность, осторожность при обещании пациен¬ту возможности выздоровления или даже только улуч¬шения, его абсолютная выдержанность во всех личных делах, полная откровенность в оценке болезни и неогра¬ниченная свобода, которая предоставляется пациенту, в любой момент прекратить по своему желанию совмест¬ную работу? Хотя мы поддерживаем представление о такой свободе и у маленьких пациентов, но это остается в большей или меньшей степени фикцией: приблизи¬тельно так же обстоит дело и в школе. Если принять всерьез вытекающую отсюда свободу действий, то, по всей вероятности, на следующий день все классы бы опустели. Я защищаюсь от возникшего, вероятно, у вас предположения, что я поступила таким образом вслед¬ствие незнания или нарочитого пренебрежения прави¬лами психоаналитической техники. Я полагаю, что я
71

Введение в технику психоанализа
развила лишь в большей степени основные элементы тех приемов, которыми пользуетесь вы все по отноше¬нию к своим пациентам, не акцентируя этого. Может быть, я в своей первой лекции несколько преувеличила разницу между первоначальной ситуацией ребенка и взрослого. Вы знаете, как скептически мы относимся в первые дни к решению пациента лечиться и к тому доверию, которое он питает к нам. Мы опасаемся, что можем потерять его еще до начала анализа, и обретаем прочную почву для наших действий только тогда, когда мы вполне уверены в том, что возникла ситуация пере¬носа. В первые дни с помощью ряда приемов, мало чем отличающихся от длительных и необычных приемов, применяемых мною в работе с детьми, мы действуем на него почти незаметно, так, чтоб не было никаких осо¬бых усилий с нашей стороны.
Возьмем, например, депрессивного, меланхолично¬го пациента. В действительности аналитическая тера¬пия и техника не предназначены для таких случаев. Но там, где такое лечение предпринимается, необходим подготовительный этап, в течение которого мы пробуж¬даем в пациенте интерес и мужество, необходимое для аналитической работы, ободряя его и вникая в его лич¬ные потребности. Приведем еще один пример. Как вам известно, правила психоаналитической техники предо¬стерегают нас от того, чтобы приступать слишком рано к толкованию сновидений и не посвящать таким обра¬зом пациента в его внутренние процессы, которые еще непонятны ему и которые могут вызвать у него только протест. Однако, если мы имеем дело с умным, образо¬ванным, скептически настроенным больным, страдаю¬щим неврозом навязчивости, то нам даже бывает прият¬но преподнести ему сразу же в начале лечения особенно красивое и убедительное толкование сновидения. Этим мы его заинтересовываем, удовлетворяем его высокие интеллектуальные запросы и, в сущности, делаем то же самое, что и работающий с детьми аналитик, демонст¬рирующий маленькому мальчику, что он умеет показы¬вать с помощью бечевки более интересные фокусы, не¬жели сам ребенок. Точно так же существует аналогия в том, что, имея: дело с капризным и запущенным ребен-
72

Лекция вторая
ком, мы становимся на его сторону и выражаем готов¬ность помочь ему в борьбе с окружающим миром. Мы показываем также и взрослому невротику, что хотим помочь ему и поддержать его, и при всех семейных кон¬фликтах мы всегда принимаем его сторону. Следователь¬но, и в данном случае мы становимся интересными и полезными для него людьми. Вопрос о влиянии сильной личности и авторитета тоже играет здесь важную роль. Наблюдение показывает, что на первых этапах анализа опытному и пользующемуся всеобщим уважением ана¬литику гораздо легче удержать своих пациентов и пре¬дотвратить их «бегство», чем молодому начинающему аналитику. Первому не приходится испытывать на себе во время первых сеансов стольких проявлений «отрица¬тельного переноса», проявлений ненависти и недоверия, как последнему. Мы объясняем себе это различие нео¬пытностью молодого аналитика, недостатком такта в обращении с пациентом, его поспешностью или слиш¬ком большой осторожностью в толкованиях. Однако я полагаю, что в данном случае следовало бы принять во внимание исключительно внешний фактор, связанный с авторитетом. Пациент спрашивает себя и не без осно¬вания: что это за человек, который претендует на то, чтобы стать таким огромным авторитетом? Дает ли ему право на это его положение в обществе или отношение к нему других людей? Мы не должны трактовать это од¬нозначно как оживление старых импульсов ненависти;
в данном случае мы имеем дело скорее с проявлением здорового, критического ума, дающего знать о себе пе¬ред тем, как пациент попадает в ситуацию аналитичес¬кого переноса. При такой оценке положения вещей ана¬литик, пользующийся известностью и уважением, имеет те же преимущества, что и работающий с детьми анали¬тик, который сильнее и старше, чем его маленький па¬циент, и который становится сильной личностью, ис¬ключая всякие сомнения, если ребенок чувствует, что его родители ставят авторитет аналитика выше своего.
Следовательно, основные элементы такого подго-^ товительного этапа лечения, о которых я говорила выше, имеют место и при анализе взрослых пациентов. Но мне кажется, что я неправильно формулировала свою мысль.
73

Введение в технику психоанализа
Было бы правильнее сказать: в технике анализа взрос¬лых людей мы обнаруживаем еще элементы тех при¬емов, которые оказались необходимыми по отношению к ребенку. Границы их использования определяются тем, в какой мере взрослый пациент, с которым мы работа¬ем, остается незрелым и зависимым существом и на¬сколько он, следовательно, приближается в этом отно¬шении к ребенку.
До сих пор речь шла только о подготовительном этапе лечения и о создании аналитической ситуации.
Допустим теперь, что аналитику действительно удалось с помощью вышеприведенных приемов завое¬вать доверие ребенка, вызвать у него осознание своей болезни и, руководствуясь своим собственным решени¬ем, стремится теперь изменить свое состояние. Таким образом, перед нами стоит второй вопрос, рассмотрение тех приемов, которыми мы располагаем для собственно аналитической работы с ребенком.
В технике анализа взрослых пациентов мы имеем четыре таких вспомогательных приема. Мы пользуем¬ся, во-первых, всем тем, что может нам дать сознатель¬ное воспоминание пациента, для составления возможно более подробной истории болезни. Мы пользуемся тол¬кованием сновидений. Мы перерабатываем и интерпре¬тируем свободные ассоциации, которые дает нам анали¬зируемый. И пользуясь, наконец, интерпретацией его реакций переноса, мы пытаемся проникнуть в те его прежние переживания, которые никак иначе не могут быть переведены в сознание. Вы должны будете в даль¬нейшем терпеливо подвергнуть систематическому рас¬смотрению эти приемы и проверить, могут ли они быть применены и использованы в детском анализе.
Уже при составлении истории болезни на основа¬нии сознательных воспоминаний пациента мы наталки¬ваемся на первое отличие. Имея дело со взрослым паци¬ентом, мы стараемся не использовать сведений, полученных от членов его семьи, а полагаемся исключи¬тельно на те сведения, которые он сам может нам дать. Мы обосновываем это добровольное ограничение тем, что сведения, полученные от членов семьи больного, в боль¬шинстве случаев бывают ненадежными, неполными и
74

Лекиия вторая
окраска их обусловливается личной установкой того или иного члена семьи по отношению к больному. Ребенок же может рассказать нам очень немногое о своей болез¬ни. Его воспоминания ограничены коротким периодом времени, пока на помощь ему не приходит анализ. Он так занят актуальными переживаниями, что воспомина¬ния о прошедшем бледнеют в сравнении с ними. Кроме того, он сам не знает, когда возникли его отклонения и когда он стал отличаться от других детей. Ребенок не склонен еще сравнивать себя с другими детьми, у него еще слишком мало собственных критериев, по которым он мог бы судить о своей недостаточности. Таким обра¬зом, аналитик, работающий с детьми, фактически соби¬рает сведения об анамнезе у родителей пациента. При этом он учитывает всевозможные неточности и искаже¬ния, обусловленные личными мотивами.
Зато в области толкования сновидений те же при¬емы, какие применяются при анализе взрослых, оста¬ются в силе и для детского анализа. Во время анализа частота сновидений у ребенка такая же, как и у взрос¬лого. Ясность или бессвязность сновидений зависит как
• в одном, так и в другом случае от силы сопротивления. Тем не менее детские сновидения гораздо легче интер¬претировать, хотя они в процессе анализа не всегда бы¬вают так же просты, как примеры, приведенные в «Тол¬ковании сновидений». Мы находим в них все те искажения исполнения желаний, которые соответству¬ют более сложной невротической организации малень¬ких пациентов. Нет ничего проще, чем сделать понят¬ным для ребенка его сновидение. Когда он впервые рассказывает мне сновидение, я говорю ему: «Само сно-
• видение ничего не может создать; каждый его элемент был откуда-нибудь почерпнут». Затем я отправляюсь вместе с ребенком на поиски. Он увлекается отыскива¬нием отдельных элементов сновидения подобно игре в кубики, и он с большим удовлетворением следит за тем, в каких ситуациях реальной жизни встречаются отдель¬ные визуальные и звуковые образы сновидения. Может быть, это происходит оттого, что ребенку сновидения ближе, чем взрослому человеку. Может быть, он, отыс¬кивая смысл в сновидении, не удивляется ничему, по-
75

Введение в технику психоанализа
скольку раньше никогда не слышал мнения взрослых о бессмысленности сновидений. Во всяком случае он гор¬дится удачным толкованием сновидения. Кроме того, я часто видела, что даже неразвитые дети, оказавшиеся весьма неподходящими для анализа во всех других пун¬ктах, справлялись с толкованием сновидений. В двух
случаях я долгое время вела анализ почти исключительно с помощью сновидений.
Но даже если маленький сновидец не дает нам сво¬бодных ассоциаций, часто имеется возможность осуще¬ствить толкование сновидения. Нам гораздо легче изу¬чить ситуацию, в которой находится ребенок, охватить его переживания: круг лиц, с которыми он контактиру¬ет, значительно уже, чем у взрослого человека. Обычно мы позволяем себе использовать для интерпретации соб¬ственное восприятие ситуации взамен отсутствующих свободных ассоциаций. Нижеследующие два примера детских сновидений, не представляя собой ничего ново¬го, послужат наглядной иллюстрацией вышесказанного.
На пятом месяце анализа десятилетней девочки я подхожу, наконец, к вопросу о ее онанизме, в котором она сознается с глубоким чувством вины. Во время мас¬турбации она испытывает ощущение сильного жара, и ее отрицательное отношение к действиям, связанным с гениталиями, распространяется также на весь спектр подобных ощущений. Она начинает бояться огня, не хочет носить теплого платья. Опасаясь взрыва, она не может смотреть без страха на пламя в газовой печи, рас¬положенной в ванной комнате рядом с ее спальней. Од¬нажды вечером в отсутствие матери няня хочет расто¬пить печь в ванной комнате, но не может сама справиться и зовет на помощь старшего брата. Он тоже ничего не может сделать. Маленькая девочка стоит рядом, и ей кажется, что она могла бы справиться с этим. В следую¬щую ночь ей снится та же самая ситуация, с той лишь разницей, что в сновидении она действительно помогает растопить печь, но допускает при этом какую-то ошиб¬ку, и печь взрывается. В наказание за это няня держит ее над огнем, так что она должна сгореть. Она просыпа¬ется в сильном страхе, будит тотчас же свою мать, рас¬сказывает ей свое сновидение и заканчивает свой рас-
76

Лекиия вторая
сказ предположением (основанным на своих аналити¬ческих познаниях), что это было, вероятно, сновидение, связанное с мыслями о наказании. Других свободных ассоциаций она не дает. Однако в данном случае мне было легко дополнить их. Манипуляции с печкой сим¬волизируют, очевидно, ее манипуляции с собственным телом. Подобное же поведение, по ее мнению, свойствен¬но и ее брату. «Ошибка» в сновидении является выра¬жением ее собственной критики; взрыв, вероятно, сим¬волизирует характер ее оргазма. Няня, предостерегающая ее от онанизма, имеет таким образом основание для ее наказания.
Два месяца спустя она увидела второе сновидение, связанное с огнем. Сон был следующего содержания: «На радиаторе центрального отопления лежат два кирпича разного цвета. Я знаю, что дом сейчас загорится, и ис¬пытываю страх. Затем кто-то приходит и забирает кир¬пичи». Когда она проснулась, ее рука лежала на гени¬талиях. На этот раз она дает свободные ассоциации в связи с одним элементом сновидения, а именно с кир¬пичами: ей сказали, что если положить себе кирпичи на голову, то не будешь расти. Исходя из этого, можно без труда дать толкование этого сновидения. «Не рас¬ти» — это наказание, которое она боится понести за .свой онанизм. Значение огня мы знаем из прежнего сновидения, он — символ ее сексуального возбуждения. Таким образом, она занимается онанизмом во сне. Вос¬поминание предостерегает ее, напоминает обо всех зап¬ретах, касающихся онанизма, и она испытывает страх. Неизвестным лицом, убравшим кирпичи, являюсь, ве¬роятно, я со своим успокаивающим влиянием.
Не все сновидения, имеющие место во время детс¬кого анализа, могут быть легко истолкованы. Но, в об¬щем, права была эта маленькая девочка, страдавшая неврозом навязчивости, которая обычно начинала свой рассказ следующими словами: «Сегодня я видела стран¬ное сновидение. Но мы с тобой скоро узнаем, что все это значит».
Наряду с толкованием сновидений большую роль в детском анализе играют также грезы. Многие из де¬тей, в работе с которыми я приобрела свой опыт, были
77

Введение в технику психоанализа
страстными мечтателями. Рассказы об их фантазиях были для меня наилучшим вспомогательным средством при анализе. Обычно бывает очень легко побудить де¬тей, доверие которых уже завоевано, к рассказам о сво¬их дневных фантазиях. Они рассказывают их легче. Очевидно, стыдятся их меньше, чем взрослые люди, которые называют свои мечты «ребяческими». В то вре¬мя, как взрослый человек обычно подвергает свои грезы анализу с запозданием и неохотно — именно вследствие чувства стыда и отрицательного к ним отношения, — появление их у ребенка часто оказывается значитель¬ным подспорьем во время трудных первоначальных эта¬пов анализа. Следующие примеры проиллюстрируют три типа таких фантазий.
Простейшим типом являются грезы как реакция на дневное переживание. Так, например, вышеупомяну¬тая маленькая мечтательница в период, когда борьба с ее братьями и сестрами за первенство играла важнейшую роль в ее анализе, реагирует на кажущееся пренебрежи¬тельным отношение к ней в семье следующей фантазией:
«Я вообще не хотела бы родиться, я хотела бы умереть. Иногда я представляю себе, что я умираю и потом опять появляюсь на свет в виде животного или куклы. Если я появляюсь на свет в виде куклы, то я знаю, кому я хоте¬ла бы принадлежать: маленькой девочке, у которой рань¬ше служила моя няня; она была очень милая и хорошая. Я хотела бы быть ее куклой, и пусть бы она обращалась со мной, как вообще обращаются с куклами; я бы не оби¬жалась на нее. Я была бы прелестным, маленьким ребен¬ком, меня можно было бы умывать и делать со мной все, что угодно. Девочка любила бы меня больше всех. Даже если она получила бы в подарок новую куклу, я все рав¬но продолжала бы оставаться ее любимицей. Она никог¬да не любила бы другую куклу больше, чем меня». Сле¬дует ли упоминать что ее брат и сестра, на которых больше всего была направлена ее ревность, были младше ее. Ни одно ее сообщение, ни одна ассоциация не могли бы яс¬нее иллюстрировать ее актуальную ситуацию, чем эта маленькая фантазия.
Шестилетняя девочка, страдающая неврозом на¬вязчивых состояний, в течение начального этапа анали-
78

Лекция вторая
за живет в знакомой семье. У нее наступает очередной припадок агрессии, который резко осуждается другими детьми. Ее маленькая подруга отказывается даже спать с ней в одной комнате, что очень обижало мою пациен¬тку. Но во время анализа она рассказывает мне, что няня подарила ей игрушечного зайчика за то, что она была умницей, и уверяет меня вместе с тем, что другие дети охотно спят с ней в одной комнате. Потом она рассказы¬вает мне о видении, которое неожиданно посетило ее во время отдыха. Она будто бы не знала, что это ее творе¬ние. Однажды жил маленький заяц, с которым его род¬ные обращались плохо. Они хотели позвать человека, чтобы тот зарезал его. Зайчик узнал об этом. У него был совсем старенький автомобиль, на котором все-таки мож¬но было ехать. Он сел в него ночью и уехал. Он приехал к красивому дому, в котором жила девочка (здесь она называет свое имя). Она услышала его плач, сошла вниз и впустила его, и он остался у нее жить. Таким образом она выражает свое чувство, что она лишняя и нежелан¬ная, чувство, которое она хотела скрыть при анализе от меня и даже от себя. Она сама фигурирует в этом снови¬дении в двух ролях: во-первых, в образе нелюбимого маленького зайчика, а во-вторых, в образе девочки, ко¬торая отнеслась к зайчику тау., как она хотела бы, что¬бы обращались и с ней.
Вторым, более сложным, типом являются грезы с продолжением. С детьми, создающими такие грезы, как правило, бывает легко уже с самого первого этапа ана¬лиза войти в такой тесный контакт, что они ежедневно рассказывают продолжение своей фантазии, исходя из чего можно судить об актуальном внутреннем состоя¬нии ребенка.
В качестве третьего примера я приведу случай из анализа девятилетнего мальчика. Хотя в его грезах фи¬гурируют разные люди и разные ситуации, однако они воспроизводят один и тот же тип переживаний в разных вариациях. Он начал сеанс с рассказов о многочислен¬ных накопившихся у него фантазий. Во многих из них главными действующими лицами были герой и король. Король угрожает герою пытками и убийством, герой избегает этого всевозможными способами. Всевозмож-
79

Введение в технику психоанализа
ная техника, особенно воздушный флот, играет боль¬шую роль при преследовании героя. Большое значение имеет также режущая машина, выпускающая при дви¬жении серповидные ножи в обе стороны. Фантазия кон¬чается тем, что герой побеждает и поступает с королем так, как тот хотел поступить с героем.
В другой фантазии он видит учительницу, которая бьет и наказывает детей. В итоге дети окружают ее, по¬беждают и бьют ее до тех пор, пока она не умирает.
В третьем варианте фигурирует машина, которая наносит удары. В конце концов в нее вместо пленника, для которого она предназначена, попадает сам мучитель.
У мальчика был целый запас таких фантазий с бесконечными вариациями. Совершенно не зная ребен¬ка, мы догадываемся, что в основе всех этих фантазий лежит защита и месть за угрозу кастрации или, иными словами, в фантазиях кастрация производится над теми, кто угрожал ею. Вы должны согласиться, что при таком начале анализа можно сделать ряд выводов, весьма су¬щественных для дальнейшего течения анализа.
Другим техническим вспомогательным средством, которым я пользовалась в некоторых случаях наряду со сновидениями и грезами, было рисование. В трех упо¬минаемых мною историях рисование заменило мне на некоторое время почти все другие вспомогательные при¬емы. Так, например, та девочка, которой снился огонь, в период, когда она была занята своим кастрационным комплексом, беспрерывно рисовала страшные человеко¬подобные чудовища с чрезмерно длинным подбородком, длинным носом, бесконечно длинными волосами и страш¬ными зубами. Имя этого часто встречающегося в ее ри¬сунках чудовища было «кусака». Его занятием было, очевидно, откусывание члена, который был изображен на его теле в разных вариантах. Содержанием целого ряда других рисунков, которые она создавала во время сеансов, сопровождая ими свои рассказы или же молча, были разнообразные существа, дети, птицы, змеи, кук¬лы, все с бесконечно вытянутыми в длину руками, нога¬ми, клювами и хвостами. На другом рисунке, относя¬щемся к тому же периоду, она с быстротой молнии изобразила все то, чем она хотела бы быть: мальчика
80

Лекция вторая
(для того, чтобы иметь член), куклу (чтобы быть самой |^яюбимой), собачку (которая была для нее представите-(^Яем мужского пола) и юнгу, позаимствованного ею из |^'фантазии, в которой она одна сопровождает в виде маль-1 чйка своего отца в кругосветном путешествии. Над все-,ми этими фигурами находился еще рисунок из сказки, которую она слышала, но отчасти выдумала сама: ведь¬ма, вырывающая великану волосы. То есть опять-таки "изображение кастрации, в которой она в то время обви¬няла свою мать. Удивительное впечатление производи¬ла серия картин из гораздо более позднего периода, где i? в противоположность этому королева дает маленькой |; .Принцессе, стоящей перед ней, прекрасный цветок на длинном стебельке (очевидно, опять символ пениса).
Совсем иными были рисунки маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивых состояний. Она иног¬да сопровождала иллюстрациями рассказы о своих аналь-||''.'' 'ных фантазиях, которые заполняли первый этап анали-fasi. Так, например, она нарисовала сказочную страну, 'где все обилием дышит, в которой люди вместо того, чтобы проесть себе дорогу через горы каши и пирогов, К: как они это делают в сказке, должны съедать громад-ll^.Hbie кучи навоза. Кроме того, у меня есть целый ряд ее fe? рисунков, которые изображают в нежнейших тонах цве-^'"•ты и сады и выполнены с величайшей тщательностью, Ш 'Чистотой и аккуратностью. Рисунки эти относятся к тому ^'"именно периоду, когда она рассказывала мне свои от¬вратительные анальные фантазии.
','     Я боюсь, что я нарисовала вам слишком идеалис-11^'тическую картину взаимоотношений при детском ана-|;1'''^1изе. Члены семьи охотно дают необходимые сведения;
'Й/Чребенок сам оказывается усердным интерпретатором '-сновидений, рассказывает нам свои многочисленные ^фантазии и предоставляет нам, кроме того, целые се¬рии интересных рисунков, на основании которых мож¬но сделать те или иные выводы о его бессознательных импульсах. После всего вышеизложенного, казалось бы, не совсем понятно, почему детский анализ до сих пор считается особенно трудной областью аналитической техники и почему многие аналитики заявляют, что они не знают, как приступить к лечению детей.
81

Введение в технику психоанализа
Ответить на это нетрудно. Все описанные мною преимущества аннулируются благодаря тому, что ребе¬нок отказывается давать нам свободные ассоциации. Он ставит аналитика в затруднительное положение, посколь¬ку основной прием, на котором построена собственно аналитическая техника, здесь почти совершенно непри¬меним. Требования, предъявляемые к взрослым паци¬ентам, как-то: удобное лежачее положение, сознатель¬ное решение не подвергать критике приходящие ему в голову мысли, сообщать аналитику все без исключения и обнажать, таким образом, то, что скрывается под по¬верхностью его сознания, — находятся в явном проти¬воречии с сущностью ребенка.
Разумеется, совершенно верно, что ребенка, кото¬рого вы привязали к себе вышеописанным образом и который испытывает потребность в вашем обществе, можно заставить сделать многое. Он согласится иногда на ваше предложение сообщить свободные ассоциации, но только на короткое время и в угоду аналитику. Полу¬ченные таким образом свободные ассоциации могут ока¬заться очень полезными и в случае затруднительной ситуации приносят нам иногда неожиданное объясне¬ние. Однако они всегда имеют характер одноразового вспомогательного акта, а не прочного базиса, на кото¬рый должна опираться вся аналитическая работа.
Находясь в затруднительном положении и не зная, что предпринять далее, я иногда предлагала одной ма¬ленькой девочке, которая было особенно послушна при анализе и охотно исполняла мои желания и которая при больших способностях к рисованию отличалась пре¬красной зрительной памятью, «представлять какие-нибудь картины». Тогда она садилась на корточки с
закрытыми глазами и прислушивалась к тому, что про¬исходило в ней.
Таким образом она действительно дала мне объяс¬нение затянувшейся ситуации, обусловленной сопротив¬лением. Темой наших бесед была тогда борьба с онаниз¬мом и освобождение от няни, к которой она относилась с удвоенной нежностью для того, чтобы защититься от моих попыток устранить ее привязанность. Я предло¬жила ей «представить какую-нибудь картину», и пер-
82

Лекция вторая
|?1Вое, что она увидела, это как «няня улетает через море». |В дополнение она сообщила, что вокруг меня танцевало ; много чертей и это означало, что я заставлю няню уйти, Но тогда она лишится защиты от онанистического иску-? шения, и я сделаю ее «гадкой».
Иногда на помощь нам приходят случайные и не¬произвольные ассоциации, и даже чаще, чем ассоциации, возникающие по нашей просьбе и по желанию пациента. Здесь я опять хочу привести пример с маленькой девоч¬кой, страдавшей неврозом навязчивых состояний. На важ¬ном этапе анализа возникла необходимость показать ей, что она испытывает к своей матери ненависть, от которой она до сих пор ограждала себя созданием в себе «черта», безличного олицетворения всех импульсов ненависти. До сих пор охотно следуя за мной в анализе, в этом месте она стала проявлять сопротивление. В это же время в домаш-, яей обстановке она на каждом шагу демонстрировала уп¬рямство и злость, и по этому поводу я доказывала ей ежед¬невно, что вести себя так плохо можно только по отношению к человеку, которого ненавидишь. В итоге, под влиянием приведенных мною все новых и новых до¬казательств, она как будто уступила, но теперь хотела узнать у меня также и причину чувства йенависти к яко¬бы очень любимой матери. Я отказывалась, так как сама , не знала этой причины. После минутного молчания она сказала: «Я думаю, что причина в сновидении, которое я •видела однажды (несколько недель назад) и которого мы так и не поняли». (Я прошу ее повторить содержание этого сновидения, что она охотно исполняет): «Там были „все куклы, и мой зайчик тоже был там. Тогда я ушла, а зайчик стал горько плакать. Мне стало так жаль зайчика. Мне кажется, что я теперь всегда подражаю зайчику и плачу так же, как он». В действительности, конечно, было 'наоборот: не она подражала зайчику, а зайчик подражал ей. Она сама представляет в этом сновидении мать и обра¬щается с зайчиком так, как мать обращалась с ней. Свя¬зывая это сновидение с вопросом о причине ненависти к матери, она обнаруживает, наконец, то чувство, которое сознательно не хотела открыть матери: мать постоянно оставляла ее именно тогда, когда ребенок больше всего нуждался в ней.
83

Введение в технику психоанализа
Несколько дней спустя она еще раз повторяет этот процесс. Я настойчиво стараюсь привести ее вновь к этой теме после того, как ее грустное настроение, прояснив¬шееся на минуту, опять овладевает ею. Она ничего не отвечает, но вдруг говорит с глубокой задумчивостью:
«Летом в Г. очень красиво, вот туда я хотела бы опять поехать». При подробном расспросе выясняется, что во время пребывания в этой дачной местности она пережи¬ла один из наиболее тяжелых периодов своей жизни. Ее старший брат заболел коклюшем, и его отвезли к роди¬телям в город, а она с няней и двумя младшими детьми осталась. «Няня всегда сердилась, когда я отнимала у маленьких детей игрушки», — говорит она неожидан¬но. Таким образом, к мнимому предпочтению, которое родители отдавали якобы брату, добавился еще тот факт, что няня в действительности отдавала предпочтение младшим детям. Она чувствовала себя покинутой всеми и реагировала на это по-своему. Следовательно, на этот раз воспоминание о красивой местности привело к одно¬му из самых тяжелых упреков в адрес матери.
Я привела эти три примера получения ассоциаций, поскольку аналогичные случаи встречаются довольно часто в детском анализе. Вы знаете, что с такими же проявлениями мы обычно встречаемся и у взрослых.
Отсутствие у ребенка готовности к ассоциирова¬нию побуждало всех занимавшихся до настоящего вре¬мени вопросами детского анализа найти что-нибудь, чем можно было бы заменить этот технический прием. Д-р Гуг-Гельмут пыталась заменить данные, получаемые с помощью свободных ассоциаций у взрослого человека, играми с ребенком, посещением его в домашней обста¬новке, подробным изучением всех .обстоятельств его жизни. Мелани Кляйн заменяет (согласно сделанным ею сообщениям) технику свободных ассоциаций, при¬меняемую у взрослых пациентов, техникой игры у де¬тей. Она исходит из предположения, что действие более свойственно маленькому ребенку, нежели речь. Она пре¬доставляет ему массу мелких игрушек, целый мир в миниатюре, и дает ему, таким образом, возможность действовать в этом игрушечном мире. Все действия, со¬вершенные ребенком в такой обстановке, она сравнива-
84

Лекиия третья
ет со свободными ассоциациями взрослого и сопровож¬дает их интерпретациями подобно тому, как мы это обыч¬но делаем в работе со взрослыми пациентами. На пер¬вый взгляд может показаться, что мы безупречно восполняем этим ощутимый пробел в технике детского анализа. Однако я оставляю за собой право в следую¬щей лекции рассмотреть теоретические основания этой техники игры и связать их с последним вопросом нашей темы, с ролью переноса в детском анализе.
Лекция третья. Роль переноса в детском анализе
Я позволю себе повторить вкратце содержание пос¬ледней лекции.
Мы рассмотрели приемы детского анализа и узна¬ли, что мы вынуждены составлять историю болезни на основании сведений об анамнезе, полученных от членов семьи больного вместо того, чтобы положиться исклю¬чительно на сведения, которые дает нам пациент; мы ^узнали, что ребенок является хорошим интерпретато¬ром сновидений, и оценили значение грез и свободных рисунков как технического приема. Кроме того, я дол¬жна была разочаровать вас сообщением, что ребенок не склонен выражать свободные ассоциации и что это вы-' нуждает нас искать замену этому важнейшему вспомо-,'• гательному приему при анализе взрослых пациентов. Мы ^закончили нашу лекцию рассмотрением таких методов, 'л Которыми пытались заменить технику свободных ассо-; цйаций, и отложили теоретическую оценку их до следу¬ющей лекции.
Разработанная Мелани Кляйн техника игры, не¬сомненно, очень ценна для наблюдения ребенка. Вмес¬то того чтобы вести трудное и связанное с большой зат¬ратой времени наблюдение над ребенком в его домашней обстановке, мы сразу переносим весь знакомый ему мир 'в кабинет аналитика и предоставляем там ребенку сво¬боду действий на глазах у аналитика, но без вмешатель¬ства с его стороны. Таким образом, мы изучаем различ¬ные реакции ребенка, степень его агрессивности или
85

Введение в технику психоанализа
сострадания, а также его установку в отношении к раз¬ным предметам и людям, представленным в виде игру¬шечных фигур. Преимущество в сравнении с наблюде¬нием в условиях реальной жизни заключается еще и в том, что игрушечный мир удобен и подчинен воле ре¬бенка; таким образом, ребенок может совершать в нем все те действия, которые осуществляются в реальном мире, исключительно в пределах фантазии вследствие того, что ребенок обладает крайне недостаточной силой и властью. Все эти преимущества диктуют нам необхо¬димость применения метода игры, разработанного Ме-лани Кляйн при изучении маленьких детей, которые не умеют еще облекать свои мысли в словесную форму.
Мелани Кляйн делает еще один важный шаг в при¬менении этой техники. Она придает каждой свободной игре ребенка такое же значение, как и свободной ассо¬циации взрослого пациента, и интерпретирует последо¬вательно каждое действие, произведенное ребенком в этой обстановке, облекая его в форму суждений, то есть она старается найти в каждом действии, связанном с игрой, символическое значение, лежащее в его основе. Если ребенок опрокидывает фонарный столб или какую-ни¬будь игрушечную фигуру, то она объясняет это, напри¬мер, агрессивным действием, направленным против отца. Столкновение двух автомобилей в игре ребенка она объяс¬няет как символическое выражение наблюдения поло¬вых сношений родителей. Работа Мелани Кляйн заклю¬чается прежде всего в том, что она сопровождает действия ребенка интерпретацией и объяснением, которые в свою очередь дают направление дальнейшим действиям па¬циента, подобно тому как это имеет место при интерпре¬тации свободных ассоциаций у взрослых.
Рассмотрим еще раз, вправе ли мы сопоставлять такие действия ребенка, совершенные во время игры, с ассоциированием взрослого человека. Хотя ассоциация взрослого «свободна», то есть при возникновении ее па¬циент исключает всякую сознательную направленность и воздействие на течение своих мыслей, но вместе с тем у него существует определенное целевое представление:
он, ассоциирующий таким образом, подвергается ана¬лизу. У ребенка отсутствует это целевое представление.
86

Лекция третья
вначале я уже изложила вам, каким образом я стараюсь ^ознакомить маленького пациента с конечной целью ^Предпринимаемого анализа. Но дети, для которых Ме-^ани Кляйн выработала свою технику игры, и прежде' 1;всего дети, находящиеся на начальных стадиях либи-^дозного развития, слишком малы, чтобы на них можно |было воздействовать таким образом. Мелани Кляйн счи-|тает одним из важнейших позитивных моментов своего i уетода еще и то обстоятельство; что в этом случае пред-? дарительная подготовка ребенка становится излишней. | Таким образом, отсутствие у ребенка целевого представ¬ления является возражением против сделанного Мела-|ни Кляйн сопоставления игры со свободным ассоцииро¬ванием. Если свободная игра ребенка не детерминирована |тем же целевым представлением, что и свободные ассо¬циации взрослого человека, то мы, пожалуй, не вправе ''рассматривать их всегда как таковые. Вместо символи¬ческого толкования они часто допускают невинное объяс¬нение. Ребенок, опрокидывающий фонарный столб, мог ^накануне видеть нечто подобное во время прогулки; стол-|кновение повозок могло также быть воспроизведением (виденного им на улице происшествия, а ребенок, бегу¬ний навстречу посетительнице и открывающий ее су-д*очку, вовсе не должен, как думает Мелани Кляйн, сим¬волически выражать таким образом свое любопытство, Прет ли в гениталиях матери нового братца; ребенок дей¬ствует скорее под впечатлением недавнего пережива¬лся, когда кто-нибудь из посетителей принес ему пода¬рок в такой же сумочке. И в случае со взрослым мы ^Роже не считаем себя вправе придавать всем его дей¬ствиям и свободным ассоциациям символический смысл, |а только тем из них, которые возникают под влиянием ^'Аналитической ситуации.
;;,    Однако возражение, приведенное нами против ана-
Еитического применения техники, выработанной Мела-и Кляйн, может быть, с другой стороны, аннулирова-о. Совершенно верно, конечно, что игра ребенка допускает такое невинное толкование. Но почему он вос¬производит именно эти позаимствованные из его пе¬реживаний сцены с фонарем или двумя повозками? Не является ли символическое значение, скрытое за этими
87

Введение в технику психоанализа
наблюдениями, тем фактором, который заставляет ре¬бенка отдавать им предпочтение и воспроизводить их теперь, во время аналитического сеанса? Верно и то, что у ребенка, совершающего те или иные действия, отсутствует представление цели, связанное с аналити¬ческой ситуацией и детерминирующее свободные ассо¬циации взрослых пациентов. Но, может быть, он в нем и не нуждается. Взрослый пациент должен сознатель¬ным усилием воли отказаться от управления мыслями и предоставить их течение воздействию скрытых в его бессознательном импульсов. Ребенок же, вероятно, не нуждается в таком произвольном изменении своей си¬туации. Может быть, он всегда и во время любой игры находится под влиянием своего бессознательного.
Вы видите, что вопрос о правильности или непра¬вильности сопоставления детской свободной игры со сво¬бодной ассоциацией взрослого пациента нелегко решить с помощью теоретических доводов и возражений. По¬этому то или иное решение данного вопроса необходимо проверить на практике. .
Подвергнем критике еще один пункт техники Ме-лани Кляйн. Кроме действий, которые производит ре¬бенок с предоставленными ему игрушками, Мелани Кляйн интерпретирует все действия, совершаемые ре¬бенком по отношению к находящимся в ее кабинете предметам и по отношению к ней самой. И в этом она строго придерживается прототипа аналитической ситу¬ации взрослого пациента. Мы считаем себя вправе под¬вергать анализу поведение пациента во время сеанса, равно как и все его произвольные и непроизвольные действия, совершаемые им в нашем присутствии. Обо¬снование этого мы находим в феномене переноса, кото¬рый устанавливает пациент некоторый может придавать определенное символическое значение обычно незначи¬тельным действиям.
Однако возникает вопрос, развивается ли вообще у ребенка такой же перенос, как и у взрослого пациента, каким образом и в какой форме проявляется его пере¬нос и как он может быть использован для толкования? Итак, мы подходим к четвертому и самому важному пункту нашей темы — роль переноса как технического
88

Лекция третья
вспомогательного приема при детском анализе. Реше-Идоае этого вопроса даст нам в то же время новый матери¬ал для опровержения или подтверждения выводов Ме-
|яани Кляйн.
'К     Вы помните из первой лекции, сколько усилий я ^ Приложила, чтобы добиться прочной привязанности ребен-|?ка и поставить его в состояние зависимости от меня. Я не (.стремилась бы к этому с такой энергией, используя мно-i. жество приемов, если бы считала возможным провести дет-| ,ский анализ без такого переноса. Но нежная привязан-1-, рость, положительный перенос являются предварительным -условием всей дальнейшей работы. Разумеется, ребенок в | большей степени, чем взрослый пациент, склонен верить | только тем, кого любит, и только тогда выполняет что-либо,
когда делает этого из любви к известному лицу. '     Для детского анализа эта привязанность необхо¬дима в гораздо большей степени, нежели для анализа взрослого пациента. Первый преследует, кроме анали-„тических целей, отчасти и воспитательные, на которых | мы впоследствии остановимся более подробно, успехи »{;же воспитания всегда (а не только при детском анали-i)" зе) колеблются в зависимости от чувства привязанности У воспитанника к воспитателю. Мы не можем также ска-| зать, что при детском анализе достаточно одного лишь ^'переноса для достижения наших целей, независимо от ^ того, имеет ли он положительный или отрицательный ^характер. Мы знаем, что в случае со взрослыми мы мо-|&жем в течение долгого времени мириться с отрицатель-I'lfiHM переносом, который мы используем в своих целях, |'? подвергая его систематическому толкованию и отыски-|^вая его первопричины. При детском же анализе отри-
К' '"дательные импульсы, направленные против аналитика, 'являются прежде всего помехой, как бы много материа-^ла для выводов они нам ни давали. Мы стремимся раз-I рушить и уничтожить их по возможности скорее. На-|; ртоящая плодотворная работа может быть осуществлена ^только при положительной привязанности.
1'!',    Возникновение такой нежной привязанности мы 1^'описали подробно при рассмотрении введения в анализ. |Ц; Проявления ее в фантазиях и поступках почти ничем не отличаются от таких же поступков у взрослых пациен-
89

Введение в технику психоанализа
тов. Проявления отрицательного переноса мы встречаем во всех тех случаях, когда мы освобождаем из бессозна¬тельного часть вытесненного материала и навлекаем на себя благодаря этому сопротивление со стороны эго. В этот момент мы кажемся ребенку самым опасным и страш¬ным искусителем и вызываем на себя все проявления ненависти и протеста, которые прежде относились к его собственным запрещенным импульсам.
Ниже я подробно привожу фантазию переноса, рассказанную мне неоднократно упоминавшейся здесь маленькой девочкой, страдавшей неврозом навязчивых состояний. Внешний повод к возникновению этой фан¬тазии был, очевидно, дан мной, так как я навестила ее накануне в ее домашней обстановке и присутствовала при ее вечерней ванне. На другой день она начала свой сеанс словами: «Ты посетила меня в то время, когда я принимала ванну; в следующий раз я навещу тебя, ког¬да ты будешь принимать ванну». Несколько позже она поведала мне свою фантазию, возникшую после моего ухода, когда она лежала в постели, готовясь заснуть. Ее собственные пояснения и примечания я привожу в скобках:
«Все богатые люди не могли терпеть тебя. Твой отец, который был очень богат, тоже не мог тебя терпеть. (Это значит, что я сердита на твоего отца, ты, навер¬ное, это знаешь.) И ты никого не любила и ни с кем не проводила сеансов. Мои родители тоже ненавидели меня;
и Ганс, и Энни, и Вальтер тоже ненавидели меня, все люди во всем мире ненавидели нас, даже люди, кото¬рые не знали нас, даже мертвые. Итак, ты любила толь¬ко меня, а я — только тебя, и мы всегда были вместе. Все другие люди были очень богаты, а мы обе были очень бедны. Мы ничего не имели, даже платьев не было у нас, потому что они все отняли. Только диван остался в комнате, и мы обе спали на нем. Но мы были очень счастливы друг с другом. И тогда мы подумали, что у нас должен быть маленький ребенок. -Тогда мы смешали большое и маленькое, чтобы сделать ребенка. Но потом мы подумали, что некрасиво делать ребенка из этого. И мы начали смешивать лепестки цветов и другие вещи, и это дало мне ребенка, потому что он был во мне. Он оставался во мне довольно долго (моя
90

Лекция третья
мама рассказывала мне, что дети остаются очень долго в своих матерях), а потом пришел доктор и вынул его, но я вовсе не была больна (обыкновенно матери боле¬ют, так сказала моя мама). Ребенок был такой слав¬ный и милый, и мы подумали, что и мы хотели бы быть такими милыми, и мы превратились в совсем ма¬леньких людей. (Это происходит, мне кажется, оттого, что мы выяснили, что я хотела бы быть такой же ма¬ленькой, как Вальтер и Энни.) И так как мы ничего не имели, то стали строить дом из розовых лепестков, и кровати из розовых лепестков, и подушки, и матрацы, все было сшито из розовых лепестков. Там, где остава¬лось место, мы вставляли какие-то белые кусочки. Вме¬сто обоев у нас было тончайшее стекло, а на стенах были вырезаны разные узоры. Кресла тоже были выре¬заны из стекла, но мы были такими легкими, что крес¬ла не ломались, и мы не были слишком тяжелыми для -них. (Я думаю, что моя мать потому не участвует в этом сновидении, что я вчера была на нее сердита.)» Затем следует еще подробное описание мебели и до¬машней утвари. Она продолжала развивать, очевидно, в этом направлении свою фантазию до тех пор, пока не уснула. При этом она придает большое значение тому, что наша бедность, о которой она говорила вначале, совершенно исчезла под конец и что мы имели гораздо более красивые вещи, чем богатые люди, о которых она упоминала.
Однако эта же пациентка рассказывает мне в дру¬гой раз, что внутренний голос предостерегает ее отно¬сительно меня. Он говорит: «Не верь Анне Фрейд. Она ,лжет. Она тебе не поможет, она сделает тебя еще более гадкой. Она изменит даже твою внешность так, что ты станешь некрасивой. Все, что она говорит тебе, неправ¬да. Скажи, что тебе нездоровится, оставайся в постели и не ходи к ней сегодня». Она заставляет этот голос умол¬кнуть и говорит, что она должна будет рассказать все это во время сеанса.
Другая маленькая пациентка в период, когда мы обсуждаем вопрос о ее онанизме, видит меня во всевоз-.можных унизительных положениях, нищенкой, бедной старухой, а однажды она увидела меня одну, стоящей посреди комнаты, и множество чертей, танцующих вок¬руг меня.
91

Введение в технику психоанализа
Таким образом, вы видите, что мы становимся, как и при анализе взрослых, мишенью, на которую устрем¬ляются, смотря по обстоятельствам, положительные или отрицательные импульсы пациентов. После этих при¬меров мы могли бы сказать, что при детском анализе перенос осуществляется в полной мере. Тем не менее нас ожидает разочарование именно в этой области ана¬литической работы. Хотя ребенок поддерживает очень живую связь с аналитиком, хотя он открывает при этом многие реакции, выработавшиеся у него в результате взаимоотношений со своими родителями, хотя в смене, интенсивности и выражении своих чувств он дает нам важнейшие указания относительно формирования свое¬го характера, тем не менее невроз переноса как таковой у ребенка не возникает.
Все вы знаете, что я подразумеваю под этим. Взрос¬лый невротик во время аналитического лечения посте¬пенно видоизменяет симптомы, по поводу которых он обратился к аналитику. Он отказывается от своих ста¬рых объектов, с которыми были связаны его фантазии, и фиксирует заново свой невроз вокруг личности анали¬тика. Мы говорим, что он заменяет существовавшие до настоящего времени симптомы симптомами переноса, переводит свой невроз, каков бы он ни был, в невроз переноса и направляет теперь все свои анормальные ре¬акции на новый объект, на аналитика. На этой новой, привычной для аналитика почве, на которой он может вместе с пациентом проследить возникновение и рост отдельных симптомов, на очищенном таким образом операционном поле происходит затем окончательная борьба, постепенное осознание болезни и раскрытие ее бессознательного содержания.
Мы можем указать две теоретические причины, в силу которых такое течение болезни с трудом может быть осуществлено у маленького ребенка. Одна из этих при¬чин кроется в структуре детской личности, другая — в аналитике, работающем с детьми.
Ребенок не соглашается, подобно взрослому, на «переиздание» своих любовных привязанностей, пото¬му что — если можно так выразиться — старое издание еще не разошлось. Его первоначальные объекты, роди-
92

Лекция третья
Ьели, существуют еще как любовные объекты в реаль-Цйости, а не в фантазии, как это имеет место у взрослого рйбвротика; между родителями и ребенком существуют I все взаимоотношения, типичные для повседневной жиз-^ ни, все радости и горести переживаются реально и свя-| эаны еще с ними. Аналитик попадает в эту ситуацию |' как новое лицо, и ему приходится, вероятно, делить с Г родителями любовь или ненависть ребенка. Ребенок не ^испытывает необходимости заменить в своих пережи-; ваниях родителей аналитиком; последний не доставля-it ет ребенку — по сравнению с первоначальными объек-ртами — всех тех благ, которые ощущает взрослый , пациент, заменяя фантастические объекты реально су-t ществующим лицом.
Г     Вернемся теперь к методу Мелани Кляйн. Она ут-| верждает, что если ребенок встречает ее во время перво-If го сеанса враждебно, относится к ней отрицательно или даже пытается ударить ее, то в этом можно усмотреть .доказательство амбивалентной установки по отношению К матери. Отрицательные компоненты этой амбивалент-' ности переносятся на аналитика. Однако я полагаю, что дело обстоит иначе. Чем больше маленький ребенок при-i звязан к своей матери, тем меньше положительных им-|, пульсов остается у него для чужих людей. Яснее всего I; это обнаруживается у грудного младенца, который от-! носится со страхом и отрицанием ко всем, кроме матери } или няни. Скорее даже наоборот: именно с теми детьми, г которые не избалованы любовным отношением к ним ||; домашних, которые в семейном кругу не получают и ^сами не проявляют глубокой нежности, скорее всего ус¬танавливаются положительные' взаимоотношения. Они '^получают наконец от аналитика то, чего они долго и ||;напрасно ожидали от первичных объектов.
Ц.!'     Однако, с другой стороны, аналитик, работающий Ц с/детьми, является мало подходящим объектом для тако-^То переноса, который подлежал бы толкованию. Мы зна-g!i ем, как мы должны вести себя для достижения этой цели ю во время анализа с взрослым пациентом. Мы остаемся |; безличными, лишенными всякой индивидуальности, мы it;, являемся как бы чистым листом бумаги, на который па-к;' циент заносит все свои фантазии, обусловленные пере-
93

Введение в технику психоанализа
носом, подобно трму, как в кино проецируют изображе¬ние на пустой экран. Мы избегаем накладывать на па¬циента те или иные запреты, разрешать ему то или иное удовлетворение. Если же несмотря на это пациенту ка¬жется, что мы запрещаем или разрешаем ему что-либо, то нам легко объяснить ему, что материал для такого суждения он заимствует из своего прошлого.
Аналитик, работающий с детьми, никоим образом не может оставаться безличным. Мы уже слышали, что он становится для ребенка интересным человеком, об¬ладающим всеми импонирующими и привлекательны¬ми качествами. Воспитательные задачи, которые, как вы услышите, добавляются к анализу, требуют того, чтобы ребенок отлично знал, что аналитик считает же¬лательным или нежелательным, что он одобряет и чего не одобряет. Такое ясно очерченное и во многих отно¬шениях своеобразное лицо является, к сожалению, не¬удачным объектом для переноса и мало пригодным для этой цели, когда дело доходит до толкования переноса. Затруднение, которое возникает в данном случае, рав¬носильно — если воспользоваться предыдущим сравне¬нием — тому затруднению, какое мы испытали бы, если бы на экране, на который должно быть спроецировано движущееся изображение, была нарисована какая-ни¬будь статичная картина. Чем богаче и красочней была бы эта картина, тем больше терялись бы очертания про¬ецированной киноленты.
Следовательно, у ребенка не возникает невроз пе¬реноса. Несмотря на все положительные или отрицатель¬ные импульсы, направленные на аналитика, анормаль¬ные реакции ребенка продолжают разыгрываться там же, где они разыгрывались и раньше: в домашней об¬становке. Отсюда вытекает очень трудная техническая задача, стоящая перед детским аналиъиком: вместо того, чтобы ограничиться аналитической интерпретацией про¬исходящего на глазах у аналитика, толкованием сво¬бодных ассоциаций или поступков пациента, аналитик должен направить свое внимание туда, где разыгрыва¬ются невротические реакции, а именно: на домашнюю среду, окружающую ребенка. Таким образом, при детс¬ком анализе мы сталкиваемся с множеством техничес-
94

Лекция третья
Г ких и практических трудностей, с которыми я хочу вас || лишь познакомить, не приводя никаких конкретных Ц примеров. Если мы станем на эту точку зрения, то нам необходимо быть постоянно в курсе поведения ребенка, мы должны знать всех окружающих его лиц и быть до некоторой степени уверенными в их реакциях по отно¬шению к ребенку. Если взять идеальный случай, то мы должны делить работу с фактическими воспитателями ребенка, а значит, делить с ними его любовь и нена¬висть.
Там, где внешние обстоятельства или отношение родителей исключают возможность совместной работы, результатом является утрата подлежащего анализу ма¬териала. Я припоминаю случаи детского анализа, кото¬рые я проводила, пользуясь, в силу указанных причин, исключительно сновидениями и фантазиями. Перенос не давал материала для толкования, а невротический материал ускользал от меня в большей мере, чем мне бы этого хотелось.
Тем не менее и в этом вопросе, равно как и при начальной аналитической ситуации, мы располагаем целым рядом приемов и техник для того, чтобы уподо¬бить положение ребенка положению взрослого пациен¬та, которое в гораздо большей мере пригодно для прове¬дения анализа, другими словами, мы располагаем средствами для того, чтобы вызвать у ребенка невроз переноса. Это становится необходимым в том случае, где речь идет о тяжелом невротическом заболевании в сре¬де, отрицательно относящейся к анализу или к ребенку. В этом случае необходимо удалить ребенка из семьи и поместить его в соответствующее учреждение. Ввиду того, что таких учреждений в настоящее время еще нет, мы вправе представлять их себе как учреждения, во главе которых стоит аналитик, работающий с детьми, или — более конкретно — школы, построенные на аналитичес¬ких принципах и проводящие воспитательную работу совместно с аналитиком. В обоих случаях мы имели бы в первое время свободный от симптомов период, в тече¬ние которого ребенок сжился бы с новой, благоприят¬ной и покамест индифферентной окружающей средой. Чем лучше он себя будет чувствовать в этот период, тем
95

Введение в технику психоанализа
менее уместным и своевременным будет проведение ана¬лиза. В течение этого времени лучше всего оставить его в покое. Лишь когда он освоится с окружающей обста¬новкой, то есть когда под влиянием реальной повсед¬невной жизни у него установится связь с новой средой, в которой первоначальные объекты постепенно потуск¬неют, когда в этом новом окружающем его мире вновь оживут его симптомы, когда его анормальные реакции сгруппируются вокруг новых лиц, когда у него возник¬нет, таким образом, невроз переноса, — лишь тогда он станет вновь доступен для анализа. В учреждении пер¬вого рода, во главе которого стоял бы аналитик (в насто¬ящее время мы не можем даже сказать, желателен ли такой тип учреждения), это был бы настоящий невроз переноса в том же смысле, что и у взрослых пациентов, центральной фигурой которого является аналитик. Во втором случае мы искусственно улучшили бы домаш¬нюю обстановку, мы заменили бы ее таким окружени¬ем, которое дало бы нам возможность — когда это ока¬залось бы необходимым для аналитической работы — взглянуть на поведение ребенка, так сказать, сверху и реакции которого по отношению к ребенку мы могли бы контролировать и регулировать.
Таким образом, удаление ребенка из родительско¬го дома в техническом отношении казалось бы нам са¬мым удачным практическим разрешением вопроса. Но когда мы будем говорить о конечных стадиях анализа, вы услышите, сколько сомнений возникает относитель¬но этого мероприятия. Мы нарушаем этим естественное развитие ребенка в важном пункте, мы преждевремен¬но разлучаем ребенка с родителями в такое время, ког¬да он не способен ни к самостоятельной эмоциональной жизни, ни к свободному выбору новых объектов любви в силу внешних условий. Даже в том случае, если детс¬кий анализ потребует очень длительного времени, тем не менее, в большинстве случаев, между его окончани¬ем и периодом развития зрелости остается незаполнен¬ный промежуток, в течение которого .ребенок во всех отношениях нуждается в воспитании, руководстве и за¬щите. Но кто же нам даст какие бы то ни было гаран¬тии, что ребенок сам найдет дорогу к правильным объек-
96

Лекция четвертая
ветииж после того, как нам удалось разрушить перенос? К рйзвестному времени ребенок возвращается, таким обра-,|й|ом, в родительский дом, в котором он чувствует себя ^•йуясим, дальнейшее руководство его воспитанием дове-|| рвется, может быть, людям, с которыми мы его с тру-|удом и насильно разлучили. В силу внутренних причин ^ребенок не может быть самостоятельным. Вследствие |j|iyroro мы вновь ставим его в затруднительное положе¬ние, в котором он, помимо прочего, опять встречает в sf большинстве случаев условия, при которых возникли ^fsro первоначальные конфликты. Тогда он может либо 1'снова пойти по совершенному уже однажды пути, кото-|;рый привел его к неврозу, либо же, если этот путь зак-;| рыт для него вследствие удачного аналитического лече-Цяия, он идет противоположным путем к открытому W& '(протесту. С точки зрения болезни это, может быть, и К; Полезно, но с точки зрения социального порядка, явля-Ц1 Кяцегося конечной целью воспитания и лечения ребен-|> ка> это далеко не выигрышный момент.
Лекция четвертая. Психоанализ в детском возрасте и воспитание
Вы проследили вместе со мной два этапа детского '.анализа. Эта, последняя, лекция нашего курса будет \ посвящена рассмотрению третьего и, быть может, само-
!,го важного этапа.
;     Позвольте мне еще раз сделать краткий обзор про¬считанного курса. В первой части мы рассматривали вве¬дение в аналитическую работу с детьми. Мы можем ска-^зать, что содержание ее, с точки зрения аналитической ^теории, совершенно индифферентно. Я описывала вам ^•так пространно все эти мелкие, ребяческие и детские ^поступки, вроде вязания и игр, все эти приемы, с помо-^ щыо которых мы добивались расположения ребенка, не |',Потому, что я считаю их особенно важными для анали-Й за; я преследовала совершенно иную цель: показать вам, '';', каким недоступным объектом является ребенок, как мало применимы к нему даже зарекомендованные при¬емы научной терапии и как настойчиво он требует, что-
97

Введение в технику психоанализа
бы к нему подходили, сообразуясь с его собственной детской индивидуальностью. Что бы мы ни начинали делать с ребенком, обучаем ли мы его арифметике или географии, воспитываем ли мы его или подвергаем ана¬лизу, — мы должны прежде всего установить с ним определенные эмоциональные взаимоотношения. Чем труднее работа, которая предстоит нам, тем прочнее дол¬жна быть эта связь. Подготовительный этап лечения, то есть создание такой связи, следует своим собственным правилам, которые определяются личностью ребенка и пока совершенно не зависят от аналитической терапии и техники. Вторая часть нашего курса была собственно аналитической; в ней я старалась дать вам обзор тех путей, которыми мы можем приблизиться к бессозна¬тельной сфере ребенка. Эта часть нашего курса, как я заметила, разочаровала вас, так как вам стало ясно, что как раз наиболее верные в большинстве случаев, специ¬фические технические приемы, применяемые при ана¬лизе взрослых, не могут быть использованы для лече¬ния ребенка, что мы должны отказаться от многих требований науки и добывать материал для анализа там, где мы можем его найти, аналогично тому, как мы по¬ступаем в повседневной жизни при желании познако¬миться с интимными переживаниями человека. Разоча¬рование вызвано в данном случае, как мне кажется, еще одним моментом. Аналитики часто спрашивали у меня, не случалось ли мне подойти гораздо ближе, чем это получается при анализе взрослых, к процессам разви¬тия, которые имели место в течение первых двух лет жизни и на которые все настойчивее направляются наши аналитические изыскания, связанные с открытием бес¬сознательного. Эти аналитики полагают, что ребенок сто¬ит еще ближе к этому важному периоду, что вытесне¬ние выражено у него еще не столь сильно и, стало быть, проще проникнуть сквозь материал, наслоившийся на эти ранние переживания, и что таким образом здесь откроются, может быть, неожиданные возможности для исследования. До сих пор я была вынуждена отвечать на этот вопрос отрицательно. Правда, материал, кото¬рый предоставляет нам ребенок, как вы уже видели из приведенных мною примеров, ясен и понятен. Он дает
98

Лекция четвертая
дам ключ к пониманию содержания детских неврозов;
я оставляю за собой право дать их описание в другом месте. Этот материал служит нам веским подтвержде-'нием множества таких фактов, о которых мы до сих дор говорили лишь на основании выводов, сделанных из анализа взрослых. Однако мой опыт, наработанный С помощью описанной здесь техники, подсказывает, что мы не можем перешагнуть за тот период, когда у ре¬бенка появляется речевая способность, то есть когда его мышление приравнивается к нашему. Теоретичес¬ки это ограничение наших возможностей, на мой взгляд, ' нетрудно понять. Все, что мы узнаем относительно это¬го * доисторического» периода при анализе взрослых пациентов, добывается с помощью свободных ассоциа¬ций и толкования реакций переноса, то есть с помо¬щью тех двух технических приемов, которые неприме¬нимы при детском анализе. Но, кроме того, наше положение в данном случае можно сравнить с положе¬нием этнолога, который тщетно пытался бы получить у первобытного народа ключ к пониманию доистори¬ческого времени более кратким путем, чем при изуче¬нии культурного народа. Напротив, при изучении пер-; вобытного народа он был бы лишен такого источника, 'как сказания и мифы, которые позволяют ему при изу-, чении культурного народа сделать определенные выво¬ды о доисторических временах. Точно так же и у ма¬ленького ребенка нет еще реактивных образований и покрывающих воспоминаний, которые возникают лишь во время латентного периода и из которых проведен¬ный впоследствии анализ может добыть скрытый за , ними материал. Таким образом, вместо того, чтобы иметь какие-нибудь преимущества перед анализом со , взрослыми пациентами, детский анализ оказывается : менее благодарным и в получении бессознательного
материала.
Теперь я перехожу к третьей и последней части нашего курса, посвященной использованию аналитичес-, кого материала, который был получен после тщательно проведенного подготовительного этапа с помощью опи¬санных здесь прямых и косвенных методов. После всех сделанных выводов вы готовы к тому, чтобы услышать
99

Введение в технику психоанализа
от меня нечто новое и отступающее от классических правил анализа.
Рассмотрим еще раз более подробно аналогичную ситуацию со взрослым пациентом. Его невроз разыгрыва¬ется, как мы знаем, в пределах его психических инстан¬ций между тремя факторами: между его бессознательны¬ми влечениями, его эго и суперэго, которое является представителем этических и эстетических требований об¬щества. Задача анализа заключается в том, чтобы путем вывода в сознание бессознательных влечений устранить конфликт, существующий между этими тремя инстан¬циями. Импульсы, находившиеся до сих пор в вытес¬ненном состоянии, не подвергались вследствие этого воздействию суперэго. Анализ освобождает их и делает доступными влиянию суперэго, которое определяет те¬перь их дальнейшую судьбу. Место вытеснения зани¬мает теперь сознательная критика, осуждение одних влечений, в то время как другие частично сублимиру¬ются, отклоняются от сексуальных целей, частично же допускаются к удовлетворению. Этот новый благопри¬ятный исход связан с тем, что эго пациента, начиная с того момента, когда было осуществлено первоначальное вытеснение, вплоть до того времени, когда анализ вы¬полнил свою освободительную работу, проделало весь путь этического и интеллектуального развития, и та¬ким образом эго пациента может принимать теперь со¬всем иные решения, чем те, которые принимались им раньше. Влечения должны подвергнуться теперь раз¬личным ограничениям, а суперэго должно отказаться от некоторых своих преувеличенных притязаний. На общем поле сознательной работы осуществляется теперь синтез между обеими инстанциями.
Сравните теперь эту ситуацию с ситуацией с ребен¬ком. Конечно, невроз ребенка тоже разыгрывается в пре¬делах психических инстанций; и в данном случае он тоже определяется тремя силами: влечениями, эго и суперэго. Но мы уже дважды сталкивались с обстоятельствами, подготовившими нас к тому, что при анализе ребенка внешний мир является хотя и неудобным для анализа, но органически важным фактором и оказывает очень силь¬ное влияние на внутренние соотношения: во-первых, при
100

Лекиия четвертая
рассмотрении начальной ситуации детского анализа мы были вынуждены считаться с тем, что такой важный момент, как сознание болезни, существует не у самого ребенка, а у окружающих его лиц, и во-вторых, при опи¬сании ситуации переноса выяснилось, что аналитику при¬ходится делить любовь и ненависть ребенка с его факти¬ческими объектами. Таким образом, нас не должно удивлять, что внешний мир оказывает гораздо более силь¬ное влияние на механизм инфантильного невроза и на течение анализа, чем у взрослого пациента.
Мы сказали ранее, что суперэго взрослого индиви¬да является представителем моральных требований об¬щества, в котором живет человек. Мы знаем, что супе¬рэго обязано своим происхождением отождествлению ребенка с первыми и самыми важными объектами при¬вязанности — с родителями, на которых опять-таки об¬щество возложило задачу внушить ребенку общеобяза¬тельные этические требования и добиться требуемого обществом ограничения влечений. Таким образом, тре¬бование, которое имело первоначально личный харак¬тер и исходило от родителей, становится лишь в ходе прогресса (от объектной любви к родителям до отожде¬ствления с ними) эго-идеалом, независимым от внешне¬го мира и его прототипов.
У ребенка же о такой независимости не может быть и речи. Освобождение от привязанности к любимым объектам произойдет лишь в далеком будущем, отожде¬ствление же при продолжающейся объектной любви в детском возрасте и воспитание происходит очень мед¬ленно и частично. Тем не менее в этот ранний период суперэго существует, и многие отношения между ним и эго аналогичны отношениям, существующим в более позднем возрасте. Однако не следует упускать из виду постоянную смену взаимоотношений между суперэго и объектами, которым оно обязано своим возникновени¬ем; мы можем сравнить их с отношениями, имеющими место в двух сообщающихся сосудах. Если усиливаются хорошие отношения с родителями во внешнем мире, то одновременно усиливаются и притязания суперэго и энер¬гия, с которой оно их предъявляет. Если эти отношения ухудшаются, то одновременно слабеет и суперэго.
101

Введение в технику психоанализа
Приведем в качестве первого примера совсем ма¬ленького ребенка. Если матери или няне удается при¬учить маленького ребенка после первого года жизни от¬правлять вовремя естественные надобности, то у нас получается такое впечатление, что ребенок соблюдает это требование чистоплотности не только из боязни или любви к матери или няне, но что у него самого возника¬ет определенное отношение к этому требованию, что он сам радуется своей опрятности и огорчается, если с ним случается промах в этом отношении. Правда, мы всегда замечаем, что последующая разлука с человеком, кото¬рый научил ребенка соблюдать опрятность (временная разлука с матерью или смена няни), ставит под угрозу это завоевание. Ребенок становится опять неопрятным, таким же, каким он был до того, как его научили со¬блюдать опрятность; он снова начинает соблюдать ее лишь тогда, когда возвращается его мать или когда у него возникает привязанность к новой няне. Тем не ме¬нее впечатление, что ребенок предъявлял уже сам к себе требование соблюдать опрятность, не было ошибочным. Это требование существует, но оно только тогда значимо для ребенка, если авторитетное лицо существует как объект во внешнем мире. Если ребенок теряет связь с объектом, он утрачивает также и радость от исполнения этого требования.
В начале латентного периода соотношения продол¬жают оставаться такими же. При анализе взрослых мы часто получаем подтверждение того, какие опасные по¬следствия для моральной сферы и структуры личности ребенка может иметь каждое нарушение его привязан¬ности к родителям. Если ребенок теряет своих родите¬лей в силу неких причин и если они теряют для него ценность как объекты, вследствие, скажем, душевного заболевания или совершенного им преступного действия, то он подвергается вместе с тем и опасности потерять или обесценить свое частично уже созданное суперэго. Из-за этого он не может уже противопоставить своим влечениям, требующим удовлетворения, активных внут¬ренних сил. Таким образом можно было бы, пожалуй, объяснить возникновение некоторых асоциальных ти¬пов и психопатических личностей.
102

Лекция четвертая
Для характеристики этих соотношений, существу¬ющих еще и в конце латентного периода, я приведу при¬мер, позаимствованный мною из анализа мальчика, на¬ходящегося в периоде, предшествующем половой зрелости. Однажды в начале лечения я спросила его по какому-то поводу, не бывает ли у него каких-нибудь дурных мыслей. Он ответил: «Если я нахожусь, напри¬мер, один дома и в доме есть фрукты. Родители ушли и не дали мне попробовать этих фруктов. Тогда я все вре¬мя думаю о том, что теперь я мог бы попробовать их. Но я стараюсь думать о чем-нибудь другом, потому что я не хочу красть». Я спросила его, всегда ли он может усто¬ять против таких мыслей. Он ответил мне утвердитель¬но, он никогда еще ничего не украл. «А если твое жела¬ние станет очень сильным, — спросила я, — что ты тогда сделаешь?». «Я все-таки ничего не возьму, — от¬ветил он торжествующе, — потому что я боюсь отца». Вы видите, что его суперэго достигло большой незави¬симости, которая сказывается в его стремлении не про¬слыть вором. Когда же искушение становится слишком сильным, он должен призвать на помощь то лицо (то есть отца), которому обязано своим существованием это требование и от которого исходят предостережения и угрозы наказания. Другой ребенок, находясь в таком же положении, вспомнил бы, вероятно, о своей любви к
матери.
Эта слабость и зависимость требований детского
эго-идеала, о которых я здесь говорю, вполне согласу-, ются также с другим наблюдением, которое может быть сделано в любом случае при более близком ознакомле¬нии с ним; ребенок имеет двойную мораль: одну, пред¬назначенную для мира взрослых, и другую — для себя и своих сверстников. Мы знаем, например, что у ребен-ка в определенном возрасте появляется чувство стыда, то есть он избегает показываться голым и отправлять свои естественные нужды в присутствии незнакомых взрослых людей, а впоследствии также и в присутствии близких ему людей. Но мы знаем также, что эти же дети без всякого стыда раздеваются в присутствии дру¬гих детей и что не всегда удается запретить им ходить вместе с другими детьми в уборную. К своему удивле-
103

Введение в технику психоанализа
нию, мы можем установить также, что дети брезгают некоторыми вещами только в присутствии взрослых, то есть как бы под их давлением, в то время как эта реак¬ция не проявляется, когда они находятся в одиночестве или в обществе сверстников. Я вспоминаю десятилетнего мальчика, который во время прогулки оживленно восклик¬нул, указывая на кучу коровьего помета: «Посмотри, ка¬кая странная вещь...». Мгновение спустя он заметил свою ошибку и густо покраснел. Затем он извинился передо мною: он сразу не заметил, что это такое, в противном случае он никогда не сказал бы этого. Однако я знаю, что он охотно говорит со своими товарищами, не крас¬нея, об экскрементальных процессах. Этот же мальчик однажды уверял меня, что, когда он находится один, он может трогать руками свой собственный кал, не испы¬тывая при этом брезгливого чувства. Если при этом при¬сутствует кто-нибудь из взрослых, то ему даже трудно говорить об этом.
Следовательно, стыд и отвращение, эти два важ¬нейших реактивных образования, назначение которых заключается в том, чтобы не допустить к удовлетворе¬нию анальные эксгибиционистические стремления, нуж¬даются даже после своего возникновения во взрослом объекте для своего укрепления и активности.
Эти замечания относительно зависимости детского суперэго и двойной морали ребенка в вопросах, связан¬ных со стыдом и отвращением, приводят нас к важней¬шему различию между детским анализом и анализом взрослого пациента. Детский анализ вообще не являет¬ся приватным делом, касающимся исключительно двух людей, аналитика и его пациента. Поскольку детское суперэго еще не стало безличным представителем исхо¬дящих от внешнего мира требований, поскольку оно еще органически связано с внешним миром, постольку су¬ществующие в этом внешнем мире объекты играют важ¬ную роль во время самого анализа и особенно последне¬го этапа, когда речь идет об использовании влечений, освобожденных от вытеснения.
Вернемся еще раз к сравнению со взрослым невро¬тиком. Мы сказали, что при анализе его нам приходит¬ся считаться с его влечениями, его эго и суперэго; если
104

Лекция четвертая
обстоятельства складываются благоприятно, нам не нуж¬но беспокоиться о судьбе побуждений, исходящих из бессознательной сферы. Они подпадают под влияние суперэго, которое несет ответственность за их дальней¬шую судьбу.
Кому же мы предоставим решение этого вопроса при детском анализе? Принимая во внимание все выше¬приведенные выводы и сохраняя последовательность, мы могли бы сказать: лицам, воспитывающим ребенка, с которыми его суперэго связано еще очень тесно, то есть в большинстве случаев родителям ребенка.
Не забывайте, с какими трудностями связано такое положение вещей. Эти же самые родители или воспита¬тели предъявляли к ребенку чрезмерные требования и привели его вследствие этого к чрезмерному вытесне¬нию и неврозу. В данном случае между образованием невроза и освобождением от него с помощью анализа нет такого большого промежутка времени, как у взрослого пациента, эго которого проходит в течение этого периода все стадии своего развития; таким образом, у взрослого пациента то эго, которое приняло первое решение, и то эго, которое предпринимает теперь проверку его, не яв¬ляются уже больше идентичными. Родители, которые способствовали заболеванию ребенка и которые должны способствовать теперь его выздоровлению, являются фак¬тически теми же самыми людьми с теми же самыми взглядами. Лишь в самом благоприятном случае, будучи научены горьким опытом (болезнью ребенка), они гото¬вы смягчить теперь свои требования. Таким образом, было бы опасно предоставить им решение судьбы освобожден¬ных с помощью анализа влечений. Слишком велико опа¬сение, что ребенок вынужден будет еще раз пойти по пути вытеснения, который опять приведет его к невро¬зу. При таком положении вещей было бы целесообразнее вовсе отказаться от длительной и трудной освободитель¬ной аналитической работы.
Каков же выход из создавшегося положения? До¬пустимо ли преждевременно объявить ребенка совершен¬нолетним потому лишь, что он одержим неврозом и дол¬жен быть подвергнут анализу, и предоставить ему самому решение важного вопроса, как ему поступить с осво-
105

Введение в технику психоанализа
божденными от вытеснения влечениями? Я не знаю, какими этическими инстанциями он руководствовался бы, с помощью каких критериев или практических со¬ображений он смог бы найти выход из этого трудного положения. Я полагаю, что если бы оставить его одного и лишить его какой бы то ни было помощи извне, он нашел бы лишь один-единственный кратчайший и удоб¬ный путь: путь непосредственного удовлетворения. Од¬нако из аналитической теории и практики мы знаем, что именно в целях предохранения от невроза нельзя допустить, чтобы ребенок испытал действительное удов¬летворение на какой-либо ступени неизбежной первер-сивной сексуальности. В противном случае фиксация на испытанном однажды удовольствии станет препятстви¬ем для дальнейшего нормального развития, и стремле¬ние к повторению этого переживания станет опасным стимулом для регрессии с более поздних ступеней раз¬вития.
Я вижу только один выход из этого затруднитель¬ного положения. Аналитик сам должен требовать, чтоб ему была предоставлена свобода действий для руковод¬ства ребенком в этом важнейшем вопросе. Под его вли¬янием ребенок должен научиться вести себя по отноше¬нию к своим влечениям, в конечном итоге по его усмотрению будет решен вопрос о том, какую часть ин¬фантильных сексуальных побуждений следует подавить или отбросить вследствие несовместимости их с куль¬турными установками, какие влечения могут быть до¬пущены к непосредственному удовлетворению и какие должны подвергнуться сублимированию. В последнем случае воспитание должно прийти на помощь ребенку всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Короче говоря,'аналитик должен суметь занять во вре¬мя анализа ребенка место его эго-идеала, он не должен начинать свою освободительную аналитическую работу до тех пор, пока не будет уверен в том, что он оконча¬тельно овладел этой психической инстанцией ребенка. И здесь-то для аналитика очень важно играть роль силь¬ной личности, о чем мы уже говорили вначале при вве¬дении в детский анализ. Только в том случае, если ребе¬нок чувствует, что авторитет аналитика выше, чем
106

Лекция третья
^'.авторитет его родителей, он согласится уступить наи-1-BSbicuiee место в своей эмоциональной жизни этому ново-„му объекту, занявшему место рядом с его родителями. ,    Если родители ребенка, как я уже упоминала рань¬ше, научены чему-нибудь вследствие болезни ребенка и выражают готовность приспособиться к требованиям ана¬литика, то в данном случае оказывается возможным про¬извести действительное разделение аналитической и вос-' питательной работы между аналитическими сеансами и домашней обстановкой или скорее даже установить совме¬стное действие обоих факторов. Воспитание ребенка не ' только не прекращается по окончании анализа, но полно-• стью вновь переходит непосредственно из рук аналитика в руки родителей, обогативших теперь свой опыт и разум.
Но если родители, пользуясь своим влиянием, зат¬рудняют работу аналитика, то ребенок, эмоциональная
привязанность которого направлена и на аналитика, и 'на родителей, попадает в такое же положение, что и в случае неудачного брака, где он становится объектом I раздора. Тогда нам нечего будет удивляться, если в ре¬зультате такого положения появятся все те отрицатель¬ные последствия при формировании характера ребенка, . которые наблюдаются при неудачно сложившейся се¬мейной жизни. Там ребенок пользуется конфликтом 'между отцом и матерью, здесь — между аналитиком и родителями, чтобы избавиться -— как в первом, так и во втором случае — от всяких требований. Это положение становится опасным, если ребенок, у которого возникает сопротивление, сумеет так восстановить своих родителей против аналитика, что они потребуют прекращения ана¬лиза. Аналитик теряет ребенка в крайне неблагоприят¬ный момент, когда у ребенка существует сопротивление и отрицательный перенос, и можно не сомневаться в том, что все влечения, освобожденные до тех пор с помощью анализа, будут использованы ребенком с самой худшей ; стороны. В настоящее время я не берусь за анализ ре¬бенка, если характеристика или аналитическая образо¬ванность родителей не исключают хотя бы отчасти воз¬можность такого исхода.
Необходимо, чтобы аналитик полностью овладел детской психикой. Я иллюстрирую это положение с по-
107

Введение в технику психоанализа
мощью одного примера. Речь идет о шестилетней паци¬ентке, неоднократно упоминавшейся больной, страдав¬шей неврозом навязчивых состояний.
С помощью анализа я добилась того, что она позво¬лила своему «черту» говорить, после чего она стала рас¬сказывать одну за другой множество анальных фанта¬зий, сперва неохотно, но заметив, что я не выражаю неудовольствия, она стала откровеннее. Все время сеан¬са занимали сообщения о ее анальных фантазиях. Во время беседы со мной она освобождалась также и от того давления, которое она постоянно испытывала на себе. Она сама называла время, проведенное у меня, «часом своего отдыха». «Анна, — сказала она мне однажды, — проведенный с тобою сеанс — это час моего отдыха. В это время мне не нужно сдерживать своего черта». «Зна¬ешь, — добавила она тотчас же, — у меня есть еще одно время отдыха: когда я сплю». Во время анализа и во время сна она освобождалась, очевидно, от того, что у взрослого человека равнозначно постоянной затрате энер¬гии на поддержание вытеснения. Ее освобождение ска¬залось прежде всего в том, что в ней происходила ка¬кая-то перемена, она становилась внимательной и оживленной.
Некоторое время спустя она сделала еще один шаг в этом направлении. Она стала рассказывать фантазии, которые до сих пор тщательно скрывала; дома, когда к столу подавали какое-нибудь блюдо, она делала вполголо¬са какое-нибудь сравнение или произносила, обращаясь к другим детям, «грязную» шутку. Тогда ее воспитательни¬ца пришла ко мне, чтобы получить соответствующие ука¬зания. Я в то время не имела еще достаточного опыта, отнеслась к этому недостаточно серьезно и посоветовала ей просто не обращать внимания на такие пустяки. Одна¬ко результаты получились совершенно неожиданные. Вследствие отсутствия критики ребенок nol-ерял всякое чувство меры и начал проявлять в домашней обстановке все, о чем до тех пор говорилось только во время сеанса;
она полностью погрузилась в свои представления, срав¬нения и суждения на анальную тему. Другим членам семьи это вскоре показалось невыносимым; поведение ребенка, особенно за обеденным столом, отбивало аппе-
108

Лекция четвертая
тит у всех, и как дети, так и взрослые молча и осужда¬юще покидали один за другим комнату. Моя маленькая пациентка вела себя так, будто одержима перверсией, или как психически больная взрослая и поставила себя таким образом вне человеческого общества. Ее родите¬ли, не желая наказывать ее, не изолировали ее от дру¬гих детей, но в результате другие члены семьи начали теперь избегать ее, у нее же самой исчезли в это время все барьеры и в других сферах. В течение нескольких дней она превратилась в веселого, шаловливого, избало¬ванного, довольного собой ребенка.
Ее воспитательница пришла ко мне во второй раз пожаловаться на ее поведение: состояние невыносимое, жизнь в доме нарушена. Что делать? Можно ли сказать ребенку, что рассказы о таких вещах сами по себе еще не так страшны, но что она ее просит не делать этого дома. Я восстала против этого. Я должна была сознать¬ся, что я действительно допустила ошибку, приписав суперэго ребенка самостоятельную сдерживающую силу, которой суперэго вовсе не обладало. Как только автори¬тетные лица, существовавшие во внешнем мире, стали менее требовательны, тотчас же снисходительным стал и эго-идеал, бывший до тех пор очень строгим и обла¬давший достаточной силой, чтобы вызвать целый ряд симптомов невроза навязчивости. Я понадеялась на эту невротическую строгость эго-идеала, была неосторожна и не достигла при этом ничего для цепей анализа. Я на некоторое время превратила заторможенного, невротич-ного ребенка в капризного, можно было бы, пожалуй, сказать, перверсивного ребенка. Но кроме того, я в то же время усложнила себе работу, так как этот освобож¬денный ребенок растянул теперь свой «час отдыха» на весь день, перестал считать совместную нашу работу важной, не давал больше соответствующего материала для анализа, потому что он рассеивал его в течение дня вместо того, чтобы собирать его для сеанса, и мгновенно потерял необходимое для анализа сознание болезни. Для детского анализа в еще большей мере, чем для анализа взрослых "пациентов, сохраняет свою силу положение, что аналитическая работа может быть проведена лишь в состоянии неудовлетворенности.
109

Введение в технику психоанализа
К счастью, положение оказалось лишь теоретичес¬ки столь опасным, на практике его легко было испра¬вить. Я попросила воспитательницу ничего не предпри¬нимать и запастись еще немного терпением. Я обещала ей опять призвать ребенка к порядку, но не могла ей сказать твердо, как скоро наступит улучшение. Во вре¬мя следующего сеанса я действовала очень энергично. Я заявила ей, что она нарушила договор. Я думала, что она рассказывала мне эти грязные вещи для того, что¬бы избавиться от них, но теперь я вижу, что это вовсе не так. Она охотно рассказывала все это в своем домаш¬нем кругу, потому что это доставляло ей удовольствие. Я ничего не имею против этого, но только я не пони¬маю, зачем тогда ей нужна я. Мы можем прекратить сеансы, и она будет иметь возможность получать удо¬вольствие. Но если она остается при своем первоначаль¬ном намерении, то она должна говорить об этих вещах только со мной и больше ни с кем; чем больше она бу¬дет воздерживаться от этого дома, тем больше она будет вспоминать во время сеанса, тем больше я буду узнавать о ней, тем скорее я смогу освободить ее. Теперь она должна принять то или иное решение. После этого она сильно побледнела, задумалась, посмотрела на меня и сказала тем же серьезным тоном, как и при первом ана¬литическом уговоре: «Если ты говоришь, что это так, то я больше не буду говорить об этом». Таким образом была восстановлена ее невротическая добросовестность. С этих пор ее домашние не слышали от нее больше ни одного слова о подобных вещах. Она опять превратилась из из¬балованного, перверсивного в заторможенного и вялого ребенка.
Такое же превращение повторялось у этой пациен¬тки еще несколько раз в процессе лечения. Когда она впадала после освобождения с помощью анализа от сво¬его очень тяжелого невроза навязчивости в другую край¬ность, в «испорченность» или в перверсию, то у меня не было другого выхода, кроме как вновь воссоздать не¬вроз и восстановить в правах исчезнувшего уже «чер¬та»; разумеется, я делала это всякий раз в меньшем объе¬ме и с большей осторожностью и мягкостью, чем это делалось первоначально, пока я, наконец, не добилась
110

Лекция четвертая
дюго, что ребенок мог придерживаться середины между этими двумя крайностями.
Я не остановилась бы так подробно на этом приме-,ре, если бы все вышеописанные отношения при детском анализе не были так ясно выражены в нем: слабость дет¬ского эго-идеала, зависимость его требований, а следова¬тельно, и невроза от внешнего мира, его неспособность одержать без посторонней помощи освобожденные импуль¬сы и вытекающая из этого необходимость для аналитика обладать авторитетом в воспитательном отношении1. Сле¬довательно, деятельность аналитика объединяет в себе две трудные и противоречащие друг другу задачи: он дол¬жен анализировать и воспитывать, то есть должен в одно И то же время позволять и запрещать, разрывать и вновь связывать. Если это ему не удается, то анализ становится для ребенка индульгенцией, позволяющей ему делать все, .что считается в обществе недозволенным. Если же разре¬шение этих задач удается аналитику, то он коррегирует неудачное воспитание и анормальное развитие и дает воз¬можность ребенку или тем, кто решает судьбу ребенка, исправить сделанные ошибки.
Вы знаете, что в конце анализа со взрослым паци¬ентом мы не принуждаем его к здоровью. Он сам реша¬ет, что ему делать. От него зависит, захочет ли он еще раз проделать путь, приведший его к неврозу, позволит ли ему развитие его эго пойти противоположным путем всеобъемлющего удовлетворения своих влечений или же ему удастся найти средний путь между этими двумя, Осуществить истинный анализ скрывающихся в нем сил. Точно так же мы не можем заставить родителей малень-<кой пациентки обращаться более благоразумно с выздо-: -ревевшим ребенком. Детский анализ не защищает ре-\ бенка от вреда, который может быть ему причинен в |, .будущем. Он оперирует, главным образом, с прошлым. Конечно, он создает таким образом лучшую, расчищен¬ную почву для будущего развития.
' Эта авторитетность дает аналитику, работающему с деть¬ми, возможность применять «активную терапию» по Ференци, подавлять отдельные симптомы, что влечет за собой застой либидо и доставляет, таким образом, обильный материал для анализа.
111

Введение в технику психоанализа
Я полагаю, что из вышеизложенного становится ясным важное указание относительно показаний к детс¬кому анализу. Показание это диктуется не только опре¬деленным заболеванием ребенка. Детский анализ рас¬пространяется прежде всего на среду психоаналитиков, он должен ограничиться пока детьми аналитиков, ана¬лизируемых и родителей, которые относятся к анализу с определенным доверием и уважением. Только в такой среде можно будет без резких движений перевести ана¬литическое воспитание, имеющее место во время лече¬ния, в домашнее воспитание. Там, где анализ ребенка не может органически сблизиться с его другой жизнью, а проникает в другие сферы как инородное тело и наруша¬ет их, там анализ вызовет у ребенка еще больше конф¬ликтов по сравнению с теми, от которых его освободит.
Я боюсь, что это утверждение разочаровало тех из вас, кто был уже готов отнестись к детскому анализу с некоторым доверием.
Открыв вам столько, трудностей детского анали¬за, я не хотела бы закончить эти лекции, не сказав в нескольких словах о больших возможностях, которые имеет, несмотря на все трудности, детский анализ и даже о некоторых его преимуществах перед анализом взрослых пациентов. Я вижу прежде всего три такие возможности.
У ребенка мы можем добиться совсем иных изме¬нений характера, чем у взрослого. Ребенок, который под влиянием своего невроза пошел по пути анормального развития характера, должен проделать лишь короткий обратный путь, чтобы снова попасть на нормальную и соответствующую его истинной сущности дорогу. Он не построил еще на этом пути, подобно взрослому, всю свою жизнь, не избрал себе профессии под влиянием аномаль¬ного развития, не установил дружеских или любовных отношений. При «анализе характера» взрослого мы дол¬жны собственно разобрать всю его жизнь, сделать не¬возможное, а именно: аннулировать поступки, не толь¬ко осознать их влияние, но и упразднить его, если мы хотим иметь действительный успех. Следовательно, в этом вопросе анализ ребенка имеет много преимуществ перед анализом взрослых.
112

Лекция четвертая
Вторая возможность касается воздействия на су-перэго. Смягчение его строгости является, как вы знае¬те, одним из требований, предъявляемых к анализу не¬вроза. Здесь, однако, анализ взрослых пациентов встречает наибольшие затруднения; он должен вести борьбу с самыми старыми и самыми важными объекта¬ми привязанности индивида, с родителями, которых он интроецировал путем отождествления. Память о них хранится в большинстве случаев с благоговением, и по¬этому тем труднее бороться с ними. При детском анали¬зе, как вы уже видели, мы имеем дело с живыми, ре¬ально существующими во внешнем мире лицами. Если к работе, ведущейся изнутри, добавить еще работу из¬вне, если мы попытаемся видоизменить с помощью ана¬литического влияния не только существующее уже отож¬дествление, но если наряду с этим мы постараемся видоизменить с помощью обычного человеческого воз¬действия также и реальные объекты, то эффект полу-', чится полный и поразительный.
То же самое относится и к третьему пункту. При работе со взрослыми мы должны ограничиться тем, что помогаем им приспособиться к окружающей среде. Мы не имеем ни намерения, ни возможности преобразовать эту среду соответственно его потребностям, при детс¬ком же анализе мы легко можем сделать это. Потребно¬сти ребенка проще, их легче понять и удовлетворить;
наши возможности в соединении с возможностями ро¬дителей бывают при благоприятных условиях вполне до¬статочны, чтобы из каждой ступени лечения ребенка и улучшения его состояния доставлять ему все или почти все из того, что ему необходимо. Таким образом, мы 'облегчаем ребенку приспособление, пытаясь приспосо-:' бить окружающую среду к нему. И в данном случае мы ' проделываем двойную работу: изнутри и извне. •
Я полагаю, что благодаря наличию трех этих мо-ментов мы добиваемся в детском анализе — несмотря |; на вышеперечисленные трудности — такого изменения характера, такого улучшения и выздоровления, о кото¬ром мы не можем и мечтать при анализе взрослых.
Я готова к тому, что присутствующие здесь прак¬тические аналитики после всего вышеизложенного ска-
113

Введение в технику психоанализа
жут: то, что я проделываю с детьми, настолько отступа¬ет от общепринятых правил психоанализа, что уже не имеет с ним ничего общего. Это «дикий» метод, кото¬рый заимствует все у анализа, но не следует строгим аналитическим предписаниям. Но представьте себе та¬кое положение: вообразите, что во время приема к вам приходит взрослый невротик и просит вас взять его на излечение; после более подробного ознакомления ока¬зывается, что его влечения, его интеллект так же мало развиты, зависят в такой же степени от окружающей среды, как и у моих маленьких пациентов. Тогда вы, вероятно, сказали бы: «Фрейдовский анализ является прекрасным методом, но он не создан для таких лю¬дей». И вы применили бы к нему комплексное лечение, вы вели бы чистый анализ постольку, поскольку это соответствовало бы его сущности, в остальном вы вос¬пользовались бы детским анализом, потому что лучше¬го он и не заслуживает в соответствии с его инфантиль¬ным характером.
Я думаю, что аналитический метод — предназна¬ченный для определенного объекта, для взрослого не¬вротика — нисколько не пострадает, если мы попыта¬емся применить его в модифицированном виде к другим объектам. Если кто-нибудь захочет найти иное приме¬нение психоанализа, не следует ставить ему это в уп¬рек. Следует только всегда знать, что делаешь.

ЭГО И МЕХАНИЗМЫ ЗАШИТЫ
Теория защитных механизмов
ЭГО КАК ТОЧКА НАБЛЮДЕНИЯ
Определение психоанализа. В развитии психоаналитической науки были периоды, когда теоретическое исследование индивидуального эго было не слишком популярным. Многие аналитики считали, что в анализе ценность научной и терапевтической работы прямо пропорциональна глубине затрагиваемых психических слоев. Всегда, когда интерес смещался от глубоких к более поверхностным психическим слоям, то есть всегда, когда исследование отклонялось от ид к эго, возникало ощущение, что это начало отхода от психоанализа в целом. Считалось, что термин «психоанализ» должен быть соединен для новых открытий, относящихся к бессознательной психической жизни, например к исследованию подавленных инстинктивных импульсов, аффектов и фантазий. Такими же проблемами, как приспособление детей и взрослых к внешнему миру, такими понятиями, как здоровье и болезнь, добродетель и порок, психоанализ не занимается. Он должен посвятить свои исследования исключительно детским фантазиям, сохранившимся во взрослой жизни, воображаемому удовлетворению и ожидаемому в качестве возмездия за него наказанию.
Такое определение психоанализа достаточно часто встречалось в психоаналитических работах и, по-видимому, подкреплялось его практическим использованием, при котором психоанализ и глубинная психология всегда
115

Эго и механизмы зашиты
рассматривались как синонимы. Более того, некоторые основания для такого определения имеются и в прошлом психоанализа, поскольку можно сказать, что с самых первых лет нашей науки ее теория, построенная на эм¬пирической основе, была преимущественно психологией бессознательного, или, как мы сказали бы сейчас, пси¬хологией ид. Но это определение немедленно утрачи¬вает все претензии на точность, как только мы прикла¬дываем его к психоаналитической терапии. Анализ как терапевтический метод с самого начала имеет дело с эго и его отклонениями; исследование ид и его способа дей¬ствия всегда было лишь средством для достижения цели. А цель всегда одна и та же: коррекция этих отклонений и восстановление эго в его целостности.
Когда работы Фрейда, начиная с «Психология масс и анализ Я» (1921) и «По ту сторону принципа удоволь¬ствия» (1920), приняли новое направление, на исследова¬ниях эго перестала лежать печать аналитической неорто¬доксальности, и интерес окончательно сосредоточился на образованиях эго. С тех пор термин «глубинная психоло¬гия» не покрывает всей области психоаналитических ис¬следований. В настоящее время мы, по-видимому, опре¬делили бы задачу анализа следующим образом: получить максимально полное знание о всех трех образованиях, из которых, как мы считаем, состоит психическая личность, и изучить их отношения между собой и с внешним ми¬ром. Иными словами, по отношению к эго — исследовать его содержание, границы и функции, проследить исто¬рию его зависимости от внешнего мира, ид и суперэго; по отношению к ид — дать описание инстинктов, то есть содержания ид, и проследить их трансформации.
Ид, эго и суперэго в самовосприятии. Все мы зна¬ем, что эти три психических образования доступны на¬блюдению в разной степени. Наше знание об ид — кото¬рое раньше называлось системой Ucs. — может быть получено лишь на основании производных этой систе¬мы, проявляющихся в системах PCS. и Cs. Если внутри ид преобладает состояние покоя и удовлетворения, при котором в поисках удовлетворения ни один инстинктив¬ный импульс не вторгается в эго и не вызывает в нем
116

Теория защитных механизмов
чувств напряжения и страдания, то мы ничего не можем узнать о содержании ид. Отсюда следует, по крайней мере теоретически, что ид не всегда доступно для наблюдения.
С суперэго дело обстоит иначе. Его содержания большей частью осознаны и, следовательно, прямо доступны эндопсихическому восприятию. Тем не менее наше описание суперэго всегда начинает становиться неопределенным, когда между ним и эго существуют гармоничные отношения. В этом случае мы говорим, что они совпадают, то есть в такие моменты суперэго недоступно наблюдению как отдельное образование ни для самого субъекта, ни для внешнего наблюдателя. Его очертания становятся ясными лишь тогда, когда оно относится к Эго враждебно либо критично. Суперэго, как и ид, становится видимым через состояния, которые оно продуцирует в эго, например через чувство вины, вызванное критическим отношением.
Эго как наблюдатель. Это означает, что собственно; полем нашего наблюдения всегда является эго. Это, так сказать, опосредующее звено, через которое мы пытаемся обрисовать два других образования.
Когда отношения между двумя соседними силами — эго и ид — сбалансированы, первая из них превосходно дополняет свою функцию наблюдателя за второй. Различные инстинктивные импульсы постоянно прокладывают себе путь из ид в эго, где они получают доступ к моторному аппарату, посредством которого и достигают удовлетворения. В благоприятных случаях эго не протестует против «пришельца», а предоставляет в его распоряжение свою собственную энергию и ограничивается наблюдением; оно отмечает начало инстинктивного импульса, величину напряжения и чувства страдания, которыми он сопровождается, и, наконец, исчезновение напряжения при достижении удовлетворения. Наблюдение над всем процессом дает нам ясную и неискаженную картину инстинктивного импульса, количества либидо, которым он наделен, и цели, к которой он стремится. Если эго находится в согласии с импульсом, то оно в эту картину вообще не входит.
117

Эго и механизмы зашиты
К сожалению, переход инстинктивного импульса от одного образования к другому может сигнализиро вать о самых различных конфликтах, в результате чего наблюдение эго прерывается. На своем пути к удовлет¬ворению импульсы ид должны пройти через террито рию эго, а там они будут в чуждой среде. В ид преобла¬дают так называемые первичные процессы; здесь нет синтеза идей, аффекты подвержены вытеснению, про¬тивоположности не являются взаимоисключающими и могут даже совпадать, а конденсация вполне естествен¬на. Ведущим принципом, управляющим психическими процессами, является принцип достижения удоволь¬ствия. В эго, напротив, ассоциация идей осуществляет¬ся в соответствии со строгими условиями, которые мы обозначаем общим термином «вторичные процессы»;
кроме того, инстинктивные импульсы уже не могут стре¬миться к непосредственному удовлетворению — они дол¬жны учитывать требования реальности, и более того, они должны подчиняться этическим и моральным пра¬вилам, при помощи которых суперэго стремится конт¬ролировать поведение эго. Следовательно, эти импуль¬сы рискуют навлечь на себя неудовольствие в основном чуждых по отношению к ним образований. Они подвер¬жены критике, отвержению и самым различным изме¬нениям. Мирные отношения между соседствующими силами прекращаются. Инстинктивные импульсы про¬должают стремиться к своим целям с присущими им упорством и энергией и совершают враждебные вторже¬ния в эго, надеясь одержать над ним верх при помощи внезапной атаки. Эго со своей стороны становится подо зрительным; оно контратакует и вторгается на террито рию ид. Его цель заключается в том, чтобы постоянно держать инстинкты в бездейственном состоянии при помощи соответствующих защитных мер, призванных обезопасить его собственные границы.
Картина этих процессов, получаемая нами при помощи способности эго к наблюдению, более неопреде¬ленна, но в то же время и более ценна. Она показывает нам два психических образования в действии в один и тот же момент. Мы видим уже не искаженный импульс ид, а импульс ид, измененный определенными защит-
118

Теория защитных механизмов
ными мерами со стороны эго. Задача анализирующего наблюдателя заключается в том, чтобы разделить кар¬тину, представляющую собой компромисс между раз¬личными образованиями, на ее составляющие: ид, эго и, возможно, суперэго.
Вторжения ид в эго, рассматриваемые как мате¬риал для наблюдения. Во всем этом нас поражает тот факт, что вторжения с той и с другой стороны совер¬шенно неравноценны с позиции наблюдения. Все за¬щитные меры эго против ид срабатывают тихо и неза¬метно. Самое большое, что мы можем сделать, — это ретроспективно реконструировать их; мы никогда не можем видеть их в действии. Таков, например, случай успешного вытеснения. Эго ничего о нем не знает; мы осознаем его лишь впоследствии, когда становится оче¬видным, что чего-то недостает. При этом я имею в виду, что, когда мы пытаемся сформировать объективное суж¬дение о конкретном индивиде, мы обнаруживаем, что некоторые импульсы ид, проявления которых в эго в поисках удовлетворения мы могли бы ожидать, отсут¬ствуют. Если они вообще не появляются, мы можем лишь предположить, что доступ в эго для них постоянно зак¬рыт, то есть что они подверглись вытеснению. Но это ничего не говорит нам о самом процессе вытеснения.
Это же относится и к успешному реактивному образованию, которое является одной из наиболее эф¬фективных мер, предпринимаемых эго в качестве по¬стоянной защиты от ид. Такие образования появляют¬ся в эго почти незаметно в ходе детского развития. Мы даже не можем сказать, что внимание эго было предва¬рительно сосредоточено на противоположных инстин¬ктивных импульсах, которые замещаются реактивным образованием. Как правило, эго ничего не знает ни об отвержении импульса, ни обо всем конфликте, в ре¬зультате которого возникает новое образование. Ана¬лизирующий наблюдатель мог бы легко принять это образование за результат спонтанного развития эго, если бы не его чрезмерный характер, указывающий на на¬личие долговременного конфликта. В данном случае также наблюдение конкретного вида защиты ничего
119

Эго и механизмы зашиты
не говорит о процессе, при помощи которого он осуще¬ствляется.
Отметим, что вся приобретенная нами важная ин¬формация была получена при изучении вторжений с противоположной стороны, а именно со стороны ид в эго. Скрытое содержание вытеснения становится явным при обращении движения, то есть когда вытесненное содержание возвращается, как это можно видеть при не¬врозе. Здесь мы можем проследить каждую стадию кон¬фликта между инстинктивным импульсом и защитой эго. Точно так же реактивные образования могут быть изуче¬ны при их распаде. В этом случае вторжение ид приоб¬ретает форму подкрепления либидозного катексиса пер¬вичного инстинктивного импульса, скрывающегося за реактивным образованием. Это позволяет импульсу про¬ложить путь в сознание, и на время инстинктивный им¬пульс и реактивное образование видны в эго бок о бок. Возникающее благодаря другой функции эго — стремле¬нию к синтезу — это состояние дел, чрезвычайно благо¬приятное для аналитического наблюдения, длится лишь несколько мгновений. Затем возникает новый конфликт между производным ид и активностью эго, в котором решается, кто из них одержит верх или какой компро¬мисс будет достигнут. Если благодаря подкреплению ее энергетического катексиса защита, созданная эго, ока¬зывается успешной, вторгшаяся из ид сила изгоняется и в душе вновь воцаряется покой — ситуация, макси¬мально затрудняющая наши наблюдения.
ПРИМЕНЕНИЕ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕХНИКИ К ИССЛЕДОВАНИЮ ПСИХИЧЕСКИХ ОБРАЗОВАНИЙ
В первой главе я описала условия, при которых должно осуществляться психоаналитическое наблюде¬ние психических процессов. Теперь я хочу описать, как наша аналитическая техника по мере своего развития приспосабливалась к этим условиям.
Гипнотическая техника в доаналитический период.
В гипнотической технике доаналитического периода эго все еще приписывалась полностью негативная роль. Целью гипнотизера было получить доступ к содержа-
120

Теория защитных механизмов
нию бессознательного, и он рассматривал эго в основ¬ном как помеху в своей работе. Было уже известно, что при помощи гипноза можно элиминировать или, во вся-' ком случае, преодолеть эго пациента. Новой особеннос¬тью техники, описанной в «Studies on hysteria» (1893— 1895), было то, что врач извлекает выгоду из устранения эго, получая доступ к бессознательному пациента — сей¬час известному как ид, — путь к которому был ранее перекрыт эго. Таким образом, целью было раскрытие бессознательного; эго было помехой, а гипноз — спосо¬бом временно ее устранить. Когда в гипнозе проясня¬лась часть содержания бессознательного, врач вводил ее в эго, и результатом этого введения в сознание было прояснение симптома. Но эго не принимало участия в терапевтическом процессе. Оно переносило чужака лишь в течение того времени, пока само оно находилось под влиянием врача, вызвавшего гипнотическое состояние. Затем оно восставало и начинало новую борьбу, чтобы защитить себя от навязанного ему элемента ид, и в ре¬зультате с трудом достигнутый терапевтический успех исчезал. Таким образом, наибольший триумф гипноти¬ческой техники — полное устранение эго на период ис¬следования — оказался неэффективным в достижении постоянных результатов, что привело к разочарованию в ценности данной техники.
Свободные ассоциации. Даже в свободных ассо¬циациях — методе, заменившем гипноз,— роль эго все еще остается отрицательной. Правда, эго пациента боль¬ше не устраняется насильственно. Вместо этого ему предлагают самоустраниться, воздержаться от критики ассоциаций и пренебречь требованиями логической связ¬ности, которые в другое время должны соблюдаться. От эго требуют молчания, а ид предлагают говорить и обе¬щают ему, что его производные не встретятся с обыч¬ными трудностями, если они появятся в сознании. Ко¬нечно же, нельзя обещать, что, возникнув в эго, они достигнут своей инстинктивной цели, какой бы она ни была. Договор справедлив только для их перехода в сло¬весную форму; он не дает им права на контроль над моторным аппаратом, что является их истинной целью.
121

Эго и механизмы зашиты
Действительно, по строгим правилам аналитической тех¬ники этот аппарат заранее выводится из игры.
Таким образом, мы играем с инстинктивными им¬пульсами пациента в двойную игру, с одной стороны, поощряя их проявление, а с другой—неуклонно отказы¬вая им в удовлетворении, — процедура, которая порож¬дает одну из многочисленных трудностей в овладении аналитической техникой.
Даже в наши дни многие начинающие аналитики считают, что главное — это добиться, чтобы их пациен¬ты действительно выдавали все свои ассоциации без из¬менения или торможения, то есть безоговорочно выпол¬нить основное правило анализа. Но даже если такой идеал и достигается, в этом нет никакого прогресса, по¬скольку в конечном счете это означает попросту возоб¬новление архаичной ситуации гипноза, с ее односторон¬ней концентрацией врача на ид. К счастью для анализа, такое послушание со стороны пациента практически невозможно. Основное правило никогда не может быть соблюдено далее определенной границы. Эго временно хранит молчание, а производные ид пользуются этой паузой, чтобы проложить себе путь в сознание. Анали¬тик спешит уловить их последовательности. Затем эго вновь встряхивается, отвергает установку пассивной тер¬пимости, которую оно вынуждено было принять, и при помощи одного из своих привычных защитных меха¬низмов вмешивается в поток ассоциаций. Пациент на¬рушает основное правило анализа, или, как мы гово¬рим, обнаруживает «сопротивление». Это значит, что вторжение ид в эго уступило место контратаке эго про¬тив ид. Аналитик при этом наблюдает, как эго предпри¬нимает против ид одну из тех уже описанных мною за¬щитных мер, которые столь незаметны, и теперь он должен сделать ее предметом своего исследования. Он отмечает также, что с изменением предмета внезапно меняется ситуация анализа.
При анализе ид его задача облегчается спонтанной тенденцией производных ид достичь поверхности: его усилия и стремления материала, который он пытается анализировать, однонаправлены. При анализе защитных операций эго такой общности цели, конечно же, нет.
122

Теория защитных механизмов
Бессознательные элементы эго не стремятся стать со¬знательными и не получают от этого никакой выгоды. Поэтому анализ эго намного труднее анализа ид. Его приходится осуществлять косвенным путем, он не мо¬жет непосредственно исследовать активность эго. Един¬ственная возможность заключается в том, чтобы рекон¬струировать эту активность на основе ее влияния на ассоциации пациента. Исходя из природы этого влия¬ния — это может быть пропуск в ассоциациях, их пере¬становка, смещение смысла и т. д., — мы надеемся ус¬тановить, какого типа защита была использована эго при| его вмешательстве. Таким образом, первоочередной за-дачей аналитика является опознание защитного меха¬низма. Сделав это, он тем самым произвел часть анали¬за эго. Его следующая задача заключается в том, чтобы исправить то, что было проделано защитой, то есть об¬наружить и восстановить на своем месте то, что было вытеснено, исправить смещение и поместить то, что было изолировано, обратно в его исходный контекст. Восста¬новив разорванные связи, аналитик вновь переключает свое внимание с анализа эго на анализ ид.
Таким образом, нас интересует не соблюдение ос¬новного правила анализа ради него самого, а порождае¬мый им конфликт. Лишь тогда, когда наблюдение на¬правлено поочередно то на ид, то на эго, а интерес раздвоен, охватывая обе стороны находящегося перед нами человека, мы можем говорить о психоанализе, от¬личающемся от одностороннего гипнотического метода.
Другие средства, используемые в аналитической технике, теперь легко могут быть классифицированы на основании того, на что направлено внимание наблюда¬теля.
Толкование сновидений. Ситуация интерпретации сновидений нашего пациента и ситуация, в которой мы работаем с его свободными ассоциациями, — это одна и та же ситуация. Психическое состояние спящего мало отличается от состояния пациента во время анализа. Подчиняясь основному правилу анализа, пациент произвольно приостанавливает некоторые функции эго; у спящего это происходит автоматически под влиянием
123

Эго и механизмы зашиты
сна. Пациент располагается на кушетке, чтобы у него не было возможности удовлетворить свои инстинктив¬ные желания в действии; точно так же во сне моторная система приводится в состояние бездействия. А влия¬ние цензуры, перевод скрытых желаний в явное содер¬жание сна, с искажениями, сгущениями, смещениями, перестановками и пропусками, соответствуют искаже¬ниям, возникающим в ассоциациях в результате сопро¬тивления. Таким образом, интерпретация сновидений помогает нам в исследовании ид в той мере, в какой она позволяет обнаружить скрытые намерения (содержание ид), а также в исследовании эго и его защитных опера¬ций в той мере, в какой она позволяет нам реконструи¬ровать предпринятые цензором меры по их воздействию на содержание сновидения.
Толкование символов. Побочный продукт толко¬вания сна — понимание символов сна — во многом обус¬ловливает успешность нашего исследования ид. Симво¬лы представляют собой постоянные и универсально значимые связи между конкретными содержаниями ид и отдельными представлениями слова или предмета.
Знание этих отношений позволяет нам на основа¬нии сознательных проявлений делать достоверные вы¬воды относительно лежащего за ними бессознательного содержания, не прибегая предварительно к трудоемкому рассмотрению предпринятых эго защитных мер. Техни¬ка перевода символов — это прямая дорога к пониманию или, точнее, способ перейти от высших слоев сознания к низшим слоям бессознательного, не задерживаясь на промежуточных слоях предшествующей активности эго, которая могла заставить определенное содержание ид приобрести конкретную форму эго. Знание языка сим¬волов имеет для понимания ид такую же ценность, как знание математических формул — для решения типич¬ных задач. Такие формулы могут быть выгодно исполь¬зованы, несмотря на то, что неизвестно, как именно они были получены. Однако, хотя они и помогают ре¬шать задачи, они ничего не дают для понимания мате¬матики. Точно так же, интерпретируя символы, мы мо¬жем выявить содержание ид, не придя при этом к более
124

Теория защитных механизмов
глубокому психологическому пониманию индивида, с которым мы имеем дело.
Парапраксии (ошибочные действия). Время от вре¬мени мы можем наблюдать проблески бессознательного и другим образом — в тех проявлениях ид, которые из¬вестны как парапраксии. Насколько нам известно, это случается не только в ситуации анализа и может насту¬пить в любое время, когда при некоторых особых обсто¬ятельствах бдительность эго ослаблена или отвлечена и бессознательный импульс (опять-таки при особых обсто¬ятельствах) внезапно подкрепляется. Такие парапрак¬сии, особенно в форме обмолвок и забывания, могут произойти и в ходе анализа, когда они, подобно вспыш¬ке, освещают некоторые стороны бессознательного, кото¬рые мы, возможно, долго старались проинтерпретировать аналитически. На ранних этапах развития аналитичес¬кой техники подобные неожиданные удачи приветство¬вались как неопровержимое доказательство существова¬ния бессознательного для пациентов, маловосприимчивых к аналитическому толкованию. В таких случаях анали¬тики были счастливы предоставившейся эго возможнос¬ти продемонстрировать на легко понятных примерах дей¬ствие различных механизмов, таких, как замещение, конденсация и пропуск. Но вообще-то важность этих слу¬чайных событий для аналитической техники невелика по сравнению с теми вторжениями ид, которые специ¬ально-вызываются в ходе аналитической работы.
Перенос. То же самое теоретическое различие меж¬ду наблюдением ид, с одной стороны, и наблюдением эго, с другой, может быть осуществлено, пожалуй, и для наиболее мощного инструмента в руках аналитика: ин¬терпретации переноса. Под переносом мы понимаем все те импульсы, переживаемые пациентом в его отношени¬ях с аналитиком, которые не создаются вновь объектив¬ной аналитической ситуацией, а имеют свои истоки в ранних, — точнее, очень ранних — связях с объектом, а сейчас лишь оживают под влиянием вынужденного по¬вторения. Поскольку эти импульсы не возникают впер¬вые, но представляют собой повторение, они обладают исключительной ценностью как средство получения
125

Эго и механизмы зашиты
информации о прошлых аффективных переживаниях пациента. Мы увидим, что можно выделить различные типы переноса в зависимости от степени его сложности.
а) Перенос либидозных импульсов. Первый тип переноса очень прост. Пациент обнаруживает, что его отношения с аналитиком осложняются пылкими эмо¬циями, например любовью, ненавистью, ревностью, тре¬вогой, которые не оправданы фактами реальной ситуа¬ции. Сам пациент сопротивляется этим эмоциям и чувствует стыд, унижение и т. д., когда они проявляют¬ся помимо его воли. Часто нам удается проложить им путь к сознательному выражению, настаивая лишь на соблюдении основного правила анализа. Дальнейшее исследование обнаруживает истинный характер этих эмоций — они представляют собой вторжения ид. Их источник находится в старых аффективных констелля¬циях, таких, как эдипов комплекс и комплекс кастра¬ции, и они становятся понятными и оправданными, если мы отделим их от ситуации анализа и поместим в опре¬деленную детскую аффективную ситуацию. Поставлен¬ные на свое собственное место, эти эмоции помогают нам заполнить амнестический провал в прошлом пациента и дают нам новую информацию о его детской инстинктив¬ной и аффективной жизни. Обычно пациент охотно со¬трудничает с нами в ходе интерпретации, поскольку сам чувствует, что перенесенный аффективный импульс пред¬ставляет собой вторгшееся чужеродное тело. Помещая этот импульс на его место в прошлое, мы тем самым освобождаем пациента в настоящем от импульса, чуж¬дого его эго, что помогает ему совершить анализ. Следу¬ет отметить, что интерпретация этого первого типа пе¬реноса способствует лишь наблюдению ид.
б) Перенос защиты. Иначе обстоит дело, когда мы переходим ко второму типу переноса. Навязчивое по¬вторение, преобладающее у пациента в ситуации анали¬за, затрагивает не только предшествовавшие импульсы ид, но также и предшествовавшие защитные меры про¬тив инстинктов. Таким образом, пациент переносит не только неискаженные детские импульсы ид, которые подвергаются вторичной цензуре со стороны взрослого эго, лишь когда они проложили себе путь к сознатель-
126

Теория защитных механизмов
ному выражению; он также переносит импульсы ид во всех тех искаженных формах, которые они приобрели, когда он был еще ребенком. В крайнем случае может быть так, что сам инстинктивный импульс вообще не участвует в переносе, в нем участвует лишь определен¬ная защита, принятая эго против некоторых позитив¬ных или негативных установок либидо, как, например, реакция избегания позитивной фиксации любви при скрытой женской гомосексуальности или пассивная, мазохистская установка женского типа, на которую Виль¬гельм Райх обращал внимание у пациентов-мужчин, чьи отношения с отцами некогда характеризовались агрес¬сивностью. Я считаю, что мы несправедливы к нашим пациентам, если описываем такие переносные защит¬ные реакции, как «камуфляж», или говорим, что паци¬енты «втирают аналитику очки» или каким-то иным образом разочаровывают его. И действительно, мы зря будем настаивать на неуклонном соблюдении основного правила, то есть требовать, чтобы пациенты были ис¬кренними и выдали импульс ид, скрытый за проявлен¬ной в переносе защитой. Пациент искренен, когда он выражает импульс или аффект единственным доступ¬ным ему путем, а именно — в искаженной защитной форме. Я думаю, что в таком случае аналитик не дол¬жен опускать ни одной из тех промежуточных стадий трансформации, которые претерпел инстинкт, и старать¬ся любой ценой прийти к исходному инстинктивному импульсу, против которого эго установило свою защиту, а также ввести его в сознание пациента.
Самым правильным методом будет смещение цен¬тра внимания в анализе, его переключение с инстинкта на конкретный защитный механизм, то есть с ид на эго. Если мы сумеем проследить путь, проделанный инстин¬ктом при его различных трансформациях, то выигрыш в анализе будет двойным. Явление переноса, которое мы интерпретировали, распадается на две части, берущие начало в прошлом: либидозный или агрессивный эле¬мент, принадлежащий ид, и защитный механизм, кото¬рый мы должны приписать эго, в наиболее поучитель¬ных случаях — эго того самого периода в детстве, в котором впервые возник импульс ид. Мы не только за-
127

Эго и механизмы зашиты
полняем провал в памяти пациента, касающийся его инстинктивной жизни, как мы это делаем и при интер¬претации первого, простого типа переноса, но мы также дополняем и заполняем провалы в истории развития его эго, или, иначе говоря, истории трансформаций, кото¬рые претерпевает инстинкт.
Интерпретация второго типа переноса более плодо¬творна, чем интерпретация первого типа, но именно она лежит в основе большинства технических трудностей, возникающих между аналитиком и пациентом. Пациент не ощущает реакций переноса второго типа как чужерод¬ное тело, и это не удивительно, если учесть, какую боль¬шую роль в их продуцировании играет эго — даже если это эго первых лет жизни. Нелегко убедить пациента в повторяющейся природе этого явления. Форма, в кото¬рой эти реакции возникают в его сознании, синтонна эго. Искажения, требуемые цензурой, были осуществлены задолго до этого, и взрослое эго не видит причин, по ко¬торым оно должно было бы остерегаться их появления в свободных ассоциациях. При помощи рационализации пациент легко закрывает глаза на расхождения между причиной и следствием, которые так заметны для наблю¬дателя и показывают со всей очевидностью, что у перено¬са нет объективных оснований. Когда реакции переноса приобретают такую форму, мы не можем рассчитывать на добровольное сотрудничество пациента, как при реак¬циях первого типа. Едва лишь интерпретация затрагива¬ет неизвестные элементы эго, его действия в прошлом, как эго полностью противодействует работе анализа. Это ситуация, которую мы обычно описываем не очень удач¬ным термином «анализ характера».
С теоретической точки зрения явления, обнаружен¬ные посредством интерпретации переноса, распадаются на две группы: содержания ид и действия эго, которые в любом случае были внесены в сознание. Аналогично могут быть классифицированы результаты интерпрета¬ции свободных ассоциаций пациента: непрерывный по¬ток ассоциаций освещает содержание ид; появление со¬противления — защитные механизмы, используемые эго. Единственное различие заключается в том, что интер¬претация переноса относится исключительно к прошло-
128

Теория защитных механизмов
му и может одномоментно осветить целые периоды из 1 прошлой жизни пациента, тогда как содержание ид, выявляемое в свободных ассоциациях, не связано ни с каким конкретным временным периодом, а защитные действия эго, проявляющиеся в ходе анализа в форме сопротивления свободным ассоциациям, могут относить¬ся и к его жизни в настоящем.
в) Действие в переносе. Важный вклад в понима¬ние нами пациента вносит третья форма переноса. При интерпретации сновидений, в свободных ассоциациях, интерпретации сопротивления и в двух уже описанных формах переноса мы видим пациента включенным в ситуацию анализа, то есть в неестественном эндопси-•хическом состоянии. Относительная сила двух образо¬ваний изменена: баланс нарушен в пользу ид в одном случае под влиянием сна, а в другом — благодаря со¬блюдению основного правила анализа. Сила факторов эго, когда мы встречаемся с ними — будь то в форме цензуры сновидений или в форме сопротивления сво¬бодным ассоциациям, — уже снижена, и ее воздействие ослаблено, и нам часто бывает исключительно трудно обрисовать их в их естественной величине и силе.
Мы все знакомы с обвинениями, часто выдвигае¬мыми против аналитиков, в том, что они могут хорошо знать бессознательное пациента, но плохо судят о его эго. Эта критика, по-видимому, в значительной степени оправданна, поскольку аналитики имеют недостаточно возможностей наблюдать целостное эго пациента в дей¬ствии.
Возможно такое усиление переноса, при котором пациент на время перестает соблюдать строгие прави¬ла аналитического лечения и начинает проигрывать в своем повседневном поведении как инстинктивные им¬пульсы, так и защитные реакции, включённые в его перенесенные аффекты. Это известно как действие в переносе — процессе, при котором, строго говоря, гра¬ницы анализа уже оставлены позади. С точки зрения аналитика это поучительно, поскольку психическая струк¬тура пациента автоматически проявляется в своих есте¬ственных пропорциях. Когда мы интерпретируем это «дей¬ствие», мы должны разделить действия переноса на их
129

Эго и механизмы зашиты
составляющие части и тем самым обнаружить количе¬ство энергии, используемой в данный конкретный мо¬мент различными образованиями. В отличие от наблю¬дений, проводимых при продуцировании пациентом свободных ассоциаций, эта ситуация показывает нам как абсолютное, так и относительное количество энергии, используемой каждым образованием.
Хотя интерпретация «действия» в переносе и обес¬печивает нам достаточно существенное понимание, тера¬певтический выигрыш обычно невелик. Введение бессоз¬нательного в сознание и осуществление терапевтического воздействия на отношения между ид, эго и суперэго за¬висят от создания ситуации анализа, которая конструи¬руется искусственно и напоминает гипноз в том отноше¬нии, что активность образований эго снижена. Пока эго продолжает функционировать свободно или же если оно действует заодно с ид и просто выполняет его приказы, для эндопсихических замещений и осуществления воз¬действий извне имеется мало возможностей. Поэтому для аналитика работать с этой, третьей формой переноса, ко¬торую мы называем действием, еще труднее, чем с пере¬носом различных типов защиты. Так что естественно, что он попытается в максимальной степени ограничить ее посредством даваемых им аналитических интерпретаций и накладываемых неаналитических ограничений.
СВЯЗЬ МЕЖДУ АНАЛИЗОМ ИД И АНАЛИЗОМ ЭГО
Я достаточно подробно описала, как явление пере¬носа осуществляется в трех формах: перенос либидоз-ных тенденций, перенос защиты и действие в переносе. Моей целью было показать, что технические трудности анализа относительно невелики, когда речь идет о том, чтобы ввести в сознание производные бессознательного, и что они очень велики, когда нам приходится иметь дело с бессознательными элементами в эго.
Это можно выразить следующим образом: трудность заключается не в нашей аналитической технике как та¬ковой; она ничуть не меньше годится для введения в сознание бессознательных частей эго, чем для введения в сознание бессознательных частей ид или суперэго. Вот только мы, аналитики, меньше знакомы с трудностями
130

Теория зашитных механизмов
анализа эго, чем с трудностями анализа ид. Аналити¬ческая теория более не утверждает, что понятие эго тож¬дественно понятию системы чувственного сознания;
иначе говоря, мы осознали, что существенные части об¬разований эго сами бессознательны и нуждаются в по¬мощи анализа для того, чтобы стать осознанными. В ре¬зультате анализ эго приобрел в наших глазах намного большее значение. Все, что включается в анализ со сто¬роны эго, — это такой же качественный материал, как и производные ид. Мы не вправе рассматривать его лишь как помеху в анализе ид. Но, конечно же, все, исходя¬щее от эго, является также сопротивлением в собствен¬ном смысле слова: силой, направленной против всего, исходящего из бессознательного, а тем самым и против работы аналитика.
Таким образом, для нас будет делом чести научиться осуществлять анализ эго пациента — пусть и против воли самого этого эго — с не меньшей точностью, чем анализ ид.
Односторонность аналитической техники и труд¬ности, к которым она приводит. Из того, что было ска¬зано ранее, нам известно, что если мы сосредоточиваем наше внимание на свободных ассоциациях пациента и скрытых стремлениях его сновидений, на толковании символов и содержания переноса, воображаемого либо осуществленного в действии, мы можем продвинуться в нашем исследовании ид, но этот анализ является одно¬сторонним. Наряду с этим исследование форм сопротив¬ления, работы цензуры сновидений и различных пере¬несенных типов защиты от инстинктивных импульсов и фантазий помогает нам в изучении неизвестных дей¬ствий эго и суперэго, но этот метод также является од¬носторонним. Если верно, что лишь сочетание этих двух линий исследования, без уклонения в ту или иную сто¬рону, может дать полную картину психики субъекта, то верно также и то, что, если мы предпочтем один из спо¬собов аналитического исследования в ущерб всем осталь¬ным, результатом будет искаженная или, по меньшей мере, неполная картина психической личности — кари¬катура на действительность.
131

Эго и механизмы зашиты
Например, техника, которая ограничивается ис¬ключительно интерпретацией символов, рискует высве¬тить материал, представляющий собой исключительно содержание ид. Использующий эту технику будет скло¬нен игнорировать или, по крайней мере, считать менее значимыми те бессознательные элементы в образовани¬ях эго, которые могут быть введены в сознание лишь с помощью других методов анализа. Эта техника может быть оправдана тем, что она позволяет обойтись без околь¬ных путей и, не анализируя эго, прямо подойти к подав¬ленной инстинктивной жизни. Однако ее результаты будут все же неполными. Лишь анализ бессознательных защитных операций эго позволяет нам реконструировать те изменения, которые претерпели инстинкты. Не зная их, мы можем, конечно, открыть многое относительно содержания подавленных инстинктивных стремлений и фантазий, но мы по-прежнему будем знать мало — или вообще ничего — относительно осуществившихся с ними преобразований и различных путей, которыми они вхо¬дят в структуру личности.
Техника, отклоняющаяся слишком далеко в сто¬рону анализа сопротивлений пациента, также дает не¬полные результаты — но в прямо противоположном смысле. Такой метод представит нам полную картину эго субъекта, но за счет отказа от глубины и полноты анализа его ид.
Аналогичными будут и результаты техники, которая чрезмерно концентрируется на переносе. Нет сомнений в том, что пациенты, находясь в состоянии интенсифициро¬ванного переноса, которому этот метод благоприятствует, продуцируют обильный материал из глубочайших слоев ид. Но при этом они переходят границы ситуации анализа. Эго больше не остается вовне, его энергия не уменьшена, сила не снижена, оно не сохраняет позицию объективного на¬блюдения, при которой не принимает активного участия в происходящем.
Напротив, оно захвачено, затоплено, погружено в действие. Даже если под воздействием навязчивого по¬вторения оно ведет себя полностью как детское эго, это не меняет того факта, что оно действует, вместо того чтобы анализировать. Но это означает, что подобная техника, с
132

Теория защитных механизмов
использованием которой были связаны надежды достичь более глубокого понимания наших пациентов, с терапев¬тической точки зрения приводит к разочарованию, кото¬рого с теоретической точки зрения следовало ожидать в результате действия в переносе.
Кроме того, техника детского анализа, которую я сама отстаивала (A. Freud, 1927), также является хоро¬шим примером опасностей одностороннего подхода. Если мы отказываемся от свободных ассоциаций, в недоста¬точной мере используем интерпретацию символов и на¬чинаем интерпретировать перенос лишь на поздней ста¬дии лечения, то для нас оказываются закрытыми три важных пути раскрытия содержания ид и действий эго.
В этом случае возникает вопрос, на который я со¬бираюсь ответить в следующей главе: как преодолеть все эти недостатки и, несмотря ни на что, проникнуть глубже поверхностных слоев психической жизни?
ЗАЩИТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ЭГО, РАССМАТРИВАЕМЫЕ КАК ОБЪЕКТ АНАЛИЗА
Отношение между эго и аналитическим методом.
Детальные и утомительные теоретические рассуждения, содержавшиеся в предыдущей главе, для практических целей могут быть резюмированы в нескольких простых предложениях. Задача аналитика заключается в том, что¬бы ввести в сознание все, что является бессознательным, независимо от того, какому психическому образованию оно принадлежит. Аналитик объективно и равномерно распределяет свое внимание между бессознательными эле¬ментами всех трех образований. Иначе говоря, когда он принимается за работу по разъяснению, он выбирает себе позицию, равноудаленную от ид, эго и суперэго.
К сожалению, однако, различные обстоятельства препятствуют этой равноудаленности. Беспристрастность аналитика не встречает отклика; различные образова¬ния реагируют на его усилия по-разному. Мы знаем, что сами по себе импульсы ид не склонны оставаться неосознанными. Они естественным образом устремле¬ны вверх, постоянно пытаются проложить себе путь в сознание и тем самым достичь удовлетворения или, по
133

Эго и механизмы зашиты
крайней мере, направить свои производные на поверх¬ность сознания. Как я показала, работа аналитика осу¬ществляется в том же направлении и подкрепляет эту устремленную вверх тенденцию. Тем самым для подав¬ленных элементов в ид аналитик выступает как помощ¬ник и освободитель.
С эго и суперэго дело обстоит иначе. В той мере, в какой образования эго стремятся ограничить импульсы ид собственными способами, аналитик выступает как возмутитель спокойствия. В ходе своей работы он унич¬тожает старательно созданные вытеснения и разрушает компромиссные образования, воздействие которых па¬тологично, но форма которых полностью синтонна эго. Цель аналитика, заключающаяся во введении бессозна¬тельного в сознание, и усилия образований эго по овла¬дению инстинктивной жизнью противоречат друг дру¬гу. Следовательно, за исключением случаев понимания пациентом своей болезни, образования эго рассматрива¬ют цель аналитика как угрозу.
Следуя линиям изложения, намеченным в преды¬дущей главе, мы должны описать отношение эго к рабо¬те анализа как тройственное. Реализуя способность к самонаблюдению, о которой я говорила, эго делает об¬щее с аналитиком дело; эта его способность находится в распоряжении аналитика, и эго передает ему картину других образований, созданную на основе их производ¬ных, вторгшихся на его территорию. Эго антагонистич¬но аналитику в том отношении, что в своем самонаблю¬дении оно ненадежно и тенденциозно. Сознательно регистрируя и передавая одни факты, эго фальсифици¬рует и отбрасывает другие, препятствуя их освещению, а это полностью противоречит методам аналитического исследования, настаивающим на том, что рассмотрено должно быть все, что возникает, без всякой дискрими¬нации. Наконец, эго само является объектом анализа в том отношении, что постоянно осуществляемые им за¬щитные действия реализуются бессознательно и могут быть введены в сознание лишь ценой значительных уси¬лий, подобно бессознательной активности любого из вытесняемых инстинктивных импульсов.
134

Теория защитных механизмов
Защита от инстинкта, проявляющаяся в форме сопротивления. В предыдущей главе я попыталась про¬вести теоретическое различие между анализом ид и эго, которые в нашей практической работе неразрывно свя¬заны друг с другом. Результат этой попытки еще раз подтвердил тот вывод, к которому привел нас опыт: в исследовании материал, помогающий анализировать эго, выступает в форме сопротивления анализу ид. Факты настолько самоочевидны, что объяснение кажется по¬чти излишним. Эго в анализе становится активным, когда оно пытается при помощи противодействия вос¬препятствовать вторжению ид. Поскольку цель анализа заключается в том, чтобы облегчить доступ в сознание идеаторным представлениям подавленных инстинктов, то есть способствовать вторжениям ид, защитные дей¬ствия эго против этих представлений автоматически приобретают характер активного сопротивления анали¬зу. А поскольку для того, чтобы обеспечить соблюдение основного правила анализа, позволяющего этим пред¬ставлениям всплывать в свободных ассоциациях паци¬ента, аналитик использует свое личное влияние, то и защита, воздвигаемая эго против инстинктов, приобре¬тает форму прямого сопротивления самому аналитику. Враждебность по отношению к аналитику и усиление мер, которые должны воспрепятствовать всплыванию импульсов ид, совпадают друг с другом. Когда в опреде¬ленные моменты анализа защита снимается и инстинк¬тивные представления могут беспрепятственно проявить¬ся в форме свободных ассоциаций, отношение эго к аналитику на это время освобождается от искажений.
Конечно, кроме этой конкретной формы существу¬ет множество других форм сопротивления в анализе. Как нам известно, помимо так называемых сопротивлений эго существуют перенесенные сопротивления, а также те противодействующие, с трудом преодолеваемые в анали¬зе силы, чей источник лежит в навязчивом повторении. Таким образом, мы не можем сказать, что всякое сопро¬тивление есть результат защитных действий со стороны эго. Но каждая такая защита от ид, воздвигаемая в ходе анализа, может быть обнаружена лишь в форме сопро¬тивления работе аналитика. Анализ сопротивлений эго
135

Эго и механизмы зашиты
дает хорошую возможность наблюдать и вводить в созна¬ние бессознательные защитные действия эго.
Защита от аффектов. Помимо случаев столкнове¬ния между эго и инстинктом у нас есть и другие воз¬можности для наблюдения действий эго. Эго находится в конфликте не только с теми производными ид, кото¬рые пытаются пробиться на его территорию, чтобы по¬лучить доступ к сознанию и достичь удовлетворения. Эго не менее энергично и активно защищается также от аффектов, связанных с этими инстинктивными импуль¬сами. Отвергая требования инстинктов, эго в первую очередь должно уладить дело с этими аффектами. Лю¬бовь, вожделение, ревность, разочарование, страдание и печаль сопутствуют сексуальным желаниям; ненависть, гнев и ярость сопутствуют импульсам агрессии; если инстинктивные импульсы, с которыми они связаны, должны быть отражены, то эти аффекты должны под¬вергнуться всем тем различным мерам, к которым при¬бегает эго в попытке овладеть ими, то есть они должны претерпеть метаморфозу. Где бы ни происходила транс¬формация аффекта — в анализе или вне его, — она яв¬ляется результатом работы эго, и нам предоставляется возможность исследовать его действия. Мы знаем, что судьба аффекта, связанного с инстинктивным требова¬нием, не тождественна судьбе его идеаторного представ¬ления. Очевидно, однако, что одно и то же эго может иметь в своем распоряжении лишь ограниченное коли¬чество способов защиты. В отдельные периоды жизни и в соответствии со своей собственной конкретной струк¬турой индивидуальное эго выбирает то один, то другой способ защиты — это может быть вытеснение, смеще¬ние, перестановка и т. д. — и может использовать его как в своем конфликте с инстинктами, так и в защите от высвобождения аффекта. Если мы знаем, как конк¬ретный пациент стремится защититься от всплывания своих инстинктивных импульсов, то есть какова приро¬да его обычных сопротивлений эго, мы можем соста¬вить представление о его возможной установке по отно¬шению к собственным нежелательным аффектам. Если же у какого-либо пациента ярко выражены конкретные формы трансформации аффектов, такие, как полное
136

Теория защитных механизмов
вытеснение эмоций, отрицание и т. д., нас не удивит, если он применит те же самые способы для защиты от своих инстинктивных импульсов и свободных ассоциа¬ций. Эго остается одним и тем же, и во всех своих кон¬фликтах оно более или менее последовательно в исполь¬зовании имеющихся в его распоряжении средств.
Явление постоянной защиты. Другой областью, в которой могут исследоваться защитные действия эго, является феномен, описанный Вильгельмом Райхом в его заметках о «последовательном анализе сопротивле¬ния» (W. Reich, 1935). Телесные характеристики, та¬кие, как скованность и напряженность, такие особенно¬сти, как постоянная улыбка, высокомерное, ироничное и дерзкое поведение, — все это остатки очень сильных защитных процессов в прошлом, которые оторвались от своих исходных ситуаций (конфликтов с инстинктами или аффектами) и превратились в постоянные черты характера, «броню характера» (как говорит Райх, character-panzerung). Когда в анализе нам удается про¬следить возникновение этих остатков, вплоть до их ис¬торического источника, они вновь обретают подвижность и перестают блокировать доступ к защитным действи¬ям, в которые эго активно вовлечено в данный момент. Поскольку эти способы защиты стали постоянными, мы не можем связать их возникновение или исчезновение с возникновением или исчезновением инстинктивных тре¬бований и аффектов изнутри или же с появлением и прекращением искушающих ситуаций и аффективных стимулов извне. Поэтому их анализ — чрезвычайно тру¬доемкий процесс. Я убеждена, что их выдвижение на передний план оправдано лишь в том случае, если мы не можем обнаружить никаких следов текущего конф¬ликта между эго, инстинктом и аффектом. Я полагаю также, что под «анализом сопротивления» следует по¬нимать не только анализ этого конкретного явления, но и анализ всех видов сопротивления.
Формирование симптома. Анализ сопротивления эго, его защитных действий, предпринимаемых против инстинктов и трансформаций, претерпеваемых аффек¬тами, выявляет и вводит в сознание в динамике те же
137

Эго и механизмы зашиты
самые способы защиты, которые предстают перед нами в застывшем состоянии, когда мы анализируем «броню характера». В еще большей степени и также в фиксиро¬ванном состоянии мы преодолеваем их, когда мы изуча¬ем формирование невротических симптомов. Это так, поскольку роль, выполняемая эго в формировании этих компромиссов, которые мы называем симптомами, зак¬лючается в постоянном использовании особого метода защиты при столкновении с конкретным инстинктив¬ным требованием и в точном повторении этой же проце¬дуры всякий раз, когда подобное требование возникает в своей стереотипной форме. Нам известно, что имеется постоянная связь между конкретными неврозами и осо¬быми способами защиты, как, например, между истери¬ей и вытеснением или между неврозом навязчивости и процессами изоляции и уничтожения. Такую же посто¬янную связь между неврозом и защитным механизмом мы обнаруживаем, когда исследуем способы защиты, которые пациент использует против своих аффектов, и форму сопротивления, принятую его эго. Отношение конкретного индивида к его свободным ассоциациям в анализе и тот способ, при помощи которого, будучи пре¬доставлен самому себе, он овладевает требованиями сво¬их инстинктов и отражает нежелательные аффекты, позволяют нам a priori сформулировать природу форми¬рования у него симптома. При этом исследование после¬днего позволяет нам a posteriori сделать заключение от¬носительно структуры его сопротивления и защиты от своих аффектов и инстинктов. Этот параллелизм наибо¬лее знаком нам в случаях истерии и невроза навязчиво¬сти, где он отчетливо проявляется в соотношении меж¬ду симптомами пациента и формой его сопротивления.
Формирование симптома истерических больных в их конфликте со своими инстинктами основано главным об¬разом на вытеснении: они исключают из сознания идеа-торные представления своих сексуальных импульсов. Аналогична и форма их сопротивления свободным ассо¬циациям. Ассоциации, вызывающие защитную реакцию эго, попросту изгоняются. Все, что пациент ощущает, — это пустота в сознании. Он умолкает; можно сказать, что в потоке его ассоциаций наступает такой же разрыв, как
138

Теория защитных механизмов
и в его инстинктивных процессах при формировании симптомов. Наряду с этим мы узнаем, что способом за¬щиты, применяемым при формировании симптома эго человека, страдающего неврозом навязчивости, являет¬ся изоляция. Эго попросту вырывает инстинктивный импульс из контекста, хотя и сохраняет его при этом в сознании. Соответственно и сопротивление таких паци¬ентов приобретает иную форму. Пациент с навязчивос¬тью не умолкает; он говорит, даже находясь в состоя¬нии сопротивления. Но при этом он разрывает связи между своими ассоциациями и изолирует мысли от аф¬фектов, так что его ассоциации кажутся такими же бес¬смысленными в малом масштабе, как его симптом — в большом.
Аналитическая техника и защита от инстинктов и аффектов. Молодая девушка обратилась ко мне по по¬воду состояний острой тревоги, которые нарушали ее повседневную жизнь и мешали .регулярно посещать шко¬лу. Хотя она и пришла по настоянию своей матери, она не проявляла нежелания говорить мне о своей жизни — как в прошлом, так и в настоящем. Ее отношение ко мне было дружелюбным и искренним, однако я отмети¬ла, что в разговоре она тщательно избегает малейшего намека на ее симптом. Она никогда не говорила о при¬ступах тревоги, имевших место в перерывах между ана¬литическими сеансами. Если я настаивала на анализе какого-либо симптома или давала интерпретации ее тре¬воги, основанные на ее же ассоциациях, дружелюбное отношение девушки ко мне менялось. Каждый такой случай заканчивался градом презрительных и насмеш¬ливых замечаний. Попытка установить связь между от¬ношением пациентки и ее связью с матерью окончилась полной неудачей. Как в сознании, так и в бессознатель¬ном эта связь была совершенно иной. В результате этих повторяющихся вспышек презрения и насмешки я ока¬залась в тупике, и пациентка на время стала недоступ¬ной для дальнейшего анализа. Однако, когда анализ продвинулся глубже, мы обнаружили, что эти аффекты не являются реакцией переноса в собственном смысле слова и вообще не были связаны с ситуацией анализа.
139

Эго и механизмы зашиты
Они указывали на привычное отношение пациентки к самой себе, когда эмоции нежности, желания или тре¬воги готовы были всплыть в ее аффективной жизни. Чем сильнее аффект овладевал ею, тем сильнее и злее она себя высмеивала. Аналитик стал адресатом этих за¬щитных реакций лишь вторично, поскольку она поощ¬ряла стремление пациентки к осознанной проработке своей тревожности. Интерпретация содержания трево¬ги, пусть даже и правильно выведенная на основе дру¬гого общения, не приводила к результату столь долго, сколь долго каждый подход к аффекту лишь усиливал защитные реакции. Было невозможно сделать это со¬держание сознательным до тех пор, пока мы не ввели в сознание — и тем самым не нейтрализовали — способ защиты пациентки от своих аффектов при помощи пре¬зрительного уничижения — процесса, ставшего привыч¬ным во всех областях ее жизни. Исторически этот спо¬соб защиты при помощи насмешки и презрения объяснялся ее идентификацией с покойным отцом, ко¬торый пытался воспитать у маленькой девочки само¬контроль, делая насмешливые замечания, когда ею ов¬ладевали эмоциональные вспышки. Способ стал стереотипом благодаря памяти об отце, которого она го¬рячо любила. С точки зрения техники, необходимой для понимания этого случая, нужно было начать с анализа защиты пациентки от ее собственных аффектов и про¬должать, идя к разъяснению ее сопротивления в пере¬носе. И лишь после этого можно было перейти к анали¬зу тревоги и ее истоков.
С технической точки зрения этот параллелизм меж¬ду защитой пациента от своих инстинктов и аффектов, формированием симптомов и сопротивлением очень ва¬жен, особенно в детском анализе. Наиболее очевидным дефектом в нашей технике анализа детей является от¬сутствие свободных ассоциаций. Обходиться без них очень трудно, и не только потому, что на основе идеаторных представлений инстинктов пациента, возникающих в его свободных ассоциациях, мы получаем большинство на¬ших знаний об ид. В конце концов существуют другие способы получить информацию об импульсах ид. Сно¬видения и мечты детей, активность их фантазии в игре,
140

Теория защитных механизмов
рисунки и т. д. выявляют тенденции ид в более откры¬той и доступной форме, чем у взрослых, и в анализе могут заменить проявление производных ид в свобод¬ных ассоциациях. Однако когда мы обходимся без ос¬новного правила анализа, конфликт, связанный с его соблюдением, также исчезает, а именно из этого конф¬ликта мы черпаем наши знания о сопротивлениях эго, когда анализируем взрослых, — наши знания о защит¬ных действиях эго против производных ид. Поэтому есть риск, что детский анализ может дать массу информа¬ции относительно ид, но мало знаний о детском эго.
В игровой технике, разработанной для анализа ма¬леньких детей в английской школе психоанализа (М. Klein, 1932), отсутствие свободных ассоциаций компен¬сировано самым непосредственным образом. Эти анали¬тики считают, что детская игра эквивалентна свободным ассоциациям взрослого, и интерпретируют игру таким же образом. Свободный поток ассоциаций соответствует не нарушаемому развитию игры; прерывания и торможения в игре приравниваются к перерывам в свободных ассоци¬ациях. Отсюда следует, что, если мы анализируем пере¬рыв в игре, мы обнаруживаем, что он представляет собой защитное действие со стороны эго, сопоставимое с сопро¬тивлением в свободных ассоциациях.
Если по теоретическим соображениям, например, ис¬пытывая колебания при доведении интерпретации симво¬лов до ее крайних границ, мы не можем принять это пол¬ное уравнивание между свободными ассоциациями и игрой, то мы должны попытаться использовать в детском анализе некоторые новые технические методы, помогающие нам в исследовании эго. Я считаю, что анализ трансформаций, претерпеваемых аффектами ребенка, может заполнить про¬бел. Аффективная жизнь детей менее сложна и более про¬зрачна, чем аффективная жизнь взрослых; мы можем на¬блюдать, что вызывает у них аффекты, будь то внутри аналитической ситуации или вне ее. Ребенок видит, что другому уделяется больше внимания, чем ему, — он неиз¬бежно почувствует обиду и ревность. Исполняется давнее желание — это наверняка его обрадует. Он ожидает наказа¬ния — при этом чувствует тревогу. Ребенку отказывают в предвкушаемом и обещанном удовольствии или откладыва-
141

Эго и механизмы зашиты
ют его — результатом наверняка будет чувство разочаро¬вания и т. д. Мы ожидаем, что ребенок будет обычно реагировать на данные конкретные события конкретны¬ми аффектами. Но в противоположность ожиданиям на¬блюдение может показать нам совершенно иную карти¬ну. Например, ребенок может проявлять безразличие там, где мы ожидали разочарования, быть в веселом на¬строении вместо огорчения, проявлять чрезмерную не¬жность вместо ревности. Во всех этих случаях произош¬ло что-то, что нарушило нормальный процесс; эго вмешалось и послужило причиной трансформации аф¬фекта. Анализ и введение в сознание конкретной фор¬мы этой защиты от аффекта — будь то обращение, пере¬мещение или полное вытеснение — говорят нам о конкретной технике, принятой эго данного ребенка, и, подобно анализу сопротивления, позволяют нам сделать заключение о его отношении к своим инстинктам и о природе формирования его симптома. Исключительно важным фактом в детском анализе является то, что, на¬блюдая аффектные процессы, мы в значительной степе¬ни не зависим от сотрудничества ребенка и от степени правдивости того, что он нам говорит. Его аффекты вы¬дают себя помимо его воли.
Вот пример того, о чем я говорила. У одного ма¬ленького мальчика была привычка испытывать присту¬пы военного энтузиазма всегда, когда возникала причи¬на для тревоги кастрации: он надевал военную форму, вооружался игрушечной саблей и другим оружием. По¬наблюдав за ним в ряде таких случаев, я предположи¬ла, что он обращает свою тревогу в ее противополож¬ность, а именно в агрессивность. После этого мне было нетрудно прийти к заключению о том, что за всеми его приступами агрессивного поведения лежит тревога кас¬трации. Более того, для меня не было неожиданностью, когда я обнаружила, что он страдает неврозом навязчи¬вости, то есть что в его инстинктивной жизни имеется тенденция обращать нежелательные импульсы в их про¬тивоположность. Одна маленькая девочка, казалось бы, не проявляла никакой реакции на ситуации разочаро¬вания. Единственное, что было заметно, — это подерги¬вание уголка ее рта. Таким образом она выдавала спо-
142

Теория защитных механизмов
собность ее эго подавлять нежелательные психические процессы и замещать их физическими. В этом случае не будет неожиданностью обнаружить, что у пациентки в ее конфликте с ее инстинктивной жизнью имеется тен¬денция к истерическому реагированию. Другая девочка настолько полно вытеснила свою зависть к пенису ее младшего брата — аффект, полностью доминировавший в ее жизни, — что даже в анализе было исключительно трудно обнаружить его малейшие следы. Единственное, что мог заметить аналитик, — это то, что в тех случаях, когда у нее возникала зависть к своему брату или рев¬ность к нему, она начинала играть в странную вообра¬жаемую игру, в которой она выполняла роль волшебни¬ка, способного изменять весь мир при помощи своих жестов. Этот ребенок обратил зависть в ее противополож¬ность — в приписывание себе магических сил. При по¬мощи этого она избегала болезненного осознания того, что полагала своим физическим недостатком. Ее эго при¬бегало к защитному механизму обращения, к тому типу формирования реакции против аффекта, который одно¬временно выдает ее навязчивую установку по отноше¬нию к инстинкту. После того как это было понято, ана¬литику было несложно прийти к выводу о связи волшебной игры с завистью к пенису. Мы видим, таким образом, что применение этого принципа служит для перевода защитных действий эго, и такой метод почти в точности соответствует разрешению сопротивлений эго, возникающих в свободных ассоциациях. Наша цель — такая же, как и при анализе сопротивления. Чем более полно мы сможем ввести в сознание как сопротивление, так и защиту против аффектов и тем самым сделать их бездействующими, тем быстрее мы сможем продвинуть¬ся к пониманию ид.
ЗАЩИТНЫЕ МЕХАНИЗМЫ
Психоаналитическая теория и защитные механиз¬мы. Термин «защита», которым я так свободно пользова¬лась в предыдущих трех главах, является самым первым отражением динамической позиции в психоаналитичес¬кой теории.
143

Эго и механизмы зашиты
Он впервые появился в 1894 г. в работе Фрейда «Защитные нейропсихозы» и был использован в ряде его последующих работ («Этиология истерии», «Даль¬нейшие замечания о защитных нейропсихозах») для описания борьбы эго против болезненных или невыно¬симых мыслей и аффектов. Позже этот термин был ос¬тавлен и впоследствии заменен термином «вытеснение». Отношения между двумя понятиями, однако, остались неопределенными. В приложении к работе «Торможе¬ние, симптом, страх» (1926) Фрейд возвращается к ста¬рому понятию защиты, утверждая, что его применение имеет свои преимущества, «поскольку мы вводим его для общего обозначения всех техник, которые эго ис¬пользует в конфликте и которые могут привести к не¬врозу, оставляя слово «вытеснение» для особого способа защиты, лучше всего изученного нами на начальном этапе наших исследований». Здесь прямо опровергается представление о том, что вытеснение занимает среди психических процессов исключительное положение, и в психоаналитической теории отводится место другим процессам, служащим той же цели, а именно «защите эго от инстинктивных требований». Значение вытесне¬ния сведено до «особого метода защиты».
Это новое представление о роли вытеснения требу¬ет исследования других конкретных способов защиты и сопоставления таких способов, открытых и описанных исследователями, работающими в психоаналитической традиции.
В том же приложении к «Торможению, симптому и страху» высказывается предположение, на которое я ссылалась в предыдущей главе, о том, что «дальнейшие исследования могут показать, что существует тесная связь между конкретными формами защиты и конкретными заболеваниями, как, например, между вытеснением и истерией». Регрессия и реактивное изменение эго (фор¬мирование реакции), изоляция и «уничтожение» — все они рассматриваются как защитные техники, использу¬емые при неврозах навязчивости.
Двигаясь в этом направлении, нетрудно пополнить список защитных методов эго способами, описанными в других работах Фрейда. Например, в работе «О неко-
144

Теория защитных механизмов
торых невротических механизмах при ревности, пара¬нойе и гомосексуальности» (1922) интроекция, или иден¬тификация, и проекция указываются как важные защит¬ные способы, используемые эго при болезненных эмоциях данного типа, и характеризуются как «невроти¬ческие механизмы». В своей работе по теории инстинкта (1915) Фрейд описывает процессы борьбы эго с самим собой и обращения, обозначая их как «изменения ин¬стинкта». С точки зрения эго эти два последних меха¬низма также могут быть зачислены в рубрику защит¬ных средств, поскольку истоки всех превращений, которым подвергаются инстинкты, лежат в определен¬ной активности эго. Если бы не вмешательство эго или внешних сил, которые представляет эго, каждый ин¬стинкт знал бы только одну участь — удовлетворение.
К девяти способам защиты, которые очень хорошо знакомы на практике и исчерпывающе описаны в тео¬ретических работах по психоанализу (регрессия, вытес¬нение, формирование реакции, изоляция, уничтожение, проекция, интроекция, поворот против себя и обраще¬ние), мы должны добавить десятый, который относит¬ся, скорее, к изучению нормы, а не к неврозу: сублима¬цию, или смещение инстинктивных целей.
Насколько нам известно на данный момент, в своих конфликтах с производными инстинктов и с аффектами эго имеет в своем расположении эти десять способов. За¬дачей практикующего аналитика является определить, насколько они эффективны в процессах сопротивления эго и формирования симптома, которые он имеет возмож¬ность наблюдать у разных людей.
Сопоставление результатов, достигнутых с помо¬щью разных механизмов в отдельных случаях. В каче¬стве иллюстрации я рассмотрю случай молодой женщи¬ны, работавшей в детском учреждении. Она была в семье средним ребенком из нескольких братьев и сестер. В детстве она страдала от необузданной зависти к пенису, по отношению к ее старшим и младшим братьям, и от ревности, которая неоднократно вызывалась беременно¬стями ее матери. И наконец, к зависти и ревности доба¬вилась сильная враждебность по отношению к матери.
145

Эго и механизмы зашиты
Но, поскольку детская фиксация любви была не слабее, чем ненависть, жестокий защитный конфликт с отрица¬тельными импульсами последовал вслед за начальным периодом непокорности и непослушания. Она боялась, что из-за проявлений своей ненависти она утратит лю¬бовь матери, которую она не хотела терять. Она боялась также, что мать накажет ее, и еще сильнее критиковала себя за свои запретные желания отмщения. Когда она достигла подросткового возраста, эта ситуация тревож¬ности и конфликта стала становиться все более и более острой, и ее эго пыталось овладеть ее импульсами раз¬личными способами. Для того чтобы разрешить пробле¬му амбивалентности, девочка сместилась к одной сторо¬не своего амбивалентного чувства. Мать продолжала оставаться для нее любимым объектом, но с этого вре¬мени в жизни девочки всегда была вторая важная фигу¬ра женского рода, которую она жестоко ненавидела. Это облегчало дело: ненависть к более удаленному объекту не сопровождалась столь безжалостно чувством вины, как ненависть к своей матери. Но даже перемещенная ненависть оставалась источником сильных страданий. По прошествии определенного времени стало ясно, что в качестве способа овладения ситуацией это первое пе¬ремещение было неадекватным.
Тогда эго маленькой девочки прибегло ко второму механизму. Ид обратило внутрь ненависть, которая до этого была связана исключительно с другими людьми. Ребенок начал мучить себя самообвинениями и чувством неполноценности. В течение всего детства и подростко¬вого возраста вплоть до взрослой жизни она делала все, что могла, чтобы поставить себя в невыгодное положе¬ние и повредить своим интересам, всегда подчиняя соб¬ственные желания требованиям других. После приня¬тия такого способа защиты по всем своим внешним проявлениям она стала мазохисткой.
Но эта мера также оказалась неадекватной в каче¬стве способа овладения ситуацией. Тогда пациентка при¬бегла к механизму проекции. Ненависть, которую она испытывала по отношению к объектам любви женского пола или их заменителям, трансформировалась в убеж¬дение, что они ненавидят, унижают и преследуют ее саму.
146

Теория защитных механизмов
Ее эго освободилось от чувства вины. Непослушный ре¬бенок, питавший грешные чувства по отношению к ок¬ружающим людям, превратился в жертву жестокости, пренебрежения и преследования. Но использование это¬го механизма привело к тому, что на характер пациент¬ки наложился постоянный параноидальный отпечаток, который стал для нее источником очень больших труд¬ностей как в юности, так и в зрелые годы.
Пациентка была уже взрослой, когда пришла на анализ. Те, кто знал ее, не считали ее больной, но ее страдания были тяжелыми. Несмотря на всю ту энер¬гию, которую ее эго затратило на свою защиту, ей так и не удалось действительно овладеть своей тревожностью и чувством вины. В каждом случае, когда возникала опасность активизации зависти, ревности и ненависти, она прибегала ко всем своим защитным механизмам. Однако ее эмоциональные конфликты так и не пришли ни к какому разрешению, которое оставило бы в покое ее эго, не говоря уже о том, что конечный результат всей ее борьбы был крайне скудьым. Ей удалось сохра¬нить иллюзию того, что она любит свою мать, но она осталась переполненной ненавистью и из-за этого пре¬зирала себя и не доверяла себе. Ей не удалось сохранить чувство того, что она любима; оно было разрушено ме¬ханизмом проекции. Не удалось ей также избежать на¬казаний, которых она боялась в детстве; обернув свои агрессивные импульсы вовнутрь, она сама причинила себе все те страдания, которые раньше переживала из-за ожидания наказания со стороны матери. Три исполь¬зованных ею механизма не смогли предохранить ее эго от постоянного состояния напряжения и бдительности, не принесли эго облегчения от налагаемых на него непо¬мерных и мучительных чувств, приносящих пациентке столько страданий.
Сравним эти процессы с соответствующими про¬цессами при истерии или неврозе навязчивости. Пред¬положим, что проблема в каждом случае остается той же самой: как овладеть ненавистью к матери, развива¬ющейся на основе зависти к пенису. Истерия решает ее при помощи вытеснения. Ненависть к матери вытесня¬ется из сознания, и любые ее возможные производные,
147

Эго и механизмы зашиты
которые стремятся войти в эго, энергично отбрасывают¬ся. Агрессивные импульсы, связанные с ненавистью, и сексуальные импульсы, связанные с завистью к пенису, могут быть трансформированы в телесные симптомы, если пациент обладает способностью обращения и если этому благоприятствуют соматические условия. В дру¬гих случаях эго защищает себя от реактивации исход¬ного конфликта, развивая фобию и избегая возможнос¬тей затруднения. Это накладывает ограничения на его деятельность, заставляя избегать любой ситуации, ко¬торая может привести к возвращению вытесненных им¬пульсов.
В неврозах навязчивости, как и в истериях, нена¬висть к матери и зависть к пенису вначале вытесняют¬ся. Затем эго принимает меры безопасности против их возвращения при помощи формирования реакций. Ребе¬нок, бывший агрессивным по отношению к матери, раз¬вивает по отношению к ней исключительную нежность и заботится о ее безопасности; зависть и ревность транс¬формируются в бескорыстие и заботу о других. Создавая навязчивые ритуалы и меры предосторожности, ребенок защищает любимого человека от любой вспышки своих агрессивных импульсов, а при помощи чрезмерного стро¬гого морального кодекса он контролирует проявление своих сексуальных импульсов.
У ребенка, овладевающего своими детскими конф¬ликтами в описанной выше истерической или навязчи¬вой форме, патология выражена сильнее, чем у описан¬ной выше пациентки. Осуществившееся вытеснение лишает таких детей контроля над частью их аффектив¬ной жизни. У них исходные отношения с матерью и братьями и не менее важное отношение к своей собствен¬ной женственности были изъяты из дальнейшей созна¬тельной ассимиляции и оказались навязчиво и беспово¬ротно зафиксированы в реактивном изменении, которое претерпело эго. Большая часть их активности затрачива¬ется на поддержание антикатексисов, которые должны впоследствии обеспечить безопасность вытеснения, и эта трата энергии проявляется в торможении и сокращении других видов жизненной активности. Но эго ребенка, разрешившего свои конфликты при помощи вытеснения,
148

Теория защитных механизмов
при всех патологических последствиях этого находится в покое. Ид страдает вторично, от последствий невроза, вызванного вытеснением. Но оно, по крайней мере в пре¬делах истерии обращения или невроза навязчивости, обуз¬дало свою тревожность, избавилось от чувства вины и удовлетворило свою потребность в наказании. Разница заключается в том, что, если эго использует вытеснение, формирование симптомов избавляет его от задачи овладе¬ния своими конфликтами, тогда как, если эго использу¬ет другие способы защиты, оно по-прежнему должно ре¬шать эту проблему.
На практике использование вытеснения в проти¬воположность иным способам защиты встречается реже, чем сочетание двух различных способов у одного и того же индивида. Это хорошо иллюстрирует история паци¬ентки, также страдавшей в раннем детстве от острой зависти к пенису, в данном случае — по отношению к отцу. Сексуальные фантазии этого периода достигли своего максимума в возникшем у нее желании отку¬сить пенис отца. В этот момент эго воздвигло свою за¬щиту. Шокирующая мысль была вытеснена. Она была замещена своей противоположностью — общим неприя¬тием кусания, которое вскоре развилось в трудности при еде, сопровождаемые истерическим чувством отвраще¬ния. Одной частью заторможенного импульса — той, которая была представлена в оральной фантазии, — уда¬лось овладеть. Но агрессивное содержание, т. е. жела¬ние нанести ущерб своему отцу или замещающему его лицу, осталась в сознании до тех пор, пока с развитием суперэго моральное чувство эго не отвергло этот импульс. При помощи механизма замещения, который более под¬робно я опишу позднее, побуждение причинить вред трансформировалось в своеобразную удовлетворенность и непритязательность. Мы видим, что два последова¬тельных способа защиты сформировали субстрат исте¬рии, на который наложилось специфическое измене¬ние эго, не имеющее само по себе патологического характера.
Впечатление, созданное этими примерами, подтвер¬ждается и в других случаях, когда мы детально рас¬сматриваем результат воздействия различных защитных
149

Эго и механизмы зашиты
механизмов. Теоретически вытеснение может быть под¬ведено под общее понятие защиты и рядоположено дру¬гим конкретным способам. Однако с точки зрения эф¬фективности по сравнению со всеми остальными оно занимает уникальную позицию. Ид достигает большего в количественном отношении, то есть оно способно спра¬виться с мощными инстинктивными импульсами, пе¬ред лицом которых остальные защитные механизмы оказываются неэффективными. Ид действует лишь еди¬ножды, хотя антикатексис, осуществляемый для обес¬печения вытеснения, является постоянным формирова¬нием и требует постоянной затраты энергии. Другие механизмы, напротив, должны вновь приводиться в дей¬ствие всякий раз, когда возрастает инстинктивная энер¬гия. Но вытеснение не только самый эффективный, это еще и самый опасный механизм. Отъединение от эго, наступающее вследствие изоляции сознания от всего хода инстинктивной и аффективной жизни, может полнос¬тью разрушить целостность личности. Так вытеснение становится основой формирования компромисса и не¬вроза. Последствия других способов защиты не менее серьезны, но, даже приобретая острую форму, они все же в большей мере остаются в пределах нормы. Они проявляются в многочисленных изменениях, диспропор¬циях и искажениях эго, которые частично сопровожда¬ют, а частично замещают невроз.
Предложения к хронологической классификации.
Даже после того, как мы определили, что вытеснение занимает среди способов защиты эго исключительную позицию по отношению ко всем остальным, нам не пере¬стает казаться, что мы объединили под одним названием разнородные явления. Такие способы защиты, как изо¬ляция и уничтожение, стоят бок о бок с истинно инстин¬ктивными процессами типа регрессии, обращения и обо¬рота против себя. Некоторые из них служат для овладения большим количеством инстинктов или аффектов, а дру¬гие — для овладения лишь малыми их количествами. Соображения, определяющие выбор со стороны эго того или иного механизма, остаются неясными. Возможно, вытеснение используется главным образом при борьбе с
150

Теория защитных механизмов
сексуальными желаниями, тогда как другие способы мо¬гут быть более пригодны для борьбы против инстинктив¬ных сил различного рода, в частности против инстинк¬тивных импульсов. Возможно также, что эти другие способы лишь завершают то, что оставило несделанным вытеснение, или же имеют дело с нежелательными мыс¬лями, возвращающимися в сознание при неудавшемся вытеснении1. Возможно также, что каждый защитный механизм вначале формируется для овладения конкрет¬ными инстинктивными побуждениями и связан, таким образом, с конкретной фазой детского развития2.
В приложении к «Торможениям, симптомам и тре¬вожности», на которое я уже не раз ссылалась, содер¬жится предварительный ответ на эти вопросы. «Возмож¬но, что до расщепледяя на эго и ид и до формирования суперэго психический аппарат использует различные способы защиты .из числа тех, которыми он пользует¬ся уже после достижения этих стадий организации» (S. Freud, 1926). Это можно раскрыть следующим об¬разом. Вытеснение состоит в извлечении, или истор¬жении, мысли или аффекта из сознательного эго. Бес¬смысленно говорить о вытеснении, когда эго все еще слито с ид. Точно так же мы можем предположить, что проекция и интроекция были способами, зависевшими от дифференциации эго от внешнего мира. Исторжение мыслей или аффектов из эго и их изгнание во внешний мир могут принести эго облегчение лишь тогда, когда эго научилось отличать себя от этого мира. Таким же образом интроекция из внешнего мира в эго не может обогатить его до тех пор, пока не имеется ясного разли¬чения между тем, что принадлежит одному, и тем, что принадлежит другому. Но ситуация, без сомнения, не так проста. В случае проекции и интроекции исходные моменты крайне сложны (S. Freud, 1913)3. Сублима-
' Я повторяю здесь предположение, выдвинутое Жанной Лемпл-де-Грут (Jeanne Lampl-de-Groot) во время обсуждения в Венском обществе.
2 В соответствии с предложением Хелен Дойч (Helene Deutsch).
3 Ср. с позицией английской школы психоанализа, на кото¬рую я ссылаюсь.
151

Эго и механизмы зашиты
ция, то есть замещение инстинктивной цели в соответ¬ствии с высшими социальными ценностями, означает принятие или, по крайней мере, знание этих ценнос¬тей, что, в свою очередь, предполагает существование суперэго. Соответственно защитные механизмы вытес¬нения и сублимации могут быть использованы лишь относительно поздно в процессе развития, тогда как время использования проекции и интроекции зависит от принятой теоретической точки зрения. Такие про¬цессы, как регрессия, обращение и борьба против себя самого, по-видимому, не зависят от стадии, достигну¬той психической структурой, и являются столь же древ¬ними, как сами инстинкты, или, по меньшей мере, столь же древними, как конфликт между инстинктивными импульсами и любыми препятствиями, с которыми они могут встретиться на пути к удовлетворению. Нас не должно удивлять, что это самые ранние защитные ме¬ханизмы, используемые эго.
Однако предлагаемая хронологическая классифи¬кация противоречит тому полученному в опыте факту, что самым ранним проявлением невроза, с которым мы сталкиваемся у маленьких детей, оказываются истери¬ческие симптомы, связь которых с вытеснением не под¬лежит сомнению, при этом истинно мазохистские явле¬ния, возникающие в результате оборота инстинкта против себя, встречаются в раннем детстве очень редко. В соответствии с теорией английской школы психоана¬лиза интроекция и проекция, которые, с нашей точки зрения, должны быть приписаны тому периоду, когда эго уже отдифференцировалось от внешнего мира, явля¬ются теми самыми процессами, при помощи которых развивается структура эго и без которых дифференциа¬ция никогда бы не осуществилась. Эти различия во мне¬ниях выявляют тот факт, что хронология психических процессов остается одним из самых темных мест в ана¬литической теории. Это хорошо видно на примере дискус¬сии о том, когда формируется индивидуальное суперэго. Таким образом, классификация защитных механизмов по их положению во времени неизбежно подвергается всем тем сомнениям, которые и сегодня связаны с хронологи¬ческими моментами в анализе. По-видимому, лучше бу-
152

Теория защитных механизмов
дет прекратить попытки такой их классификации и вместо этого детально исследовать ситуации, провоци¬рующие защитные реакции.
ОРИЕНТАЦИЯ ЗАЩИТНЫХ ПРОЦЕССОВ В СООТВЕТСТВИИ С ИСТОЧНИКОМ ТРЕВОГИ И ОПАСНОСТИ
Инстинктивные опасности, от которых защища¬ется эго, всегда одни и те же, но могут изменяться при¬чины, по которым эго ощущает конкретное вторжение инстинкта опасным.
Мотивы защиты от инстинктов
а) Тревожность суперэго в неврозах взрослых. За¬щитная ситуация, с которой мы больше всего знакомы в анализе и знания о которой наиболее полны,— это та, которая формирует основу невроза у взрослых.
Она заключается в том, что некоторые инстинк¬тивные желания стремятся проникнуть в сознание и при помощи эго достичь удовлетворения. Эго не противосто¬ит этому, но суперэго протестует. Эго подчиняется выс¬шему образованию и послушно вступает в борьбу про¬тив инстинктивного импульса со всеми последствиями, которые влечет за собой такая борьба. Характерным для этого процесса является то, что само эго не рассматрива¬ет импульс, с которым оно борется, как опасный.
Мотив, побуждающий защиту, исходно не является его собственным. Инстинкт рассматривается как враждеб¬ный потому, что суперэго запрещает его удовлетворение, и если он достигнет своей цели, то несомненно вызовет затруднения в отношениях между эго и суперэго.
Следовательно, эго взрослого невротика боится инстинкта потому, что оно боится суперэго. Его защита мотивирована тревогой суперэго.
Пока наше внимание приковано к защите от ин¬стинкта, воздвигнутой взрослым невротиком, мы будем рассматривать суперэго как грозную силу. В этом кон¬тексте оно выступает как исток всех неврозов. Суперэ¬го— интриган, мешающий эго прийти к дружественному взаимопониманию с инстинктами. Суперэго воздвигает идеальный стандарт, в соответствии с которым сексу¬альность запрещается, а агрессия объявляется антисо¬циальной. Ид требует такой степени отказа от сексуаль-
153

Эго и механизмы зашиты
нести и ограничения агрессии, которая не совместима с психическим здоровьем. Эго полностью лишено своей независимости и сведено к роли инструмента для вы¬полнения желаний суперэго; в результате оно становит¬ся враждебным по отношению к инстинктам и не спо¬собным к наслаждению. Исследование ситуации защиты в таком виде, как она выступает в неврозе взрослых, побуждает нас в нашей терапевтической работе уделять очень большое внимание анализу суперэго. Уменьше¬ние его силы, снижение его требовательности или — как осмеливаются утверждать некоторые — его полное уничтожение должно облегчить состояние эго и ослабить невротический конфликт, по меньшей мере в одном на¬правлении. Это представление о суперэго как об источни¬ке всякого невротического зла дает большие надежды на профилактику неврозов. Если невроз возникает вследствие требовательности суперэго, тогда те, кто воспитывает де¬тей, должны лишь избегать всего, что может привести к формированию исключительно требовательного суперэ¬го. Они должны следить за тем, чтобы их воспитатель¬ные методы, которые затем интернализуются суперэго, были мягкими; родительский пример, который суперэго усваивает при помощи процесса идентификации, дол¬жен быть выражением их реальных человеческих слабо¬стей и толерантной установки по отношению к инстинк¬там, вместо того чтобы быть претензией на сверхстрогий моральный кодекс, который невозможно применить на практике. Наконец, агрессивность ребенка должна иметь выход во внешний мир, для того чтобы она не стала вре¬доносной и не обернулась вовнутрь, в результате чего она наделяет суперэго чертами жестокости. Если воспитанию это удастся, то мы должны предположить, что выходя¬щие в жизнь человеческие существа будут свободны от тревожности, избавлены от неврозов, способны к наслаж¬дению и не будут раздираемы внутренними конфликта¬ми. Однако на практике воспитатели обнаружили, что надежда искоренить невроз из человеческой жизни ил¬люзорна1 , а с теоретической точки зрения она рассыпа-
' Наиболее бескомпромиссным выразителем этой точки зре¬ния является Вильгельм Райх (W. Reich, 1935), однако его мнение разделяется многими.
154

Теория защитных механизмов
ется, как только мы делаем следующий шаг в аналити¬ческом исследовании.
б) Объективная тревога в детском неврозе. Ис¬следование защиты в детском неврозе говорит нам о том, что суперэго вовсе не является необходимым фактом в формировании невроза. Взрослые невротики стремятся отразить свои сексуальные и агрессивные желания, что¬бы избежать конфликта с суперэго. Маленькие дети точно так же обходятся со своими инстинктивными импуль¬сами, чтобы не нарушать запретов своих родителей. Эго маленького ребенка, как и эго взрослого, сражается с инстинктами не добровольно; его защита побуждается не собственными чувствами по этому поводу. Эго видит в инстинктах опасность потому, что те, кто воспитывает ребенка, запретили их удовлетворение и вторжение ин¬стинкта влечет за собой ограничения и наказание или угрозу наказания. Страх кастрации приводит маленько¬го ребенка к такому же результату, как угрызения сове¬сти у взрослого невротика; детское эго боится инстинк¬тов потому, что оно боится внешнего мира. Его защита от них мотивирована страхом перед внешним миром, то есть объективной тревогой.
Когда мы обнаруживаем, что объективная тревога развивает в детском эго те же самые фобии, неврозы на¬вязчивости, истерические симптомы и невротические чер¬ты, как и у взрослого вследствие активности суперэго, мы, естественно, начинаем ниже оценивать могущество суперэго. Мы понимаем, что то, что мы ему приписали, должно принадлежать самой тревоге. В формировании невроза, по-видимому, неважно, с чем связана эта трево¬га. Будь то страх перед внешним миром или страх перед суперэго, существенно то, что защитный процесс порож¬дается тревогой. Симптомы, входящие в сознание как конечный результат этого процесса, не позволяют нам определить, какой тип тревоги в эго породил их.
Если мы исследуем эту вторую защитную ситуа¬цию — защиту от инстинктов по мотиву объективной тревоги, — мы оценим как очень значимое то влияние, которое внешний мир оказывает на детей, а соответствен¬но мы еще раз почувствуем надежду на эффективную профилактику неврозов. Замечено, что в наши дни ма-
155

Эго и механизмы зашиты
ленькие дети страдают от такой высокой степени объек¬тивной тревоги, которая вовсе не является необходимой. Наказания, которые, как они боятся, будут применены к ним, если они удовлетворят свои инстинкты, на со¬временной стадии цивилизации совершенно устарели. Кастрация больше не практикуется в качестве наказа¬ния за запретные сексуальные слабости, а акты агрес¬сии больше не наказываются увечьем. Но в то же время в наших воспитательных методах сохраняется отдален¬ное сходство с варварскими наказаниями прежних вре¬мен, вполне достаточное для того, чтобы вызвать смут¬ные опасения и страхи. Оптимисты считают, что можно будет избежать этих внушений угрозы кастрации и на¬сильственных мер, даже и сегодня присутствующих если и не в используемых ныне дисциплинарных методах, то в манере поведения и в интонациях взрослых. Те, кто стоит на этой точке зрения, считают, что связь между современным воспитанием и этими древними страхами наказания может быть наконец разорвана. В результа¬те, говорят они, объективная тревога ребенка уменьшится и наступит радикальное изменение в отношениях меж¬ду его эго и инстинктами, которое будет означать, что наконец будет уничтожена основа детских неврозов.
в) Инстинктивная тревога (страх перед силой инстинктов). Однако сейчас, как и ранее, психоанали¬тический опыт разрушает перспективу успешной про¬филактики. Человеческое эго по самой своей природе не является плодородной почвой для беспрепятственного удовлетворения инстинкта. Под этим я имею в виду, что эго дружественно по отношению к инстинктам, лишь пока оно мало отдифференцировано от ид. Когда эго пе¬реходит от первичных ко вторичным процессам, от прин¬ципа удовольствия к принципу реальности, оно стано¬вится, как я уже показала, враждебной для инстинктов территорией. Его недоверие к их требованиям сохраня¬ется всегда, но в нормальных условиях оно едва замет¬но. Эго обращает свой взгляд на гораздо более ожесто¬ченную борьбу, которую ведут на его территории суперэго и внешний мир против импульсов ид. Однако если эго чувствует, что высшие защитные силы его покинули, или если требования инстинктивных импульсов стано-
156

Теория зашитных механизмов
вятся чрезмерными, его молчаливая враждебность по отношению к инстинктам возрастает до состояния тре¬воги. «Нельзя уточнить, чего опасается эго со стороны внешнего мира и со стороны либидозной опасности; мы знаем, что это страх быть подавленным и уничтожен¬ным, но он не может быть «схвачен» аналитически» (S. Freud, 1923)1. Роберт Вельдер описывает это как опас¬ность того, что целостная организация эго может быть разрушена или затоплена (R. Walder, 1936). Влияние этой тревоги, испытываемой эго из-за силы инстинктов, в точности таково же, как и оказываемое тревогой супе-рэго или объективной тревогой, которые мы исследова¬ли. Защитные механизмы приводятся в действие про¬тив инстинктов со всеми уже знакомыми результатами в формировании неврозов и невротических характерис¬тик. У детей вызванная таким образом защита лучше всего может быть исследована в тех случаях, когда прикладываются значительные усилия для устранения с помощью воспитательных мер аналитического харак¬тера и самого терапевтического анализа причин объек¬тивной тревоги и тревоги сознания, которые в против¬ном случае остаются скрытыми.
В дальнейшей жизни мы можем наблюдать их в полной силе, когда внезапное вторжение инстинктив¬ной энергии угрожает нарушить баланс психической организации, что в норме происходит при физиологи¬ческих изменениях, в подростковом возрасте и в кли¬мактерическом периоде, а также в силу патологических причин — в начале одного из периодических присту¬пов, возникающих при психозах.
Дополнительные мотивы защиты от инстинкта.
К уже упомянутым трем сильным мотивам защиты от инстинкта (тревога суперэго, объективная тревога, тре¬вога вследствие силы инстинктов) следует добавить те, которые возникают в последующей жизни из потребно¬сти эго в синтезе. Взрослое эго требует определенной
'См. также «Торможение, симптомы и тревожность» (S. Freud, 1926), где нас предупреждают об опасности переоценки роли супе-; рэго в вытеснении и подчеркивают важность количественных фак¬торов, таких, как чрезмерная степень стимуляции.
157

Эго и механизмы зашиты
гармонии между своими импульсами, вследствие чего возникает ряд конфликтов, исчерпывающе описанных Александером (F. Alexander, 1934). Это конфликты между противоположными тенденциями, такими, как гомосексу¬альность и гетеросексуальность, пассивность и активность и т. д. Какой из двух противоположных импульсов будет отвергнут, а какой принят или какой компромисс будет достигнут между ними в каждом индивидуальном случае, определяется тем количеством энергии, которое несет каж¬дый из них.
Первые два из рассмотренных нами мотивов за¬щиты (тревога суперэго и объективная тревога) имеют, кроме того, общий источник. Если инстинкт может дос¬тичь удовлетворения, несмотря на противодействие су¬перэго или внешнего мира, результатом будет, конечно же, первичное удовольствие, но также и вторичное не¬удовольствие, как следствие либо чувства вины, исходя¬щего из бессознательного, либо наказаний, налагаемых внешним миром. Таким образом, когда удовлетворение инстинкта отвергается на основании одного или другого из этих двух мотивов, воздвигается защита в соответствии с принципом реальности. Ее основная цель — избежать этого вторичного неудовольствия.
Мотивы защиты от аффектов. Точно те же причи¬ны, которые лежат в основе защиты эго от инстинктов, лежат и в основе его защиты от аффектов. Когда эго стремится защититься от инстинктивных импульсов на основании одного из указанных мною мотивов, оно обя¬зано также отвергнуть аффекты, связанные с инстинк¬тивными процессами. Природа этих аффектов несуще¬ственна: они могут быть приятными, болезненными или опасными для эго. Это неважно, поскольку эго не по¬зволено испытать их такими, каковы они в действи¬тельности. Если аффект связан с запретным инстинк¬тивным процессом, его судьба решена заранее. Одного того, что он с ним связан, достаточно, чтобы насторо¬жить эго против него.
Таким образом, основания защиты от аффекта ле¬жат попросту в конфликте между эго и инстинктом. Имеется, однако, другая, более примитивная связь между эго и аффектами, не имеющая аналога в отношении эго
158

Теория защитных механизмов
к инстинктам. Удовлетворение инстинкта исходно все¬гда является чем-то приятным. Но аффект может быть исходно либо приятным, либо болезненным, в зависимо¬сти от своей природы. Если эго не имеет ничего против конкретного инстинктивного процесса и не отвергает аффекта на этом основании, его установка по отношению к инстинктивному процессу будет полностью определять¬ся принципом удовольствия: эго будет приветствовать приятные аффекты и защищаться от болезненных. И даже когда, вытесняя инстинкт, эго побуждается трево¬гой и чувством вины к защите от аффекта, мы все еще можем видеть следы отбора в соответствии с принципом удовольствия. Эго все еще в большей степени готово от¬ринуть аффекты, связанные с запретными сексуальны¬ми импульсами, если эти аффекты неприятны, напри¬мер: горе, вожделение, печаль. Наряду с этим эго может дольше сопротивляться запрету в случае позитивных аффектов просто потому, что они приятны, или может короткое время выносить их, когда они внезапно врыва¬ются в сознание.
Эта простая защита от исходно болезненных аф¬фектов соответствует защите против исходно болезнен¬ных стимулов, навязываемых эго внешним миром. Мы увидим позже, что способы, используемые детьми в та¬ких примитивных формах защиты, подчиняющихся принципу удовольствия, сами более примитивны по своей природе.
Подтверждение наших выводов в аналитической практике. Факты, которые приходится тщательно соби¬рать и связывать между собой в теоретическом изложе¬нии, к счастью, без большого труда могут быть проде¬монстрированы при анализе наших пациентов. Когда при помощи анализа мы обращаем защитный процесс, мы обнаруживаем различные факторы, вызвавшие его к жизни. Мы можем оценить количество энергии, затра¬ченное на вытеснение, по силе того сопротивления, с которым мы встречаемся, пытаясь извлечь вытесненное. Точно так же мы можем сделать заключение о мотиве, лежащем в основе защиты пациента от инстинктивного импульса, на основании строения его психики, когда
159

Эго и механизмы зашиты
мы вновь вводим этот импульс в сознание. Если мы сни¬маем невротическую защиту, установленную по настоя¬нию суперэго, у анализируемого возникает чувство вины, то есть он испытывает тревогу суперэго. Если же защи¬та была установлена под давлением со стороны внешне¬го мира, он чувствует объективную тревогу. Если, анали¬зируя ребенка, мы оживляем отвергнутые им болезненные аффекты, он испытывает то же самое сильное неудоволь¬ствие, которое заставило его эго прибегнуть к защитным мерам. Наконец, если мы вмешиваемся в защитный процесс, мотивированный страхом пациента перед си¬лой его инстинктов. Происходит именно то, чего стре¬милось избежать его эго: производные ид, до сего време¬ни подавленные, прокладывают себе путь на территорию эго, где встречают лишь незначительное сопротивле¬ние.
Соображения относительно психоаналитической терапии. Этот обзор защитных процессов дает нам ясное представление о возможных направлениях аналитичес¬кой терапии. В анализе происходит обращение защит¬ных процессов, отвергнутым инстинктивным импуль¬сам или аффектам прокладывается путь обратно в сознание, и эго и суперэго предоставляется возможность поладить с ними на лучшей основе. Прогноз разреше¬ния психических конфликтов наиболее благоприятен, когда мотивом защиты от инстинкта была тревога супе¬рэго. Здесь конфликт является чисто эндопсихическим, и согласие между разными инстанциями может быть достигнуто, особенно если суперэго стало более доступ¬ным рассудку с помощью анализа идентификаций, на которых оно основано, и присвоенной им агрессивнос¬ти. Когда, таким образом, снижается страх эго перед суперэго, ему больше нет необходимости прибегать к защите, в результате которой наступают патологичес¬кие последствия.
Но даже и в тех случаях, когда защита в детском неврозе мотивирована объективной тревогой, аналити¬ческая терапия имеет хорошие шансы на успех. Про¬стейший метод, который согласуется с принципами ана¬лиза, заключается для аналитика в том, чтобы, после
160

Теория защитных механизмов
того как он изменил защитные процессы в психике ребенка, попытаться повлиять на реальность, то есть на тех, кто занимается воспитанием ребенка, с тем, чтобы понизить объективную тревогу, в результате чего эго принимает менее суровую установку по отношению к инстинктам и не должно более предпринимать столь больших усилий для их отвержения. В других случаях анализ показывает, что различные тревоги, которые при¬вели к возникновению защиты, связаны с давно ми¬нувшей ситуацией. Эго признает, что больше нет ника¬кой необходимости бояться ее. Или же обнаруживается, что источник кажущейся объективной тревоги лежит в преувеличенных, незрелых и искаженных представле¬ниях о реальности, основанных на первобытных ситуа¬циях, некогда актуальных, но более не существующих. Анализ демаскирует эту «объективную тревогу» и по¬казывает, что она представляет собой продукт фанта¬зии, против которого не стоит осуществлять защитные операции.
Когда эго предприняло защитные меры против аффекта, чтобы избежать неудовольствия, то для их сня¬тия, если мы хотим достичь стойкого результата, нужно еще что-то помимо анализа. Ребенок должен научиться выдерживать все большее и большее количество неудо¬вольствия, не прибегая к защитным механизмам. Сле¬дует учесть, однако, что с теоретической точки зрения задача преподнести ему этот урок стоит не перед анали¬зом, а "перед воспитанием.
Единственное патологическое состояние, плохо поддающееся анализу, — это защита, основанная на стра¬хе пациента перед силой собственных инстинктов. В подобных случаях существует опасность того, что мы разрушим защиту эго, не будучи в состоянии немедлен-. но прийти к нему на помощь. В ходе анализа мы всегда успокаиваем пациента, который боится допустить в со¬знании импульсы своего ид, говоря ему, что, будучи осоз¬нанными, они менее опасны и легче поддаются контро¬лю, чем когда они бессознательны. Единственная ситуация, в которой эти обещания могут оказаться лож¬ными, — это та, в которой защита осуществлена пото¬му, что пациент боится силы своих инстинктов. В слу-
161

Эго и механизмы зашиты
чаях наиболее суровой борьбы эго с целью предохранить себя от того, чтобы быть затопленным ид, как, напри¬мер, при периодических обострениях психоза, наиболее существенны количественные отношения. Единственное, в чем нуждается эго в таком конфликте, — это подкреп¬ление. В той мере, в какой анализ может укрепить эго, вводя в сознание бессознательное содержание ид, он и здесь имеет терапевтический эффект. Но в той мере, в какой введение в сознание бессознательных действий эго нарушает его защитные процессы и делает их неэффек¬тивными, результатом анализа оказывается ослабление эго и усиление патологического процесса.
Примеры избегания объективного неудовольствия и объективной опасности (предварительные стадии защиты)
ОТРИЦАНИЕ В ФАНТАЗИИ
Все способы защиты, открытые анализом, служат единственной цели — помочь эго в его борьбе с инстин¬ктивной жизнью. Они мотивированы тремя основными типами тревоги, которой подвержено эго,— инстинктив¬ной тревогой, объективной тревогой и тревогой созна¬ния. Кроме того, простой борьбы конфликтующих им¬пульсов уже достаточно для того, чтобы запустить защитные механизмы.
Психоаналитическое исследование проблем защи¬ты развивалось следующим образом: начавшись с конф¬ликтов между ид и образованиями эго (как это показано в истерии, неврозах навязчивости и т. д.), оно перешло затем к борьбе между эго и суперэго (в меланхолии), после чего обратилось к изучению конфликтов между эго и внешним миром (например, в детской фобии жи¬вотных, обсуждающейся в «Торможении, симптоме и страхе»). Во всех этих конфликтах эго индивида стре¬мится отвергнуть часть своего собственного ид. Таким образом, инстанция, воздвигающая защиту, и вторгаю¬щаяся сила, которая отвергается, всегда остаются теми
162

Примеры избегания неудовольствия и опасности
же самыми; изменяются лишь мотивы, побуждающие эго предпринимать защитные меры. В конечном счете все эти меры направлены на то, чтобы обеспечить безо¬пасность эго и уберечь его от переживания неудоволь¬ствия.
Однако эго защищается не только от неудоволь¬ствия, исходящего изнутри. В том же самом раннем пе¬риоде, когда эго знакомится с опасными внутренними инстинктивными стимулами, оно также переживает не¬удовольствие, источник, которого находится во внешнем мире. Эго находится в тесном контакте с этим миром, дающим ему объекты любви и те впечатления, которые фиксирует его восприятие и ассимилирует его интел¬лект. Чем больше значимость внешнего мира как источ¬ника удовольствия и интереса, тем выше и возможность пережить исходящее от него неудовольствие. Эго малень¬кого ребенка все еще живет в соответствии с принципом удовольствия; оно еще не скоро научится выносить не¬удовольствие. В это время индивид еще слишком слаб для того, чтобы активно противостоять внешнему миру, защищаться от него при помощи физической силы или изменять его в соответствии со своей собственной волей;
как правило, ребенок еще слишком слаб физически для того, чтобы убежать, а его понимание еще так ограниче¬но, что не может увидеть неизбежное в свете разума и подчиниться ему. В этот период незрелости и зависимо¬сти эго помимо того, что оно предпринимает усилия по овладению инстинктивными стимулами, стремится все¬ми способами защитить себя от объективного неудоволь¬ствия и грозящих ему опасностей.
Поскольку теория психоанализа основана на изу¬чении неврозов, естественно, что аналитические наблю¬дения были сначала сосредоточены на внутренней борь¬бе между инстинктами и эго, следствием которой являются невротические симптомы. Усилия детского эго избежать неудовольствия, непосредственно сопротивля¬ясь внешним впечатлениям, принадлежат к области нор¬мальной психологии. Их последствия могут быть важ¬ными для формирования эго и характера, но они не патогенны. Когда эта конкретная функция упоминается в клинических аналитических работах, она никогда не
163

Эго и механизмы зашиты
рассматривается как основной предмет исследования, а, скорее, как побочный продукт наблюдения.
Вернемся к фобии животных Маленького Ганса. Это клинический пример одновременных защитных процес¬сов, направленных соответственно вовнутрь и наружу. Мы говорили, что в основе невроза маленького мальчика лежат импульсы, связанные с эдиповым комплексом'. Он любит свою мать и из ревности принимает агрессив¬ную установку по отношению к отцу, которая вторично вступает в конфликт с его нежной привязанностью к нему. Эти инстинктивные импульсы возбуждают его страх кастрации, который он переживает как объектив¬ную тревогу, и тогда запускаются различные защитные механизмы против инстинктов. Его невроз использует методы замещения (отца на вызывающее страх живот¬ное) и обращения его собственной угрозы своему отцу, то есть превращение ее в тревогу, чтобы не испытывать са¬мому угрозы со стороны отца. Наконец искажение ис¬тинной картины довершается регрессией на оральный уровень (мысль о том, что его покусают). Эти механизмы прекрасно выполняют свою цель отвержения инстинк¬тивных импульсов; запретная любовь к своей матери и опасная агрессивность по отношению к своему отцу ис¬чезли из сознания. Его страх кастрации, связанный с отцом, превратился в симптом страха перед лошадьми, но в соответствии с механизмом фобии Маленький Ганс избегает приступов страха при помощи невротического торможения — он отказывается выходить из дома.
В анализе Маленького Ганса эти защитные меха¬низмы должны были быть обращены. Его инстинктив¬ные импульсы были освобождены от искажений, и его страх был отделен от мысли о лошадях и прослежен до реального объекта — его отца, после чего он был об¬сужден, ослаблен, и было показано, что он не имеет объективного основания. После этого нежная привя¬занность мальчика к своей матери смогла ожить и от¬разиться в сознательном поведении, поскольку теперь, когда страх кастрации исчез, его чувство по отноше¬нию к ней больше не было опасным. После того как
' См. описание в «Торможении, симптоме и страхе».
164

Примеры избегания неудовольствия и опасности
его страх был рассеян, исчезла необходимость регрес¬сии, к которой этот страх его привел, и он смог вновь достичь фаллического уровня развития либидо. Невроз ребенка был исцелен.
На этом закончим разговор о превратностях защит¬ных процессов, направленных против инстинктов.
Но даже и после того, как аналитическая интер¬претация позволила инстинктивной жизни Маленько¬го Ганса обрести ее нормальный ход, его психические процессы некоторое время все еще оставались нарушен¬ными. Он постоянно сталкивался с двумя объективны¬ми фактами, с которыми никак не мог примириться. Его собственное тело (в особенности пенис) было мень¬шим, чем у его отца, и отец для него выступал как противник, над которым он не надеялся одержать верх. Таким образом, оставалась объективная причина для зависти и ревности. Кроме того, эти аффекты распрос¬транялись также на его мать и маленькую сестру: он завидовал им, потому что, когда мать удовлетворяла физические потребности ребенка, обе они испытывали удовольствие, тогда как он оставался в роли простого наблюдателя. Вряд ли можно ожидать от пятилетнего ребенка уровня осознания и рассудительности, достаточ¬ного для того, чтобы избавиться от этих объективных фрустраций, утешив себя обещаниями удовлетворения в некотором отдаленном будущем, или чтобы принять это неудовольствие, как он принял факты своей детской ин¬стинктивной жизни после того, как он осознанно при¬знал их.
Из детального описания истории Маленького Ган¬са, приведенного в «Анализе фобии пятилетнего мальчи¬ка» (S. Freud, 1909), мы узнаем, что в действительности финал этих объективных фрустраций был совершенно иным. В конце анализа Ганс связал воедино две мечты:
фантазию о том, чтобы иметь много детей, за которыми бы он ухаживал и купал в ванной, и фантазию о слесаре, который клещами откусывает у Ганса ягодицы и пенис с тем, чтобы дать ему большие и лучшие. Аналитику (ко¬торый был отцом Ганса) нетрудно опознать в этих фанта¬зиях выполнение двух желаний, которые никогда не были реализованы в действительности. У Ганса теперь есть —
165

Эго и механизмы зашиты
по крайней мере в воображении — такой же половой член, как у отца, и дети, с которыми он может делать то же, что его мать делает с его маленькой сестрой.
Еще даже до того, как он породил эти фантазии, Маленький Ганс расстался со своей агорафобией, и те¬перь, с этим новым психическим достижением, он нако¬нец обрел душевное равновесие. Фантазии помогли ему примириться с реальностью, точно так же как невроз помог ему прийти к согласию со своими инстинктивны¬ми импульсами. Отметим, что сознательное понимание неизбежного не играло здесь никакой роли. Ганс отри¬цал реальность посредством своей фантазии; он транс¬формировал ее в соответствии со своими собственными целями и выполнением своих собственных желаний;
тогда, и только тогда, он смог принять ее.
Изучение защитных процессов в ходе анализа Ма¬ленького Ганса показывает, что судьба его невроза была определена начиная с того момента, когда он сместил свою агрессивность и тревогу с отца на лошадей. Однако это впечатление обманчиво. Такая замена человеческо¬го объекта животным сама по себе не является невроти¬ческим процессом; она часто случается в нормальном развитии детей, и ее последствия у разных детей суще¬ственно различаются.
Например, семилетний мальчик, которого я ана¬лизировала, развлекался следующей фантазией. У него был ручной лев, который всех пугал и никого, кроме него, не любил. Он приходил по его зову и следовал за ним как собачонка, куда бы он ни шел. Мальчик при¬сматривал за львом, кормил его и ухаживал за ним, а вечером устраивал ему постель у себя в комнате. Как это обычно бывает с мечтами, повторяющимися изо дня в день, главная фантазия стала основой многочислен¬ных приятных эпизодов. Например, была особая мечта, в которой он приходил на маскарад и говорил всем, что лев, которого он привел с собой, — это всего лишь его переодетый друг. Это было неправдой, поскольку «пере¬одетый друг» был в действительности его львом. Маль¬чик наслаждался, представляя, как бы все перепугались, если бы узнали его секрет. В то же время он чувствовал, что реальных оснований для страха окружающих нет,
166

Примеры избегания неудовольствия и опасности
поскольку, пока он держал льва под своим контролем, тот был безвредным.
Из анализа маленького мальчика легко можно было увидеть, что лев замещал отца, которого он, подобно Маленькому Гансу, ненавидел и боялся как реального соперника по отношению к своей матери. У обоих детей агрессивность трансформировалась в тревогу и аффект был перенесен с отца на животное. Но последующие способы обращения с этими аффектами были у них раз¬личны. Ганс использовал свой страх перед лошадьми как основу невроза, то есть он заставил себя отказаться от своих инстинктивных желаний, интернализовал весь конфликт и в соответствии с механизмом фобии избегал провоцирующих ситуаций. Мой пациент устроил дело более удобным для себя образом. Подобно Гансу в фан¬тазии о слесаре, он просто отрицал болезненный факт и в своей фантазии о льве обращал его в его приятную противоположность. Он называл животное, на которое смещен страх, своим другом, и сила льва, вместо того чтобы быть источником страха, теперь находилась в рас¬поряжении мальчика. Единственным указанием на то, что в прошлом лев был объектом тревоги, являлась тре¬вога других людей, как это описано в воображаемых эпизодах1.
А вот другая фантазия на тему животных, при¬надлежащая десятилетнему пациенту. В определенный период жизни этого мальчика животные играли исклю¬чительно важную роль; он проводил часы в мечтах, в которых фигурировали животные, и даже записывал некоторые из воображаемых эпизодов. В своей фанта¬зии он имел огромный цирк и тоже был укротителем льва. Самых свирепых животных, которые на воле были смертельными врагами, он обучал жить вместе. Мой маленький пациент укрощал их, то есть он сначала обу-
' Берта Борнштейн описывает фантазии семилетнего маль¬чика, в которых сходным образом добрые животные превращались в злых. Каждый вечер ребенок расставлял игрушечных зверей вок¬руг своей постели как охраняющих божеств, но воображал, что ночью они действуют заодно с чудовищами, которые хотят напасть на него (В. Bornstein, 1936).
167

Эго и механизмы зашиуы
чал их не нападать друг на друга, а затем не нападать на людей. Укрощая животных, он никогда не пользо¬вался хлыстом, а выходил к ним безоружным.
Все эпизоды, в которых фигурируют животные, концентрируются в следующей истории. Однажды во время представления, в котором они все участвовали, сидевший среди публики разбойник внезапно направил на мальчика пистолет. Все звери немедленно ринулись на его защиту и вырвали разбойника из толпы, не нане¬ся вреда никому другому. Дальнейший ход фантазии относился к тому, как звери — из преданности своему хозяину — наказали разбойника. Они держали его в плену, погребали его и с триумфом воздвигали над ним огромную башню из своих собственных тел. Затем они уводили его в свое логово, где он должен был провести три года. Перед тем как в конце концов отпустить его, много слонов, выстроившись в ряд, били его своими хо¬ботами, а стоявший последним грозил ему поднятым пальцем (!) и предупреждал его, чтобы он никогда боль¬ше так не делал. Разбойник обещал это.
«Он никогда больше так не сделает, пока мои зве¬ри со мной.» После описания всего того, что звери сде¬лали разбойнику, следовало любопытное завершение этой фантазии, содержащее уверение в том, что, пока он был их пленником, они кормили его очень хорошо, так что он даже не ослаб.
У моего семилетнего пациента фантазия о льве была явным указанием на отработку амбивалентной установ¬ки по отношению к отцу. Фантазия о цирке идет в этом отношении значительно дальше. При помощи того же самого процесса обращения внушающий страх реальный отец превращен в защищающих зверей из фантазии, но опасный отцовский объект вновь возникает в образе раз¬бойника. В истории со львом было неясно, от кого в действительности замещающий отца лев защищает ре¬бенка; обладание львом в основном возвышало мальчи¬ка в глазах других людей. Но в фантазии о цирке ясно, что сила отца, воплощенная в диких зверях, служила защитой от самого отца. Подчеркивание того, что рань¬ше звери были дикими, означает, что в прошлом они были объектами тревоги. Их сила и ловкость, их хоботы
168

Примеры избегания неудовольствия и опасности
и поднятый палец очевидно связаны с отцом. Ребенок уделяет этим признакам большое внимание: в своей фан¬тазии он изымает их у отца, которому он завидует, и, присвоив их себе, становится лучше его. Таким обра¬зом, их роли обращаются. Отец предупрежден, «чтобы он больше так не делал», и вынужден просить проще¬ние. Замечательно то, что обещание безопасности для мальчика, которое звери в конце концов вырвали у отца, зависит от того, что мальчик по-прежнему будет ими владеть. В «постскриптуме» относительно питания раз¬бойника возобладал другой аспект амбивалентного от¬ношения к отцу. Совершенно очевидно, что мечтатель чувствует необходимость успокоить себя относительно того, что, несмотря на все агрессивные действия, за жизнь его отца можно не беспокоиться.
Темы, появляющиеся в мечтах этих двух мальчи¬ков, вовсе не являются их исключительной особеннос¬тью: они обычны для сказок и других детских историй1. В связи с этим мне вспоминается история об охотнике и зверях, встречающаяся в фольклоре и сказках. Охот¬ник был несправедливо обижен злым королем и изгнан из своего дома в лесу. Когда ему наступило время поки¬нуть дом, он с грустью и тоской в сердце шел последний раз по лесу. Он встречал поочередно льва, тигра, панте¬ру, медведя и т. д. Каждый раз он целился в зверя из ружья, и каждый раз, к его удивлению, зверь начинал говорить и просил сохранить ему жизнь:
«Охотник, пощади, не убивай, я двух детенышей тебе отдам!»2
Охотник соглашался на выкуп и продолжал свой путь вместе с отданными ему детенышами. В конце кон¬цов он собрал огромное количество молодых хищников и, поняв, что у него теперь есть грозное войско, которое
' Здесь вспоминается тема зверей-помощников, встречаю¬щаяся в мифах и обсуждающаяся время от времени в психоана¬литической литературе, однако под другими углами зрения, не¬жели предлагаемый нами. См.: Rank О. The myth of the birth of the hero. N. Y., 1914.
2 «Lieber Jager, lass mich leben / Ich will dir zwei Junge geben!»
169

Эго и механизмы зашиты
будет сражаться за него, направился с ними в столицу и пошел к королевскому замку. Перепуганный король исправил совершенную по отношению к охотнику не¬справедливость и, кроме того, движимый страхом, от¬дал ему половину королевства и выдал за него замуж свою дочь.
Очевидно, что сказочный охотник воплощает сына, находящегося в конфликте со своим отцом. Борьба между ними разрешается своеобразным, окольным путем. Охот¬ник удерживается от того, чтобы отомстить взрослому хищному животному, которое представляет собой пер¬вое замещение отца. В качестве вознаграждения он по¬лучает детенышей, в которых воплощена сила этих жи¬вотных. При помощи этой вновь обретенной силы он побеждает своего отца и принуждает его дать ему жену. Реальная ситуация обращена еще раз: сильный сын стал¬кивается со своим отцом, который, испугавшись этой демонстрации силы, подчиняется ему и выполняет все его желания. Приемы, используемые в сказке, совер¬шенно те же самые, что и в фантазии моего пациента о цирке.
Помимо историй о животных мы находим в детс¬ких сказках другое соответствие фантазиям моего ма¬ленького пациента о льве. Во многих книжках для де¬тей, — пожалуй, наиболее яркими примерами являются истории из «Маленького лорда Фаунтлероя»1 и «Малень¬кого полковника»2 — есть маленький мальчик или де¬вочка, которым, в противоположность всем ожидани¬ям, удается «приручить» несдержанного взрослого человека, который могуществен или богат и которого все боятся. Только ребенок может тронуть его сердце и завоевать его любовь, хотя всех остальных он ненави¬дит. Наконец, старик, которого никто не может контро¬лировать и который не может контролировать сам себя, подчиняется влиянию и контролю маленького ребенка и даже начинает делать добро другим людям.
Эти сказки, как и фантазии о животных, достав¬ляют удовольствие за счет полного обращения реальной
'Alice Hodgson Burnett. 2 Annie Fellows Johnston.
170

Примеры избегания неудовольствия и опасности
ситуации. Ребенок выступает как человек, который не только владеет сильной отцовской фигурой (лев) и кон¬тролирует ее, так что он превосходит всех вокруг; он также и воспитатель, который постепенно преображает зло в добро. Мои читатели вспомнят, что лев в первой фантазии был обучен не нападать на людей и что звери владельца цирка должны были прежде всего научиться контролировать свои агрессивные импульсы, направлен¬ные друг на друга и на людей. В этих детских историях страх, связанный с отцом, смещается точно так же, как и в фантазиях с животными. Он выдает себя в страхе других людей, которых ребенок успокаивает, но этот замещающий страх является дополнительным источни¬ком удовольствия.
В двух фантазиях Маленького Ганса и в фантазиях о животных других моих пациентов способ, при помощи которого можно избежать объективного неудовольствия и объективной тревоги, очень прост. Эго ребенка отказы¬вается осознавать некоторую неприятную реальность. Прежде всего он поворачивается к ней спиной, отрицает ее и в воображении обращает нежелательные факты. Так «злой» отец становится в фантазии защищающим жи¬вотным, в то время как беспомощный ребенок становит¬ся обладателем могущественных замещений отца. Если трансформация успешна и благодаря фантазии ребенок становится нечувствительным к данной реальности, эго спасено от тревоги и у него нет необходимости прибегать к защитным мерам против инстинктивных импульсов и к формированию невроза.
Этот механизм относится к нормальной фазе в раз¬витии детского эго, но когда он возникает в последую¬щей жизни, то указывает на развитую стадию психи¬ческого заболевания. В некоторых острых спутанных психотических состояниях эго пациента ведет себя по отношению к реальности именно таким образом. Под влиянием шока, такого, как внезапная утрата объекта любви, оно отрицает факты и заменяет невыносимую реальность некоторой приятной иллюзией.
Когда мы сопоставляем детские фантазии с психо-тическими иллюзиями, то начинаем видеть, почему че¬ловеческое эго не может более экстенсивно использовать
171

Эго и механизмы зашиты
этот механизм — одновременно столь простой и столь эффективный — отрицания существования объективных источников тревоги и неудовольствия. Способность эго отрицать реальность совершенно несовместима с другой его функцией, высоко им ценимой, — его способностью опознавать объекты и критически проверять их реаль¬ность. В раннем детстве эта несовместимость еще не оказывает возмущающего влияния. У Маленького Ган¬са, владельца льва и хозяина цирка, функция проверки реальности была совершенно не нарушена. Конечно же, они не верили действительно в существование своих зве¬рей или в свое превосходство над отцами. Интеллекту¬ально они были полностью способны отличить фанта¬зию от факта. Но в сфере аффекта они аннулировали объективно болезненные факты и осуществили гипер-катексис фантазии, в котором эти факты были измене¬ны, так что удовольствие, получаемое от воображения, возобладало над объективным неудовольствием.
Трудно сказать, в какой момент эго утрачивает способность преодолевать значительные количества объективного неудовольствия при помощи фантазии. Мы знаем, что даже во взрослой жизни мечты все еще могут играть свою роль, иногда расширяя границы слишком узкой реальности, а иногда полностью обращая реаль¬ную ситуацию. Но во взрослой жизни мечта — всегда игра, род побочного продукта лишь с небольшим либи-дозным катексисом. Она позволяет, самое большее, ов¬ладеть некоторой частью дискомфорта или достичь ил¬люзорного облегчения от какого-либо незначительного неудовольствия. По-видимому, исходная значимость мечты как способа защиты от объективной тревоги ут¬рачивается с окончанием раннего периода детства. Во всяком случае мы полагаем, что способность к проверке реальности объективно подкрепляется, так что она мо¬жет закрепиться даже в сфере аффекта; мы знаем так¬же, что в дальнейшей жизни потребность эго в синтезе делает возможным сосуществование противоположнос¬тей; возможно также, что привязанность зрелого эго к реальности вообще сильнее, чем у детского эго, так что по самой природе вещей фантазия перестает столь высо¬ко цениться, как в ранние годы. В любом случае ясно,
172

Примеры избегания неудовольствия и опасности
что во взрослой жизни удовлетворение инстинктивного импульса через фантазию уже не безвредно. По мере роста катексиса фантазия и реальность становятся не¬совместимыми: должно быть либо одно, либо другое. Мы знаем также, что проникновение импульса ид в эго и его удовлетворение там посредством галлюцинации пред¬ставляют собой для взрослого психотическое расстрой¬ство. Эго, которое пытается уберечься от тревоги, изба¬виться от инстинктов и избежать невроза, отрицая реальность, перегружает этот механизм. Если это про¬исходит во время латентного периода, то разовьется ка¬кая-либо аномальная черта характера, как в случае с двумя мальчиками, истории которых я приводила. Если это происходит во взрослой жизни, отношения эго к ре¬альности будут глубоко поколеблены1.
Мы еще не знаем точно, что происходит во взрос¬лом эго, когда оно выбирает иллюзорное удовлетворе¬ние и отказывается от функции проверки реальности. Ид освобождает себя от внешнего мира и полностью перестает регистрировать внешние стимулы. В инстин¬ктивной жизни такая нечувствительность к внутрен¬ним стимулам может быть достигнута единственным путем — посредством вытеснения.
ОТРИЦАНИЕ В СЛОВЕ И ДЕЙСТВИИ
В течение нескольких лет детское эго может из¬бавляться от нежелательных фактов, отрицая их и со¬храняя при этом ненарушенной способность к проверке реальности. Ребенок полностью использует эту возмож¬ность, не замыкаясь при этом в сфере идей и фантазии, поскольку он не только мыслит, но и действует. Он ис¬пользует самые разные внешние объекты, драматизи-
' Напомню читателю, что отношение механизма отрицания к психическому заболеванию и к формированию характера обсуж¬далось разными авторами. Хелен Дойч (Н. Deutsch, 1933) показыва¬ет значение этого процесса в генезисе хронической гипомании. Бер¬трам Левин (В. D. Lewin, 1932) описывает, как этот же самый механизм используется вновь сформированным наслаждающимся эго (pleasure ego) пациента с гипоманией. Анни Ангель (A. Angel, 1934) отмечает связь между отрицанием и оптимизмом.
173

Эго и механизмы зашиты
руя свое обращение реальной ситуации. Отрицание ре¬альности, без сомнения, также является одним из мно¬гих мотивов, лежащих в основе детской игры в целом и исполнения роли в частности.
Я вспоминаю маленькую книжечку стихов англий¬ского писателя, в которой великолепно описано сосуще¬ствование фантазии и факта в жизни маленького ребен¬ка. Это книга «Когда мы были маленькими» А. А. Милна. В детской ее трехлетнего героя есть четыре стула. Когда он сидит на первом из них, он — путеше¬ственник, плывущий ночью по Амазонке. На втором он — лев, пугающий рычанием свою няню. На третьем он — капитан, ведущий свой корабль через море. Но на четвертом, на высоком детском стульчике, он пыта¬ется притвориться самим собой, то есть маленьким маль¬чиком. Нетрудно увидеть замысел автора: элементы, из которых создается приятный мир фантазии, готовыми идут ребенку в руки, но его задача и его достижение заключаются в том, чтобы признать и усвоить факты реальности.
Интересна готовность взрослых использовать тот же самый механизм в своем взаимодействии с детьми. Боль¬шая часть удовольствия, которое они доставляют ребен¬ку, основана на таком же отрицании реальности. Сплошь и рядом даже маленькому ребенку говорят о том, «какой он большой мальчик», и вопреки очевидным фактам ут¬верждают, что он так же силен, «как папа», так же умен, «как мама», храбр, «как солдат», или крепок, как его «старший брат». Более естественным является использо¬вание взрослыми такого обращения фактов, когда они хотят успокоить ребенка. Взрослые уверяют его, когда он ушибся, что «теперь уже лучше», или что еда, кото¬рую он ненавидит, «совсем не плохая», или, когда он огорчен чьим-то уходом, мы говорим ему, что он или она «скоро придет». Некоторые дети усваивают эти утешаю¬щие формулы и используют стереотипные фразы для опи¬сания того, что болезненно для них. Например, малень¬кая девочка двух лет имеет привычку, когда бы ее мать ни вышла из комнаты, сообщать об этом факте механи¬ческим бормотанием: «Мама скоро придет». Другой ребе¬нок привык возвещать жалобным голосом всякий раз,
174

Примеры избегания неудовольствия и опасности
когда он должен был принять невкусное лекарство, «лю¬бит его, любит его» — часть фразы, при помощи которой няня пыталась заставить его поверить, что капли вкус¬ные.
Многие подарки, приносимые ребенку взрослыми гостями, способствуют той же иллюзии. Маленькая су¬мочка или крошечный зонтик должны помочь малень¬кой девочке изобразить «взрослую леди»; тросточка, раз¬личное игрушечное оружие позволяют маленькому мальчику подражать мужчине. Даже куклы, помимо того, что они используются во всяких других играх, создают иллюзию материнства, а железные дороги, машинки и кубики не только служат для выполнения различных желаний и обеспечивают возможность сублимации, но и создают в умах детей приятную фантазию о том, что они могут контролировать мир. Здесь мы переходим от соб¬ственно процессов защиты и избегания к процессам обус¬ловливания детской игры — предмету, который исчер¬пывающе обсуждался с различных точек зрения академической психологией.
Все это дает новое основание для разрешения мно¬голетнего конфликта между различными методами вос¬питания детей (Фребель против Монтессори). Реальная проблема заключается в том, в какой мере задачей вос¬питания должно быть поощрение детей даже младшего возраста к тому, чтобы они направили все свои усилия на ассимиляцию реальности, и в какой мере допустимо поощрять их отгораживаться от реальности и создавать мир фантазии.
Позволяя детям уходить в фантазии, при помощи которых они преобразуют болезненную реальность в ее противоположность, взрослые делают это при определен¬ных строгих условиях. Предполагается, что дети будут удерживать действие своей фантазии в строго определен¬ных границах. Ребенок, который только что был конем или слоном, расхаживал на четвереньках и ржал или трубил, должен быть готов по первому зову занять свое место за столом и быть спокойным и послушным. Укро¬титель львов должен быть готов подчиниться своей няне, а путешественник или пират должен послушно идти в постель, когда самые интересные вещи в мире взрослых
175

Эго и механизмы зашиты
только начинаются. Снисходительное отношение взрос¬лого к механизму отрицания у ребенка исчезает в тот момент, когда ребенок перестает осуществлять переход от фантазии к реальности с готовностью, без всякой за¬держки или заминки, или когда он пытается подчинить свое реальное поведение фантазиям, — точнее говоря, в тот момент, когда фантазия ребенка перестает быть иг¬рой и становится автоматизмом или навязчивостью.
Одна маленькая девочка, которую я имела возмож¬ность наблюдать, не могла примириться с фактом разли¬чия между полами. У нее были старший и младший бра¬тья, и сравнение себя с ними было для нее постоянным источником острого неудовольствия, побуждавшего девоч¬ку как-то защититься от него или «проработать» его. В то же самое время эксгибиционизм играл существенную роль в развитии ее инстинктивной жизни, и ее зависть к пени¬су и желание иметь его приобрели форму желания иметь что-то, что она могла бы показывать, как и ее братья. Из того, что происходит в таких случаях с другими детьми, мы знаем, что существуют различные способы, при помо¬щи которых она могла бы удовлетворить это желание. На¬пример, желание показывать что-нибудь могло быть пере¬несено с гениталий на ее остальное прелестное тело. Или она могла развить у себя интерес к красивой одежде и стать «хвастливой». Или она могла заняться физическими упражнениями и гимнастикой для замещения акробати¬ки гениталий ее братьев. Она же выбрала кратчайший путь. Она отвергла тот факт, что у нее нет пениса, и тем самым избавила себя от необходимости находить замещение; с этого времени она стала страдать навязчивым стремлением де¬монстрировать несуществующий орган. В физической сфе¬ре эта навязчивость выражалась в том, что она поднимала юбку и демонстрировала себя. Смыслом этого было: «По¬смотрите, какая у меня есть отличная штука!» В повсед¬невной жизни она при каждой возможности звала других, чтобы они пришли и посмотрели на что-то, чего там вооб¬ще не было1: «Иди посмотри, сколько яиц снесли куры!»,
'Ср. с введенным С. Радо (S. Rado, 1933) понятием «жела¬ния пениса» у маленькой девочки, которое он описывает как гал¬люцинаторное воспроизводство виденного ею мужского члена.
176

Примеры избегания неудовольствия и опасности
«Послушайте, вон машина с дядей!» На самом деле не было ни яиц, ни машины, которую все нетерпеливо жда¬ли. Вначале ее родные встречали эти шутки смехом и ап¬лодисментами, но внезапное и повторяющееся разочарова¬ние в конце концов стало приводить ее братьев и сестер к потокам слез. Можно сказать, что ее поведение в это время находилось на грани между игрой и навязчивостью.
Еще более'явно этот же самый процесс виден у семилетнего укротителя львов из предыдущей главы. Как показал анализ, его фантазии представляют собой не компенсацию остатков неудовольствия и тревоги, а по¬пытку целиком овладеть, острым страхом кастрации. У него сформировалась привычка отрицания, вплоть до того, что он больше не мог удерживаться на уровне сво¬его желания трансформировать объекты тревоги в дру¬жественные существа, которые бы защищали его или повиновались ему. Он удвоил свои усилия; тенденция преуменьшать все, что пугает его, возросла. Все, что возбуждало тревогу, становилось для него объектом ос¬меяния, а поскольку все вокруг него было источником тревоги, весь мир приобрел черты абсурдности. Его ре¬акцией на постоянное давление страха кастрации было не менее постоянное высмеивание. Вначале это произ¬водило шутливое впечатление, но навязчивый характер этого проявлялся в том, что мальчик был свободен от тревоги лишь тогда, когда шутил, а когда он пытался подойти к внешнему миру более серьезно, то расплачи¬вался за это приступами тревоги.
Как правило, мы не видим ничего ненормального в маленьком мальчике, который хочет быть взрослым мужчиной и играет «в папу», позаимствовав для этого отцовскую шляпу и тросточку. Во всяком случае, это очень знакомая фигура. Мне рассказали, что это было излюбленной игрой одного из моих маленьких пациен¬тов, который, когда я познакомилась с ним, впадал в исключительно плохое настроение, когда он видел нео¬бычно высокого или сильного мужчину. У него была привычка надевать отцовскую шляпу и разгуливать в ней. Пока никто не мешал ему, он был спокоен и счаст¬лив. Точно так же во время летних каникул он, изобра¬жая взрослого, расхаживал с набитым рюкзаком на спи-
177

Эго и механизмы зашиты
не. Разница между ним и маленьким мальчиком, кото¬рый играет во взрослого, заключается в том, что мой маленький пациент играл всерьез, и, когда его застав¬ляли снять шляпу — во время еды или при укладыва¬нии в постель,— он реагировал на это тревогой и пло¬хим настроением.
Получив шапку, похожую на «настоящую», ма¬ленький мальчик воспроизвел поведение, обычно связан¬ное со шляпой его отца. Он повсюду таскал ее с собой, конвульсивно теребя ее в руках, если ее не разрешалось надеть. Естественно, он постоянно обнаруживал, что хо¬рошо бы использовать руки для других целей. Однаж¬ды, когда он тревожно озирался вокруг, не зная, куда деть шапку, он обратил внимание на передний карман своих брюк. Он немедленно засунул туда шапку, осво¬бодил руки и, к своему огромному облегчению, понял, что теперь ему не нужно больше расставаться со своим сокровищем. Шапка очутилась в том месте, которому она всегда принадлежала по своему символическому значению: она оказалась в непосредственной близости от его гениталий.
В приведенном описании я несколько раз, за не¬имением лучшего слова, описывала поведение этих де¬тей как навязчивое. Для поверхностного наблюдателя оно действительно очень похоже на симптомы невроза навязчивости. Если, однако, мы пристальнее рассмот¬рим действия детей, то увидим, что они не являются навязчивыми в точном смысле этого слова. Их структу¬ра отлична от того, что характерно для невротических симптомов в целом. Верно, что, как и в случае формиро¬вания невротических симптомов, приводящий к навяз¬чивым действиям процесс начинается с некоторой объек¬тивной фрустрации или разочарования, но возникающий при этом конфликт не интернализуется: он сохраняет свою связь с внешним миром. Защитная мера, к кото¬рой прибегает эго, направлена не против инстинктив¬ной жизни, а непосредственно на внешний мир, причи¬нивший фрустрацию. Так же как при невротическом конфликте восприятие запретных инстинктивных сти¬мулов отвергается при помощи вытеснения, детское эго прибегает к отрицанию, чтобы не осознавать определен-
178

Примеры избегания неудовольствия и опасности
ные болезненные впечатления, поступающие извне. При неврозе навязчивости вытеснение обеспечивается с по¬мощью формирования реакции, содержащей обращение вытесненного инстинктивного импульса (симпатия вме¬сто жестокости, застенчивость вместо эксгибиционизма). Аналогично и в детских ситуациях, описанных мною, отрицание реальности дополняется и подтверждается, когда в своих фантазиях, словах или действиях ребенок обращает реальные факты. Поддержание навязчивого формирования реакций требует постоянного расхода энергии, который мы называем антикатексисом. Подоб¬ная затрата необходима и для того, чтобы эго ребенка могло поддерживать и драматизировать его приятные фантазии. Мужественность братьев маленькой девочки, чей случай я описывала, постоянно выставлялась перед ней напоказ; с не меньшей регулярностью она отвечала утверждением: «Мне тоже есть что показать».
Зависть маленького мальчика в случае с шапкой постоянно возбуждалась мужчинами, которых он видел вокруг себя, и он упорно представал перед ними со шля¬пой, шапкой или рюкзаком, которые считал надежным доказательством собственной мужественности. Любое внешнее вмешательство в такого рода поведение дает такой же результат, как и помеха протеканию действи¬тельно навязчивой деятельности. Нарушается тщатель¬но сохранявшееся равновесие между отвергавшейся тен¬денцией и защитной силой; внешний стимул, который отрицался, или инстинктивный стимул, который был вытеснен, стремится проложить себе путь в сознание и вызывает в эго чувства тревоги и неудовольствия.
Способ защиты посредством отрицания в слове и действии подвержен таким же ограничениям во време¬ни, как и те, что я обсуждала в предыдущей главе в связи с отрицанием в фантазии1. Он может быть исполь¬зован, лишь пока он способен сосуществовать со способ¬ностью к проверке реальности, не нарушая ее. Органи¬зация зрелого эго становится объединенной на основе
' «Деперсонализация» в детской игре, которую я не буду здесь детально анализировать, находится между «отрицанием в слове и действии» и «отрицанием в фантазии».
179

Эго и механизмы зашиты
синтеза; способ отрицания отбрасывается и использует¬ся вновь лишь в том случае, когда отношение к реально¬сти серьезно нарушено и функция проверки реальности приторможена. Например, в психотических иллюзиях кусок дерева может представлять объекты любви, к ко¬торым пациент стремится или которые он утратил, так же как дети используют подобные вещи для того, чтобы защитить себя1. Единственным возможным исключени¬ем в неврозе является «талисман» навязчивых невроти¬ков, но я не собираюсь углубляться в дискуссию относи¬тельно того, представляет ли собой этот предмет, столь драгоценный для пациентов, защиту от внутренних зап¬ретных импульсов или внешних враждебных сил, или же в нем сочетаются оба типа защиты.
Способ отрицания в слове и действии подвержен и второму ограничению, не относящемуся к отрицанию в фантазии. В своих фантазиях ребенок всемогущ. До тех пор пока он никому их не сообщает, никто не может в них вмешаться. Однако драматизация фантазий в слове и действии требует подмостков во внешнем мире. Та¬ким образом, использование ребенком этого механизма внешне ограничено тем, в какой мере окружающие со¬глашаются с его драматизацией, так же как внутренне оно ограничено мерой совместимости с функцией про¬верки реальности. Например, в случае мальчика с шап¬кой успешность его защитных усилий целиком зависит от разрешения надевать ее дома, в школе и в детском саду. Однако люди вообще судят о нормальности или ненормальности таких защитных механизмов не по их внутренней структуре, а по степени их заметности. Пока навязчивость маленького мальчика имела форму хож¬дения в шапке, у него был «симптом». Его считали стран¬ным ребенком, и всегда оставалась опасность, что у него отберут вещь, которая защищала его от тревоги. В сле¬дующий период жизни его стремление к защите стано¬вится менее заметным. Он откладывает рюкзак и голов¬ной убор и ограничивается тем, что носит в кармане карандаш. С этого времени он считается нормальным.
Ср. с понятием скотомизации у Р. Лафорга (R. Laforgue,
1928).
180

Примеры избегания неудовольствия и опасности
Он адаптировал свой механизм к своему окружению, или, по крайней мере, он скрыл его и не позволяет ему вступать в конфликт с требованиями других людей. Но это не значит, что произошли какие-либо изменения во внутренней тревожной ситуации. В успешности отрица¬ния у себя страха кастрации он не менее навязчивым образом зависит от наличия при нем карандаша, и если он потеряет его или не- будет иметь при себе, то будет страдать от приступов тревоги и неудовольствия в точ¬ности так же, как и раньше.
Судьба тревоги иногда определяется терпимостью других людей по отношению к таким защитным ме¬рам. Тревога может на этом остановиться и остаться ограниченной исходным «симптомом», или, если по¬пытка защиты оказалась неудачной, она может разви¬ваться дальше, приводя к внутреннему конфликту, к тому, что защитная борьба оборачивается против ин¬стинктивной жизни, а тем самым к развитию настоя¬щего невроза. Но было бы опасно пытаться предотвратить детский невроз, соглашаясь с отрицанием реальности ре¬бенком. При чрезмерном использовании оно представ¬ляет собой механизм, который провоцирует в эго иска¬жения, эксцентричность и идиосинкразии, от которых трудно избавиться после окончания периода примитив¬ного отрицания.
ОГРАНИЧЕНИЕ эго
Наше сравнение механизмов отрицания и вытес¬нения, формирования фантазии и формирования реак¬ции обнаружило параллелизм в способах, используемых эго для избегания неудовольствия, исходящего от вне¬шних и внутренних источников. Такой же параллелизм мы обнаруживаем, исследуя другие, более простые за¬щитные механизмы. Способ отрицания, на котором ос¬нована фантазия об обращении реальных фактов в их противоположность, используется в ситуациях, в кото¬рых невозможно избежать неприятного внешнего воз¬действия. Когда ребенок становится старше, его боль¬шая свобода физического перемещения и возросшая психическая активность позволяют его эго избегать та¬ких стимулов, и ему уже не нужно выполнять столь
181

Эго и механизмы зашиты
сложную психическую операцию, как отрицание. Вме¬сто того чтобы воспринимать болезненное впечатление, а затем аннулировать его, лишая его катексиса, эго мо¬жет вообще отказаться от встречи с опасной внешней ситуацией. Ид может пуститься в бегство и тем самым в прямом смысле слова «избежать» возможности неудо¬вольствия. Механизм избегания настолько примитивен и естествен и, кроме того, настолько нераздельно связан с нормальным развитием эго, что нелегко в целях теоре¬тического обсуждения отделить его от обычного контек¬ста и рассмотреть изолированно.
Когда я анализировала маленького мальчика, обо¬значенного в предыдущей главе как «мальчик с шап¬кой», я могла наблюдать, как его избегание неудоволь¬ствия развивается по этим линиям. Однажды, когда он был у меня дома, он нашел маленький альбом для рисо¬вания, который ему очень понравился. Он принялся с энтузиазмом заполнять страницы цветным карандашом, и ему понравилось, когда я стала делать то же самое. Однако вдруг он посмотрел на то, что я делаю, остано¬вился и явно огорчился. В следующий момент он поло¬жил карандаш, пододвинул альбом (до того ревниво ох¬раняемый) ко мне, встал и сказал: «Делай сама; я лучше посмотрю». Очевидно, когда он посмотрел на мой рису¬нок, он поразил его как более красивый, более искус¬ный или в чем-то еще превосходящий его собственный;
это сравнение потрясло его. Он немедленно решил, что больше не будет со мной соревноваться, поскольку ре¬зультаты этого неприятны, и отказался от деятельнос¬ти, которая секундой раньше доставляла ему удоволь¬ствие. Он принял роль зрителя, который ничего не делает и которому поэтому не нужно сравнивать свои успехи с чьими-то чужими. Накладывая на себя это ограниче¬ние, ребенок избегает повторения неприятного впечат¬ления.
Этот случай был не единичным. Игра со мной, ко¬торую он не смог выиграть, переводная картинка, кото¬рая была не так хороша, как моя, — короче говоря, все, что он не мог сделать так же хорошо, как эго, оказыва¬лось достаточным для такой же резкой смены настрое¬ния. Ребенок переставал получать удовольствие от того,
182

Примеры избегания неудовольствия и опасности
что он делал, переставал это делать и, по-видимому, ав¬томатически утрачивал к этому интерес.
При этом его поглощали занятия, в которых он чувствовал свое превосходство надо мной, и он готов был заниматься ими бесконечно. Было естественно, что, когда он первый раз потел в школу, он вел себя там в точно¬сти так же, как и, со мной. Он отказывался присоеди¬няться к другим детям в игре или занятиях, в которых не чувствовал себя уверенно. Он ходил от одного ребен¬ка к другому и «смотрел». Его способ овладевать неудо¬вольствием, обращая его во что-то приятное, изменил¬ся. Он ограничил функционирование своего эго и в ущерб своему развитию уходил от любой внешней ситуации, которая могла привести к возникновению того тигра неудовольствия, которого он больше всего боялся. Лишь когда мальчик оказывался среди более младших детей, он отказывался от этих ограничений и принимал актив¬ное участие в их занятиях.
В детских садах и школах, устроенных на совре¬менный лад, когда классному обучению уделяется мень¬ше внимания, чем самостоятельно выбранной индиви¬дуальной работе, дети, похожие на моего маленького мальчика с шапкой, совсем не редки. Учителя говорят, что появилась новая группа детей, промежуточная междУ теми, кто умен, заинтересован и прилежен, с одной стороны, и теми, кто интеллектуально пассивен и кого трудно заинтересовать и вовлечь в работу, с другой. Этот ювый тип на первый взгляд не может быть отнесен ни с одной из привычных категорий неуспевающих учеников. Хотя такие дети явно умны, хорошо развиты и популярны среди школьных товарищей, их невозможно заставить принять участие в систематических играх или уроках. Несмотря на то что используемый в школе метод Основан на тщательном избегании критики и порица¬ния, дети ведут себя так, словно их запугивают. Малейшee сравнение их достижений с достижениями других детей лишает работу в их глазах всякой ценности. Если им не удается выполнить задачу или конструктивную игру, они отказываются повторить попытку. В результате они остаются пассивными и отказываются занимать любое место или участвовать в любом занятии, ограни-
183

Эго и механизмы защиты
чиваясь наблюдением за работой других. Их безделье имеет вторичный антисоциальный эффект, потому что, скучая, они начинают ссориться с детьми, поглощенны¬ми работой или игрой.
Контраст между хорошими способностями и ма¬лой продуктивностью этих детей заставляет думать, что они невротически заторможены и что нарушение, от которого они страдают, основано на процессах и содер-жаниях, знакомых-нам из анализа истинных торможе¬ний. В обоих случаях картина свидетельствует об оди¬наковом отношении к прошлому. В обоих случаях симптом связан не со своим реальным объектом, но с чем-то, что в настоящем замещает какой-то доминиро¬вавший в прошлом интерес. Например, когда ребенок заторможен в счете или мышлении, или взрослый — в речи, или музыкант — в игре, реальная деятельность, которой они избегают, — это не мыслительная работа с понятиями или числами, не произнесение слов, не каса¬ние струн смычком или клавиш пианино пальцами. Сами по себе эти виды деятельности для эго безвредны, но они оказались связанными с прошлой сексуальной ак¬тивностью, которую человек отринул; теперь же они представляют ее, и, став таким образом «сексуализиро-ванными», они являются объектом защитных операций эго. Точно так же у детей, защищающихся от неудо¬вольствия, которое они испытывают при сравнении их достижений с достижениями других, чувство, о кото¬ром идет речь, является замещающим. Размер больших достижений другого человека означает (или, по край¬ней мере, означает это у моих пациентов) размер гени¬талий, больших, чем их собственные, и дети завидуют этому. Кроме того, когда их поощряют соревноваться со сверстниками, это напоминает о безнадежном соперни¬честве, имевшем место на эдиповой фазе развития, или приводит к неприятному осознанию различий между полами.
В одном отношении, однако, два вида нарушений различаются. С одной стороны, дети, которые настаива¬ют на том, чтобы играть роль зрителей, вновь обретают свои способности к работе, если изменяются условия, в которых они должны работать. С другой стороны, ис-
184

Примеры избегания неудовольствия и опасности
тинные торможения не меняются, и перемены во внеш¬ней среде их практически не затрагивают. Маленькая девочка, относящаяся к первой группе, по внешним причинам вынуждена была некоторое время не ходить в школу, где она привыкла «смотреть». Ее учили дома, и она под видом игры овладела знаниями, которые оста¬вались для нее закрытой книгой, пока она находилась с другими детьми. Я знаю похожий случай полного пово¬рота у другой маленькой девочки семи лет. Она верну¬лась в школу, успев перед этим позаниматься с частным репетитором. Во время этих домашних уроков ее пове¬дение было нормальным и не обнаруживалось ни ма¬лейших признаков торможения, но она не могла дос¬тичь столь же хороших результатов в школе, где преподавание велось по тем же направлениям. Таким образом, эти две девочки могли учиться лишь при усло¬вии, что их достижения не будут сравниваться с дости¬жениями других детей, точно так же, как мальчик, ко¬торого я анализировала, мог играть только с младшими, но не со старшими детьми. Внешне эти дети ведут себя так, словно действия, о которых идет речь, подвержены как внутреннему, так и внешнему торможению. В дей¬ствительности, однако, задержка осуществляется авто¬матически и происходит тогда, когда в результате конк¬ретной деятельности возникает неприятное ощущение. Психическая ситуация этих детей похожа на ту, кото¬рая, как показано в исследованиях женственности, ха¬рактерна для маленьких девочек на определенном поворотном этапе их развития (S. Freud, 1933). Независимо , от какого бы то ни было страха наказания или угрызений совести маленькая девочка в определенный период своей жизни занимается клиторической мастурбацией, ограничивая тем самым свои мужские стремления. Ее самолюбие унижено, когда она сравнивает себя с маль¬чиками, которые лучше вооружены для мастурбации, и она не хочет, чтобы ей снисхождением постоянно напо¬минали о ее ущербности.
Было бы неверно полагать, что такие ограничения накладываются на эго только с целью избежать неудо¬вольствия, вытекающего из осознания своей неполно¬ценности по сравнению с другими, то есть из разочаро-
185

Эго и механизмы защиты
вания и обескураженности. В анализе десятилетнего мальчика я наблюдала такое ограничение деятельности как переходный симптом, имевший целью избежать непосредственной объективной тревоги. Но у этого ре¬бенка была противоположная причина для тревоги. На определенной стадии своего анализа он стал блестящим футболистом. Его доблесть была признана большими мальчиками в его школе, и к его огромному удоволь¬ствию, они позволили ему присоединиться к ним в их играх, хотя он был намного младше их. Вскоре он рас¬сказал следующий сон. Он играл в футбол, и большой мальчик ударил по мячу с такой силой, что мой паци¬ент вынужден был перепрыгнуть через него, чтобы не быть сбитым. Он проснулся с чувством тревоги. Интер¬претация сна показала, что гордость от того, что его приняли в игру большие мальчики, быстро обернулась тревогой. Он боялся, что они позавидуют его игре и ста¬нут агрессивными по отношению к нему. Ситуация, ко¬торую он сам создал, играя так хорошо, и которая вна¬чале была источником удовольствия, стала источником тревоги. Та же самая тема вскоре вновь появилась в фантазии, когда он собирался ложиться спать. Ему по¬казалось, что он видит, как другие мальчики пытаются отбить ему ноги большим футбольным мячом. Мяч с силой летел в него, и он поджимал ноги, чтобы уберечь их. Мы уже обнаружили в анализе этого мальчика, что ноги имеют для него особое значение. Кружным путем ольфакторных ощущений и представлений о негибкос¬ти и хромоте ноги стали представлять пенис. Сон и фан¬тазия сдержали его страсть к игре. Его игра ухудши¬лась, и вскоре восхищение им исчезло. Смыслом этого отступления было: «Вам уже не нужно отбивать мне ноги, потому что я теперь не так хорошо играю».
Но процесс не окончился ограничением эго в од¬ном направлении. Когда мальчик перестал играть, он внезапно развил другую сторону своих способностей — всегда имевшуюся у него склонность к литературе и написанию сочинений. Он начал читать мне стихи, не¬которые из которых сочинил сам, принес мне короткие рассказы, написанные, когда ему было всего семь лет, и строил честолюбивые планы литературной карьеры.
186

Примеры избегания неудовольствия и опасности
Футболист превратился в писателя. Во время одного из аналитических сеансов он построил график, чтобы про¬иллюстрировать свое отношение к различным мужским профессиям и хобби. В середине была большая жирная точка, обозначавшая литературу, в кружке вокруг нее находились различные науки, а практические профес¬сии были обозначены более удаленными точками. В од¬ном из верхних углов страницы, близко к краю, стояла маленькая точка. Она обозначала спорт, который совсем недавно занимал в его мыслях такое важное место. Ма¬ленькая точка была способом выразить то исключитель¬ное презрение, которое он теперь питал к спортивным играм. Было поучительно видеть, как за несколько дней при помощи процесса, напоминающего рационализацию, его осознанная оценка различных видов деятельности изменилась под влиянием тревоги. Литературные дос¬тижения мальчика в это время были поистине удиви¬тельными. Когда он перестал отличаться в играх, в фун¬кционировании его это образовался разрыв, который был заполнен сверхизобилием продукции в другом направ¬лении. Как и можно было ожидать, анализ показал, что в основе тревоги, связанной с мыслью о том, что стар¬шие мальчики могут отомстить ему, лежала реактива-ция его соперничества с отцом.
Маленькая девочка десяти лет отправилась на свой первый бал, полная радостных предчувствий. Она наде¬ла новое платье и туфли, о которых долго мечтала, и с первого взгляда влюбилась в самого красивого и элеган¬тного мальчика на балу. Случилось так, что, хотя он был ей совершенно незнаком, его звали так же, как и ее. Вокруг этого факта она соткала фантазию о том, что между ними есть тайная связь. Она делала ему авансы, но не встретила поддержки. В действительности, когда они танцевали вместе, он смеялся над ее неуклюжес¬тью. Разочарование было одновременно и ударом, и уни¬жением. С этого времени она стала избегать балов, утра¬тила интерес к одежде и не хотела учиться танцевать. Некоторое время она получала удовольствие, глядя на то, как танцуют другие дети, не присоединяясь к ним и отказываясь от всех приглашений. Постепенно она ста¬ла относиться к этой стороне своей жизни с презрени-
187

Эго и механизмы зашиты
ем. Но, как и маленький футболист, она компенсирова¬ла себе такое ограничение своего эго. Отказавшись от женских интересов, она стала выделяться интеллекту¬ально и этим кружным путем в конце концов завоевала признание многих мальчиков своего возраста. Позже в анализе выяснилось, что отпор, полученный ею от маль¬чика, которого звали так же, как и ее, означал для нее повторение травматического переживания раннего дет¬ства. Элементом ситуации, от которого убегало ее эго, как и в тех случаях, что я описывала раньше, была не тревога и не чувство вины, а интенсивное неудоволь¬ствие, вызванное неуспешным соревнованием.
Рассмотрим теперь различие между торможением и ограничением эго. Человек, страдающий от невроти¬ческого торможения, защищает себя от перехода в дей¬ствие некоторого запретного инстинктивного импульса, то есть от высвобождения неудовольствия через некото¬рую внутреннюю опасность. Даже когда, как при фоби¬ях, тревога и защита кажутся связанными с внешним миром, он на самом деле боится своих собственных внут¬ренних процессов. Он избегает ходить по улицам, чтобы не подвергаться некогда осаждавшим его соблазнам. Он избегает вызывающего у него тревогу животного, чтобы защитить себя не от самого животного, а от тех агрес¬сивных тенденций внутри себя, которые эта встреча может возбудить, и от их последствий. При этом в огра¬ничении эго неприятные внешние впечатления в насто¬ящем отвергаются, потому что они могут оживить сход¬ные впечатления, бывшие в прошлом. Возвращаясь к нашему сравнению между механизмами вытеснения и отрицания, мы можем сказать, что различие между тор¬можением и ограничением эго заключается в следую¬щем: в первом случае эго защищается от своих собствен¬ных внутренних процессов, во втором — от внешних стимулов.
Из этого фундаментального различия следуют и другие различия между этими двумя психическими си¬туациями. За каждой невротически заторможенной ак¬тивностью лежит инстинктивное желание. Упрямство, с которым каждый отдельный импульс ид стремится достичь своей цели, превращает простой процесс тормо-
188

Примеры избегания неудовольствия и опасности
жения в фиксированный невротический симптом, кото¬рый представляет собой постоянный конфликт между желанием ид и защитой, воздвигнутой эго. Пациент ра¬страчивает в этой борьбе свою энергию; его импульсы ид с небольшими изменениями присоединяются к же¬ланию считать, говорить публично, играть на скрипке или чем-нибудь еще, тогда как эго в это время с не мень¬шим упорством препятствует или, по крайней мере, ис¬кажает выполнение его желания.
Когда ограничение эго осуществляется вследствие объективной тревоги или неудовольствия, такой фик¬сации на прерываемой деятельности не происходит. Здесь подчеркивается не сама деятельность, а неудо¬вольствие или удовольствие, которое она вызывает. В погоне за удовольствием и в усилиях избежать неудо¬вольствия эго использует все свои способности. Ид пре¬кращает те виды деятельности, которые высвобождают неудовольствие и тревогу, и не хочет больше занимать¬ся ими. Забрасывается вся область интересов, и, если опыт эго был неудачным, оно направляет всю свою энер¬гию на достижение чего-либо прямо противоположного. Примером этому может служить маленький футболист, обратившийся к литературе, и маленькая танцовщица, чье разочарование привело к тому, что она стала отлич¬ницей. Конечно, в этих случаях эго не создало новых способностей; оно просто использовало те, которыми /же обладало.
Как метод избегания неудовольствия, ограничение )го, подобно различным формам отрицания, не относит-;я исключительно к психологии неврозов, а представля-'т собой нормальную стадию в развитии эго. Когда эго долодо и пластично, его уход от одной области деятель-[ости иногда компенсируется превосходством в другой, [а которой оно концентрируется. Но когда оно стало ри-идным или уже приобрело интолерантность к неудоволь-твию, став таким образом навязчиво фиксированным на пособе избегания, такой уход карается нарушенным раз-итием. Сдавая одну позицию за другой, оно становится дносторонним, утрачивает слишком много интересов и южет добиться лишь небольших достижений.
189

Эго и механизмы зашиты
В теории воспитания важность решимости детско¬го эго избежать неудовольствия оценена недостаточно, и это привело к провалу ряда воспитательных экспери¬ментов в недавнем прошлом. Современный метод зак¬лючается в том, чтобы давать растущему эго ребенка большую свободу действий и особенно позволять ему свободно выбирать виды деятельности и интересы. Идея состоит в том, что таким образом эго лучше разовьется и сможет быть достигнута сублимация в различных фор¬мах. Но дети в подростковом возрасте могут придавать большее значение избеганию тревоги и неудовольствия, чем прямому или косвенному удовлетворению инстинк¬та. Во многих случаях при отсутствии внешнего руко¬водства выбор ими занятия определяется не их конкрет¬ными талантами и способностями к сублимации, а надеждой обезопасить себя как можно быстрее от трево¬ги и неудовольствия. К удивлению воспитателя, резуль¬татом свободы выбора в таких случаях оказывается не расцвет личности, а обеднение эго.
Такие защитные меры против объективного не¬удовольствия и опасности, как те три, которые я ис¬пользовала в этой главе в качестве иллюстрации, пред¬ставляют собой со стороны детского эго профилактику невроза — профилактику, которую оно предпринимает на свой собственный страх и риск. Для того чтобы из¬бежать страдания, оно препятствует развитию тревоги и деформирует само себя. Кроме того, защитные меры, которые оно усваивает, — будь то бегство от физичес¬кой доблести к интеллектуальным достижениям, или упорная решимость женщины быть на равной ноге с мужчинами, или ограничение деятельности общением только с более слабыми — в дальнейшей жизни подвер¬жены всем видам нападений извне. Человек может ока¬заться вынужденным изменить свой образ жизни из-за какой-нибудь катастрофы, такой, как утрата объекта любви, болезнь, бедность или война, и тогда эго опять столкнется с исходной ситуацией тревоги. Утрата при¬вычной защиты от тревоги может, подобно фрустрации какого-то привычного удовлетворения инстинкта, стать непосредственной причиной невроза.
190

Примеры двух типов зашиты
Дети еще в такой степени зависимы от других людей, что такие возможности формирования невроза могут быть созданы или устранены в зависимости от действий взрослых. Ребенок, который ничему не учится в школе со свободным методом преподавания и проводит время просто наблюдая или рисуя, при строгом режиме становится «заторможенным». Жесткое настаивание дру¬гих людей на какой-либо неприятной деятельности мо¬жет заставить его зафиксироваться на ней, но тот факт, что он не может избежать неудовольствия, заставляет его искать новые способы овладения этим чувством. Однако даже полностью развернутое торможение или симптом могут быть изменены, если обеспечена внешняя защита. Мать, чья тревога возбуждена и чье самолюбие унижено при виде дефекта своего ребенка, будет защищать и ох¬ранять его от неприятных внешних ситуаций. Но это означает, что ее отношение к симптому ребенка в точно¬сти такое же, как у больного фобией к своим приступам тревоги: искусственно ограничивая свободу действий ребенка, она позволяет ему убежать и избежать страда¬ния. Совместные усилия матери и ребенка по обеспече¬нию безопасности ребенка от тревоги и неудовольствия, по всей видимости, приведут к исчезновению симпто¬мов, столь характерных для детских неврозов. В таких случаях невозможно объективно оценить тяжесть симп¬томатики ребенка до тех пор, пока он не будет лишен своей защиты.
Примеры двух типов защиты
ИДЕНТИФИКАЦИЯ С АГРЕССОРОМ
Вскрыть защитные механизмы, к которым обыч¬но прибегает эго, бывает относительно легко, когда каж¬дый из них используется раздельно и лишь в случае конфликта с какой-либо конкретной опасностью. Когда мы обнаруживаем отрицание, мы знаем, что это реак¬ция на внешнюю опасность; когда имеет место вытесне¬ние, эго борется с инстинктивным стимулом. Сильное внешнее сходство между торможением и ограничением эго с меньшей уверенностью позволяет говорить, явля-
191

Эго и механизмы зашиты
ются ли эти процессы частью внешнего или внутренне¬го конфликта. Дело обстоит намного сложнее, когда за¬щитные механизмы сочетаются или когда один и тот же механизм используется то против внутренней, то про¬тив внешней силы. Прекрасной иллюстрацией обеих этих трудностей является процесс идентификации. Посколь¬ку это один из факторов развития суперэго, он участву¬ет в овладении инстинктом. Но, как я надеюсь показать ниже, бывают случаи, когда идентификация сочетается с другими механизмами, образуя одно из наиболее мощ¬ных орудий эго в его действиях с внешними объектами, возбуждающими тревогу.
Август Айхорн рассказывает, что, когда он кон¬сультировал школьный комитет, ему пришлось иметь дело с учеником начальной школы, которого привели к нему из-за привычки гримасничать. Учитель жаловал¬ся на то, что поведение мальчика, когда его ругали или порицали, было ненормальным. Он начинал при этом корчить такие гримасы, что весь класс взрывался от смеха. Учитель считал, что либо мальчик насмехается над ним, либо лицо у него дергается из-за какого-ни¬будь тика. Его слова тут же подтвердились, потому что мальчик начал гримасничать прямо на консультации, но, когда учитель, мальчик и психолог оказались вмес¬те, ситуация разъяснилась. Наблюдая внимательно за обоими, Айхорн увидел, что гримасы мальчика были просто карикатурным отражением гневного выражения лица учителя и бессознательно копировали его лицо во время речи. Своими гримасами он ассимилировался, или идентифицировался, с угрожающим внешним объектом.
Мои читатели вспомнят случай с маленькой де¬вочкой, которая пыталась при помощи магических жестов справиться с унижением, связанным с завис¬тью к пенису. Этот ребенок сознательно и целенаправ¬ленно использовал механизм, к которому мальчик при¬бегал неосознанно. Дома она боялась проходить через темный зал из страха перед привидениями. Однако внезапно она обнаружила способ, позволявший ей де¬лать это: она пробегала через зал, выделывая различ¬ные странные жесты. Девочка с триумфом сообщила своему младшему брату секрет того, как она справи-
192

Примеры двух типов зашиты
лась со своей тревогой. «Можно не бояться, когда идешь через зал,— сказала она,— нужно лишь представить себе, что ты то самое привидение, которое должно тебе встретиться». Так обнаружилось, что ее магические жесты представляют собой движения, которые, по ее мнению, должно делать привидение.
Мы можем рассматривать такой вид поведения у двух описанных мною детей как идиосинкразию, но в действительности для примитивного эго это один из наиболее естественных и распространенных типов поведения, давно известный тем, кто исследует примитивные способы вызывать и изгонять духов и примитивные религиозные церемонии. Кроме того, существует много детских игр, в которых посредством превращения субъекта в угрожающий объект тревога превращается в приятное чувство безопасности. Это — новый подход к изучению игр с перевоплощением, в которые так юбят играть дети.
Однако физическая имитация антагониста представляет собой ассимиляцию лишь одного элемента сложного переживания тревоги. Нам известно из наблюдения, что имеются и другие элементы, которыми необходимо овладеть. Шестилетний пациент, на которого я уже ссылалась, должен был несколько раз посетить зубного врача. Вначале все шло замечательно. Лечение не причиняло ему боли, он торжествовал и потешался над самой мыслью о том, что кто-то может этого бояться. Но в один прекрасный день мой маленький пациент явился ко мне в на редкость плохом настроении. Врач сделал ему больно. Он был раздражен, недружелюбен и вымещал свои чувства на вещах в моей комнате. Его первой жертвой стал кусок индийского каучука. Он хотел, чтобы я дала ему его, а когда я отказалась, он взял нож и попытался разрезать его пополам. Затем он пожелал большой клубок бечевки. Он хотел, чтобы я и его отдала ему, и живо обрисовал мне, какие замечательные поводки он сделает из нее для своих животных. Когда я отказалась отдать емy весь клубок, он снова взял нож и отрезал большой кусок бечевки, но не использовал его. Вместо этого через несколько минут он начал резать бечевку на мелкие кусочки. Наконец он отбросил клубок и обратил свое вни-
193

Эго и механизмы зашиты
мание на карандаши — начал без устали затачивать их, ломая кончики и затачивая снова. Было бы неправильно сказать, что он играл «в зубного врача». Реального воп¬лощения врача не было. Ребенок идентифицировался не с личностью агрессора, а с его агрессией.
В другой раз этот маленький мальчик пришел ко мне сразу после того, как с ним случилось небольшое про¬исшествие. Он участвовал в игре во дворе школы и на всем ходу налетел на кулак учителя физкультуры, кото¬рый тот как раз случайно выставил перед собой. Губа у него была разбита, лицо залито слезами, и он пытался спрятать и то и другое, закрывая лицо руками. Я попыта¬лась утешить и успокоить его. Он ушел от меня очень рас¬строенным, но на следующий день появился снова, дер¬жась очень прямо, и был вооружен до зубов. На голове у него была военная каска, на боку — игрушечный меч, а в руке — пистолет. Увидев, что я удивлена этой перемене, он сказал мне просто: «Эго пожелало, чтобы все это было при мне, когда я буду играть с вами». Однако он не стал играть; вместо этого он сел и написал письмо своей мате¬ри: «Дорогая мамочка, пожалуйста, пожалуйста, пожа¬луйста, пожалуйста, пришли мне перочинный нож, кото¬рый ты мне обещала, и не жди до Пасхи!». В этом случае мы тоже не можем сказать, что для того, чтобы овладеть тревожным переживанием предыдущего дня, он воплотил в себе учителя, с которым столкнулся. В данном случае он не имитировал и его агрессию. Оружие и форма, будучи мужскими атрибутами, явно символизировали силу учи¬теля и, подобно атрибутам отца в фантазиях о животных, помогли ребенку идентифицироваться с мужественностью взрослого и тем защититься от нарциссического униже¬ния или от реальных неудач.
Приведенные примеры иллюстрируют знакомый нам процесс. Ребенок интроецирует некоторые характеристи¬ки объекта тревоги и тем самым ассимилирует уже пере¬несенное им переживание тревоги. Здесь механизм иден¬тификации или интроекции сочетается с другим важным механизмом. Воплощая агрессора, принимая его атрибу¬ты или имитируя его агрессию, ребенок преображается из того, кому угрожают, в того, кто угрожает. В «По ту сто¬рону принципа удовольствия» (S. Freud, 1920) детально
194

Примеры двух типов зашиты
обсуждается значение такого перехода от пассивной к ак¬тивной роли как средства ассимиляции неприятного или травматического опыта в детстве. «Если доктор смотрел у ребенка горло или произвел небольшую операцию, то это страшное происшествие, наверно, станет предметом бли¬жайшей игры, но нельзя не заметить, что получаемое при этом удовольствие проистекает из другого источника. В то время как ребенок переходит от пассивности пережива¬ния к активности игры, он переносит это неприятное, ко¬торое ему самому пришлось пережить, на товарища по игре и мстит таким образом тому, кого этот последний замеща¬ет» (ibid., p. 17). То, что истинно относительно игры, ис¬тинно также и относительно другого поведения детей. В случае мальчика, корчившего гримасы, и девочки, прак¬тиковавшей магию, не ясно, что в конце концов стало с угрозой, с которой они идентифицировались, но в случае плохого настроения другого мальчика агрессия, принятая от зубного врача и учителя физкультуры, была направле¬на против всего мира в целом.
Этот процесс трансформации еще больше поражает нас своей необычностью, когда тревога связана не с ка¬ким-то событием в прошлом, а с чем-то ожидаемым в будущем. Я вспоминаю мальчика, имевшего привычку яростно трезвонить входным звонком детского дома, в котором он жил. Как только дверь открывалась, он начи¬нал громко бранить горничную за то, что она так долго не открывала и не слышала звонка. В промежутке меж¬ду звонком и приступом ярости он испытывал тревогу, как бы его не отругали за его невоспитанность — за то, что он звонит слишком громко. Он набрасывался на слу¬жанку, прежде чем она успевала пожаловаться на его поведение. Горячность, с которой он бранил ее,— профи¬лактическая мера — указывала на интенсивность его тре¬воги. Принятая им агрессивность была направлена на конкретного человека, от которого он ожидал агрессии, а не на какое-либо замещение. Обращение ролей нападаю¬щего и подвергающегося нападению было в данном слу¬чае доведено до своего логического завершения.
Женни Вельдер дала яркое описание этого про¬цесса у пятилетнего мальчика, которого она лечила1.
' Устное сообщение на Венском семинаре по лечению детей (см.: К. Hall, 1946).
195

Эго и механизмы зашиты
Когда анализ подошел вплотную к материалу, касаю¬щемуся мастурбации и связанных с ней фантазий, маль¬чик, до того застенчивый и заторможенный, стал не¬имоверно агрессивным. Его обычно пассивное отношение исчезло, и от его женственных черт не осталось и сле¬да. Во время анализа он заявлял, что он рычащий лев, и нападал на аналитика. Он носил с собой прут и играл в Крэмпуса1, то есть стегал им направо и налево, когда шел по лестнице у себя дома, а также в моей комнате. Его бабушка и мать жаловались, что он пытается уда¬рить их по лицу. Беспокойство матери достигло пре¬дела, когда он принялся размахивать кухонными но¬жами. Анализ показал, что агрессивность ребенка не может считаться указанием на то, что было снято тор¬можение каких-то его инстинктивных импульсов. До высвобождения его мужских стремлений было еще далеко. Он просто страдал от тревоги. Введение в со¬знание и необходимое признание его более ранней и недавней сексуальной активности возбудили в нем ожи¬дание наказания. Согласно его опыту, взрослые серди¬лись, когда обнаруживали, что ребенок занимается та¬кими вещами. Они кричали на него, отпускали ему пощечины или били его розгой; возможно, они могли бы даже что-то отрезать у него ножом. Когда мой ма¬ленький пациент принял на себя активную роль, рыча, как лев, и размахивая прутом и ножом, он драматизи¬ровал и предвосхищал наказание, которого так боял¬ся. Он интроецировал агрессию взрослых, в чьих гла¬зах ощущал себя виноватым, и, сменив пассивную роль на активную, направил свои собственные агрессивные действия против этих самых людей. Каждый раз, ког¬да мальчик оказывался на грани сообщения мне того, что он считал опасным материалом, его агрессивность возрастала. Но, как только его запретные мысли и чув¬ства были высказаны, обсуждены и интерпретирова¬ны, ему стал не нужен прут Крэмпуса, который до этого он неизменно таскал с собой, и он оставил его у меня дома. Его навязчивое стремление бить других ис¬чезло вместе с исчезновением тревожного ожидания того, что побьют его самого.
' Черт, сопровождавший св. Николая и наказывавший не¬послушных детей-
196

Примеры двух типов зашиты
«Идентификация с агрессором» представляет собой нормальную стадию развития суперэго. Когда два маль¬чика, чьи случаи я описала, идентифицировались с угро¬зой наказания, исходящей от старших, они сделали важ¬ный шаг к формированию суперэго: они интернализовали критику другими их поведения. Когда ребенок постоян¬но повторяет этот процесс интернализации и интроеци-рует качества людей, ответственных за его воспитание, присваивая их характеристики и мнения, он постоянно поставляет материал, из которого может формироваться суперэго. Но в это время ребенок еще не признает всем сердцем эту организацию. Интернализованная критика не сразу становится самокритикой. Как мы видели на приведенных мною примерах, она еще отделена от соб¬ственного предосудительного поведения ребенка и обора¬чивается назад, во внешний мир. При помощи нового защитного процесса идентификация с агрессором сменя¬ется активным нападением на внешний мир.
Рассмотрим более сложный пример, который, воз¬можно, прольет свет на это новое развитие защитного процесса. Один мальчик на пике своего эдипова комп¬лекса использовал этот конкретный механизм для овла¬дения фиксацией на своей матери. Его прекрасные от¬ношения с ней были нарушены взрывами негодования. Он укорял ее страстно и по самым разным поводам, но одно странное обвинение фигурировало постоянно; он упорно жаловался на ее любопытство. Легко увидеть первый шаг в проработке его заторможенных аффектов. В его воображении мать знала о его либидозном чувстве к ней и с возмущением отвергала его авансы. Ее возму¬щение активно воспроизводилось в его собственных взры¬вах негодования по отношению к ней. Однако в проти¬воположность пациенту Женни Вельдер он упрекал ее не вообще, а конкретно в любопытстве. Анализ показал, что это любопытство было элементом инстинктивной жизни не его матери, а его собственной. Из всех состав¬ляющих инстинктов, входящих в его отношения с ней, скопофилическим импульсом овладеть было труднее все¬го. Обращение ролей было полным. Он принял на себя возмущение своей матери, а ей взамен приписал свое собственное любопытство.
197

Эго и механизмы зашиты
' На некоторых фазах сопротивления молодая паци¬ентка горько упрекала аналитика в скрытности. Она жаловалась на то, что аналитик слишком скрытна, при¬ставала к ней с личными вопросами и очень расстраива¬лась, если не получала ответа. После этого упреки пре¬кращались, но вскоре начинались вновь, всегда одним и тем же стереотипным, по-видимому, автоматизирован¬ным образом. В этом случае мы также можем выделить в психическом процессе две фазы. Время от времени по причине торможения, мешавшего ей выговориться, па¬циентка сознательно сама вытесняла очень личный ма¬териал. Она знала, что нарушает основное правило ана¬лиза, и ожидала, что аналитик будет упрекать ее. Она интроецировала вымышленный упрек и, приняв актив¬ную роль, принялась упрекать аналитика. Ее фазы аг¬рессии в точности совпадали во времени с фазами скрыт¬ности. Она критиковала аналитика как раз за то, в чем сама чувствовала себя виноватой. Ее собственное скрыт¬ное поведение воспринималось как предосудительное поведение со стороны аналитика.
У другой молодой пациентки периодически случа¬лись вспышки неимоверной агрессивности.
Объектами этих вспышек были эго, ее родители и другие менее близкие ей люди. В особенности она жало¬валась на две вещи. Во-первых, во время этих фаз у нее было такое чувство, что люди скрывают от нее что-то, известное всем, кроме нее, и ее мучило желание узнать, что же это такое. Во-вторых, она была глубоко разочарова¬на недостатками всех своих друзей. Как и в предыдущем случае, когда периоды, в которые пациентка скрывала материал, совпадали с периодами жалоб на скрытность аналитика, у этой пациентки агрессивные фазы наступа¬ли автоматически, как только ее вытесненные фантазии о мастурбации, не осознаваемые ею самой, готовы были всплыть в ее сознании. Осуждение ею собственных объек¬тов любви соответствовало порицанию, которого она ожи¬дала от них из-за своей детской мастурбации. Она пол¬ностью идентифицировалась с этим осуждением и обернула его против внешнего мира. Тайна, которую все от нее скрывали, была тайной ее собственной мастурба¬ции, которую она хранила не только от других, но и от
198

Примеры двух типов зашиты
себя. Здесь также агрессивность пациентки соответству¬ет агрессивности других людей, а ее тайна является от¬ражением ее собственного вытеснения.
Эти три примера дали нам некоторое представле¬ние об истоках этой фазы в развитии функционирова¬ния суперэго. Даже после того как внешняя критика была интроецирована, угроза наказания и допущенный проступок все еще не соединились в психике пациента. В то время как критика интернализуется, проступок эк-стернализуется. Это означает, что механизм идентифи¬кации с агрессором дополняется другой защитной ме¬рой, а именно проекцией вины.
Эго, которое при помощи защитного механизма проекции развивается в этом направлении, интроециру-ет авторитеты, критике которых оно подвержено, и вклю¬чает их в суперэго. После этого оно становится способ¬ным проецировать запретные импульсы вовне. Его нетерпимость по отношению к другим людям опережает строгость по отношению к себе. Эго узнает, что достойно порицания, но защищается от неприятной самокритики при помощи этого защитного механизма. Сильное него¬дование по поводу чужих неправильных поступков — предшествование и замещение чувства вины по отноше¬нию к самому себе. Негодование эго возрастает автома¬тически, когда близится восприятие его собственной вины. Эта стадия развития суперэго представляет собой предварительную фазу нравственности. Истинная нрав¬ственность начинается тогда, когда интернационализо-ванная критика, теперь включенная в предъявляемую суперэго норму, совпадает с восприятием своего собствен¬ного проступка со стороны эго. Начиная с этого момента строгость суперэго обращается вовнутрь, а не наружу, и человек становится не столь нетерпимым к другим лю¬дям. Но, достигнув этой стадии своего развития, эго дол¬жно выдерживать острейшее неудовольствие, причиня¬емое самокритикой и чувством вины.
Вполне возможно, что многие люди задерживают¬ся на промежуточной стадии развития суперэго и ни¬когда не завершают интернализации процесса критики. Хотя они и воспринимают свою собственную вину, тем
199

Эго и механизмы зашиты
не менее продолжают оставаться весьма агрессивными по отношению к другим людям. В таких случаях пове¬дение суперэго по отношению к другим столь же безжа¬лостно, как и поведение суперэго по отношению к соб¬ственному эго пациента при меланхолии. По-видимому, когда развитие суперэго таким образом заторможено,
преждевременно начинают развиваться меланхоличес¬кие состояния.
«Идентификация с агрессором» представляет со¬бой, с одной стороны, предварительную фазу развития суперэго, а с другой — промежуточную стадию разви¬тия паранойи. Она сходна с первой механизмом иденти¬фикации, а со второй — механизмом проекции. В то же время идентификация и проекция представляют собой нормальные виды деятельности эго, и их результаты существенно различаются в зависимости от того мате¬риала, к которому они применены.
Конкретное сочетание интроекции и проекции, которое мы обозначили термином «идентификация с агрессором», может рассматриваться как нормальное лишь в той мере, в какой эго использует этот меха¬низм в своем конфликте с авторитетом, то есть в своих попытках совладать с объектом тревоги. Это защит¬ный процесс, который перестает быть безобидным и становится патологическим, когда он направлен на лю¬бовную жизнь человека. Когда муж перемещает на жену свое собственное стремление к неверности, а затем страстно упрекает ее в неверности, в действительнос¬ти он интроецирует упреки жены и проецирует часть своего ид1. Его намерение, однако, заключается в за¬щите себя не от агрессии извне, а от разрушения сво¬ей позитивной либидозной фиксации на ней возмуща¬ющими внешними силами. Соответственно отличается и результат. Вместо агрессивного отношения к быв¬шему внешнему противнику пациент развивает навяз¬чивую фиксацию на своей жене, и эта фиксация при¬обретает форму проецируемой ревности.
' Ср.: Freud S. Some neurotic mechanisms in jealousy, paranoia and homosexuality. 1922.
200

Примеры двух типов зашиты
Когда механизм проекции используется как за¬щита от гомосексуальных любовных импульсов, он со¬четается еще и с другими механизмами. Обращение (в этом случае обращение любви в ненависть) дополняет то, что начали интроекция и проеь;ция, и результатом оказывается развитие параноидальных иллюзий. В лю¬бом случае — при защите против гетеросексуальных или гомосексуальных любовных импульсов — проекция больше не является произвольной. Выбор места для сво¬их бессознательных импульсов со стороны эго опреде¬ляется «наличным материалом (Wahrnehmungsmaterial), в котором проявляются аналогичные бессознательные импульсы партнера» (8. Freud, 1922).
С теоретической точки зрения анализ процесса «идентификации с агрессором» помогает нам различать способы употребления конкретных защитных механиз¬мов; на практике это позволяет нам отличать приступы тревоги в переносе от вспышек агрессии. Когда анализ вносит в сознание пациента истинные бессознательные агрессивные импульсы, сдерживаемый аффект будет искать выход через отреагирование в переносе. Но если в основе его агрессии лежит то, что, как он предполага¬ет, является нашей критикой, стремление «дать ей прак¬тический выход» и «отреагировать» ее не окажет на аг¬рессию ни малейшего влияния. Агрессия возрастает, пока бессознательные импульсы остаются запретными, и исче¬зает, как у маленького мальчика, который признался в своей мастурбации лишь с исчезновением страха перед наказанием и перед суперэго.
ФОРМА АЛЬТРУИЗМА
Механизм проекции нарушает связь между идеа-ционными представлениями опасных инстинктивных импульсов и эго. В этом он очень напоминает процесс вытеснения. Другие защитные процессы, такие, как смещение, обращение или борьба против себя самого, влияют на сам инстинктивный процесс; вытеснение и проекция в основном предотвращают его осознание. При вытеснении нежелательная идея отбрасывается обратно в ид, тогда как при проекции она смещается во вне¬шний мир. Другим моментом, в котором проекция сход-
201

Эго и механизмы зашиты
на с вытеснением, является то, что она не связана ни с какой конкретной тревожной ситуацией, но в равной мере может быть мотивирована объективной тревогой, тревогой суперэго и инстинктивной тревогой. Авторы английской школы психоанализа утверждают, что в первые месяцы жизни, еще до всякого вытеснения, ре¬бенок уже проецирует свои первые агрессивные импуль¬сы и что этот процесс чрезвычайно важен для формиру¬ющегося у ребенка представления об окружающем мире и для направления, в котором развивается его личность.
Во всяком случае, использование механизма проек¬ции весьма естественно для эго маленьких детей в ран¬ний период развития. Они используют его как способ от¬рицания своих собственных действий и желаний, когда те становятся опасными, и для возложения ответствен¬ности за них на какую-то внешнюю силу. «Чужой ребе¬нок», животное, даже неодушевленные предметы могут быть использованы детским эго для того, чтобы избавиться от своих собственных недостатков. Для него естественно постоянно избавляться таким образом от запретных им пульсов и желаний, полностью возлагая их на других людей. Если эти желания влекут за собой наказание со стороны старших, эго выставляет в качестве мальчика для битья тех людей, на которых оно их спроецировало;
если же проекция была вызвана чувством вины, то вмес¬то того, чтобы критиковать себя, эго обвиняет других. В любом случае оно отделяет себя от своих действий и в своих суждениях о них проявляет крайнюю нетерпимость.
Механизм проекции нарушает наши человеческие отношения, когда мы проецируем нашу собственную рев¬ность и приписываем другим людям наши собственные агрессивные действия. Но он может также действовать и иным образом, позволяя нам формировать дружеские привязанности и тем самым укреплять наши отношения друг с другом. Эта нормальная и менее заметная форма проекции может быть названа «альтруистическим под¬чинением»1 наших собственных инстинктивных импуль¬сов в пользу других людей.

' «Altruistische Abtretung»;
дом Бибрингом (Edward Bibring).
202

термин был предложен Эдвар-

Примеры двух типов зашиты
Ниже следует пример того, что я имею в виду. Молодая гувернантка сообщила в ходе анализа, что в детстве она была одержима двумя идеями — хотела иметь красивую одежду и много детей. В своих мечтах она была почти полностью поглощена картиной осуществ¬ления этих двух желаний. Но она хотела и многого дру¬гого — иметь и делать все то, что имели и делали ее друзья, которые были намного старше ее; в действитель¬ности она хотела все делать лучше их и хотела, чтобы ею восхищались за ее ум. Ее вечный крик «И я!» беско¬нечно надоел старшим членам семьи. Он свидетельство¬вал о ее желаниях, которые были одновременно остры¬ми и ненасыщаемыми. Что больше всего поражало в ней взрослой — так это ее скромный характер и непритяза¬тельность требований к жизни. Когда она пришла на анализ, она была незамужней и бездетной, а ее одеж¬да—поношенной и неброской. Она не проявляла завис¬ти и честолюбия и соревновалась с другими людьми лишь в том случае, если ее вынуждали к этому внешние об¬стоятельства. Первое впечатление было таким, что, как это часто бывает, она развилась в прямо противополож¬ном направлении, нежели этого можно было ожидать по ее детству, а ее желания были вытеснены и замещены в сознании формированием реакций (скромность вместо стремления к восхищению и непритязательность вместо честолюбия). Можно было ожидать, что причина вытес¬нения лежит в запрете сексуальности, распространяясь с ее эксгибиционистских импульсов и желания иметь детей на всю инстинктивную жизнь.
Но в то время, когда я познакомилась с ней, в ее поведении были особенности, противоречившие такому впечатлению. Когда ее жизнь была изучена более де¬тально, стало ясно, что ее исходные желания прояви¬лись таким образом, который был бы невозможен, если бы имело место вытеснение. Отрицание ее собственной сексуальности не уничтожило в ней живого интереса к любовной жизни ее подруг и коллег. Она с энтузиазмом занималась сватовством, и ей доверялось много любов¬ных историй. Хотя она и не проявляла никакой заботы о своей собственной одежде, она живо интересовалась одеждой своих друзей. Сама бездетная, она была преда-
203

Эго и механизмы зашиты
на чужим детям, на что указывала и выбранная ею про¬фессия. Она была чрезвычайно озабочена тем, чтобы у ее друзей была красивая одежда, чтобы ими восхища¬лись и чтобы у них были дети. Точно так же, несмотря на свое собственное скромное поведение, она проявляла честолюбие в отношении мужчин, которых она любила, и с чрезвычайным интересом следила за их карьерой. Было похоже на то, что ее собственная жизнь была пол¬ностью лишена интересов и желаний; вплоть до време¬ни анализа в ней практически не случалось никаких событий. Вместо того чтобы стремиться к достижению собственных целей, она растрачивала всю свою энергию на сочувствие людям, о которых заботилась. Она жила жизнью других людей вместо того, чтобы иметь какие-либо переживания в своей собственной.
Анализ ее отношений с матерью и отцом в детстве ясно обнаружил природу происшедшей с ней внутрен¬ней трансформации. В результате ее раннего отказа от инстинкта сформировалось исключительно строгое су-перэго, которое сделало для нее невозможным удовлет¬ворение ее собственных желаний. Ее желание иметь пенис, с ответвлениями в форме честолюбивых мужс¬ких фантазий, было запрещено, равно как и ее женское желание показаться своему отцу голой или в красивой одежде и завоевать его восхищение. Но эти импульсы не были вытеснены: она нашла замещения во внешнем мире для размещения каждого из них. Тщеславие подруг дало опору для проекции ее собственного тщеславия, а ее ли-бидозные желания и честолюбивые фантазии также были размещены во внешнем мире. Она спроецировала свои запретные инстинктивные импульсы на других людей точно так же, как и пациенты, которых я описывала в предыдущей главе. Единственное различие заключается в том, как потом обращались с этими импульсами. Паци¬ентка не отделяла себя от своих замещений, а идентифи¬цировалась с ними. Она демонстрировала сочувствие же¬ланиям других людей и чувствовала наличие необычайно сильной связи между этими людьми и собой. Ее суперэ-го, осуждавшее конкретный инстинктивный импульс, когда он был связан с ее собственным эго, оказывалось неожиданно терпимым к нему в других людях. Она удов-
204

Примеры двух типов зашиты
летворяла свои инстинкты, соучаствуя в их удовлетво¬рении другими, используя для этой цели механизмы проекции и идентификации1. Установка на скромность и запрет ее собственных импульсов привели к тому, что сама она словно исчезала, когда речь шла об удовлетво¬рении тех же самых желаний после того, как они были спроецированы да других. Таким образом, ее отказ от своих собственных инстинктивных импульсов в пользу других людей имеет эгоистическое значение, но ее пове¬дение, стремящееся удовлетворить импульсы других, не может быть названо иначе как альтруистическое.
Такая передача своих собственных желаний дру¬гим людям была характерна для всей ее жизни и очень ясно прослеживалась в анализе маленьких изолирован¬ных инцидентов. Например, в возрасте тринадцати лет она тайно влюбилась в друга своей старшей сестры, ко¬торый ранее был объектом ее ревности. Ей представля¬лось, что временами он предпочитает ее сестре, и она всегда надеялась, что он как-нибудь даст ей понять, что любит ее. Однажды, как это уже бывало не раз, случи¬лось так, что ею пренебрегли. Молодой человек неожи¬данно позвонил вечером и пригласил ее сестру на про¬гулку. В анализе пациентка очень отчетливо вспомнила, как, вначале будучи парализованной от разочарования, она вдруг начала суетиться, приносить все, чтобы сде¬лать сестру «красивой» для прогулки, и нетерпеливо помогать ей приготовиться. Занимаясь этим, пациентка почувствовала себя совершенно счастливой и совсем за¬была, что развлекаться идет не она, а ее сестра. Она спроецировала свое желание любви и стремление к вос¬хищению на свою соперницу и, идентифицировавшись с объектом своей зависти, насладилась выполнением своего желания.
Она проходила через тот же самый процесс, ког¬да дело касалось не исполнения желания, а, скорее, его фрустрации. Она любила давать детям, за которы¬ми ухаживала, разные вкусные вещи. Однажды мать отказала своему ребенку в каком-то лакомстве. Хотя
'Ср. с понятием «сочувствующей» идентификации и ком¬ментариями П. Федерна по этому поводу (Р. Federn, 1936).
205

Эго и механизмы зашиты
сама пациентка была к лакомствам равнодушна, отказ матери ее страшно возмутил. Она пережила фрустра-цию желания ребенка так, словно оно было ее собствен¬ным, точно так же как в другом случае она наслажда¬лась исполнением желаний своей сестры. Очевидно, что то, что она делала для других людей, давало ей возможность беспрепятственно реализовывать собствен¬ные желания.
Эта последняя черта проявляется даже еще ярче в переживаниях другой пациентки. Молодая женщина, бывшая в очень дружеских отношениях со своим свек¬ром, очень странно прореагировала на смерть свекрови. Вместе с другой женщиной из семьи она взялась распо¬рядиться вещами покойной. В отличие от всех осталь¬ных моя пациентка отказалась взять себе хоть одну вещь. Вместо этого она отложила одно пальто в подарок отсут¬ствовавшей в то время кузине. Сестра свекрови хотела отрезать от пальто меховой воротник и взять его себе; и тут пациентка, которая до этого была безразличной и незаинтересованной, впала в бешеную ярость. Всю ярость своей обычно заторможенной агрессии она обратила на свою тетку и настояла на том, что ее протеже получит то, что она хотела ей отдать. Анализ этого инцидента показал, что пациентка не взяла ничего из вещей свек¬рови из-за чувства вины. Взять что-нибудь символизи¬ровало для нее исполнение желания занять место свек¬рови рядом со свекром. Поэтому она отказалась от всех своих притязаний и от желания стать наследницей сво¬ей «матери» в пользу кузины. Сделав это, однако, она почувствовала всю силу желания и смогла настоять на его реализации, чего бы она никогда не сделала, если бы речь шла о ней самой. Суперэго, столь беспощадно относившееся к ее собственному инстинктивному им¬пульсу, санкционировало желание, когда оно перестало быть связанным с собственным эго пациентки. Когда дело касалось выполнения желания другого человека, агрессивное поведение, которое до этого обычно тормо¬зилось, вдруг стало приемлемым для эго.
Обратив внимание на такое сочетание проекции и идентификации, используемое в целях защиты, мы мо¬жем увидеть в повседневной жизни множество случаев,
206

Примеры двух типов зашиты
подобных описанным мною. Например, молодая девушка, мучившаяся сомнениями по поводу собственного заму¬жества, делала все, что могла, чтобы устроить помолвку своей сестры. Пациент, который страдал от навязчивого торможения и не мог истратить на себя ни копейки, не колебался в щедрых тратах на подарки. Другая пациен¬тка, которую ее тревога удерживала от путешествия, оказалась неожиданно настойчивой в советах друзьям предпринять его. Во всех этих случаях идентификация пациента с другом, сестрой, получателем подарка вы¬дает себя неожиданным теплым чувством связи между ними, которое сохраняется до тех пор, пока косвенным образом не будет удовлетворено его собственное жела¬ние. Шутки о «сводничестве старых дев» и о «надоед¬ливых наблюдателях, для которых ни одна ставка не является слишком высокой»1, неувядаемы. Передача своих собственных желаний другому человеку и попыт¬ка таким косвенным образом обеспечить безопасность их удовлетворения, без сомнения, сродни тому интере¬су и удовольствию, которые получает человек, наблю¬дая за игрой, в которой сам он не делает ставок.
Этот защитный процесс служит двум целям. С одной стороны, он позволяет человеку проявлять дру¬жеский интерес к удовлетворению инстинктов других людей и, таким образом, косвенно и несмотря на зап¬рет суперэго удовлетворять свои собственные; с другой стороны, он высвобождает заторможенную активность и агрессию, исходно предназначенные для обеспечения удовлетворения инстинктивных желаний в их первич¬ной связи с самим собой. Пациентка, которая не может и пальцем пошевелить для удовлетворения своих соб¬ственных оральных импульсов, может чувствовать него¬дование при отказе матери удовлетворить своего ребен¬ка, то есть, при ограничении оральных импульсов кого-то другого. Для невестки, для которой наследование иму¬щества покойной запретно, допустимо защищать сим¬волические права другого со всей силой собственной агрессии. Служащий, который никогда не осмелится попросить о повышении зарплаты для себя, осаждает руководителя требованиями в защиту интересов своего
' oKiebitze, denen Kein Spiel zu hoch ist».
207

Эго и механизмы защиты
коллеги. Анализ таких ситуаций показывает, что ис¬токи этого защитного процесса лежат в конфликте ре¬бенка с властью родителей по поводу определенных форм удовлетворения инстинкта. Агрессивные импуль¬сы, направленные против матери и сдерживавшиеся все время, пока дело касалось удовлетворения собствен¬ных желаний человека, высвобождаются, когда жела¬ния являются чьими-то чужими. Наиболее знакомым представителем такого типа личности является чело¬век, занимающийся благотворительностью, который с крайней агрессивностью и энергией требует денег у одной группы людей для того, чтобы отдать их другой. По-видимому, крайним выражением этого является случай убийцы, который во имя угнетаемого убивает угнетателя. Объектом, на который направляется выс¬вободившаяся агрессия, неизменно оказывается пред¬ставитель власти, принуждавшей человека в детстве к отказу от инстинкта.
Различные факторы определяют выбор объекта, во имя которого происходит отказ от инстинктивных импульсов. Возможно, что восприятия запретного им¬пульса в другом человеке оказывается достаточно для того, чтобы указать эго на возможность проекции. В случае пациентки, распределявшей имущество свекро¬ви, тот факт, что замещающая фигура не была близкой родственницей, являлся гарантией безопасности жела¬ния самой пациентки, представлявшего собой ее крово¬смесительные импульсы. В большинстве случаев замеща¬ющий объект ранее был объектом зависти. Альтруистичная гувернантка в моем первом примере сместила собствен¬ные честолюбивые мечты на своих друзей-мужчин, а свои либидозные желания — на подруг. Первые при¬шли на смену ее привязанности к отцу и старшему брату, которые оба были объектами ее зависти к пени¬су, а последние представляли сестру, на которую в бо¬лее позднем периоде детства эта зависть была смещена в форме зависти к ее красоте. Пациентка чувствовала, что, будучи девочкой, она не сможет реализовать свои честолюбивые стремления, и в то же время она не была достаточно красивой для того, чтобы привлекать вни¬мание мужчин. Разочаровавшись в себе, она сместила свои желания на объекты, которые, как она чувствова-
208

Примеры двух типов зашиты
ла, лучше приспособлены для их удовлетворения. Ее друзья-мужчины косвенно достигали в профессиональ¬ной жизни того, чего ей самой было никогда не дос¬тичь, а ее более красивые подруги делали то же самое в области любви. Ее альтруистический отказ был спо¬собом преодолеть испытываемое ею нарциссическое унижение.
Отказ от инстинктивных желаний в пользу объек¬та, более подходящего для их реализации, часто опреде¬ляет отношение девушки к мужчине, которого она вы¬бирает для того, чтобы он замещал ее — в ущерб истинной связи с объектом. На основании такой «альтруистичес¬кой» привязанности она ожидает, что он реализует пла¬ны, которые, как она считает, она сама не может реали¬зовать из-за своего пола: например, она хочет, чтобы он стал студентом, или приобрел определенную профессию, или стал вместо нее знаменитым или богатым. В таких случаях эгоизм и альтруизм могут смешиваться в са¬мых различных пропорциях. Мы знаем, что родители иногда навязывают своим детям собственные жизнен¬ные планы — одновременно и альтруистически, и эгои¬стически.
Дело обстоит так, словно они хотят через ребенка, которого они считают более подходящим для этой цели, вырвать у жизни исполнение желаний, которых им са¬мим реализовать не удалось. Возможно, что даже наи¬более альтруистическое отношение матери к своему сыну во многом определяется таким отказом от своих собствен¬ных желаний в пользу объекта, чей пол делает его «бо¬лее подходящим» для реализации. И действительно, жизненный успех мужчины существенно компенсирует отказ женщин его семьи от их собственных мечтаний. ^
Наиболее тонкое и детальное исследование такого альтруистического отречения мы можем найти в пьесе Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Герой этой пье¬сы — историческая фигура, французский дворянин XVII в., поэт и гвардейский офицер, известный своим умом и храбростью, но не имевший успеха у женщин из-за огромного носа. Он пылко влюбился в свою пре¬красную кузину Роксану, но, зная о своем уродстве, отказался от всякой надежды завоевать ее сердце.
Вместо того чтобы, используя свое замечатель¬ное искусство фехтовальщика, держать на расстоянии
209

Эго и механизмы зашиты
всех соперников, он отказывается от своих надежд на ее любовь в пользу человека, более красивого, чем он сам.
Совершив эту жертву, он обращает свою силу, храб¬рость и ум на службу этому более удачливому любовни¬ку и делает все, что в его силах, чтобы помочь ему до¬биться цели. Кульминацией пьесы является ночная сцена под балконом женщины, которую любят оба мужчины. Сирано подсказывает своему сопернику слова, которы¬ми тот должен завоевать ее. Затем он в темноте занима¬ет его место и говорит вместо него, забывая в пылу сво¬его ухаживания о том, что ухаживает-то не он. Обратно к своей позиции уступившего он возвращается лишь в последний момент, когда просьба Кристиана, красавца-любовника, удовлетворена и. он забирается на балкон, чтобы поцеловать свою любимую. Сирано становится все более и более преданным своему сопернику и в бою боль¬ше старается спасти его жизнь, чем свою. Когда эта за¬мещающая фигура отнята у него смертью, он чувствует, что ему нельзя ухаживать за Роксаной. То, что поэт опи¬сывает в «альтруизме» Сирано нечто большее, чем стран¬ную любовную историю, ясно из параллели, которую он проводит между любовной жизнью Сирано и его судь¬бой как поэта. Точно так же как Кристиан ухаживает за Роксаной при помощи писем Сирано, такие писатели, как Корнель, Мольер и Свифт, заимствуют целые сцены из его неизвестных произведений, укрепляя тем самым свою славу. В пьесе Сирано смиряется с этой судьбой. Он в равной мере готов уступить свои слова как Кристи¬ану, который красивее его, так и Мольеру, который ге¬ниальнее, чем он. Внешний дефект поэта—необыкновен¬но длинный нос, — вызывающий, по его мнению, к нему презрение, заставляет Сирано де Бержерака думать, что другие больше подходят для реализации его мечтаний, чем он сам.
В заключение рассмотрим понятие альтруистичес¬кого отречения еще с одной стороны, а именно в его отношении к страху смерти. Тому, кто широко проеци¬рует свои инстинктивные импульсы на других людей, этот страх незнаком. В момент опасности его эго не бес¬покоится за свою собственную жизнь. Вместо этого оно испытывает исключительную озабоченность и тревогу за жизни своих объектов любви. Наблюдения показыва-
210

Примеры двух типов зашиты
ют, что эти объекты, безопасность которых так важна для него, суть замещающие фигуры, на которые он сме¬стил свои инстинктивные желания.
Например, молодая гувернантка, чей случай я опи¬сывала, испытывала чрезвычайно большую тревогу за своих подруг во время их беременности и родов. В пье¬се, на которую я ссылаюсь, Сирано в бою ставит безо¬пасность Кристиана выше своей собственной. Было бы ошибкой полагать, что речь здесь идет о вытесненном соперничестве, прорвавшемся в желании смерти, кото¬рое затем вытесняется. Анализ показывает, что как тревога, так и ее отсутствие исходят из того, что чело¬век считает свою собственную жизнь достойной сохра¬нения лишь при наличии возможности удовлетворения собственных инстинктов. Когда он отрекается от своих импульсов в пользу других людей, их жизни становятся для него дороже, чем своя собственная. Смерть замеща¬ющей фигуры означает — как смерть Кристиана озна¬чала для Сирано — утрату всякой надежды на удовлет¬ворение.
Лишь после анализа, заболев, молодая гувернант¬ка обнаружила, что мысль о смерти для нее болезненна. К ее собственному удивлению, она обнаружила, что го¬рячо стремится прожить достаточно долго для того, что¬бы успеть обставить свой новый дом и сдать экзамен, который обеспечит ее профессиональное продвижение. Ее дом и экзамен означали, хотя и в сублимированной форме, выполнение инстинктивных желаний, которые анализ позволил ей еще раз связать с собственной жиз¬нью1.
' Существует явное сходство между ситуацией альтруистичес¬кого отречения и условиями, определяющими мужскую гомосексу¬альность. Гомосексуалист отрекается от своих притязаний на любовь матери к младшему брату, которому он ранее завидовал. Правда, он сам удовлетворяет это притязание, принимая материнскую позицию, то есть наслаждаясь как активной, так и пассивной стороной отноше¬ний между матерью и сыном. Трудно определить, в какой мере этот процесс включен в описанные мною различные формы альтруистичес¬кого отречения. И Сирано, и альтруистичная молодая гувернантка должны были получать удовольствие от этого механизма еще даже до того, как они косвенным образом получили удовольствие от успехов своих замещающих фигур. Восторг, испытываемый ими, когда они дают и помогают, показывает, что отречение само по себе является
211

Защита, мотивированная страхом перед силой инстинктов (на примере явления пубертата)
Эго и ид в ПЕРИОД полового СОЗРЕВАНИЯ
Из всех периодов человеческой жизни, в которых инстинктивные процессы обретают первостепенную важ¬ность, период полового созревания всегда привлекал наи¬большее внимание. Психические явления, свидетельство¬вавшие о наступлении полового созревания, долгое время были предметом психологического исследования. В не¬аналитических работах мы находим много замечатель¬ных описаний изменений, происходящих в характере в эти годы, нарушений психического равновесия и в пер¬вую очередь непонятных и непримиримых противоречий, появляющихся в психической жизни. Подростки исклю¬чительно эгоистичны, считают себя центром Вселенной и единственным предметом, достойным интереса, и в то же время ни в один из последующих периодов своей жизни они не способны на такую преданность и самопо¬жертвование. Они вступают в страстные любовные от¬ношения лишь для того, чтобы оборвать их так же вне¬запно, как и начали. С одной стороны, они с энтузиазмом включаются в жизнь сообщества, а с другой — они ох¬вачены страстью к одиночеству. Они колеблются между слепым подчинением избранному ими лидеру и вызы¬вающим бунтом против любой и всяческой власти. Они
удовлетворением инстинкта. Как и в процессе идентификации с аг¬рессором, пассивность трансформируется в активность, нарциссичес-кое унижение компенсируется чувством силы, связанным с ролью благодетеля, а пассивное переживание фрустрации компенсируется активным дарованием счастья другим.
Открытым остается вопрос о том, существует ли истинно аль¬труистическое отношение к своему ближнему, в котором удовлетво¬рение своего собственного инстинкта вообще не имеет места даже в замещенной или сублимированной форме. Во всяком случае, проек¬ция и идентификация не являются единственными способами об ретения позиции, имеющей все признаки альтруизма; например, другой — и более легкий — путь к той же самой цели заключается в различных формах мазохизма.
212

Зашита, мотивированная страхом
эгоистичны и материалистичны и в то же время преис¬полнены возвышенного идеализма. Они аскетичны, но внезапно погружаются в распущенность самого прими¬тивного характера. Иногда их поведение по отношению к другим людям грубо и бесцеремонно, хотя сами они неимоверно ранимы. Их настроение колеблется между сияющим оптимизмом и самым мрачным пессимизмом. Иногда они трудятся с неиссякающим энтузиазмом, а иногда медлительны и апатичны.
Официальная психология стремится объяснить эти явления двумя различными путями. В соответствии с одной теорией этот сдвиг в психической жизни проис¬ходит из-за химических изменений, то есть представ¬ляет собой прямое следствие начала функционирования половых желез. Это, так сказать, простое психическое сопровождение физиологических изменений. Другая теория отвергает всякое представление о такой связи между физическим и психическим. В соответствии с ней революция, происходящая в психической сфере, является просто знаком того, что индивид достиг пси¬хической зрелости, точно так же как одновременно про¬исходящие физические изменения свидетельствуют о физической зрелости. Подчеркивается, что тот факт, что психические и физические процессы появляются одновременно, не доказывает наличия причинно-след¬ственной связи между ними. Таким образом, вторая те¬ория утверждает, что психическое развитие полностью независимо от процессов, происходящих в железах, и эт инстинктивных процессов. Эти два направления пси¬хологической мысли сходятся в одном: оба они счита¬ют, что не только физические, но и психические явле-аия периода полового созревания исключительно важны !щя развития индивида и что именно здесь лежит нача¬то и исток сексуальной жизни, способности любить и характера в целом.
В отличие от академической психологии психо-шализ до настоящего времени не обнаруживал склон-эости концентрироваться на психологических пробле-яах периода полового созревания, хотя в других случаях )н очень часто использует противоречия в психической кизни как исходный пункт для своих исследований.
213

Эго и механизмы зашиты
Если исключить несколько работ, в которых было зало¬жено основание исследования периода полового созре¬вания (S. Freud, 1905; Е. Jones, 1923; S. Bernfeld, 1923), можно сказать, что авторы-психоаналитики в основном пренебрегали этим периодом и уделяли больше внима¬ния другим стадиям развития. Причина этого очевидна. Психоанализ не разделяет взгляда, согласно которому сексуальная жизнь человека начинается в период поло¬вого созревания. В соответствии с нашей теорией у сек¬суальной жизни есть две исходные точки. Впервые она начинается на первом году жизни. В раннем сексуаль¬ном периоде, а не в периоде полового созревания осуще¬ствляются критические шаги в развитии, проходят важ¬ные прегенитальные фазы сексуальной организации, развиваются и приводятся в действие различные слож¬ные инстинкты и определяется нормальность или анор¬мальность индивида, его способность или неспособность любить. Изучая этот ранний период, мы ожидаем полу¬чить знания об истоках и развитии сексуальности, кото¬рые академическая психология надеется приобрести в результате исследования периода полового созревания. Период полового созревания — лишь одна из фаз в раз¬витии человеческой жизни. Это — первое повторение детского сексуального периода; второе повторение на¬ступает в климактерическом периоде. Каждый сексу¬альный период — это возобновление и воскрешение того, что уже было пройдено. Конечно же, помимо этого, каж¬дый из них вносит в сексуальную жизнь человека что-то свое. Благодаря тому факту, что физическая сексу¬альная зрелость наступает в период полового созревания, генитальность в этом периоде выступает на первый план и генитальные тенденции преобладают над прегениталь-ными составляющими инстинктами. В климактеричес¬ком периоде, когда физические сексуальные функции ослабевают, генитальные импульсы вспыхивают в пос¬ледний раз и прегенитальным импульсам вновь воздает¬ся должное.
До сих пор в психоаналитических работах рассматт ривалось в основном сходство между этими тремя перио¬дами выраженной сексуальности в человеческой жизни. Наиболее тесно они сходны друг с другом в количествен-
214

Зашита, мотивированная страхом
ном соотношении между силой эго и силой инстинктов. В каждом случае — в раннем детском периоде, в периоде полового созревания и в климактерическом периоде — относительно сильное ид противостоит относительно сла¬бому эго. Мы можем, таким образом, сказать, что это — периоды, в которых ид сильно, а эго ослаблено. Кроме того, имеется большое качественное сходстве "о одному из двух факторов в отношениях между ид г эго в эти три периода. Ид человека в течение всей жизни в ос¬новном остается одним и тем же. Верно, что инстинк¬тивные импульсы способны к изменению, когда они вступают в столкновение с эго и с требованиями внеш¬него мира. Но внутри самого ид не происходит никаких или почти никаких изменений, за исключением про¬движения от прегенитальных к генитальным инстинк¬тивным целям.
Сексуальные желания, готовые при любом подкреп¬лении либидо преодолеть вытеснение, равно как и свя¬занные с ними катексисы объектов и фантазии, очень мало различаются в детстве, в периоде полового созре¬вания, во взрослой жизни и в климактерическом перио¬де. Мы видим, таким образом, что в основе качественно¬го сходства между тремя периодами в жизни человека, в которых возрастает либидо, лежит относительная не¬изменность ид.
Намного меньше внимания психоаналитики уде¬ляли различиям между этими периодами. Эти различия возникают из-за второго фактора в отношениях между ид и эго, а именно способности человеческого эго к из¬менению. Неизменность ид уравновешивается изменчи¬востью эго. Рассмотрим в качестве примера эго в ран¬нем детстве и эго в период полового созревания. В эти периоды оно различается по объему, содержанию, сво¬им знаниям и способностям, отношениям и тревогам. Соответственно в конфликтах с инстинктами эго в раз¬личные периоды использует различные защитные меха¬низмы. Можно ожидать, что более детальное рассмотре¬ние различий между ранним детством и периодом полового созревания прольет свет на формирование эго, так же как исследование сходства между этими перио¬дами проливает свет на инстинктивную жизнь.
215

Эго и механизмы зашиты
Как при исследовании инстинктивных процессов, так и при исследовании эго более поздний этап разви¬тия может быть понят на основе предшествующего. Прежде чем мы сможем объяснить те нарушения, кото¬рым эго подвержено в период полового созревания, мы должны понять сущность ситуации, в которой находится эго в раннем детстве. У маленького ребенка конфликт между эго и ид имеет свои специфические особенности. Требования удовлетворения инстинктов, возникающие из желаний, характерных для оральной, анальной и фалли¬ческой фаз, чрезвычайно настоятельны, а аффекты и фан¬тазии, связанные с эдиповым комплексом и комплексом кастрации, очень интенсивны, в то время как противо¬стоящее им эго находится еще в процессе формирования и пока еще слабо и неразвито. Однако маленький ребе¬нок не существо с необузданными инстинктами, и при обычных обстоятельствах он не осознает давления ин¬стинктивной тревоги. Во внешнем мире, например в оказываемых на него воспитательных воздействиях, сла¬бое эго ребенка имеет могущественного союзника в борь¬бе против его инстинктивной жизни. Не возникает та¬кой ситуации, в которой эго должно мериться своими слабыми силами с намного более сильными инстинк¬тивными импульсами, которым, оставшись наедине с ними, эго неизбежно уступит. Мы не оставляем ребен¬ку времени осознать собственные желания и оценить свою силу или слабость по отношению к своим инстин¬ктам. Отношение ребенка к эго попросту диктуется ему обещаниями и угрозами со стороны других людей, дру¬гими словами — надеждой на любовь и ожиданием на¬казания.
Под таким внешним влиянием маленькие дети в течение нескольких лет приобретают способность конт¬ролировать свою инстинктивную жизнь, но невозможно определить, какая часть этого достижения должна быть отнесена за счет их эго, а какая — за счет прямого дав¬ления внешних сил. Если в этой конфликтной ситуации эго ребенка встает на сторону внешних влияний, о ре¬бенке говорят, что он «хороший». Если эго встает на сторону ид и. борется с ограничениями удовлетворения инстинктов, налагаемыми воспитанием, то он «плохой».
216

Зашита, мотивированная страхом
Наука, посвятившая себя детальному исследованию та¬ких колебаний детского эго между ид и внешним ми¬ром,— это педагогика. Она стремится найти способы укрепления связи между воспитывающими силами и эго в целях более успешного овладения инстинктами.
Но у маленького ребенка имеется еще и эндопси-хический конфликт, который недосягаем для воспита¬ния. Внешний мир очень рано устанавливает свое пред¬ставительство в психике ребенка в форме объективной тревоги. Само по себе появление такой тревоги еще не служит доказательством формирования более высокой инстанции — сознания или суперэго — внутри эго, но оно является его предвестником. Объективная тревога представляет собой предвосхищение страдания, которое может быть наложено на ребенка в качестве наказания внешними силами, своего рода «предвосхищающее стра¬дание», которое управляет поведением эго, вне зависи¬мости от того, наступает ли ожидаемое наказание. С одной стороны, сила этой тревоги соответствует опасно¬му или угрожающему поведению тех, с кем контакти¬рует ребенок. С другой стороны, она подкрепляется обо¬рачиванием инстинктивных процессов против себя, часто сочетается с тревогой, порождаемой в фантазии, и не учитывает объективных изменений, так что ее связь с реальностью становится еще слабее. Несомненно, в пси¬хике маленького ребенка настоятельные инстинктивные требования конфликтуют с острой объективной трево¬гой, и симптомы детского невроза представляют собой попытки разрешить этот конфликт. Исследование и опи¬сание этой внутренней борьбы — спорная для ученых территория; некоторые считают, что это область педаго¬гики, тогда как мы уверены, что подобные явления при¬надлежат к области теории неврозов.
В ситуации, в которой находится эго маленького ребенка, есть и другая особенность, которая никогда не .воспроизводится в дальнейшей жизни. Во всех более поздних защитных ситуациях обе противоборствующие стороны уже присутствуют: инстинкт сталкивается с более или менее стойким эго, с которым он должен прий¬ти к соглашению. Но у маленьких детей эго является продуктом самого конфликта, и та сторона эго, которая
217

„^'J и механизмы зашиты
в дальнейшей жизни будет выполнять задачу овладе¬ния инстинктами, в этом раннем периоде лишь зарож¬дается под совместным давлением инстинктивных требо¬ваний ид и внешней по своему происхождению объективной тревоги. Можно сказать, что эго «делается по мерке»1, то есть прекрасно приспособлено к сохранению равнове¬сия между двумя силами: побуждением инстинкта и давлением извне. Мы считаем первый детский период прошедшим, когда эта сторона формирования эго дос¬тигает определенной стадии. Эго заняло ту позицию, которую намеревалось занять в борьбе с ид. Эго решило, в какой пропорции оно будет настаивать на удовлетво¬рении и отказе в удовлетворении инстинкта, разрешая свои различные конфликты. Эго приучило себя к опре¬деленной отсрочке в удовлетворении своих желаний. Методы защиты, которые оно предпочитает, несут на себе печать объективной тревоги. Можно сказать, что между ид и эго установился modus vivendi, которого отныне придерживаются оба.
В течение нескольких лет ситуация меняется. На¬ступает период латентности с физиологически обуслов¬ленным спадом силы инстинктов, и в защитной войне, которую ведет эго, наступает перемирие. Эго теперь имеет возможность посвятить себя другим задачам и приобре¬тает новые содержания, знания и способности. В то же время эго становится сильнее по отношению к внешне¬му миру; оно уже не так беспомощно и податливо и не считает внешний мир столь всемогущим, как раньше. Его отношение к внешним объектам постепенно изме¬няется, и эго преодолевает эдииову ситуацию. Прекра¬щается полная зависимость от родителей, и на смену любви к объекту начинает приходить идентификация. Все больше и больше интроецируются принципы, пред¬лагаемые ребенку его родителями и учителями,— их желания, требования и идеалы. В его внутренней жиз¬ни внешний мир уже проявляется не только в форме объективной тревоги. Он создал внутри эго постоянное
' Ультрасовременные воспитательные методы могут быть описаны как попытка подогнать внешний мир «по мерке» для ре¬бенка.
218

Зашита, мотивированная страхом
образование, в котором воплощены требования окружа¬ющих его людей и которое мы называем суперэго. Од¬новременно с этим развитием происходят изменения в детской тревоге. Страх перед внешним миром прини¬мает не такие угрожающие размеры и постепенно усту¬пает место страху перед новыми представителями ста¬рой силы — тревоге суперэго, тревоге сознания и чувству вины. Это означает, что в борьбе за овладение инстинктивными процессами эго латентного периода приобрело нового союзника. Тревога сознания порож¬дает защиту от инстинктов в латентном периоде, так же как она порождалась объективной тревогой в раннем детстве. Как и раньше, трудно определить, какой объем обретенного в подростковом возрасте контроля над ин¬стинктами должен быть отнесен за счет самого эго, а какой — за счет мощного воздействия суперэго.
Но передышка, предоставляемая периодом латен-тности, длится недолго. Едва лишь борьба между двумя антагонистами, эго и ид, завершается этим временным перемирием, как условия соглашения резко меняются из-за подкрепления одной из сражающихся сторон. Фи¬зиологический процесс, отмечающий достижение физи¬ческой половой зрелости, сопровождается стимуляцией инстинктивных процессов, которая проявляется в пси¬хической сфере в форме притока либидо. Отношение, установившееся между силами эго и ид, разрушается, с трудом достигнутое психическое равновесие опрокиды¬вается, и в результате внутренние конфликты между двумя образованиями возобновляются.
Вначале мало что можно сказать относительно ид. Интервал между латентностью и пубертатом — так назы¬ваемый предпубертатный период — в основном является подготовительным к физической сексуальной зрелости. В это время качественных изменений в инстинктивной жизни не происходит, но возрастает количество инстин¬ктивной энергии. Это возрастание не ограничено сексу¬альной жизнью. В распоряжении ид имеется большое количество либидо, и оно, не делая различий, насыщает либидинальной энергией все доступные импульсы ид. Агрессивные импульсы усиливаются до полной неуп¬равляемости, голод становится обжорством, а непослу-
219

Эго и механизмы зашиты
шание латентного периода превращается в подростко¬вое криминальное поведение. Оральные и анальные интересы, долго остававшиеся скрытыми, вновь высту¬пают на поверхность. Привычка к чистоте, старательно вырабатывавшаяся в период латентности, уступает мес¬то удовольствию от грязи и беспорядка, а вместо скром¬ности и доброжелательности появляются эксгибициони-стские тенденции, грубость и жестокость по отношению к животным. Сформированные реакции, казавшиеся твердо установившимися в структуре эго, грозят разле¬теться на куски. В то же время в сознании возникают старые, исчезнувшие тенденции. Эдиповы желания ре¬ализуются в форме фантазий и мечтаний, в которых они претерпевают лишь небольшие изменения; у маль¬чиков идея кастрации, а у девочек зависть к пенису вновь становятся центром интересов. Во вторгающихся силах очень мало новых элементов. Их натиск в основ¬ном еще раз выносит на поверхность знакомое содер¬жание ранней детской сексуальности маленького ре¬бенка.
Но возрожденная таким образом детская сексуаль¬ность сталкивается уже с другими условиями. Эго ран¬него детского периода было неразвитым и неопределен¬ным, податливым и пластичным под влиянием ид; в предпубертатном периоде, напротив, оно твердо и креп¬ко. Эго уже знает себя самого. Детское эго могло внезап¬но взбунтоваться против внешнего мира и вступить в союз с ид для достижения удовлетворения инстинктов, но если это сделает эго подростка, то оно оказывается вовлеченным в конфликт с суперэго. Его прочно уста¬новившееся отношение к ид, с одной стороны, и к супе¬рэго, с другой, — то, что мы называем характером, — делает эго несгибаемым. Эго знает только одно жела¬ние: сохранить характер, развившийся в латентном пе¬риоде, восстановить прежнее соотношение между свои¬ми собственными силами и силами ид и ответить на большую настоятельность инстинктивных требований уд¬военными усилиями, направленными на свою защиту. В этой борьбе за сохранение неизменным своего собствен¬ного существования эго, мотивированное в равной мере объективной тревогой и тревогой сознания, использует
220

Зашита, мотивированная страхом
без различия все те способы защиты, к которым оно уже прибегало в детстве и в латентном периоде. Эго вытесняет, смещает, отрицает, обращает инстинкты и оборачивает их против себя; оно продуцирует фобии и истерические симптомы и сдерживает тревогу при по¬мощи навязчивого мышления и поведения. Если мы рас¬смотрим эту борьбу за главенство между эго и ид, то поймем, что все 'тревожные явления предпубертатного периода соответствуют различным фазам конфликта. Возросшая активность фантазии, возвраты к прегени-тальному (то есть перверсному) сексуальному удовлет¬ворению, агрессивное или криминальное поведение оз¬начают частичные успехи ид, тогда как проявление различных форм тревоги, развитие аскетических черт, акцентуация невротических симптомов и торможений означают более сильную защиту, то есть частичный ус¬пех эго.
С достижением телесной сексуальной зрелости, собственно начала пубертата, происходят дальнейшие изменения, на сей раз качественного характера. До сих пор усиление инстинктивного катексиса носило общий, недифференцированный характер; теперь ситуация ме¬няется (во всяком случае, у мальчиков): генитальные импульсы становятся более насыщенными либидозной энергией. В психической сфере это означает, что либи-дозный катексис отбирается у прегенитальных импуль¬сов и концентрируется на генитальных чувствах, целях и мыслях об объектах. Таким образом, генитальность приобретает возросшую психическую значимость, тогда как прегенитальные тенденции отодвигаются на задний план. Первым результатом оказывается явное улучше¬ние ситуации. Ответственные за воспитание подростка взрослые, ранее озабоченные и озадаченные прегениталь-ным характером его инстинктивной жизни в предпубер-татном периоде, теперь с облегчением отмечают, что весь хаос грубости, агрессивности и перверсного поведения испарился, как дурной сон. Пришедшая ему на смену генитальная маскулинность оценивается гораздо более благоприятно и снисходительно, даже когда она перехо¬дит границы социальной условности. Однако это физио¬логическое, спонтанное исцеление прегенитальности, ре-
221

Эго и механизмы зашиты
зультат происходящего в пубертате естественного про¬цесса, во многом разочаровывает. Благоприятная компен¬сация возможна, но лишь в случаях, до сих пор характе¬ризовавшихся вполне определенными прегенитальными фиксациями. Например, мальчик с пассивной и жен¬ственной установкой внезапно переключается на муже¬ственно-активную позицию, когда либидозный катексис переносится на гениталии. Но это не означает, что страх кастрации и конфликты, породившие его женственную установку, разрешены или разрушены. Они просто вре¬менно перекрыты возрастанием генитального катекси-са. Когда давление инстинктов, столь возросшее в пу¬бертате, возвращается к своему нормальному уровню во взрослой жизни, тревога и конфликты, по всей веро¬ятности, появятся вновь неизменными и будут вредить его мужественности. Это справедливо также для ораль¬ной и анальной фиксаций, которые временно становят¬ся менее значимыми при возрастании либидо в пуберта¬те. Однако впоследствии они оказываются столь же значимыми, как и ранее, и старое патогенное притяже¬ние этих прегенитальных формаций будет в последую¬щей жизни столь же большим. Кроме того, в пубертате может не быть компенсирующего эффекта, когда в дет¬стве и предпубертатном периоде доминировали не ораль¬ные и анальные, а фаллические интересы (это касается мальчиков с тенденцией к фаллическому эксгибицио¬низму). В таких случаях возрастание генитального ли¬бидо в пубертате не только не снимает нарушения, но усиливает его. Не происходит спонтанного исцеления и с детской перверсией: напротив, наблюдается крайне неприятная акцентуация патологической ситуации. Фаллические тенденции возносятся на такую высоту, что генитальная маскулинность пациента чрезмерно преувеличивается и становится неконтролируемой.
Эта оценка нормальности или анормальности кон¬кретных инстинктивных целей зависит, однако, от цен¬ностных стандартов, относящихся ко взрослой жизни, и имеет мало или не имеет ничего общего с эго подростка. Идет внутренний защитный конфликт, и этим ценнос¬тям уделяется мало внимания. В подростковом возрасте отношение эго к ид исходно определяется количествен-
222

Зашита, мотивированная страхом
ными, а не качественными характеристиками. Пробле¬ма заключается не в удовлетворении или фрустрации того или иного инстинктивного желания, а в природе психической структуры в детстве и в подростковом воз¬расте. Существуют две крайности, которыми может за¬кончиться конфликт. Либо ид, ставшее теперь сильным, может одолеть эго, и в этом случае от предшествующего характера индивида не останется и следа, и вхождение во взрослую жизнь будет отмечено разгулом удовлетво¬рения инстинктов. Либо может победить эго, и тогда характер индивида, выработавшийся в латентном перио¬де, установится раз и навсегда. Когда это происходит, импульсы ид подростка заключаются в тесные границы, предписанные инстинктивной жизни ребенка. Возрас¬тающее либидо не может быть использовано, и для того, чтобы держать его под контролем, необходимо постоян¬ное действие антикатексиса, защитных механизмов и симптомов. Помимо того, что в результате уродуется ин¬стинктивная жизнь, то, что победоносное эго становится жестко фиксированным, постоянно вредит индивиду. Образования эго, которые без уступок сопротивляются натиску пубертата, обычно на всю жизнь остаются не¬гибкими, неприступными и неспособными к исправле¬нию в соответствии с изменяющимися требованиями ре¬альности.
Логично предположить, что перерастание конфлик¬та в ту или другую из этих крайностей или его счастли¬вое разрешение в достижении равновесия между психи¬ческими инстанциями и, далее, различные фазы, которые он проходит, определяются количественным фактором, а именно изменениями абсолютной силы инстинктов. Но этому простому объяснению противоречат аналитические наблюдения над процессами, происходящими у индиви¬дов в пубертате. Когда инстинкты становятся сильнее по физиологическим причинам, индивид не обязательно оказывается в их власти; точно так же при ослаблении силы инстинктов эго и суперэго не обязательно начина¬ют играть большую роль, чем ид. Из исследования невро¬тических симптомов и предменструальных состояний нам известно, что, когда требования инстинктов становятся более настоятельными, эго побуждается к удвоению сво-
223

Эго и механизмы защиты
ей защитной активности. Когда же требования инстинк¬тов не так настоятельны, опасность, связанная с ними, уменьшается, а с ней уменьшаются и объективная трево¬га, тревога сознания и инстинктивная тревога эго. За исключением тех случаев, когда эго полностью затопле¬но ид, мы обнаруживаем отношение, противоположное описанному. Любое дополнительное давление инстинк¬тивных требований ужесточает сопротивление эго соот¬ветствующим инстинктам и усиливает симптомы, тор¬можения и т. д., основанные на этом сопротивлении, тогда как, если инстинкты становятся менее настоятельными, эго делается более покладистым и более склонным к тому, чтобы допустить удовлетворение. Это означает, что абсо¬лютная сила инстинктов в пубертате (которая в любом случае не может быть независимо измерена или оцене¬на) не позволяет прогнозировать конечный исход пубер-тата. Он определяется относительными факторами: во-первых, силой импульсов ид, которая обусловлена физиологическими процессами в пубертате; во-вторых, толерантностью или интолерантностью эго по отношению к инстинктам, которые зависят от характера, сформиро¬вавшегося в период патентное™; в-третьих — и это каче¬ственный фактор, который определяет количественный конфликт,— природой и эффективностью имеющихся в распоряжении эго защитных механизмов, варьирующих в зависимости от конституции индивида (то есть его пред¬расположенности к истерии или неврозу навязчивости) и направлений его развития.
ИНСТИНКТИВНАЯ ТРЕВОГА В ПУВЕРТАТНОМ ПЕРИОДЕ
Мы уже отмечали, что фазы человеческой жизни, характеризующиеся возрастанием либидо, чрезвычайно важны для аналитического исследования ид. Благодаря повышенному катексису желания, фантазии и инстинк¬тивные процессы, которые в другие периоды остаются незамеченными или заключены в бессознательное, всплывают в сознании, преодолевая при необходимости препятствия, поставленные на их пути вытеснением, и становятся доступными для наблюдения, когда они про¬кладывают себе путь к выходу.
224

Зашита, мотивированная страхом
Важно сосредоточить внимание на периодах воз¬росшего либидо и на исследовании эго. Как мы видели, косвенным следствием усиления инстинктивных импуль¬сов является удвоение усилий индивида по овладению инстинктами. Общие тенденции в эго, которые в перио¬ды спокойствия инстинктивной жизни едва заметны, становятся яснее очерченными, и выраженные механиз¬мы эго латентног-о периода или взрослой жизни могут оказаться настолько преувеличенными, что приводят к патологическим искажениям характера. Из различных установок, которые эго может принять по отношению к инстинктивной жизни, выделяются две. Акцентуируясь в пубертате, они поражают наблюдателя своей силой и объясняют некоторые из характерных особенностей это¬го периода. Я имею в виду аскетизм и интеллектуаль¬ность в подростковом возрасте.
Аскетизм в подростковом возрасте. Чередуясь с инстинктивными крайностями и вторжениями из ид, а также с другими явно противоречивыми установками, в подростковом возрасте иногда проявляется антагонизм по отношению к инстинктам. По интенсивности этот антагонизм далеко превосходит любое вытеснение, обыч¬ное для нормальных условий или для более или менее тяжелых неврозов. По способу своего проявления и широте охвата он меньше сродни симптомам выражен¬ного невротического расстройства, чем аскетизму рели¬гиозного фанатика. При неврозе всегда существует связь между вытеснением инстинкта и природой или каче¬ством вытесненного инстинкта. Так, истерики вытесня¬ют генитальные импульсы, связанные с объектными желаниями эдипова комплекса, но более или менее ин¬дифферентны или толерантны в своей установке по от¬ношению к другим инстинктивным желаниям, напри¬мер анальным или агрессивным импульсам. Навязчивые невротики вытесняют анально-садистские желания, ко¬торые вследствие вытеснения становятся носителями их сексуальности, но терпимо относятся к оральному удов¬летворению и к эксгибиционистским импульсам, кото¬рые у них могут возникнуть до тех пор, пока они не связаны непосредственно с ядром их невроза. При ме-
225

Эго и механизмы зашиты
ланхолии вытесняются в основном оральные тенденции, а пациенты с фобией вытесняют импульсы, связанные с комплексом кастрации.
Ни в одном из этих случаев нет неразличающего отвержения инстинктов, и, анализируя их, мы всегда обнаруживаем определенную связь между содержанием вытесненного инстинкта и причинами, по которым че¬ловек изгоняет его из сознания.
Другая картина предстает перед нами, когда, ана¬лизируя подростков, мы исследуем отвержение ими ин¬стинкта. Верно, что и здесь также исходная точка про¬цесса отвержения может быть найдена в инстинктивных образованиях, подверженных особому торможению, на¬пример в фантазиях об инцесте предпубертатного пери¬ода или возросшей тенденции к онанизму, в которых эти желания находят свою разрядку. Но из этой точки процесс распространяется на всю жизнь.
Как я уже отмечала, подростки озабочены не столько удовлетворением или фрустрацией конкретных инстинктивных желаний, сколько удовлетворением ин¬стинктов или фрустрацией как таковой. Молодые люди, проходящие через ту аскетическую фазу, которую я имею в виду, бегут словно бы от количества, а не от качества своих инстинктов. Они остерегаются наслаждения вооб¬ще, и поэтому самой безопасной стратегией для них является встреча наиболее настоятельных желаний мак¬симальным торможением. Каждый раз, когда инстинкт говорит <<эго хочу», эго отвечает: «Ты не должен», во многом на манер строгих родителей при раннем обуче¬нии ребенка. Это подростковое недоверие к инстинктам имеет опасную тенденцию к распространению; оно мо¬жет начаться с собственно инстинктивных желаний и распространиться на самые обычные физические потреб¬ности. Все мы встречали молодых людей, сурово отвер¬гающих любые импульсы с привкусом сексуальности, избегающих общества сверстников, отказывающихся принимать участие в увеселениях и, как истинные пу¬ритане, не желающих иметь ничего общего с театром, музыкой и танцами. Мы можем понять, что есть связь между отказом от красивой и привлекательной одежды и торможением сексуальности. Но мы начинаем трево-
226

Зашита, мотивированная страхом
житься, если отказ начинает распространяться на без¬вредные и необходимые вещи, как в случае, когда моло¬дой человек отказывает себе в самой обычной защите от холода, умерщвляет свою плоть всеми возможными спо¬собами и подвергает свое здоровье ненужному риску, не только отвергая конкретные виды орального наслажде¬ния, но «из принципа» сокращая свой дневной рацион до минимума. Мы беспокоимся, когда вместо того, что¬бы насладиться долгим ночным сном, этот юноша при¬нуждает себя рано вставать, когда он неохотно смеется или улыбается или когда в крайних случаях он сдержи¬вает дефекацию и мочеиспускание до последней возмож¬ности на том лишь основании, что нельзя немедленно уступать всем своим физическим потребностям.
Этот тип отвержения инстинктов отличается от обычного вытеснения еще в одном отношении. При не¬врозе мы привыкли видеть, что, когда удовлетворение конкретного инстинкта вытесняется, для него находит¬ся некоторое замещение. При истерии это достигается обращением, то есть разрядкой сексуального возбужде¬ния в других телесных зонах или процессах, которые становятся сексуализированными. При неврозах навяз¬чивости имеется замещающее удовольствие на том уров¬не, на котором осуществилось вытеснение, а при фоби¬ях есть, по крайней мере, некоторый эпиносический1 выигрыш. Или же заторможенные формы удовлетворе¬ния заменяются на другие способы наслаждения при помощи процесса смещения и формирования реакции, поскольку мы знаем, что истинные невротические сим¬птомы, такие, как истерические приступы, тики, на¬вязчивые действия, привычка к мрачным размышлени¬ям и т. д., представляют собой компромиссы, в которых инстинктивные требования ид удовлетворяются не ме¬нее эффективно, чем требования эго и суперэго. Но в отвержении инстинкта, характерного для подростково¬го возраста, не остается лазейки для такого замещаю¬щего удовлетворения: механизм в этом случае, по всей
' Epinosic (синоним — advantage by illness) — использова¬ние болезни как средства достижения тех или иных собственных целей.
227

Эго и механизмы зашиты
видимости, иной. Вместо образования компромисса (со¬ответствующего невротическим симптомам) и обычных процессов смещения, регрессии и обращения против себя мы почти неизменно обнаруживаем поворот от аскетиз¬ма к излишествам; невзирая на любые внешние ограни¬чения, подросток внезапно погружается во все то, что он ранее тормозил. По причине своего антисоциального характера такие подростковые эксцессы сами по себе являются нежелательными; тем не менее с аналитичес¬кой точки зрения они представляют собой временное выздоровление от аскетизма. Когда такого выздоровле¬ния не происходит и эго каким-то необъяснимым обра¬зом оказывается достаточно сильным для того, чтобы без всяких отклонений удержаться в своем отвержении инстинктов, в результате парализуется витальная ак¬тивность человека — возникают своеобразные условия, которые следует рассматривать уже не как нормальное явление пубертата, а как психотическое расстройство.
Возникает вопрос: действительно ли оправдано различение между отверженном инстинктов в пуберта-те и обычными процессами вытеснения? Основой такого теоретического различения является то, что у подрост¬ков процесс вытеснения начинается со страха перед ко¬личеством инстинктов, а не перед качеством какого-то конкретного импульса и заканчивается не замещающим удовлетворением и образованием компромиссов, а рез¬ким наложением или последовательной сменой отказа в удовлетворении инстинктов и инстинктивных эксцессов или, точнее говоря, их чередованием. При этом мы зна¬ем, что при обычном невротическом вытеснении каче¬ственный катексис вытесняемого инстинкта является важным фактором и что при неврозе навязчивости обыч¬но возникает чередование торможения и послабления. Тем не менее у нас все еще сохраняется впечатление, что в случае подросткового аскетизма действует более примитивный и менее сложный механизм, чем при соб¬ственно вытеснении; возможно, что первый из них пред¬ставляет собой особый случай или, скорее, предваритель¬ную фазу вытеснения.
В аналитических исследованиях неврозов уже давно показано, что человеческой природе свойственно от-
228

Зашита, мотивированная страхом
вержение некоторых инстинктов, в частности сексуаль¬ных, независимо от индивидуального опыта. Эта пред¬расположенность, по-видимому, обусловлена филогенети¬ческой наследственностью, своеобразным накоплением, аккумулированным в результате актов вытеснения, прак¬тиковавшихся многими поколениями и лишь продолжа¬емых, а не заново инициируемых индивидами. Для опи¬сания этого двойственного отношения человечества к сексуальной жизни — конституционного отвращения вкупе со страстным желанием — Блейлер ввел термин «амбивалентность».
Во время спокойных жизненных периодов исход¬ная враждебность это по отношению к инстинкту — его страх перед силой инстинктов, как мы его назвали,— есть не более чем теоретическое понятие. Мы предпола¬гаем, что основой неизменно остается инстинктивная тревога, но для наблюдателя она маскируется гораздо более заметными и выступающими явлениями, возни¬кающими из объективной тревоги и тревоги сознания и являющимися результатом ударов, которым подвергал¬ся индивид.
По-видимому, внезапное возрастание инстинктив¬ной энергии в пубертате и в других жизненных перио¬дах усиливает исходный антагонизм между эго и ин¬стинктами до такой степени, что он становится активным защитным механизмом. Если это так, то аскетизм пу-бертатного периода можно рассматривать не как ряд качественно обусловленных деятельностей вытеснения, а просто как проявление врожденной враждебности меж¬ду эго и инстинктами, которая неразборчива, первична и примитивна.
Интеллектуализация в пубертате. Мы пришли к выводу о том, что в периоды, характеризуемые возрас¬танием либидо, общие установки эго могут развиваться в определенные способы защиты. Если это так, то этим можно объяснить и другие изменения, происходящие в эго в пубертате.
Мы знаем, что большинство изменений этого пе¬риода происходит в инстинктивной и аффективной жиз¬ни и что эго претерпевает вторичные изменения, когда
229

Эго и механизмы зашиты
оно непосредственно участвует в попытке овладеть ин¬стинктами и аффектами. Но это ни в коем случае не исчерпывает возможностей изменения подростка. С воз¬растанием инстинктивной энергии он в большей мере оказывается в их власти; это естественно и не требует дальнейшего объяснения. Подросток также становится более моральным и аскетичным, что объясняется конф¬ликтом между эго и ид. Но кроме того, он становится более интеллектуальным, и его интеллектуальные инте¬ресы углубляются. Вначале мы не видим, каким обра¬зом это продвижение в интеллектуальном развитии связа¬но с продвижением в развитии инстинктов и с усилением образований эго в их сопротивлении неистовым атакам, направленным против него.
В целом можно было бы ожидать, что натиск ин¬стинкта или аффекта будет снижать интеллектуальную активность человека. Даже при нормальном состоянии влюбленности интеллектуальные возможности челове¬ка снижаются и его рассудок становится менее надеж¬ным, чем обычно. Чем более страстно его желание удов¬летворить свои инстинктивные импульсы, тем меньше, как правило, он склонен использовать интеллект для их рассудочного исследования и подавления.
На первый взгляд кажется, что в подростковом возрасте все происходит наоборот. Резкий скачок в ин¬теллектуальном развитии молодого человека не менее заметен и неожидан, чем его быстрое развитие в других направлениях. Мы знаем, как часто все интересы маль¬чиков в латентном периоде сосредоточены на реальных вещах. Некоторые мальчики любят читать об открыти¬ях и приключениях, изучать числа и пропорции или «проглатывать» описания странных животных и пред¬метов, тогда как другие посвящают время механике, от ее простейших до наиболее сложных форм. Общим у этих двух типов является то, что объект, которым они инте¬ресуются, должен быть не продуктом фантазии наподо¬бие сказок и басен, доставлявших удовольствие в ран¬нем детстве, а чем-то конкретным, что имеет реальное физическое существование. Когда начинается предпу-бертатный период, тенденция смены конкретных инте¬ресов латентного периода абстрактными становится все
230

Зашита, мотивированная страхом
более выраженной. В частности, подростки того типа, который Бернфельд описывает как «затянувшийся пу-бертат», обладают ненасытным желанием думать об аб¬страктных предметах, размышлять и говорить о них. Часто дружба в этом возрасте основана на желании вме¬сте размышлять и обсуждать эти предметы. Диапазон таких абстрактных интересов и проблем, которые эти молодые люди пытаются разрешить, очень широк. Они обсуждают свободную любовь или замужество и семей¬ную жизнь, свободное существование или приобретение профессии, скитания или оседлую жизнь, анализируют философские проблемы, такие, как религия или свобо¬домыслие, различные политические теории, такие, как революция или подчинение власти, или саму дружбу во всех ее формах. Если, как это иногда бывает при анали¬зе, мы получаем достоверное сообщение о беседах моло¬дых людей или если — что делалось многими исследо¬вателями пубертатного периода — мы изучаем дневники и наброски подростков, нас поражают не только широта и свободный размах их мысли, но также степень эмпа-тии и понимания, их явное превосходство над многими зрелыми мыслителями, а иногда даже мудрость, кото¬рую они обнаруживают при рассмотрении самых слож¬ных проблем.
Мы пересматриваем наше отношение, когда обра¬щаемся от рассмотрения самих по себе интеллектуальных процессов подростка к рассмотрению того, как они впи¬сываются в общую картину его жизни. Мы с удивлением обнаруживаем, что эти утонченные интеллектуальные до¬стижения оказывают очень малое — или никакое — вли¬яние на его реальное поведение. Эмпатия подростка, при¬водящая к пониманию мыслительных процессов других людей, не мешает ему проявлять самое возмутительное безразличие к близким. Его возвышенный взгляд на лю¬бовь и обязательства любящего соседствуют с неверностью и черствостью в многочисленных любовных историях. Тот факт, что его понимание и интерес к структуре обще¬ства в подростковом возрасте далеко превосходят его же понимание и интерес в последующие годы, не помогает ему найти свое истинное место в социальной жизни, а многосторонность интересов не предохраняет его от со-
231

Эго и механизмы зашиты
средоточенности на одном-единственном предмете — собственной персоне.
Мы понимаем, особенно когда исследуем эти ин¬теллектуальные интересы с помощью анализа, что в дан¬ном случае мы имеем дело с чем-то весьма отличным от интеллектуальности в обычном смысле слова. Неверно было бы предполагать, что подросток размышляет о раз¬личных ситуациях в любви или о выборе профессии для того, чтобы выработать правильную линию поведения, как это мог бы сделать взрослый или как мальчик в латентном периоде исследует устройство аппарата для того, чтобы суметь разобрать и снова собрать его. Под¬ростковая интеллектуальность больше способствует меч¬там. Даже честолюбивые фантазии предпубертатного периода не предназначены для перевода в реальность. Когда мальчик фантазирует о том, что он великий заво¬еватель, он не чувствует никакой необходимости дока¬зывать свою храбрость и выносливость в реальной жиз¬ни. Точно так же он явно получает удовлетворение от самого процесса мышления в ходе рассуждений или об¬суждений. Его поведение определяется другими факто¬рами, и на него необязательно оказывают влияние ре¬зультаты подобной интеллектуальной гимнастики.
Есть и еще один момент, поражающий нас, когда мы исследуем интеллектуальные процессы у подрост¬ков. Более пристальное рассмотрение показывает, что интересующие их предметы усиливают конфликты меж¬ду разными психическими образованиями. И опять про¬блема заключается в том, как связать инстинктивную сторону человеческой природы с остальной жизнью, как выбрать между практической реализацией сексуальных импульсов и их отверженнием, между свободой и огра¬ничением, между восстанием и подчинением власти. Как мы видели, аскетизм, с его запретом инстинктов, в целом не оправдывает надежд подростка. Поскольку опасность вездесуща, он должен выработать много спо¬собов для того, чтобы преодолеть ее. Обдумывание ин¬стинктивного конфликта — его интеллектуализация — кажется подходящим способом. При этом аскетическое бегство от инстинкта сменяется поворотом к нему. Но это осуществляется в.основном в мышлении и является
232

Зашита, мотивированная страхом
интеллектуальным процессом. Абстрактные интеллек¬туальные обсуждения и размышления, которым преда¬ются подростки,— это вовсе не попытки разрешить за¬дачи, поставленные реальностью. Их мыслительная активность есть, скорее, показатель напряженной на¬стороженности по отношению к инстинктивным процес¬сам и перевод'того, что они воспринимают, в абстракт¬ное мышление. Философия жизни, которую подростки создают, :— а она может заключаться в их требовании произвести революцию во внешнем мире — является на самом деле их реакцией на восприятие новых инстинк¬тивных требований их собственного ид, грозящих ре¬волюционизировать всю их жизнь. Идеалы дружбы и вечной преданности — это всего лишь отражение беспо¬койства эго, обнаружившего исчезновение всех своих новых эмоциональных связей с объектами1. Стремление к руководству и поддержке в часто безнадежной борьбе против своих собственных инстинктов может быть транс¬формировано в бесхитростную аргументацию относитель¬но неспособности человека к принятию независимых политических решений. Мы видим, таким образом, что инстинктивные процессы переводятся на язык интел¬лекта. Но причина столь сильной сосредоточенности внимания на инстинктах заключается в том, что осуще¬ствляется попытка овладеть ими на ином психическом уровне.
Вспомним, что в аналитической метапсихологии связь аффектов и инстинктивных процессов с вербаль¬ными представлениями считается первым и наиболее важным шагом по направлению к овладению инстинк¬тами, который должен быть осуществлен в развитии индивида. Мышление описывается в этих работах как «практическое действие, сопровождающееся перемеще¬нием относительно небольших количеств катексиса при меньшей их разрядке» (S. Freud, 1911). Эта интеллек¬туализация инстинктивной жизни, попытка овладеть ин-
' Я благодарна Маргит Дубовиц из Будапешта за указание на то, что тенденция подростков размышлять о смысле жизни и смерти отражает деструктивную активность в их собственных ду¬шах.
233

Эго и механизмы зашиты
стинктивными процессами, связывая их с мыслями в сознании, представляет собой одно из наиболее общих, ранних и наиболее необходимых приобретений челове¬ческого эго. Мы рассматриваем ее не как деятельность эго, а как его составную часть.
Может возникнуть впечатление, что явления, включенные нами в понятие «интеллектуализация в пу-бертате», попросту представляют собой преувеличение общей установки эго в особых условиях внезапного подъема либидо. Лишь возрастание количества либидо привлекает внимание к функции эго, которая в другое время выполняется незаметно и как бы походя. Если это так, то это означает, что усиление интеллектуальности в подростковом возрасте — а возможно, также и резкое возрастание интеллектуального понимания психических процессов, которое обычно характерно для приступов психического расстройства, — является просто частью привычного стремления эго к овладению инстинктами при помощи мышления.
Я полагаю, что теперь мы можем сделать вторич¬ное открытие, к которому нас привели рассуждения в этом направлении. Если верно, что неизменным след¬ствием возрастания либидозной заряженности является удвоение усилий эго по интеллектуальной проработке инстинктивных процессов, то это объясняет тот факт, что инстинктивная опасность делает человека умнее. В периоды спокойствия в инстинктивной жизни, когда опасности нет, индивид может позволить себе опреде¬ленную степень глупости. В этом отношении инстинк¬тивная тревога оказывает знакомое влияние объектив¬ной тревоги. Объективная опасность и депривация побуждают человека к интеллектуальным подвигам и изобретательным попыткам разрешить свои трудности, тогда как объективная безопасность и изобилие делают его довольно глупым. Сосредоточение интеллекта на ин¬стинктивных процессах представляет собой аналог бди¬тельности человеческого эго перед лицом окружающих его объективных опасностей.
До сих пор спад интеллекта у маленького ребенка в начале латентного периода объяснялся иначе. В ран¬нем детстве блестящие интеллектуальные достижения
234

Зашита, мотивированная страхом
детей связаны с исследованием ими тайн пола, а когда этот предмет становится табу, запрет и торможение рас¬пространяются на другие области мышления. Не удиви¬тельно, что с возобновлением сексуальности в предпу-бертатном периоде, то есть с распадом сексуального вытеснения раннего детства, интеллектуальные способ¬ности оживают с, прежней силой.
Это — обычное объяснение, к которому мы можем теперь добавить еще одно. Возможно, в латентном пери¬оде дети не только не осмеливаются погружаться в абст¬рактное мышление, но и просто не имеют в этом нуж¬ды. Детство и пубертатный период — это периоды инстинктивной опасности, и характеризующий их «ин¬теллект», по меньшей мере, частично помогает челове¬ку преодолевать эту опасность. При этом в латентном периоде и во взрослой жизни эго относительно сильно и может без ущерба для индивида ослабить его усилия по интеллектуализации инстинктивных процессов. В то же время не следует забывать, что эти умственные дости¬жения, особенно в пубертатном периоде, при всей их замечательности и блеске остаются бесплодными. В од¬ном отношении это верно даже для интеллектуальных достижений раннего детства, которыми мы-так восхи¬щаемся и которые так высоко ценим. Не надо лишь за¬бывать о том, что детские исследования сексуальности, которые психоанализ считает ярчайшим проявлением интеллектуальной активности ребенка, не приводят к знанию истинных явлений взрослой сексуальной жиз¬ни. Как правило, их результатом является создание дет¬ских сексуальных теорий, которые отражают не реаль¬ность, а инстинктивные процессы, протекающие в психике ребенка.
Интеллектуальная работа, совершаемая эго в ла¬тентном периоде и во взрослой жизни, несопоставимо более серьезна, надежна и, прежде всего, намного тес¬нее связана с действием.
Любовь к объекту и идентификация в пубертат¬ном периоде. Рассмотрим теперь, насколько аскетизм и интеллектуализация, характерные для пубертатного периода, соответствуют нашей схеме классификации
235

Эго и механизмы зашиты
защитных процессов в зависимости от тревоги и опас¬ности. Сразу видно, что аскетизм и интеллектуализа¬ция попадают в третий тип защиты. Опасность, угро¬жающая эго, заключается в том, что оно может быть затоплено инстинктами; более всего оно опасается ко¬личества инстинктов. Мы полагаем, что эта тревога воз¬никает в ходе развития индивида очень рано. Хроноло¬гически она принадлежит к тому периоду, в котором эго постепенно отделяется от недифференцированного ид. Защитные меры, к которым его заставляет прибе¬гать страх перед силой инстинктов, направлены на под¬держание этой дифференциации между эго и ид и на обеспечение стабильности вновь установившейся орга¬низации эго — задача, которую ставит перед собой ас¬кетизм, заключается в том, чтобы удерживать ид в оп¬ределенных границах, попросту налагая запреты; цель интеллектуализации — теснее связать инстинктивные процессы с мыслительным содержанием и тем самым сделать их доступными для сознания и подверженны¬ми контролю.
Когда при внезапном возрастании либидо инди¬вид отступает на этот примитивный уровень страха перед силой инстинктов, покой инстинктивных процес¬сов и процессов эго должен быть потревожен. Ниже я опишу две из наиболее важных особенностей пубертат-ного периода и покажу их связь с этим процессом рег¬рессии эго.
Наиболее примечательные явления в жизни под¬ростков в конечном счете связаны с их отношениями с объектом. Здесь особенно заметен конфликт между дву¬мя противоположными тенденциями. Мы уже видели, что вытеснение, вызванное общей враждебностью по отношению к инстинктам, обычно выбирает для своих первых атак фантазии предпубертатного периода на тему инцеста. Подозрительность и аскетизм эго исходно на¬правлены против фиксации субъекта на всех объектах любви его детства. Результатом этого, с одной стороны, является стремление молодого человека к изоляции;
начиная с этого времени он живет с членами своей се¬мьи как с чужими людьми. Но врожденная враждеб¬ность эго по отношению к инстинктам направлена не
236

Зашита, мотивированная страхом
только на его отношение к внешним объектам любви;
она направлена также и на его отношения с суперэго. В той мере, в какой суперэго в этом периоде все еще насы¬щено исходящим от отношений с родителями либидо, оно само рассматривается как подозрительный инцест-ный объект и становится жертвой последствий аскетиз¬ма. Это отчуждается также и от суперэго. Для молодых людей это частичное вытеснение суперэго, отчужденность от части его содержания является одной из величайших неприятностей подросткового периода. Основным следстви¬ем разрыва отношений между эго и суперэго становится возрастание опасности, грозящей со стороны инстинктов. Индивид становится асоциальным. До возникновения этого нарушения тревога сознания и чувство вины, возникаю¬щие вследствие отношения эго к суперэго, были наиболее сильными союзниками эго в его борьбе против инстинк¬тов. В начале пубертатного периода часто заметны прехо¬дящие попытки осуществить сверхнасыщенность всех содержаний суперэго. Возможно, этим объясняется так называемый «идеализм» подростков. Возникает следу¬ющая ситуация: аскетизм, сам являющийся следствием возрастания опасности со стороны инстинктов, ведет к разрыву связи с суперэго и тем самым делает неэффек¬тивными защитные меры, осуществляемые тревогой суперэго. В результате этого эго еще сильнее отбрасы¬вается на уровень чистой инстинктивной тревоги и ха¬рактерных для этого уровня примитивных защитных механизмов.
Самоизоляция и разрыв с объектами любви, одна¬ко, не являются единственными тенденциями, возника¬ющими в отношении подростков к объектам. Разнообраз¬ные новые привязанности занимают место вытесненных фиксаций на детских объектах любви. Иногда индивиды привязываются к молодым людям своего возраста, и в этом случае связь приобретает форму страстной дружбы или влюбленности; иногда они привязываются к стар¬шим, которых признают лидерами и которые явно явля¬ются замещением покинутых родительских объектов. Эти отношения любви страстны и исключительны, но крат-ковременны. Людей выбирают как объекты и покидают безотносительно к их чувствам, а на их место выбирают
237

Эго и механизмы защиты
новых. Покинутые объекты быстро и прочно забывают¬ся, но форма привязанности к ним сохраняется в мель¬чайших деталях и обычно воспроизводится в отношении к новому объекту с точностью, похожей на навязчивость.
Помимо этой поразительной верности объекту люб¬ви имеется еще одна особенность отношений с объектом в подростковом возрасте. Подросток стремится не столько обладать объектом в обычном физическом смысле сло¬ва, сколько максимально уподобиться человеку, кото¬рый в данный момент занимает в его привязанностях центральное место.
Непостоянство молодежи общеизвестно. Почерк, речь, прическу, одежду и самые разные привычки она меняет намного легче, чем в любой другой период жиз¬ни. Часто одного взгляда на подростка достаточно, что¬бы сказать, кто его старший друг, которым он восхища¬ется. Но способность к изменению идет еще дальше. Со сменой одного образца на другой меняются жизненная философия, религиозные и политические взгляды, и, сколь бы часто они ни менялись, подростки всегда в равной мере твердо и страстно убеждены в правоте столь легко принятых ими взглядов. В этом отношении они напоминают тип пациентов, описанный Хелен Дойч в клинической работе по психологии взрослых как по¬граничный между неврозом и психозом. Она называет их людьми типа «как если бы» («als ob» Typus), потому что в каждом новом отношении с объектом они живут так, как если бы они действительно проживали свою собственную жизнь и выражали свои собственные чув¬ства, мнения и взгляды.
У девочки, которую я анализировала, механизм, лежащий в основе этих процессов трансформации, был особенно ясен. Несколько раз за один лишь год она пере¬ходила от одной дружбы к другой, от девочек к мальчи¬кам и от мальчиков к пожилой женщине. В каждом слу¬чае она не просто становилась безразличной к покинутому объекту любви, но испытывала к нему выраженную и сильную неприязнь, граничащую с презрением, и чув¬ствовала, что любая случайная или неизбежная встреча с ним почти невыносима. После большой аналитической работы мы обнаружили, что эти чувства по отношению к
238

Зашита, мотивированная страхом
бывшим друзьям вовсе не были ее собственными. Каж¬дый раз, когда девочка меняла объект любви, она счита¬ла себя обязанной подстраивать свое поведение и взгля¬ды под поведение и взгляды своего нового друга во всем, связанном с ее внутренней и внешней жизнью. Она на¬чинала переживать не свои собственные эмоции, а эмо¬ции своего нынешнего друга. Неприязнь к людям, кото¬рых она раньше любила, в действительности не была ее собственной. При помощи процесса эмпатии она разде¬ляла чувства своего нового друга. Таким образом, она выражала ревность, которую, как она воображала, он чувствовал ко всем,, кого она раньше любила, или его (а не ее собственное) презрение к возможным соперникам.
Психологическая ситуация в подобных фазах пу-бертата может быть описана очень просто. Эта страст¬ная и мимолетная фиксация любви вообще не является отношением к объекту в том смысле, в котором мы ис¬пользуем этот термин, говоря о взрослых. Это иденти¬фикация самого примитивного типа, такая, с какой мы встречаемся при исследовании развития в раннем дет¬стве, еще до существования всякой объектной любви. Таким образом, непостоянство в пубертатном периоде означает не внутренние изменения в любви или убежде¬ниях индивида, а, скорее, утрату личности вследствие изменений в идентификации.
Процесс, выявленный при анализе поведения пят¬надцатилетней девочки, возможно, прольет некоторый свет на ту роль, которую играет эта склонность к иден¬тификации. Моя пациентка была очень красивой, оча¬ровательной девочкой и всегда играла заметную роль в своем окружении, но, несмотря на это, ее терзала неис¬товая ревность к сестре, которая была еще ребенком. В пубертатном периоде пациентка утратила все свои пре¬жние интересы и была охвачена единственным желани¬ем — вызывать любовь и восхищение мальчиков и муж¬чин, бывших ее друзьями. Она безумно влюбилась — на расстоянии — в мальчика, который был намного стар¬ше ее и которого она иногда встречала на вечеринках и на танцах. В это время она написала мне письмо, в ко¬тором выражала сомнения и тревоги в связи со своей влюбленностью.
239

Эго и механизмы зашиты
«Пожалуйста, скажите мне, — писала она, — как мне вести себя, когда я встречаю его. Быть ли мне серь¬езной или веселой? Как я ему больше понравлюсь — если покажу, что умна, или если прикинусь глупой? Что Вы мне посоветуете — говорить все время о нем или говорить и о себе тоже?..» Когда пациентка в следую¬щий раз встретилась со мной, я устно ответила н"а ее вопросы. Я сказала, что, по-видимому, нет необходимо¬сти планировать свое поведение заранее. Разве она не сможет в нужный момент быть самой собой и вести себя в соответствии с тем, что она чувствует? Она ответила, что такой способ никогда не сработает, и произнесла длинную речь на тему о необходимости приспосабливать¬ся к предпочтениям и желаниям других людей. Она ска¬зала, что только так можно быть уверенной в том, что тебя полюбят, и, несмотря на то, что этот мальчик лю¬бил ее, она просто не могла вести себя естественно.
Вскоре после этого пациентка описала фантазию, в которой нарисовала что-то вроде конца света. «Что будет, — спросила она, — если все умрут?» Она про¬шлась по всем своим друзьям и отношениям и наконец вообразила, что осталась одна на всей Земле. Ее голос, выразительность интонаций и детали описания говори¬ли о том, что эта фантазия была выполнением ее жела¬ния. Она рассказывала с наслаждением, и фантазия не вызывала у нее никакого беспокойства.
Однако я напомнила девочке о ее страстном жела¬нии быть любимой. Днем раньше одной лишь мысли о том, что один из друзей не любит ее, что она теряет его любовь, было достаточно, чтобы погрузить ее в отчая¬ние. Но кто же будет любить ее, если она будет един¬ственной уцелевшей из всего рода человеческого? Она спокойно отбросила мое напоминание о ее давешних печалях. «В этом случае я буду любить себя сама», — сказала она, словно освободившись наконец от всех сво¬их тревог, и испустила глубокий вздох облегчения.
Это маленькое, сделанное на одной пациентке ана¬литическое наблюдение указывает, как мне кажется, на нечто, весьма характерное для некоторых связей с объек¬том в пубертатном периоде. Разрыв старых отношений, враждебность к инстинктам и аскетизм —все это отвле-
240

Зашита, мотивированная страхом
кает либидо от внешнего мира. Подростку грозит опас¬ность сместить свое объектное либидо с окружающих людей на себя. Так же, как он регрессировал в своем эго, он может регрессировать и в своей либидозной жиз¬ни от объектной любви к нарциссизму. Он избегает этой опасности судорожными усилиями, направленными на установление нового контакта с внешними объектами, даже если это может быть сделано только через его нар¬циссизм, то есть при помощи ряда идентификаций. В соответствии с таким представлением эмоциональные связи с объектом в подростковом возрасте представляют собой стремление к выздоровлению — ив этом отноше¬нии подростки также напоминают психотических боль¬ных в тот момент, когда их состояние в очередной раз начинает меняться к худшему.
При описании пубертатного периода эго я столько раз сравнивала его характеристики с серьезным заболе¬ванием, что (хотя это исследование и не претендует на полноту) мне, видимо, следует сказать несколько слов о нормальности и анормальности происходящих в этот период процессов.
Мы видели, что основой сравнения пубертатного периода с началом обострения психического заболева¬ния является феномен, приписываемый нами количе¬ственным изменениям катексиса. В обоих случаях по¬вышенный либидозный катексис ид прибавляется к инстинктивной опасности, заставляя эго удваивать свои усилия для защиты любым возможным способом. В пси¬хоанализе всегда понимали, что в человеческой жизни из-за этих количественных процессов каждый период возрастания либидо может стать началом невротическо¬го или психотического заболевания.
Кроме того, пубертат и обострение психоза напо¬минают друг друга возникновением примитивных защит¬ных установок, которые мы связываем со страхом эго перед силой инстинктов — тревогой, которая отбрасы¬вает назад больше, чем любая объективная тревога или тревога сознания.
Впечатление о нормальности или анормальности процессов, происходящих в пубертате у каждого отдель¬ного индивида, будет, по-видимому, зависеть от доми-
241

Эго и механизмы зашиты
нирования какой-нибудь из перечисленных мною тен¬денций или нескольких из них. Аскетический подрос¬ток выглядит для нас нормальным до тех пор, пока его интеллектуальные функции свободны и у него есть ряд здоровых связей с объектами. Это же относится и к под¬росткам, интеллектуализирующим инстинктивные про¬цессы, к подросткам идеалистического типа и к тем, кто безудержно мчится от одной пламенной дружбы к другой. Но если аскетическая установка упорно поддер¬живается, если процесс интеллектуализации преоблада¬ет во всей психической жизни и если отношения к дру¬гим людям основаны исключительно на сменяющихся идентификациях, учителю или аналитику будет трудно определить из наблюдения, в какой мере это следует рассматривать как переходную фазу нормального раз¬вития, а в какой — уже как патологическую.
Заключение
В этой книге я попыталась классифицировать раз¬личные защитные механизмы в соответствии с конкрет¬ными провоцирующими тревожность ситуациями, вызы¬вающими их к действию, и проиллюстрировала это рядом клинических случаев. С ростом нашего знания о бессоз¬нательной активности эго, по-видимому, станет возмож¬ной более точная классификация. Еще остается много неясного относительно исторической связи между типич¬ными переживаниями в индивидуальном развитии и вы¬работкой конкретных типов защиты. Мои примеры ука¬зывают на то, что типичные ситуации, в которых эго прибегает к механизму отрицания, связаны с мыслями о кастрации и с утратой объекта любви. Однако альтруис¬тический отказ от инстинктивных импульсов, по-види¬мому, при определенных условиях является специфичес¬ким способом преодоления нарциссического унижения.
При нынешнем состоянии нашего знания мы уже можем с уверенностью говорить о параллелях между за¬щитными мерами эго против внешней и против внутрен¬ней опасности. Вытеснение избавляет от производных инстинктов, так же как отрицание разрушает внешние
242

Заключение
стимулы. Формирование реакции предохраняет эго от возвращения изнутри вытесненных импульсов, тогда как при помощи фантазий, в которые обращена реальная си¬туация, поддерживается отказ от поражения извне. Тор¬можение инстинктивных импульсов соответствует огра¬ничению, накладываемому на эго, чтобы избежать неудовольствия,, исходящего от внешних источников. Интеллектуализация инстинктивных процессов как мера против опасности, угрожающей изнутри, аналогична по¬стоянной бдительности эго по отношению к опасности, грозящей извне. Все остальные защитные меры, кото¬рые, подобно обращению и обороту против человека, про¬изводят изменения в самих инстинктивных процессах, имеют свой аналог в попытках эго воздействовать на вне¬шнюю опасность посредством активного изменения усло¬вий во внешнем мире. На этой последней стороне актив¬ности эго не будем здесь останавливаться подробнее.
Это сравнение параллельных процессов заставляет задать вопрос: каким образом эго разворачивает формы своих защитных механизмов? Строится ли борьба про¬тив внешних сил по образцу борьбы с инстинктами? Или же дело обстоит наоборот — меры, используемые во внеш¬ней борьбе, являются прототипом различных защитных механизмов? Выбор между этими двумя альтернатива¬ми нелегок. Детское эго переживает натиск инстинк¬тивных и внешних стимулов в одно и то же время; если оно хочет сохранить свое существование, то должно за¬щищаться одновременно с двух сторон. В борьбе с раз¬личными видами стимулов, которыми эго должно овла¬деть, оно приспосабливает свои орудия к конкретным нуждам, вооружаясь то против опасности, грозящей из¬нутри, то против опасности, грозящей снаружи, В ка¬кой мере в своей защите от инстинктов эго следует соб¬ственным законам, а в какой — подвержено влиянию характера самих инстинктов? Некоторый свет на эту проблему может быть пролит сравнением с аналогич¬ным процессом — процессом искажения сна. Перевод латентных намерений сна в явное его содержание осу¬ществляется под присмотром цензора, то есть предста¬вителя эго во сне. Но сама работа сна не осуществляется эго. Конденсация, замещение и многие странные спосо-
243

Эго и механизмы зашиты
бы представления, происходящие в снах,— это процес¬сы, характерные для ид, и используются они в основ¬ном в целях искажения. Таким же образом различные защитные меры не являются исключительно делом эго. В той мере, в какой модифицируются сами инстинктив¬ные процессы, используются характерные особенности инстинкта. Например, готовность, с которой эти про¬цессы могут быть замещены, способствует механизму сублимации. При помощи этого механизма эго достига¬ет своей цели — отклонения инстинктивных импульсов от их-чисто сексуальной цели на те, которые общество считает более высокими. Кроме того, обеспечивая вы¬теснение при помощи реактивного образования, эго из¬влекает выгоду из способности инстинкта к обращению. Мы можем заключить, что защита выдерживает атаку лишь в том случае, если она построена на этой двойной основе, — с одной стороны, на эго, а с другой — на сущностной природе инстинктивных процессов.
Но дажег когда мы допускаем, что эго не полнос¬тью свободно в создании защитных механизмов, кото¬рые оно использует, при исследовании этих механизмов впечатляет величина достижений эго. Само существова¬ние невротических симптомов указывает на то, что эго потерпело поражение, а каждый возврат вытесненных импульсов, приводящий к формированию компромис¬са, показывает, что какой-то план защиты не удался и эго было побеждено. Но эго одерживает победу, когда его защитные меры достигают своей цели, то есть позво¬ляют ему ограничить развитие тревоги и неудовольствия и так преобразовать инстинкты, что даже в трудных обстоятельствах обеспечивается какая-то степень удов¬летворения. А это, в свою очередь, позволяет поддержи¬вать гармоничные отношения между ид, суперэго и си¬лами внешнего мира.

ОБЕСПЕЧЕНИЕ НЕОБХОДИМЫХ УС/ЮВИИ в РАННЕМ ВОЗРАСТЕ и ВОСПИТАНИЕ
Джон Орр (1944) в своем вдохновляющем докладе о всемирном продовольственном плане обрисовал кар¬тину послевоенного мира, где люди разных националь¬ностей больше не воюют друг с другом, а используют свою силу для борьбы с врагами, угрожающими физи¬ческому и умственному здоровью человечества. Он вы¬деляет три угрозы здоровью человека: неполноценное питание, жилищные проблемы и факторы, которые при¬водят к ухудшению психологической адаптации инди¬вида. Он настаивает на том, что нормальное физиологи¬ческое и психологическое состояние может быть достигнуто только в случае обеспечения продуктами первой необхо¬димости, и призывает к объединению усилий физиоло¬гов и психологов для точной оценки основных нужд че¬ловечества.
Подобное требование неоднократно выдвигалось людьми, имеющими дело с воспитанием маленьких де¬тей. Незрелый организм маленького ребенка гораздо тяжелее переносит лишения, чем сформировавшийся организм взрослого человека. Недостаток пищи в мла¬денческом возрасте вызывает не только заболевания на данном этапе, но и влечет дальнейшее неправильное развитие организма. Психоаналитические исследования последних пятидесяти лет показали, что существует тес¬ная связь между физическими и психическими процесса-
245

Обеспечение необходимых условий и воспитание
ми, если рассматривать таковые в данном контексте. Независимо от того, в каком возрасте ребенок подвергся серьезной депривации, в дальнейшем это скажется на его умственном развитии. Любой процесс, происходя¬щий в развивающемся сознании, является решающим для психического здоровья взрослого человека, точно так же, как и все происходящее с телом ребенка, отражает¬ся на его дальнейшем физическом развитии. Как ранее было отмечено Гловером (1946), глубинное культурное развитие человеческого сознания может начинаться в первую очередь с этапа передачи духовного наследия, то есть в процессе раннего воспитания.
Таким образом, удовлетворение первичных потреб¬ностей взрослых людей будет эффективным только в том случае, если в раннем детстве была подготовлена почва для умственного и физического здоровья.
Физические потребности ребенка
Пища. Из всех необходимых условий для правиль¬ного развития в первую очередь необходимо сказать о потребности в тщательно сбалансированном питании ребенка. Во многих цивилизованных странах обществен¬ные организации контролируют питание детей: в детс¬ких благотворительных клиниках дают матерям сове¬ты, своевременно снабжают жизненно необходимыми продуктами, которые сложно достать либо из-за их де¬фицитности, либо из-за бедности родителей. Рацион ре¬бенка составляется с учетом результатов психологичес¬ких исследований и исследований в области диетологии, и это коренным образом меняет рацион ребенка по срав¬нению с предыдущим поколением. Что прежде счита¬лось роскошью или деликатесами (фруктовые соки, сла¬дости, рыбий жир и так далее), теперь признается жизненно необходимым, и нынешние дети обеспечива¬ются этими продуктами. Существует определенная тен¬денция распространить эту политику и на более поздние стадии детства, что подтверждается введением школь¬ных завтраков и обедов. Также имеет место возрастаю¬щая тенденция переложить обязанности по обеспечению питания детей с родителей на общественные институты.
246

Физические потребности ребенка
Пространство. Взрослые считают йотребность в пище более важной для детей, чем другую, равнознач¬ную ей, физическую потребность, нашедшую выражение у Джона Орра в требовании «полноценного крова». Мно¬гие дети отстают в развитии из-за недостатка свежего воздуха, отсутствия необходимых гигиенических средств, из-за того, что у ребенка нет отдельной кроватки.
Еще одна физическая потребность маленьких де¬тей все еще недостаточно освещена, хотя и занимает высокое положение среди основных требований для вос¬питания здорового поколения. Маленькие дети нужда¬ются в активной помощи со стороны взрослых в разви¬тии их мышечного контроля и физических навыков. Не то чтобы их надо чему-то учить в этом отношении. Уме¬ние ползать, ходить, бегать, прыгать и лазать развива¬ются естественным путем. Но для того, чтобы повысить уровень, которого способен достигнуть каждый ребенок индивидуально, эти умения должны совершенствовать¬ся, и взрослые должны способствовать этому совершен¬ствованию. Детям необходимо обеспечить полноценное пространство и достаточно безопасные условия для дос¬тижения полного контроля над своим телом. При стес¬ненных условиях, в которых многие дети проводят свои первые два — три года, они неизбежно сталкиваются с некоторыми ограничениями физической свободы. Их движения сдерживаются, чтобы они не нанесли вреда себе или имуществу взрослых. Последствия подобных ограничений в раннем детстве не проявляются так явно или быстро, как последствия неполноценного питания. Но есть много детей, которые всю жизнь остаются на¬много ниже своего потенциально заложенного уровня в достижении физического контроля над телом. Они оста¬ются неуклюжими и неразвитыми в своих движениях, хотя могли бы стать свободными, ловкими и грациоз¬ными, если бы им предоставляли достаточно простран¬ства и возможность пользоваться игрушками, предназ¬наченными для развития моторики в раннем детстве. ;    Так же мало внимания уделяется и развитию раз¬личных навыков в раннем возрасте. Навыки хватать, [держать, тянуть, толкать, трогать и другие совершен¬ствуются последовательно, если ребенок развивается
247

Обеспечение необходимых условии и воспитание
нормально. Но большая разница заключается в том, при¬няты или отвергнуты средства для совершенствования этих навыков. Существует великое множество обучаю¬щих игрушек, которые прекрасно служат этой цели. Требование, что каждый ребенок должен иметь доступ к таким вещам, как одно из прав любого ребенка, сей¬час рассматривается общественными органами (напри¬мер, Ассоциацией детских садов Великобритании). Те же навыки, овладение которыми ожидается от ребенка и от взрослого в более позднем возрасте, довольно часто с самого начала не развиваются из-за того, что для этого не созданы необходимые условия.
Кроме этого, в связи с двумя вышеупомянутыми требованиями существует определенная тенденция пе¬реложить обязанности по обеспечению детей всеми не¬обходимыми условиями с родителей на общественные институты, то есть дополнить то, что могут предложить родители своим детям в этом отношении, за счет обще¬ственных органов управления. Обеспечение детей, кото¬рые посещают детские сады всем необходимым (в соот¬ветствии с новым законом об образовании), является наиважнейшим шагом в этом направлении.
Интеллектуальные потребности ребенка
Тот факт, что обязательное посещение начальной школы существует во всех цивилизованных странах (в Англии с 1876 года), не означает, что все потребности ребенка в области его умственного развития полностью удовлетворены. Слишком многие школы все еще счита¬ют своей основной задачей учить ребенка, то есть посте¬пенно внушать ему знания, надеясь на то, что память ребенка эти знания сохранит. Но, хотя учение необходи¬мо, оно не является главным требованием в раннем воз¬расте. Умственные способности ребенка развиваются ес¬тественным путем, по мере его роста. Их развитие состоит из последовательных процессов, которые не могут быть вызваны путем учения, хотя с его помощью можно спо¬собствовать или препятствовать их развитию, так же как
248

Интеллектуальные потребности ребенка
физическое развитие можно ускорить или замедлить с помощью полноценного или неполноценного питания.
С самого рождения маленький ребенок познает окружающий мир, начиная с частей собственного тела, лица и рук матери, приспособлений для кормления и ближайшего окружения, настолько, насколько это не¬обходимо для его благополучия. С этих пор процесс его познания мира движется по спирали, с каждым витком охватывая все большее пространство. Ребенок при дос¬таточной стимуляции развивает свои ощущения; он учит¬ся различать размеры, формы, цвета и так далее. От мимолетных сенсорных впечатлений, которые в самом начале составляют всю умственную жизнь, он перехо¬дит к мыслительным процессам, развивая мышление от конкретного к абстрактному, приобретая способность обобщать, делать выводы. Он совершенствует функции памяти и функции речи. Подавляющее большинство научно-исследовательских работ, проведенных профес¬сорами-психологами по этому вопросу, постепенно при¬водят нас к более широкому осознанию того, что созда¬ние необходимых условий для процессов умственного развития более важны, чем сам процесс обучения. Для предоставления полного простора и доставляющей удо¬вольствие деятельности на различных этапах умствен¬ного развития уже сейчас существует множество разви¬вающих игрушек, а также создаются новые. Разработаны методы, которые связывают эти функции умственного развития с инстинктивными процессами, что вносит свою лепту в процесс обучения детей, изменяя коренным об¬разом всю школьную жизнь (см. Дж. К. Хилл, Введение в естественные науки, географию, историю, 1937). Нет сомнений, что в ныне существующих условиях многие дети всю свою жизнь остаются ниже того уровня ум¬ственных способностей, которого они могли бы достичь, если бы все их врожденные умения развивались долж¬ным образом. Детские сады в этом отношении способны удовлетворить потребности детей; то же можно сказать и о современных начальных школах и о многих забот¬ливых родителях. Они создают окружение, наиболее благоприятное для процессов умственного развития и предлагают обучение лишь тогда, когда ребенок сам,
249

Обеспечение необходимых условий и воспитание
направляемый своими собственными желаниями, начи¬нает искать знания. Но подавляющее большинство ма¬терей, воспитателей и школьных учителей все еще тер¬пят неудачу, пытаясь уловить реальные потребности, и под видом обучения лишают пищи интеллектуальные процессы ребенка.
Инстинктивные и эмоциональные потребности ребенка
Вопрос, касающийся инстинктивных и эмоциональ¬ных потребностей ребенка, не так четко определен и более сложен. Растет осознание того, что эти потребности на¬прямую связаны с адаптированностью или неадаптиро-ванностью отдельного ребенка к обществу. Тем не ме¬нее, общественные власти могут предложить родителям не уж так много, чтобы помочь им в сложном вопросе, касающемся этой стороны потребностей ребенка. Хотя общество должно нести ответственность за неправиль¬ное развитие ребенка, так как сегодня мы встречаем:
испытывающих эмоциональный голод, эмоционально несдержанных, невротиков, имеющих проблемы в об¬щении в общественном мнении не существует подходя¬щей концепции для решения этих вопросов или для со¬здания каких-либо методов, с помощью которых можно решить данную проблему.
Традиционный взгляд на эмоциональную жизнь ребенка. До конца прошлого века представление об эмо¬циональной жизни ребенка было достаточно примитив¬ным. Оно состояло лишь из набора идей о том, как или что дети должны чувствовать. Положительные эмоции, такие, как любовь, почтение, послушание и благодар¬ность по отношению к родителям, казались весьма серь¬езными. Считалось, что братья и сестры связаны узами нежности и любви. Предполагали, что ребенок должен питать отвращение к подлости, мерзости, жестокости, и многое делалось для того, чтобы оградить его от вся¬кой информации и переживаний по поводу смерти, не¬счастных случаев и криминальных происшествий. Дет-
250

Инстинктивные и эмоциональные потребности ребенка
ство считается периодом невинности, свободным ото всех грязных наклонностей взрослой жизни и, кроме всего прочего, от сексуальных потребностей с их страстями, желаниями и трудностями. Считалось, что печаль в дет¬ском возрасте кратковременна, эмоции — мимолетны, а быстрые переходы от слез к смеху, от печали к радос¬ти, которые характерны в детстве, служили привыч¬ным основанием для предположений, что ранние детс¬кие переживания всегда окрашены в светлые тона. Такое отношение нашло отражение в широко распространен¬ном стереотипе «счастливое детство».
Подобные взгляды на эмоциональную жизнь ребен¬ка мало помогают в понимании и трактовке непосред¬ственных нужд детей. Они противоречат известным во все времена фактам, что в детстве несчастье, разочарова¬ние, чувства одиночества и вины — явления каждоднев¬ные, и что, по крайней мере, по частоте они соответству¬ют счастливым переживаниям. Всегда было очевидно, что дети ненавидят так же пылко, как и любят; что они спо¬собны практически на все поступки, которые во взрослой жизни считаются антиобщественными, и что потеря лю¬бимого родителя, няньки или товарища по играм может оказать влияние, которое скажется в более взрослом воз¬расте, хотя горечь на момент утраты может быть крат¬ковременной. Будучи привязанными к своей вере в детскую невинность, взрослые ведут постоянно активизирующуюся войну против очевидной деятельности ребенка, которая дока¬зывает, что подобная вера является не чем иным, как воплощением мечтаний большинства взрослых людей. Обычно отрицается, что у детей есть сексуальные по¬требности: их наказывают за мастурбацию, сексуальное любопытство, «грубые» игры, употребление непристой¬ных слов и за все, что доказывает существование этих потребностей. И чаще всего оказывается невозможным эти потребности подавить.
Это общепринятое представление об инстинктив¬ной и эмоциональной жизни ребенка настолько укоре¬нилось, что от него сложно избавиться. Когда какой-нибудь защитник детства просил родителей и учителей вспомнить, что «они сами были когда-то детьми», это не приносило никакой пользы Память взрослого человека
251

Обеспечение необходимых условии и воспитание
не может вернуться к началу его жизни, к тем желани¬ям и потребностям. В силу своей природы желания, воз¬никающие в раннем возрасте, ускользают из сознания взрослого, и могут быть вызваны из подсознания только при помощи особых усилий.
Психоаналитический взгляд. Психоаналитические исследования — а детский психоанализ основан именно на них — служат для того, чтобы пересмотреть, тщатель¬но исследовать и расширить наши знания о потребностях детского возраста. Как было показано, эмоциональные от¬ношения детей являются результатом сексуальной жизни в раннем детстве, которая неразрывно связана с ранними стадиями развития инстинктов агрессии. Оказалось, что детская невинность — не что иное, как миф. Были при¬ведены доказательства, сначала из прошлого взрослых лю¬дей, а позже прямым доказательством, выведенные из наблюдения за детьми, подтверждающие, что'человечес¬кие сексуальные инстинкты с их желаниями заявляют о себе с самого начала жизни. Они меняют свою форму и проявляются по-разному на разных этапах развития; они сосредотачиваются вокруг других частей тела, до тех пор пока половые органы естественным образом не начинают играть ведущую роль, и они побуждают ребенка осуще¬ствлять различные виды деятельности, направленные на их удовлетворение. Удовольствие, которое ребенок полу¬чает от всех этих процессов, обладает особенным каче¬ством. И это качество имеет много общего с тем удоволь¬ствием, которое извлекается из сексуальной жизни взрослого человека. Импульсы, воздействующие на ребенка в различные периоды детства, вновь проявляются во взрос¬лой жизни, как предваряющий или сопровождающий нормальные половые отношения ритуал. А иногда случа¬ется, что та или иная сексуальная наклонность из детско¬го возраста, оставшись неизмененной, проявляется в сек¬суальной жизни взрослого человека в качестве так называемого извращения. Таким образом, становится ясно, что этапы развития сексуального инстинкта в детстве не¬обходимы для подготовки к нормальной взрослой поло¬вой жизни, а этапы развития инстинкта агрессии — для полноценной жизнедеятельности в дальнейшей жизни.
252

Инстинктивные и эмоциональные потребности ребенка
Существуют два основных направления того, как сексуальные потребности и потребности агрессии про¬являют себя и начинают играть роль в воспитании и образовании.
Самоудовлетворение. Маленькие дети открывают возможности получения удовольствия, которые зало¬жены в их организме, и начинают использовать раз¬личные части своего тела различными способами для удовлетворения своей потребности в наслаждении. От¬сюда возникают детские «привычки», прежде вселяв¬шие ужас в родителей и докторов, против которых они всегда боролись и проигрывали битву: привычка сосать палец, раскачиваться из стороны в сторону, кивать го¬ловой, мастурбировать (и производные мастурбации, такие, как привычка грызть ногти, ковыряться в носу, ритмично подергивать мочку уха и так далее). Такие действия своей живучестью обязаны тем инстинктив¬ным силам, от которых они происходят. Они не явля¬ются, как считалось ранее, тревожными знаками по¬рочности или дегенерации ребенка. Они представляют собой первую, примитивную попытку ребенка удовлет¬ворить потребность в инстинктивном наслаждении. Сами по себе эти явления нормальны, можно избежать многих излишних конфликтов, несчастий и ощущений вины, если не слишком мешать этим инстинктивным потребностям ребенка.
Объект любви. Всегда значительная и наиболее важ¬ная часть инстинктивных потребностей ребенка направ¬лена во внешний мир и требует отдачи от родителей или тех, кто, заменяя их, обеспечил все физические потребно¬сти ребенка, утолил его первый голод и создавал условия для безбе, юго существования. По мере того как младе¬нец развивается, он обогащает и разнообразит свою эмо¬циональную жизнь на основе этих первых элементарных связей. Он продолжает любить своих родителей, даже после того как его сиюминутные физические потребности удов¬летворены. Он требует исключительной привязанности от матери или отца, чувствует ревность и ненависть к друго¬му родителю, который тем самым становится его сопер¬ником, чувствует отчаяние, когда отвергают, влечение —
253

Обеспечение необходимых условий и воспитание
когда разлучен с родителями, одиночество — когда ли¬шен близости, и радость наполняет его, когда к нему относятся благосклонно, ценят его или восхищаются им. Во всех этих отношениях маленький ребенок ненамного отличается от взрослого человека, который устремил все свои чувства на одного любимого человека и чье счастье или несчастье зависит от исхода этой так много для него значащей любовной связи.
Маленькие дети от природы переполнены чувства¬ми, непостоянны и неразвиты в выражении своих эмо¬ций. Таким образом, их первая любовь часто выглядит как карикатура или пародия на соответствующие отно¬шения взрослых. Но мы не должны воспринимать по¬требности детей так просто, основываясь на подобных внешних проявлениях. Детская любовь не должна быть предметом насмешек, восприниматься как забавная при¬чуда или второстепенное дополнение к детской жизни. В действительности она — самая необходимая и основ¬ная предпосылка для нормального развития. Удачные отношения с родителями или теми, кто их замещает, служат следующим важным целям:
— они сдерживают эгоистическую и нарциссичес-кую направленность ребенка, которые в других услови¬ях непомерно разрастаются;
— они заменяют первый опыт любви и, таким об¬разом, создают модель всех последующих любовных пе¬реживаний;
— они формируют прочную связь между ребенком и внешним миром, делая ребенка зависимым от взрос¬лых и восприимчивым к их желаниям и воспитатель¬ным усилиям.
Дети не рождаются социальными существами, и они не могут стать таковыми, просто живя в социальных группах. Единственным путем приспособления к обще¬ству являются близкие личные отношения, а именно связь с любимыми родителями, которая вырабатывает уважительное отношение к их требованиям. Дети не беспокоятся о соблюдении общественных правил, кото¬рые для них ничего не значат, они озабочены лишь тре¬бованиями своих родителей, единственных важных и значащих для них представителей общества.
254

Инстинктивные и эмоциональные потребности ребенка
Отсутствие объекта любви. Утверждения подоб¬ного рода могут быть проверены при помощи наблюде¬ния за маленькими детьми, которые в силу неблагоприят¬ных обстоятельств лишены осуществления своих эмоциональных желаний. Не важно, умерли родители ре¬бенка, или они игнорируют его, или просто находятся вдалеке от ребенка в силу причин безопасности или ма¬териальных проблем. В жизни взрослых это считается отсутствием объекта любви, на который можно напра¬вить свои эмоции и получить отдачу. Полное лишение такого рода порождает неполноценное развитие ребен¬ка, которое не менее важно, чем авитаминоз, возник¬ший вследствие недостатка жизненно важных витами¬нов в рационе ребенка. Дети, чьи привязанности не находят объекта, не только несчастны: их развитие мо¬жет также проходить неправильно в одном или несколь¬ких важных направлениях. Одни просто обращают свои эмоциональные потребности внутрь и тратят большую часть своих чувств на себя и свое тело. Это усиливает описанные выше склонности к самоудовлетворению, до такой степени, что эти склонности становятся настоя¬щей опасностью для нормального развития. Нелюбимые и отверженные дети или дети, которые живут в боль¬ших группах в государственных учреждениях, могут обнаруживать привычку сосать большой палец в более зрелом возрасте, отчаянно раскачиваться из стороны в сторону и мастурбировать чаще, чем дети, воспитанные в обычных семьях. Другие нелюбимые дети могут быть неутомимы в своих поисках возможного объекта, где их потребности могут найти свое удовлетворение. Они хва¬таются за всякое случайное знакомство и набрасывают¬ся на каждого незнакомого человека, стараясь завязать с ним дружбу, наталкиваясь чаще всего на стену непри¬ятия. Другие, как полная противоположность такому поведению, отказываются от всех попыток в этом на¬правлении, демонстрируют безразличие ко всем и ста¬новятся раздражительными и ожесточенными. Для всех вышеперечисленных случаев является общим то, что даже у детей, живущих в общественных учреждениях, социальная реакция замедляется в своем развитии нео¬пределенное время.
255

Обеспечение необходимых условий и воспитание
Проблемы реализации объектной любви. Однако даже те счастливые дети, которые остаются неразлучными со своим объектом любви на протяжении наиболее важно¬го периода детства, не обходятся без рецидивов и серьез¬ных осложнений. Совершенно справедливо утверждение, что инстинкты и эмоции ребенка развиваются по своему природному пути развития, так же как его тело и умствен¬ная деятельность. Но трудности возникают из-за того, что удовлетворение основных потребностей в этом плане не проходит так просто, как в плане физических и интеллек¬туальных потребностей. Когда дело касается эмоций, мы не можем просто обеспечить удовлетворение этих нужд, мы должны оценить их. Как было сказано выше, ребенок требует от родителей в этом отношении реакции на свои чувства. Формы, которые принимают эти требования на различных уровнях развития, тесно связаны с последова¬тельными стадиями развития инстинктов. Примечатель¬но, что ранний сексуальный опыт, так же как ранние про¬явления агрессии, является архаичным и незрелым, и влечения, порождаемые им, не встречаются в семейной жизни, которая подчиняются правилам современного ци¬вилизованного общества. Дети в своем поведении руковод¬ствуются ненасытной жадностью. В своих необузданных фантазиях они желают обладать собственной матерью, как, должно быть, делали сыновья в первобытных племенах, и убить собственного отца, как случалось в доисторические времена. Они способны на грязный опыт молодых живот¬ных и на неограниченную жестокость дикарей.
Фрустрация инстинкта. Родителям не следует опус¬каться до уровня инстинктов ребенка и доставлять ему то удовольствие, которое он желает получить. Это означало бы совращать ребенка, так же как предоставлять неогра¬ниченные возможности его агрессии. Некоторые родители бывают шокированы крайней непристойностью желаний ребенка. Они принимают строгие меры, осуждают поведе¬ние ребенка, запрещают и наказывают, чтобы не допус¬тить крайностей. Нельзя сказать, чтобы все эти методы были полезны для ребенка. Наказанный ни за что, ребенок не может сделать ничего, кроме как скрыть свои чувства, изменить их проявление или попробовать стереть все бес¬порядочные эмоции из своего сознания. Это приводит к
256

Инстинктивные и эмоциональные потребности реЬенка
зарождению чувства страха и вины, являющегося причи¬ной первого разрыва с родителями и первого серьезного раскола внутри личности ребенка. Некоторые родители более терпимы и не используют такие крутые методы. Но даже самые любящие матери должны понимать, что все, что они делают для своих детей, не будет соответствовать детским ожиданиям, пока ребенок не получит то, о чем мечтает в своих фантазиях: полное осуществление подсоз¬нательных желаний. Ничто из того, что мы можем сделать для воспитания маленьких детей, не изменит тот факт, что ребенок переживает свои эмоциональные потребности в условиях своих первобытных инстинктов, тогда как их удовлетворение может быть дано только в той мере, кото¬рая соизмерима со сдержанностью, определяющей подсоз¬нательные проявления в цивилизованном обществе.
Преобразование инстинкта. Многие родители не обращают на все это никакого внимания. А ведь пробле¬ма заключается в том, что, имея возможности, взрослые ничего не знают о тех силах, с которыми они имеют дело. Перспективы образования были бы действительно безрадостны, если бы потребности ребенка этого рода было так же трудно изменить, как, скажем, физические потребности. В действительности они имеют совершен¬но разную природу. Инстинкты и эмоции легко поддают¬ся влиянию. Они могут отказываться от своих первона¬чальных целей и перенаправлять себя на новые цели и объекты. Они могут перемещать свою энергию с одного устремления на другое и могут даже устремиться в пря¬мо противоположном направлении. Ребенок может неко¬торое время противостоять этому процессу преобразова¬ния инстинкта и следовать первоначальным желаниям. Но при правильном обращении он примет замену того удовольствия, которое осталось неудовлетворенным. Он станет довольствоваться радостью разрешенных удоволь¬ствий вместо тех, которые были запрещены. Сексуаль¬ное любопытство обернется желанием учиться, энергия от удовольствия при использовании в речи грязной бра¬ни будет направлена на рисование картин. Агрессия может обернуться желанием помочь, а прежняя жесто¬кость — зарождением жалости и покровительства. Раз¬рушающая энергия может быть направлена в русло со-
257

Обеспечение необходимых условий и воспитание
зидания. Объект любви может утерять свой особый ха¬рактер и в форме привязанности оказаться замещен¬ным другим членом семьи и так далее. Очень удачно для целей обучения то, что никакие другие инстинкты не изменяются с такой готовностью, как сексуальные.
Когда родители выявляют эти возможности и уз¬нают достаточно об условиях, в которых может произойти преобразование инстинкта, они уже не стоят перед вы¬бором, уступить первобытным желаниям ребенка или подавить их. Они понимают, что их задачей является помочь ребенку преобразовать свои желания так, чтобы они могли получать разнообразные удовольствия. Эта так называемая сублимация подсознательного наслаж¬дения будет еще успешнее, если родители открыто пред¬ложат ребенку столько эмоционального удовлетворения, сколько они могут дать. Нельзя допустить, чтобы ребе¬нок осознал, что пожертвовал единственной «валютой», которую был способен оценить в раннем возрасте, а имен¬но знаками родительского внимания. Если это случит¬ся, то он с еще большей силой захочет прямого удовлет¬ворения своих инстинктивных потребностей.
Заключение
Обеспечение необходимых условий для раннего вос¬питания, если рассматривать его под предложенным уг¬лом зрения, должно основываться на трех основных не¬обходимых требованиях:
1. Основательные знания о природе потребностей ребенка и о методах обращения с ними; они должны быть представлены психологами и физиологами.
2. Обеспечение материальных возможностей для создания достойных условий; в этом отношении сред¬ства родителей могут дополнять общественные средства.
3. Наличие взрослых (конечно, предпочтительно внутри семьи), которые принимают эмоциональное уча¬стие в жизни ребенка и хотят быть объектом любви на протяжении сложного процесса морального воспитания. Этот пункт является основной проблемой воспитания детей, оставшихся без родителей, так как обычно значе¬ние этого фактора недооценивается.
258

НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О НАБЛЮДЕНИИ ЗА МЛАДЕНЦАМИ
Первоначально эти заметки предназначались для сту¬дентов-первокурсников медицинского факультета в Клив¬ленде, штат Огайо. Это была первая группа студентов, про¬ходивших обучение по новому учебному плану, введенному в Западном Университете осенью 1952 года. Согласно этому плану, студенты начинали свое медицинское образование не с препараторской, а с знакомства с беременной женщиной, во время ее визитов к врачу, и затем они наблюдали ее несколько раз в течение беременности, присутствовали при рождении младенца и продолжали поддерживать контакт с мамой и ребенком в течение всего периода обучения. Таким образом, им была предоставлена возможность наблюдать ф1;
зическое и психическое развитие здорового младенца с мо¬мента рождения и далее, так же как и развитие взаимоот¬ношений между матерью и младенцем.
Обращаясь к студентам, я попыталась в этих заметках ограничиться лишь самыми основными моментами, предпо¬лагая, что моя аудитория состоит из людей, не знакомых с предметом психологии, принципами и терминологией психо¬анализа.
Впервые эта статья была опубликована в The Psychoanalytic Study of t^e Child, 8, 9—11, 1953.
Студент-медик, знакомящийся с новорожденным с целью наблюдения и изучения его психического раз¬вития, может найти этот опыт очаровательным и зах¬ватывающим. С другой стороны, он может быть разо¬чарован — наблюдать за младенцем в течение первых дней и недель жизни, не зная, на что обращать внима-
259

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
ние, утомительно и тяжко. Студентам необходимо как определенное руководство в выборе направления наблю¬дений, так и помощь в организации записей и классифи¬кации выявленных при наблюдении данных. Во-первых, они должны понять, что объект их наблюдений ограни¬чен по своей природе. Подобно тому, как, традиционно начиная изучение медицины в анатомическом классе, сту¬дент имеет дело с человеческим телом, но не разумом, также наблюдая новорожденного, он видит лишь тело, не имеющее разума. Важнейшее различие состоит в том, что это тело изобилует проявлениями жизни. Наблюдая и вникая в эти проявления по отдельности и в их взаимо¬действии друг с другом, мы обнаружим первые проблес¬ки психической деятельности ребенка.
Задача студента облегчается тем, что первые жиз¬ненные проявления очень просты. Младенец спит, про¬сыпается, кричит, улыбается, размахивает ручками и ножками, ест, освобождает мочевой пузырь и кишеч¬ник — все эти процессы легко распознаваемы. Следя за ними, наблюдатель вскоре научится различать два ос¬новных противоположных состояния, как бы регулиру¬ющих эту деятельность. Первое — это состояние покоя и умиротворенности, когда, кажется, с младенцем ни¬чего не происходит, его спокойное тельце не посылает в окружающий мир никаких сигналов, и не проявляет к нему никакого особого интереса. Во втором состоянии тот же младенец демонстрирует телесное беспокойство, кричит, испытывая очевидный и определенный'диском¬форт, огорчение или боль. Мы должны понять, что мла¬денец ведет себя так, находясь под влиянием некоторой потребности, которая может быть потребностью в еде, сне, комфорте, необходимостью сменить мокрые пелен¬ки на сухие, согреться либо ликвидировать источник громкого звука или слишком яркого света, перевозбу¬дивших его слух и зрение.
Кроме того, нетрудно проследить взаимосвязь этих двух состояний. Младенец не может сам справиться со своими потребностями. Ему требуется, чтобы кто-то дру¬гой, будь то мать, или няня, или сам студент, проводя¬щий наблюдения, удовлетворил их. То есть накормил, успокоил, переодел малыша, устранил то, что раздра-
260

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
жает его. Как только это произошло, нараставшее в тель¬це младенца болезненное напряжение немедленно сме¬няется чувством облегчения. Крик сменяется улыбкой, беспокойство — умиротворением, возбуждение — сном. Наблюдателю ясно, что этому ребенку стало комфортно, что его состояние нужды сменилось чувством удовлет¬воренности. Регулярно наблюдающие за такими собы¬тиями студенты .вскоре уже не смогут спутать между собой эти два состояния или настроения младенца. Они научатся мгновенно различать, удовлетворен младенец или нет, испытывает он удовольствие или боль, усили¬вающееся или спадающее напряжение, наличие или от¬сутствие раздражающей стимуляции. Наблюдатели, ос¬воив это базовое различение, тем самым сделают свой первый шаг в изучении младенческого поведения.
За этим следует второй шаг. Наблюдателю придет¬ся научиться различать не только наличие или отсут¬ствие потребностей (= телесных напряжений), но и от¬личать проявления одних потребностей от других. Это более сложная задача. Независимо от характера потреб¬ностей и вызываемых ими внутренних напряжений, младенец реагирует на них криком. Крик — сигнал того, что он чувствует голод, телесную боль, дискомфорт, оди¬ночество. И если интенсивность переживания проявля¬ется в интенсивности плача, то характер того, что тре¬буется для удовлетворения младенца, будь то пища, комфорт, соприсутствие или же нечто иное, не столь очевиден.
С другой стороны, там, где хорошо обученный объективный наблюдатель может ошибаться, нетрени¬рованная, но заботливая мать точно определит желание ребенка. Ее тонкий слух, различающий, казалось бы, совершенно однотипное хныкание, развивается на осно¬ве ее тесной эмоциональной привязанности к младенцу. Для нее плач малыша, испытывающего боль, заметно отличается от плача уставшего или голодного ребенка. Опытные няни имеют подобные навыки, а также, в ус¬ловиях сегодняшнего обучения, и молодые наблюдатель¬ные медсестры. То, что для внешнего наблюдателя не более чем неопределенное проявление какого-то диском¬форта в теле младенца, для них оказывается разнообра-
261

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
зием условий, требующим разнообразия действий. Это может быть крик испуганного младенца, которого надо приласкать и утешить, прежде чем он сможет заснуть;
или же нужно как-то облегчить ему боль в животике или зубную боль; или прервать приступ безысходного отчаяния, овладевший ребенком; может быть также, что его плач — всего лишь свидетельство состояния устало¬сти, которое перейдет в тихий сон без какого-либо по¬стороннего вмешательства. Студенту может показаться невероятной эта способность знающей женщины понять переживания младенца, но он легко может найти ана¬логичные примеры в собственном опыте. Например, гор¬дый владелец сверкающего автотранспортного средства никогда не перепутает зловещий стук в моторе с повер¬хностным дребезжанием шасси. Случайный пассажир слышит просто шум, который для знатока является по¬нятным языком, сигнализирующим о тех или иных не¬исправностях в механизме машины. Мать понимает этот первый язык младенца и отвечает ему. Чтобы научить¬ся таким же образом понимать его, студенту-медику, наблюдающему младенца, вероятно, придется развить в себе такое же личное эмоциональное отношение к ре¬бенку или, по крайней мере, проявить глубокий инте¬рес к этому малышу и желание познакомиться с мла¬денческими проявлениями.
Я так подробно останавливаюсь на необходимости этого конкретного различения в связи с современными изменениями в представлениях об уходе за младею^ем. В значительно менее психологическую доаналитическую эру было принято, основываясь только на органических потребностях младенцев, придерживаться жесткого рас¬писания кормлений, с промежутком в три или четыре часа. Строгое соблюдение этих правил недавно уступило место более гибкому порядку кормления, более прибли¬женному к субъективным желаниям ребенка. В ряде стран, особенно в Соединенных Штатах, это привело к революционному изменению — так называемому «кор¬млению по требованию», отрицающему любые графики кормления и полагающемуся исключительно на прояв¬ления младенцем потребности в пище. При этом ничего не говорится о том, что успех этого метода полностью
262

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
зависит от правильного понимания сигналов, поступаю¬щих от ребенка. Несомненно, что, накормив, младенца можно умиротворить, даже если его беспокойство не было вызвано голодом. Но кажется недальновидным с мла¬денчества приучать ребенка к использованию еды для удовлетворения других потребностей. Кормление по тре¬бованию должно рассматриваться в его самом строгом смысле, то есть осуществляться только тогда, когда мла¬денцу требуется именно еда и ничего более.
Успешно достигший этой стадии понимания сту¬дент получит возможность наблюдать, как в маленьком тельце младенца зарождаются начала разума и мышле¬ния. Для большинства студентов это будет впечатляю¬щий и крайне важный для всей их будущей медицинс¬кой карьеры опыт. Им раскроется вся сила и мощь человеческого разума, структурная сложность и значи¬мость его функционирования, тесная взаимосвязь мыш¬ления с телесными функциями и потребностями.
Что происходит в психике новорожденного и мла¬денца, до сих пор открытый вопрос, в последние годы все более активно обсуждаемый многими авторами. Не¬которые психоаналитики приписывают новорожденным сложные психические процессы, разнообразные чувства и эмоции, сопровождающие действия различных сти¬мулов, и, более того, сложные реакции на эти стимулы и эмоции, такие, например, как чувство вины. Другие, и в их числе автор, считают, что внутренний мир ребен¬ка первых дней жизни состоит преимущественно из двух контрастных ощущений удовольствия-боли. Боль возни¬кает под влиянием потребности тела (или внешних раз¬дражителей), удовольствие — при удовлетворении по¬требности (или устранении раздражителя). Благодаря силе этих ощущений и их контрастной природе младе¬нец превращается в то, что он будет позже чувствовать как свое эго.
Мы представляем, что это превращение происхо¬дит в психике ребенка следующим образом. Регулярно повторяющийся опыт удовлетворения учит младенца тому, что именно приносит удовольствие. Например, после того, как малыша накормили несколько раз, след¬ствием этого опыта становится возникновение у него
263

Некоторые замечания о наЬлюдении за младенцами
ранее отсутствующего образа утоляющей голод пищи. И в дальнейшем, как только появляется голод, немед¬ленно возникает образ желаемой пищи. Голодный ре¬бенок будет видеть мысленную картинку молока, или мамы, несущей молоко, или материнской груди, или бутылочки, наполненной молоком. Голод и эти образы утоляющих объектов и процедур останутся нераздели¬мо связанными между собой. Воображение такого рода (многими авторами называемое «фантазией») рассмат¬ривается как первый этап психического функциониро¬вания.
С другой стороны, голодный младенец своеобраз¬но ведет себя по отношению к своему воображению. По¬скольку он уже много раз обнаруживал, что реальное появление матери или ее груди ведет к удовлетворению желудка, он ожидает от своего мысленного представле¬ния о ней такого же результата. Но, конечно, этого не происходит. Воображаемый образ, галлюцинация груди или матери, не приносит удовлетворения. Потребность не будет удовлетворена до тех пор, пока не будет подан сигнал бедствия и не появится реальная помощь. Часто сталкиваясь с таким опытом,, младенец учится разли¬чать внутренний образ и восприятие реальности внеш¬него мира. Эта новая способность различать восприятие реальности, с одной стороны, и внутренние мыслитель¬ные образы, с другой, — одно из наиболее значитель¬ных достижений в психическом развитии ребенка. У старших детей и взрослых в норме не возникает трудно¬стей в суждениях о том, порождено ли то, что они ви¬дят, восприятием реальности или же появилось в созна¬нии под воздействием потребности. Они исследуют реальность и распознают творения фантазии как нере¬альные, и без этой способности нормальная жизнь была бы невозможна. С другой стороны, это умение может быть утеряно под влиянием серьезной психической бо¬лезни. Студенту-медику будет полезно в будущем по¬мнить, что галлюцинации психотических пациентов имеют ту же структуру, что и галлюцинаторные образы молока или матери у младенцев, от которых они ожида¬ют удовлетворения, предоставить которое может лишь реальное окружение.
264

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
Между тем, реакции ребенка на переживания удо-вольствия-боди претерпевают дальнейшие изменения: он теперь помнит то, что происходило ранее. Наблюдатель заметит, что в состоянии неудовлетворенной потребнос¬ти младенец теперь действует согласно прошлому опы¬ту. Например, в опыте малыша за появлением бутылоч¬ки следовало удовлетворение; поэтому он начинает поворачиваться в сторону этого приносящего удовлетво¬рение объекта. Он знает, что вызывает боль, и отворачи¬вается в сторону. Согласно опыту, крик влечет появле¬ние матери и, кажется, способен превращать внутренний образ матери в ее реальное присутствие. Это придает его крику новый оттенок преднамеренности. Опытный наблюдатель заметит соответствующие изменения в пла¬че младенца. Из простого проявления страдания он ста¬новится мощным инструментом или оружием, которое ребенок может использовать для изменения и управле¬ния происходящим в его окружении.
Студенту, ведущему наблюдения, полезно просле¬дить за реакцией ребенка на появление и исчезновение матери. Взаимодействие младенца с его окружением не должно интерпретироваться по меркам взрослых. Хотя наблюдатель видит младенца как самостоятельный орга¬низм, он должен понять, что сам младенец все еще не имеет четкого представления о своих границах и не впол¬не понимает, где начинается окружающий его мир. Строя первый внутренний образ себя, младенец следует един¬ственно важному в его жизни принципу — принципу удовольствия. Поэтому он рассматривает как часть себя все, что приятно и удовлетворяет его, и отвергает как чуждое ему все болезненное и неприятное. В соответ¬ствии с этой инфантильной формой разделения (мира на «себя» и окружающую среду. — Перев.) мать, будучи «приятной», рассматривается младенцем как важная часть себя. Студент, наблюдающий за младенцем на ру¬ках у матери, заметит, что малыш не делает различий между ее и своим собственным телом. Он играет с мате¬ринской грудью, ее волосами, глазами, носом, точно так же, как он играет со своими собственными пальцами, ножками, исследует свою ротовую полость. Он настоль¬ко удивлен и возмущен тем, что мать отошла от него,
265

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
как будто он потерял часть своего собственного тела. Только через болезненный опыт, периодически теряя свою мать, ребенок постепенно в течение первого года жизни научается тому, что большая часть доставляю¬щего удовольствие выстроенного внутри него образа вовсе не является его собственной. Часть этого образа отде¬лится от него и станет его окружением, в то время как другие части останутся с ним навсегда. Наблюдатель может видеть нарастающие проявления того, что младе¬нец учится распознавать истинные пределы и границы своего собственного тела. На самом деле первый внут¬ренний образ, который человек получает о себе, есть образ его собственного тела. В то время как взрослые думают в терминах «Я» («-self»), младенцы думают, или, ско¬рее, чувствуют, в терминах тела.
Наблюдатели должны быть подготовлены к тому, что такие достижения, как дифференциация себя и ок¬ружения, даются малышу нелегко. Архаизмы будут со¬храняться, иногда под видом игры, и проявляться впос¬ледствии, уже после того как основные понятия о собственном теле крепко укоренятся в сознании ребен¬ка. Например, на втором году жизни дети все еще могут иногда вести себя так, будто их тело и тело матери суть одно. Ребенок, который любит сосать свой палец, вдруг внезапно возьмет палец матери и начнет сосать его либо, наоборот, положит свой пальчик в мамин рот. Или в процессе кормления возьмет ложку, накормит маму и затем будет по очереди кормить ее и себя. Матери при¬нимают эти знаки как первые проявления щедрости, каковыми они на самом деле не являются. Это поведе¬ние исчезнет, когда малыш перестанет путать свое тело и тело матери. В целях наблюдения и понимания будет полезно обнаружить такие инфантильные модели пове¬дения сохраняющимися на втором году жизни и даже позднее, когда развивающиеся способности ребенка к общению уже не оставляют сомнений относительно их значения и намерения.
Но и в то время, пока границы «Я» ребенка все еще расширены и неопределенны, наблюдатель не мо¬жет не поражаться все улучшающимся порядком, уста¬навливающимся в сознании ребенка. Диффузные ощу-
266

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
щения младенца постепенно объединяются и образуют организованный опыт. Удовольствие, боль, голод, удов¬летворение, комфорт, дискомфорт перестают хаотично сменять друг друга, возникая под воздействием непос¬редственной потребности и исчезая с ее удовлетворени¬ем. Младенцы подтверждают народную мудрость, гла¬сящую, что у малого дитя смех и слезы живут рядом. Младенец может во время плача вдруг засмеяться, или улыбнуться, или хихикнуть; только что вовсю улыба¬ясь, внезапно расплакаться из-за пустяка. Предвкуше¬ние удовольствия и ярость, гнев, сильное волнение мо¬гут выражаться почти одновременно. У наблюдателя создается впечатление, что каждая эмоция подчиняется своим собственным правилам, не взаимодействуя с дру¬гими. Что бы ни произошло, за этим следует определен¬ная реакция. То, что, казалось бы, пройдет незамечен¬ным, складывается в опыт.
Внутренняя интеграция восприятий, ощущений и реакций с ростом ребенка становится все точнее и мощ¬нее. И именно она во второй половине первого года жизни младенца превращает то, что было более или менее диф¬фузной рассеянной мозговой деятельностью, в первичную организацию зарождающейся личности. Центральный момент осознания возникает, когда опыт начинает накап¬ливаться и использоваться, когда конфликтующие чув¬ства встречаются и смягчают друг друга. Начинают на¬блюдаться различения не только между удовольствием и неудовольствием, но и между «эго» и «другие», действи¬тельное и воображаемое, знакомое и неизвестное, и даже самые начала дифференциации между прошедшим, на¬стоящим и ближайшим будущим временем. Теперь мож¬но ожидать от младенца, что он будет узнавать наблюда¬теля, если тот появляется достаточно часто. Также у него начинает проявляться познавательный интерес и взаимо¬действие с окружающей средой без принуждения со сто¬роны ищущей удовлетворения потребности.
Вот примерно к этому приведут студента наблюде¬ния за функционированием ребенка первого года жизни.
Если вследствие вышесказанного у вас возникло ощущение, что студенту в его наблюдениях не нужно уделять внимание матери, то это лишь потому, что я
267

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
описывала деятельность самого младенца и принимала мать как данность. Ее присутствие столь существенно для малыша, что наблюдателю, да и самому ребенку, трудно представить жизнь без нее. В отличие от боль¬шинства животных, научающихся обеспечивать себя вскоре после рождения, человеческий детеныш — пол¬ностью зависимое существо. Много месяцев пройдет, прежде чем он сможет захватывать в ладошку твердую пищу и отправлять ее в рот. Его придется кормить жид¬кой пищей из соски в течение почти всего первого года жизни. Кто-то должен быть рядом с ним и поворачивать его на бочок с одной стороны на другую в первые недели и месяцы жизни, затем — сажать его и укладывать в постель. Он бы беспомощно лежал в моче и экскремен¬тах, если бы никто не заботился о его чистоте и переме¬не белья. При отсутствии материнской или медицинс¬кой заботы младенец умирает, поскольку никакая внешняя необходимость не может научить его удовлет¬ворять собственные потребности в этом возрасте. Таким образом, мать как кормилица и младенец как зависи¬мый от нее рассматриваются как неразделимая пара, неразделимая в самом прямом смысле слова. За исклю¬чением времени сна, младенец вряд ли будет спокоен, оставшись в одиночестве. С другой стороны, для внеш¬него наблюдателя это постоянное присутствие матери и ее забота в значительной степени искажают картину и реальный объем потребностей младенца. Ведь это ее за¬дача — снижать напряжения сразу же после их прояв¬ления и давать удовлетворение прежде, чем потребность в нем достигнет высшей точки. Поэтому малыш, о кото¬ром хорошо заботятся, выглядит для окружающих «ма¬лотребовательным». И наблюдатель не сможет не заме¬тить, что такой же ребенок у матери, допускающей невыполнение этих требований, нуждается то в одном, то в другом с утра до вечера, давая окружающим пере¬дышку только на время собственного сна.
Удовлетворенность матери своим малышом может, далее, заслонить от наблюдателя тот факт, что этот мла¬денец на самом деле весьма неблагодарен: он питает интерес к своей кормилице, лишь когда ему что-нибудь требуется. Когда он полностью удовлетворен, не голо-
268

Некоторые замечания о наблюдении за младениами
ден, у него ничего не болит, ему не холодно и вообще его ничто не беспокоит, он, фигурально выражаясь, по¬ворачивается спиной к своему окружению и засыпает. Как только нужда будит его, он становится очень вни¬мателен к матери, как бы спрашивая: «Где же моя кор¬милица? Здесь ли ты, чтобы дать мне то, что я хочу?», страдая, если мать отсутствует в этот момент.
Тщательное наблюдение за младенцем в течение его первого года жизни откроет студенту постепенное пре¬вращение взаимоотношений матери и ребенка из отно¬шений эгоистических, жадных, эгоцентрических со сто¬роны ребенка в более взрослую привязанность одного человеческого существа к другому. Это превращение со¬стоит из нескольких изменений, которые удобно рассмат¬ривать как целое. Ситуация, при которой лишь давление потребности вызывает у ребенка внутренний образ мате¬ри, угасающий, как только удовлетворение было получе¬но, постепенно преображается. Теперь образ матери со¬храняется постоянно, собирая в себе весь позитивный опыт с ее участием, и становится все более точным и значи¬мым. Ребенок строит на основе этого собирательного опыта то, что мы называем его первой истинной любовной при¬вязанностью. Это новое отношение к матери сохраняется и в дальнейшем, надежно фиксируясь в его психике и оставаясь относительно стабильным независимо от изме¬няющихся состояний потребности и удовлетворенности его тела. Безукоризненно выполняя роль кормилицы, не допуская несвоевременных отлучек и не позволяя себе увлекаться другими людьми, делами, личными интере¬сами, мать тем самым дает младенцу возможность уста¬новления и сохранения в будущем постоянной и крепкой привязанности к матери. Постоянство этой привязаннос¬ти будет служить крепкой основой для формирования и развития в дальнейшем подобной привязанности к отцу, братьям и сестрам и, наконец, к другим людям, не явля¬ющимся членами семьи. Если же мать относится к своей обязанности кормилицы равнодушно или часто позволя¬ет другим людям заменять ее, переход от эгоистической «любви желудка» к искренней крепкой любовной привя¬занности будет происходить медленнее. Младенец может чувствовать себя незащищенным и слишком беспокоить-
269

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
ся об удовлетворении своих потребностей, чтобы уделять достаточно внимания человеку или людям, которые о нем заботятся.
Для студента-медика, будущего врача или психи¬атра, будет полезно зафиксировать в своем сознании эти два этапа развития младенческой привязанности: эго¬центрические, непостоянные взаимоотношения и пре¬восходящие их, но из них же и вырастающие прочные стабильные взаимоотношения. Хотя в норме здоровый взрослый проходит через первый этап, следы его могут при определенных обстоятельствах проявиться в даль¬нейшей жизни. Тяжелая физическая болезнь может быть одним из таких обстоятельств. Оказавшись «беспомощ¬ным, как дитя», больной сосредоточивается на потребно¬стях своего страдающего тела точно так же, как и младе¬нец; его отношение к сиделкам, врачам, ухаживающим за ним родственникам. может стать очень похожим на младенческую зависимость от матери, кода настоятель¬ные требования сменяются периодами безразличия, как только достигается относительный телесный комфорт. Кроме того, встречаются люди, сохраняющие «инфантиль¬ность» во взаимоотношениях в течение всей своей жиз¬ни. Не достигая постоянства в любви, они часто меняют партнеров в зависимости от «требований момента». Бу¬дучи зависимыми от каждого партнера и от получаемого от партнера удовлетворения, они тем не менее концент¬рируются на своих собственных желаниях, практически не уделяя партнеру внимания. Они эмоционально глухи, подобно младенцу, не выражая никакой ответной люб¬ви. В то время как эта примитивная форма детской за¬висимости ведет к асоциальному развитию, второй этап стабильной любовной привязанности к матери представ¬ляет замечательный фундамент для социальной адапта¬ции.
Наблюдая за развитием привязанности ребенка к матери, мы встречаемся со следующим интересным явле¬нием, которое позволит нам уточнить предыдущее утвер¬ждение. Обсуждая телесные потребности, мы заключили, что младенец не может самостоятельно удовлетворить их. Теперь мы отметим, что из этого правила есть исключе¬ния. Действительно, младенцу приходится полагаться на
270

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
мать в вопросах чистоты, пищи, регуляции температуры и положения тела, но при этом немаловажно что он мо¬жет доставлять себе определенное удовольствие самосто¬ятельно, заменяя отсутствующую мать какой-либо час¬тью своего тела. Он может сосать свой большой палец, если рядом нет груди или бутылочки с молоком; это, ра¬зумеется, не удовлетворит его голод, но вызовет прият¬ные ощущения в ротовых рецепторах. Когда рядом нет матери, ласкающей тельце ребенка, его собственная воз¬ня, потирание и почесывание кожи, ушек, любых частей тела вызывают, эротические ощущения кожи и достав¬ляют удовольствие. Потирание и надавливание половых органов вызывает эротическое удовлетворение (удовлет¬ворение мастурбационного типа \ аутоэротическое удов¬летворение \эротическое самоудовлетворение). Когда мама не покачивает малыша, раскачивающиеся ритми¬ческие движения могут осуществляться и без ее помо¬щи. Любой наблюдатель, в течение определенного вре¬мени и без предубеждений следящий за малышом, обнаружит, что это побуждение доставлять себе'своими собственными усилиями разнообразные приятные эро¬тические ощущения, исключительно при помощи свое¬го собственного тела (даже если иногда и используются некоторые предметы, такие, как уголок одеяла, подуш¬ка, пустышка и пр.), играет значительную роль в жизни каждого младенца.
Как объективные внешние наблюдатели, мы мог¬ли бы ожидать, что матери, врачи, сиделки будут при¬ветствовать эти малые проявления самостоятельности младенца, столь зависимого в других отношениях. До¬вольно любопытно, что этого никогда не происходит. Медики с неодобрением относятся к сосанию пальца, виня его в деформаций челюстей младенца или же ис¬кривлении зубов. Мастурбационная активность на коже и гениталиях в доаналитическую эпоху обычно рассмат¬ривалась как угрожающее проявление раннего полового развития. На ритмические раскачивания смотрят с по¬дозрением как на возможные предвестники аутических тенденций. Мы знаем сегодня, что это осуждение обус¬ловлено тем, что вся эта деятельность является первы¬ми действительными проявлениями детской сексуаль-
271

Некоторые замечания о наблюдении за младенцами
ности; кроме того, они представляют форму сексуально¬го удовлетворения, которую с точки зрения взрослого можно назвать извращением. Но это еще не все. Наблю¬датели, находящиеся в хорошем контакте с матерями младенцев, заметят, что, даже когда преодолен страх перед детской сексуальностью, как это уже произошло во многих случаях, все же сохраняются определенные опасения, касающиеся стремления младенцев к аутоэ-ротическому удовлетворению. Кажется, что бессознатель¬но матери очень ценят себя как единственный источник удовольствия для своего ребенка. Ребенок, доставляю¬щий сам себе удовольствие — это независимый ребенок, и независим он в той степени, в которой он прибегает к этому. Мать смутно чувствует, что он становится менее подвластен ее влиянию и руководству. И несмотря на советы врача или психолога-консультанта, матери склон¬ны противоборствовать сосанию пальца, раскачиванию, мастурбации и т. д. Войну, которую они несомненно проиграют, поскольку, буквально говоря, как ни связы¬вай ручки и ножки младенцу, воспрепятствовать в по¬иске этих совершенно законных, природой определен¬ных инфантильных удовольствий не удастся.
Во время наблюдений студентам будет полезно пе¬риодически сопоставлять свои записи для сравнения темпов развития младенцев. Не все дети проходят через одни и те же этапы развития в одно и то же время. Есть определенные пороги, которые должны быть достигну¬ты и пройдены в течение первого года жизни. Когда именно это произойдет, зависит в каждом отдельном случае от взаимодействия конституциональных факто¬ров и влияний окружающей среды. Все младенцы про¬ходят этап, когда их жизнь определяется единственной альтернативой: боль — удовольствие. Они должны в те¬чение первого года жизни научиться воспринимать и распознавать реальность, развить память и создать внут¬ренний образ своего тела как основу будущей личности. Основываясь на опыте физического удовлетворения, их чувства должны обратиться к матери и породить привя¬занность к ней. Если они прошли эти основные ступени, их можно назвать успешными младенцами. Координи¬рованные движения и речь появятся следом.
272

ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ И СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ ДЕТЕЙ МЛАДШЕГО ВОЗРАСТА
Примерно год назад мисс Пикард навестила меня с тем, чтобы пригласить выступить на этой ассамблее. Она ясно сформулировала свою цель: по ее мнению, по вопро¬сам эмоционального и социального развития ребенка вы¬ступать перед вами должен психоаналитик, поскольку психоанализ является дисциплиной, ориентированной именно на эти сферы жизни ребенка. Я восприняла эти слова как комплимент психоанализу, но у меня было та¬кое чувство, как будто что-то осталось недосказанным и я должна прояснить ситуацию. Однако у меня все же оставалась неясность, касающаяся моего доклада. Я ду¬мала, что мне придется сделать длинное вступление для того, чтобы мои высказывания стали понятны, и, озабо¬ченная этим, я решила пойти на вступительное заседа¬ние. Поэтому я появилась здесь вчера и, к своему глубо¬кому облегчению, обнаружила, что необходимое введение было сделано вчерашними докладчиками.
Я полагаю, мне не найти слов лучше, чем те, что были произнесены вчера мисс Пикард, когда она гово¬рила о работе с младшими детьми в сравнении со стар¬шими: это значит отход от логики и смысла к нелогич¬ному и иррациональному. Я также повторю слова вашего президента, что шаг от дошкольного воспитания к школь¬ному обучению является шагом через последний и наи¬более трудный барьер образования. Это именно то, о чем
273

я думала. Я чувствовала, что моя речь сегодня должна увести вас далеко за эти рамки и что наша задача в обучении педагогов, работающих с малышами, заклю¬чается в том, чтобы научить их чувствовать себя как дома в этой незнакомой стране, где не существует логи¬ки и расчета и где человеку приходится действовать в соответствии с противоположными принципами психи¬ческой жизни одновременно.
Теперь поговорим о детальной характеристике мира малыша и том языке, на котором он говорит. Когда я работала с родителями и учителями, меня всегда интере¬совало, почему возникает так много недоразумений меж¬ду ними и их детьми. Родители и учителя с наилучшими намерениями создают для ребенка особые условия, исхо¬дя из внешних обстоятельств, своего видения ситуации, из логики и разума. Но ребенок все это видит совершен¬но в ином свете: он воспринимает ситуацию, исходя из детских желаний, фантазий, страхов, и поэтому его ви¬дение полностью противоположно позиции взрослых. Мать может отправить ребенка в детский сад из наилучших побуждений, возможно, для того, чтобы ему не было скуч¬но дома. Она думает, что общение с другими детьми мо¬жет хорошо повлиять на его развитие, поскольку сама она занята другими делами и не может уделять ему дос¬таточно внимания. Ребенок же воспринимает это как из¬гнание из дома. Мать с наилучшими намерениями пла¬нирует время госпитализации, например, для удаления гланд или других необходимых оздоровительных мероп¬риятий. Ребенок же оценивает это как агрессию, направ¬ленную на его тело. Или же ребенка сажают на диету, что для него означает наказание и лишение.
Озадаченная подобными примерами, я попыталась еще раз обратиться к накопленным нами знаниям в на¬дежде, что мне удастся выявить те области, в которых возникает это глубокое непонимание между взрослым и ребенком. Я обнаружила достаточно большое количество таких моментов и хочу представить вашему вниманию четыре основные сферы, где дети отличаются от взрос¬лых настолько, что нам приходится заново учиться по¬нимать их эмоциональный мир. В этой трудной для ро¬дителей и учителей задаче есть один обнадеживающий
274

Эмоциональное и социальное развитие детей
момент, а именно то, что детские качества еще живы во взрослом, только они забыты, подавлены и продолжают существовать в тени. Когда же нам удается разобраться с этим скрытым в себе материалом, становится легче понимать ребенка.
1. Позвольте представить вам четыре примера. Мы, взрослые, видим сны, а также мечтаем. Наши сны и грезы обладают одной важной особенностью. Замечали ли вы, что мы всегда находимся в центре этого мира снов? Нам могут сниться другие люди, но если внима¬тельно присмотреться, оказывается, что это всегда мы сами. Мы можем мечтать, но разве кто-то мечтает о со¬седе, с которым происходят чудесные события в его жизни? Спасение людей, героические поступки, приоб¬ретение несметных богатств — это всегда происходит с нами. Во взрослом сохраняется темная, изолированная ' область, которая представляет собой не что иное, как детский образ существования, потому что подобный эго¬центричный способ видения окружающего мира принад¬лежит ребенку.
В ранние годы для сознания не существует объек¬тивных фактов, есть только субъективные. Когда у ма¬тери болит голова или у учителя недомогание, ребенок не понимает, что у матери мигрень, а у учителя просту¬да. Он думает примерно следующее: «Они против меня, наверное, я сделал что-то не так». Когда мать больна и лежит в постели, ребенок думает: «Она сегодня не хочет играть со мной». Если она ждет ребенка, он думает: «По¬чему она не берет меня на руки? Наверное, она меня больше не любит». Я помню одного пациента, который, будучи уже взрослым, говорил о смерти матери только в таких выражениях: «Когда она предала меня...». Это тот самый эгоцентричный способ видения, согласно ко¬торому ничто в мире не происходит вне связи с собствен¬ными чувствами, желаниями, переживаниями ребенка;
то есть все то, что так затрудняет наше понимание ре¬бенка. Чувства других людей не принимаются в расчет. Если идет дождь, то этот дождь сделан для того, чтобы помешать ребенку выйти на прогулку. Если гремит гром, то это, наверное, потому, что ребенок сделал что-то пло¬хое. Ребенок никогда не думает: «Дождь идет также и
275

Эмоциональное и социальное развитие детей
для тех, кто ведет себя хорошо». Когда мы сталкиваем¬ся с подобными убеждениями у взрослых, мы говорим, что они суеверны. Например, некоторые взрослые люди убеждены, что когда они едут в отпуск, то идут дожди. Я убеждена, что это отголосок детства.
Еще один пример непонимания чувств других лю¬дей: дети из моего детского сада были с воспитателями на прогулке, и когда подошли к зданию детсада, воспи¬тательница предложила им бежать наперегонки ко вхо¬ду. Но когда они побежали, одна новенькая девочка по¬тянула ее за руку и сказала: «Скажи тому мальчику, чтобы не бежал так быстро. Я хочу быть первой!» То, что этот мальчик тоже хотел быть первым, для нее не имело значения.
Все это мы без преувеличения можем назвать дет¬ским эгоцентричным видением мира: это естественно для ребенка, естественно для нашего понимания ребенка, но становится неестественным, если в процессе взросления ребенок постепенно не перерастает его.
2. Следующий пункт больше касается контраста между рациональным и иррациональным, логичным и алогичным. Начнем снова со взрослых. Мы все знаем, что под воздействием очень сильных эмоций взрослый может сделать все, что угодно, даже совершить преступ¬ление, которое может иногда быть оправдано судом, по¬скольку в тот момент чувства, эмоции данного человека были слишком сильны, чтобы сдерживаться соображе¬ниями разума и морали.
Опять-таки это то же самое состояние, которое ти¬пично для ребенка. Родители большей частью не пони¬мают этого, им кажется, что ребенок действует им на¬перекор. Ребенок хорошо усвоил, что должен поступать так или иначе, что машины на дороге опасны, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми, что до желанной игрушки в магазине нельзя даже дотронуться. Ребенок понимает все это, но понимание не влияет на его по¬ступки.
Я думаю, коренное отличие между нами, взрослы¬ми, и детьми дошкольного или еще меньшего возраста, состоит не в том, что они менее разумны, чем мы, или им недостает рациональности. Я полагаю, отличие зак-
276

Эмоциональное и социальное развитие детей
лючается в том, что наши идеи влияют на наше поведе¬нию, тогда как у малыша понимание может иметь мес¬то, но его поведение подчиняется страху, желаниям, импульсам и фантазиям. Вы слушаете меня столь тер¬пеливо: возможно, я говорю что-то интересное. Но пред¬ставьте, что моя речь стала очень скучной. Вы будете продолжать сидеть тихо до конца заседания. Но если бы вы были воспитанниками детского сада и мне не уда¬лось вас заинтересовать своим рассказом, то вы стали бы отвлекаться: некоторые вышли бы из помещения, другие собрались бы в уголке и занялись чем-то другим. Никакое согласие и понимание трудностей, испытывае¬мых докладчиком или учителем, не удержали бы вас на месте. Это было бы полное исчезновение желания слу¬шать, которое управляет поведением.
Когда я еще работала в Хемпстедском военном дет¬ском доме, там были дети всех возрастов, начиная с младенческого (от 10 дней) до 8 лет. Это именно тот возраст, которым вы сейчас интересуетесь. Наши юные воспитательницы и помощники обычно ходили гулять с детьми по Лондону, и, поскольку детей было много, я сказала: «Отведите их покататься на лошадях». Но вос¬питательница возразила. «Только не наших детей, — сказала она, — они знают о движении все. Им всего по два или три года, но они обидятся, если вы посадите их в экипажи». Дети знают, что нельзя выбегать на дорогу. Но что, если мать появится на другой стороне улицы? Я гарантирую, что эти смышленые дети бросятся напере¬рез транспорту к матери, потому что в этот момент же¬лание сильней разума и понимания. Или, предположим, мать ведет ребенка к доктору или зубному врачу. Ребе¬нок заранее обещает быть хорошим и послушным и со¬бирается быть такбвым. Но вместо этого он выводит мать из себя. Он кричит, когда зубной врач приближается к нему, так как в этот момент разум исчезает, и его пове¬дением движет страх.
Есть еще одна особенность функционирования дет¬ской психики, которую взрослым трудно понять. Взрос¬лые могут быть мотивированы долговременной перспек¬тивой. Это означает, что мы можем отсрочить исполнение наших желаний, лишь в состоянии повышенного эмо-
277

Эмоциональное и социальное развитие детей
пионального возбуждения и нетерпения мы начинаем действовать немедленно, под влиянием момента. Ребен¬ку же необходимо всегда действовать мгновенно, для него не существует отсрочки, он не может ждать; возникаю¬щая фрустрация неисполненного желания колоссальна. Это означает, что чувства и желания ребенка намного интенсивнее, чем у взрослых, и такие обещания, как «Мы узнаем это завтра», «Через шесть месяцев мы по¬едем туда-то и туда-то» или «Подожди, пока вырастешь», бессмысленны. Эти фразы абсолютно пусты для ребен¬ка, это все равно что обещать взрослому исполнить его желания через сто или тысячу лет.
3. Здесь я подхожу к третьему пункту. Я полагаю, мы как учителя, родители и воспитатели не совсем по¬нимаем, что у всех маленьких детей восприятие време¬ни совершенно иное, чем у нас. Мы измеряем время объективно, с помощью часов, и знаем, сколько реально длится час. Только находясь в состоянии повышенной тревоги, ожидая чьего-либо визита или во время опера¬ции родственника сидя в приемной, мы можем почув¬ствовать бесконечность времени, когда один, два или три часа тянутся столь же медленно, как и века.
Только в таком состоянии мы можем понять, как ребенок ощущает время. Родители говорят: «Мы уезжа¬ем только на выходные — всего два с половиной дня, это совсем мало». Два с половиной дня для двух-трех-летнего ребенка — целая вечность. Это то же самое, что два с половиной месяца или два с половиной года. Ре¬бенку, который плачет в детском саду, могут сказать;
«Ничего страшного, мама придет через час». Но в часу 60 минут, а в минуте 60 секунд, и для ребенка это веч¬ность. С другой стороны, мы можем сказать: «Поиграй еще пять минут», но для ребенка пять равно одному, потому что он хочет продолжать играть дальше. Мы об¬ращаемся с ребенком с позиций своего ощущения вре¬мени, тогда как должны это делать с его позиций.
Я приведу еще один пример из практики Хемп-стедского военного детского дома, где мы смогли так много узнать благодаря возможности применения зна¬ний, приобретенных в сложном процессе психоанализа, к очевидно простому процессу воспитания ребенка. В
278

Эмоциональное и социальное развитие детей
этом саду было восемьдесят детей, пятьдесят в одном здании и тридцать в другом, разбитых на группы и се¬мьи. Очень скоро мы поняли, что малыши испытывают сильный дистресс, когда мы сажаем их за стол, а сами идем за едой. Малыши не могут ждать. И мы подумали, что надо сделать иначе: «Сперва накроем столы, а затем будем усаживать детей». Вы не представляете, какая революция произошла в детском саду.
Когда утром вы пытаетесь одеть тридцать детей и повести их на завтрак, что вы делаете с теми, кто одел¬ся первым? Я видела в других садах, что они играют до тех пор, пока не оденутся остальные, или даже поют. Ну кому хочется петь до завтрака? Мы сделали столо¬вую, где дежурила лишь одна воспитательница, и дети шли туда, как только были умыты, одеты, причесаны. Они получали завтрак сразу, как это делается в кафете¬рии. Это также помогало уберечь детей от слишком силь¬ных переживаний.
Меня поразило тогда, от каких страданий можно защитить детей, если понимать всего лишь разницу в восприятии времени у детей и у взрослых. У нас была одна девочка, которая все время хотела быть большой, потому что у нее был старший брат. Это символизирова¬ло ее здоровую личность. Она бесконечно спрашивала:
«Когда я вырасту? Это скоро? Через полчаса?». Еще был мальчик, который хотел, чтобы его не забирала мать, и постоянно спрашивал: «Когда придет моя мама?» Вос¬питательница задала ему вопрос: «Ты хочешь, чтобы она поскорее пришла или чтобы еще долго не приходила?» Он ответил: «Я хочу еще играть. Полчаса — это долго?» Он не представлял, сколько это.
4. Если вы хотите найти яркий пример того, на¬сколько отличается язык ребенка от языка взрослого, вы не сможете^подобрать лучшего примера, чем те, которые касаются понимания детьми сексуальной жизни, а имен¬но — различий между мальчиками и девочками, того, что делают мама и папа, чтобы родить ребенка, и откуда появляются дети. Мы многое узнали, изучая реакции детей, и, как вам вероятно известно, первая заповедь ро¬дителям — не кормить детей историями о находке в ка¬пусте или подарке от аиста, а рассказать правду, кото-
279

Эмоциональное и социальное развитие детей
руго исповедует психоаналитик. Психоаналитик должен также объяснить, как поступают дети с этой правдой. Сейчас у нас в детском саду есть несколько детей, у кото¬рых за последние шесть месяцев появились братья или сестры: и которые ввиду этого очень озабочены вопросом рождения. Их родители, юные и окрыленные и совсем не старомодные, рассказали своим детям все как есть. Дети поверили только на словах. Они понимают, что ребенок появляется внутри матери, и то, как устроены мальчики и девочки. Но когда вы наблюдаете за их игрой, вы види¬те, что в действительности они не восприняли ничего из сказанного. Например, они дуют на кирпич, как будто «делают ребенка». Или, играя в семью, как папа и мама, изображают, что ложатся вместе спать. Дальше обычно происходит следующее: они возятся, дерутся, почти го¬товы убить друг друга: любовь и насилие, похоже, нераз¬рывно связаны. В игре также заметно, что они считают, будто все дети должны быть мальчиками, и что тело де¬вочки неполноценно, так как в нем чего-то не хватает или было удалено в наказание.
Коротко говоря, ребенок переводит реальные фак¬ты половой жизни в понятия, доступные для его незре¬лой души и тела, и понятия эти грубы, примитивны, жестоки и очень близки содержанию некоторых сказок. Поэтому когда бы вы ни захотели убедиться в существо¬вании огромной разницы между детским эмоциональ¬ным языком и языком фактов, типичным для взрос¬лых, вам не найти лучшей области, чем эта.
Давайте допустим, что мы помогли учителям понять некоторые особенности ребенка, такие, как его эгоцент¬ризм, иррациональность, иное чувство времени, отличи¬тельные черты его сексуальности. Но что дальше? В конце концов это только предпосылки, подводящие к понима¬нию процесса развития ребенка, происходящего по мере достижения интеллектуальной и социальной зрелости.
Мы должны определить свой дальнейший путь, и с этой целью я предлагаю вам пример из другой облас¬ти. Когда я еще была учителем в школе — с этого я начинала, — я была поражена тем, что услышала от мальчика из средней школы. Он сказал: «В школе было бы прекрасно, если бы тебя все время не перегружали.
280

Эмоциональное и социальное развитие детей
Разве можно понять, как складывать, когда нужно учить, как вычитать, и трудно вычитать, когда тебе нуж¬но долго делить. Или ты выучил латынь достаточно, что¬бы читать очень легкие тексты, но разве тебя оставят в покое? Нет, тебя заставляют читать самые трудные и не¬понятные книги». В то же время от маленькой смышле¬ной девочки я услышала, что она действительно любила бы школу, «...если бы здесь не было так скучно. Всегда приходится делать одно и то же по многу раз, ждать, когда все поймут материал. Почему нельзя сразу перей¬ти к следующему?» Это привело меня к мысли, что дет¬ские желания не могут быть исполнены: есть те, кто хочет идти вперед, и всегда найдутся такие, которые хотят, чтобы их оставили в покое и наслаждаться свои¬ми достижениями.
Со временем учителя во всем мире узнали, что интеллектуальное развитие проходит через ряд стадий и что ребенка нельзя ни подгонять вперед, ни удержи¬вать на стадии, которая ниже его уровня развития. На¬конец, что каждому нужно дать возможность развиваться интеллектуально в том темпе, который ему близок. Я думаю, это ценное наблюдение, которое вы, учителя са¬мых маленьких, должны перенести из области интел¬лекта в сферу реальной эмоциональной и социальной жизни. Здесь также существуют стадии, через которые проходит ребенок, и нельзя ни торопить его там, где он не успевает, ни удерживать там, где он чувствует себя заключенным в атмосфере, которую он уже перерос.
В своих аналитических исследованиях детей мы постарались установить эти стадии для различных от¬ношений: стадии развития отношений с матерью, кото¬рые в действительности означают всю совокупность ран¬него эмоционального развития; развитие товарищества в школе; развитие активности от игры с разными иг¬рушками до трудовой деятельности; или стадии разви¬тия обращения со своим телом: процессы питания, очи¬щения, сохранение здоровья, гигиена и пр.
Наблюдая шаг за шагом детали развития ребенка, со временем меня стал раздражать односторонний под¬ход к человеческим отношениям, который выражается в следующих высказываниях: «Мать и ребенок должны
281

Эмоциональное и социальное развитие детей
находиться вместе как можно дольше. Не разлучайте их». Или: «Детям нужны товарищи. Как можно раньше выпускайте ребенка из дома, пусть он растет в коллек¬тиве». Каждое из мнений может быть либо верно, если оно опирается на понимание стадии развития ребенка, либо нет, если строится на сентиментальных взглядах взрослых. Ни в какой другой области мы не посмели бы строить руководство на сентиментальных установках. Можно спросить, например, у педиатров, насколько было бы правильно назначать ребенку диету на основе впе¬чатления, что молоком матери хорошо кормить ребенка до шестилетнего возраста? «Нет, — сказал бы врач, — Мы можем привести множество доказательств, что это не соответствовало бы требованиям растущего организ¬ма». Если кто-нибудь скажет: «Перестаньте кормить грудью и начните кормить рубленой говядиной», это может звучать смешно, но именно так мы поступаем по отношению к эмоциональному развитию наших детей.
В последние годы вам, наверное, приходилось много слышать о постепенном развитии отношений матери и ребенка. Поэтому я не стану сейчас говорить об этом, а вместо этого расскажу о том, что непосредственно каса¬ется учителей: существуют похожие стадии развития в жизни ребенка, которые ведут его от относительной зам¬кнутости семейных отношений к широкой обществен¬ной жизни.
Все мы знаем, что нам нужно от детей в детском саду: чтобы они радовались своему окружению и хорошо ладили между собой. Но мы часто спрашиваем себя: «Что должно происходить до того, как они научатся этому?» В моей клинике нам довелось ухаживать за несколькими детьми после рождения. Мы собирали матерей с младен¬цами в клинике в течение первых 16 месяцев, чтобы по¬смотреть, как играют дети с матерями в определенные послеобеденные часы. Потом они приходили в наш детс¬кий сад, если мы могли принять их, когда им было уже три — три с половиной года. Это дало нам возможность наблюдать за развитием их дружеских отношений не с братьями и сестрами, а с товарищами вне семьи.
Мы установили примерно четыре стадии. На пер¬вой стадии мать и дитя едины, и кто бы ни становился
282

Эмоциональное и социальное развитие детей
между ними, это нарушает равновесие. Например, если другой ребенок пытается влезть на колени к матери, его сгоняют. Этот другой ребенок лишний, он мешает. Вы можете увидеть, что ребенок ведет себя асоциально, эгои¬стично. Конечно, это так и есть: он асоциален, и должен быть таким в этом возрасте. Это первая стадия, где, как я уже сказала, другой ребенок вызывает беспокойство.
Затем наступает вторая стадия, когда другой ребе¬нок становится уже интересен. Например, у кого-то из присутствующих в комнате сильно вьющиеся волосы, и все дети подходят и трогают эти волосы. Но это не сам ребенок, а его волосы привлекли внимание. Или ребе¬нок везет игрушку на колесах, а на его пути находится другой ребенок; первый продолжает свой путь так, как будто на его пути предмет мебели. Если ребенок спотк¬нулся, для него это означает, что мебель упала на него, и кто-нибудь должен подойти и поднять ее. Это говорит о том, что на второй стадии другой ребенок еще не вос¬принимается как человеческое существо. Он восприни¬мается как неодушевленный предмет, почти как живая игрушка.
Мишка является хорошим партнером по игре по¬тому, что с ним можно делать все, что угодно, и он ни¬чего не сделает в ответ. Ребенок швыряет своего мишку в угол, потому что он зол. Мишке плохо, и ребенок бе¬рет его, жалеет, и с мишкой уже все в порядке. Именно в этом состоит ценность игрушек. Но обращение с дру¬гими детьми на этой стадии подобно обращению с иг¬рушками, и когда они отвечают обидчику тем же, это оказывается неожиданностью для ребенка. У наших малышей в возрасте от 16 месяцев до двух лет вы може¬те в таких случаях увидеть на лицах такое удивление, как будто «ребенок-мишка» вскрикнул или ударил.
Затем наступает стадия, где два ребенка начина¬ют интересоваться одними и теми же игрушками, иног¬да сильно конфликтуя. Я помню двоих малышей в воз¬расте двух с половиной лет, которые играли в детском саду на кухне. Один мальчик стремился вытащить все блюдца и чашки из детского кухонного шкафа и поста¬вить на стол, а второй с тем же упорством пытался по-
283

Эмоциональное и социальное развитие детей
ставить их обратно. Они достаточно долго играли мир¬но, не замечая, что их цели противоположны, пока на¬конец не возникло затруднение, и игра прекратилась.
Это способствует переходу на следующую стадию, где дети становятся партнерами: они спрашивают, при¬глашают, используют друг друга для достижения игро¬вых целей, как это происходит во всех детских садах. Целью может быть, например, постройка гаража для машины, тогда один мальчик может подойти к другим детям и сказать: «Кто поможет мне построить гараж для этой машины?», и они Могут играть полчаса или час и построить что-то красивое; или они могут делать что-то, используя песок, воду, поезда, тоннели и т. д. и пре¬красно сотрудничать — не на основе личной дружбы, а на основе общей цели. Это чрезвычайно важная стадия в детской жизни. Когда цель достигнута, группа распа¬дается, дети снова идут каждый своим путем.
Так формируется четвертая стадия, когда другой ребенок становится ценным не только как товарищ по игре, но и как личность со своим правом любить, нена¬видеть, восхищаться, соперничать, выбирать друзей. Я не знаю, каковы ваши собственные наблюдения, но мы у себя наблюдали за несколькими такими парами, иног¬да мальчика и девочки, иногда двух мальчиков или двух девочек с настоящими личностными чувствами и сим¬патией друг к другу. Мы видели неподдельное горе, если их разлучали.
Интересен тот факт, что нельзя заставить ребен¬ка, находящегося на второй стадии, когда другие вос¬принимаются как игрушки, вести себя так, как свой¬ственно детям третьей или четвертой стадии, или наоборот. Эти процессы роста и адаптации достигаются постепенно, точно так же как родители не могут убе¬речь детей от установления множества отношений, ко¬торые возникают, только когда ребенок уже достиг фазы постоянства своих отношений в привязанности к лю¬дям. Мне кажется, что понимание этих фаз эмоциональ¬ного и социального роста дает нам основание, чтобы раз¬бить детей на группы, как это происходит при делении школьной популяции на классы на основании психоло¬гических тестов по их интеллектуальной градации.
284

ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ И ИНСТИНКТИВНОЕ РАЗВИТИЕ
К сожалению, не существует стандартизированных методов определения норм эмоционального и инстинктивного развития детей всех возрастов. Имеющи¬еся тесты психического развития (Гезелл) включают оценку поведенческих норм в разные периоды младен¬ческого возраста, хотя это делается скорее с целью диф¬ференциации интеллектуальной нормы и психической ртсталости у детей, чем для изучения собственно раз¬вития поведения. В некоторых тестах (Роршах) иссле¬дуется развитие аффективных состояний и их наруше¬ния. В других тестах, например, тестах для оценки Эмоционального развития, используются продукты фан¬тазии ребенка. Но эти попытки остаются единичными, большая же часть не дает ничего, кроме описания отдельных случаев и освещения второстепенных аспектов эмоциональной жизни детей. На нынешнем уровне знания, как мне кажется, неполного и интуитивного, они не облегчают задачу исследователя, призванного изучать личность комплексно, стремящегося вынести на¬дежное суждение об этой стороне детской природы.
В основе процессов формирования детского характеpa и последующего социального развития лежат два инстинкта: секс и агрессия. Их проявления и вызываемые ими эмоции были предметом психоаналитической психологии на протяжении последних 50 лет.
Детство и секс. До начала нынешнего столетия считалось, что детство свободно от сексуальности. Предпо-
285

Эмоциональное и инстинктивное развитие
лагалось также, что сексуальный инстинкт начинает про¬являться в период полового созревания с первыми при¬знаками влечения к противоположному полу. Асексуаль¬ность рассматривалась как одна из главных характеристик детства, которая подкрепляла веру в так называемое «сча¬стье» и «безмятежность» первых лет жизни. Где бы ни обнаруживались проявления детской сексуальности, та¬кие, как сексуальное любопытство или сексуальные дей¬ствия (мастурбация, сексуальные игры с другими деть¬ми), они воспринимались как признаки отклонения от нормы, сексуальной распущенности или дегенерации.
В отличие от этих убеждений психоаналитические исследования, посвященные изучению и лечению невро¬зов, продемонстрировали существование детской сексуаль¬ности. Сексуальность детей отличается от сексуальности взрослых, поскольку имеет другие цели и формы выраже¬ния. Сексуальное поведение детей предваряет их действия в зрелом возрасте и реализует детские ожидания и удов¬летворение тем же по сути образом, что и у взрослых. Сек¬суальная жизнь в детстве, естественно, не направлена на воспроизводство, хотя она формирует основу генитальной сексуальности взрослых. Понятие сексуальности, которое раньше включало только генитальную функцию, было тем самым расширено и стало включать прегенитальную и эк-страгенитальную функции. Энергию, питающую сексуаль¬ные влечения детей и взрослых, стали называть либидо.
Ранние стадии развития либидо. Приятные ощуще¬ния, которые у взрослых вызываются стимуляцией гени¬талий, в детстве дают другие части тела. Первым участ¬ком тела, играющим такую роль в детской жизни, является оральная зона. С начала кормления грудью младенец ис¬пытывает удовольствие от стимуляции поверхности рото¬вой полости, вызванной током молока. Он учится полу¬чать это удовольствие независимо от процесса кормления, сося большой палец. (Многие младенцы сосут другие паль¬цы, кулак или части тела в пределах досягаемости, а так¬же уголок одеяла или подушки.) На более поздних стади¬ях развития дети тянут в рот почти все возможные предметы, и таким образом предметы изучаются и стано¬вятся знакомыми, принося приятные ощущения. Эти ощущения создают первый опыт удовольствия сексуаль-
286

Эмоциональное и инстинктивное развитие
ного характера. Взрослые смотрели на них с подозрением и старались предупредить задолго до того, как была от¬крыта их сексуальная природа. Попытки отучить сосать палец наталкивались на упрямое сопротивление ребенка, точнее, сопротивление той силы, которая обеспечивает ин¬стинкт либидо, стоящий за этим действием. Оральная зона обладает способностью приносить удовольствие в период сосания'груди, а у многих детей намного дольше.
Примерно с полуторагодовалого возраста роль рото¬вой полости в выработке возбуждения сексуального ха¬рактера (эрогенная зона) переходит к участку тела вокруг анального отверстия; по-видимому, это происходит в ре¬зультате постоянного внимания, обращенного к этому уча¬стку в течение длительного периода обучения туалету. Од¬новременно с преобладанием этих ощущений в так называемой анальной фазе ребенок проявляет повышен¬ный интерес к процессу дефекации в целом. У него возни¬кает желание трогать и размазывать свои экскременты, он также предпочитает играть с теми веществами, кото¬рые напоминают экскременты по цвету, консистенции или запаху. В анальной фазе развития ребенок также настой¬чиво ищет «грязных» игр, подобно тому, как в оральной фазе он стремится сосать палец.
Приблизительно в возрасте 3-4 лет интересы ребен¬ка начинают концентрироваться на гениталиях. Орган, который в это время доставляет ребенку наибольшее удо¬вольствие, — пенис у мальчиков и, соответственно, кли¬тор у девочек. В данной фаллической фазе гордость за пенис и то, что он может делать (эрекция, игры при моче¬испускании), имеют большое значение для мальчика; де¬вочки испытывают зависть к пенису. В этой фазе сексу¬альное любопытство, например, интерес к половым различиям, интимным отношениям родителей и тайне рождения, достигает своего пика, который длится при¬мерно от 3-4 до 5-6 лет. Основная активность фалличес¬кой фазы для обоих полов — генитальная мастурбация.
Эти тенденции детского развития представляют со¬бой компоненты сексуального инстинкта, о чем говорят следующие факты: во-первых, прегенитальные действия в сексуальности взрослых продолжают играть постоянную, хотя и подчиненную роль, выступая либо как прелюдия,
287

Эмоциональное и инстинктивное развитие
либо сопровождение полового акта; во-вторых, существу¬ют определенные формы сексуальной патологии, так на¬зываемые перверсии, где любое из инфантильных сексу¬альных действий может заменить желание сексуальной близости и стать главной формой выражения сексуально¬сти в зрелом возрасте (фелляция, куннилингус, копрофи-лия, скопофилия, эксгибиционизм и т. д.).
С точки зрения генитальности взрослых, сексуаль¬ная жизнь ребенка это извращение (что объясняет, поче-му наблюдатели так неохотно говорят об этом); с точки зрения развития, инстинктивные компоненты детской сексуальности являются нормой.
Развитие агрессивного инстинкта. Многие авторы считают, что детская агрессивность это не внутреннее инстинктивное побуждение, а реакция на фрустрацию и запреты, с которыми сталкивается ребенок. Недавно по¬лучила подтверждение точка зрения, согласно которой агрессивный инстинкт является истинной и ведущей си¬лой в жизни ребенка с момента его рождения.
Проявления агрессивного инстинкта тесно связаны с проявлениями сексуальности. В оральной фазе они про¬являются в оральном садизме и выражаются в стремле¬нии повредить привлекательный объект, съев его (ораль ная инкорпорация); здесь зубы используются как орудие агрессии. В анальной фазе агрессия проявляется в аналь¬ном садизме. Дети этого возраста агрессивны, деструктив¬ны, своевольны, властны и одержимы; часто пребывая в состоянии раздражения и гнева, они обычно толкаются, пинаются, царапаются и плюются. В этой фазе особенно трудно разграничить начало проявления сексуальности и собственно агрессивность, поскольку ребенок обычно от¬носится к любимым людям и предметам нечутко, жесто¬ко, часто мучает их. В фаллической фазе агрессивность проявляется в таких благородных формах, как мужествен¬ность, защита, безрассудство перед лицом угрозы и со-ревновательность. Если с возрастом не происходит есте¬ственного слияния агрессивных желаний с сексуальными инстинктами, они начинают выступать как сугубо дест¬руктивная сила.
Когда агрессивные силы направлены на окружающих, они способствуют самосохранению; когда внутрь себя — они
288

Эмоциональное и инстинктивное развитие
угрожают физическому иди психическому здоровью ребен¬ка.
Аутоэротизм и объектная любовь. С помощью тела ребенок удовлетворяет лишь малую толику своих сексу¬альных и агрессивных побуждений — он сосет палец, предается анальным удовольствиям, мастурбации или другим действиям (кусает ногти, ковыряет в носу, затал¬кивает предметы в уши). Часто дети в раннем возрасте катаются по полу и бьются головой, — это явление того же порядка, когда ребенок удовлетворяет примитивное желание ритмических движений тела, к которому добав¬ляется направленная на себя агрессия.
Эти аутоэротические действия формируют так на¬зываемые «дурные привычки» детства, с которыми взрос¬лые ведут непрекращающуюся войну. Они сталкиваются со всей мощью инстинктивных влечений, которым эти действия дают выход. Аутоэротические действия сами по себе нормальные и обычные явления. Однако благодаря воспитательным усилиям взрослых, которые им противо¬стоят, аутоэротические действия помимо удовлетворения делают ребенка самодостаточным и тем самым менее под¬верженным внешним влияниям.
В норме большая часть сексуальных и агрессивных желаний в поисках удовлетворения обращена на других людей. Люди из ближайшего окружения, на которых на¬правлены эти усилия, — объекты любви — играют ог¬ромную роль в сохранении баланса всей эмоциональной и инстинктивной жизни ребенка. Если с детьми равнодуш¬но обращаются те, к кому обращены их чувства (детдо¬мовские дети), или же детям пришлось в раннем возрасте часто менять свое окружение (дети военных, брошенные, сироты, бездомные дети), то в дальнейшем они оказыва¬ются неспособны создавать прочные, долговременные и теплые отношения с другими людьми. В результате их сексуальные усилия обращаются на себя, аутоэротичес¬кие действия усиливаются как плата за разрыв отноше¬ний с внешним миром. Такие дети становятся замкнуты¬ми, зацикленными на себе и трудноуправляемыми.
Ярко выраженные аутоэротические привычки не поддаются коррекции или устранению с помощью угроз или наказания. На них косвенно влияют колебания отно-
289

Эмоциональное и инстинктивное развитие
шений детей с объектами любви. Там, где создаются ус¬ловия для развития нормальных отношений любви с ро¬дителями или их заместителями, аутоэротизм в будущем автоматически утрачивает свое значение и играет лишь второстепенную роль.
Развитие объектной любви. Как было описано в предыдущей главе, первая привязанность у младенцев формируется к матери или тому, кто его кормит. Эта пер¬вая «любовь» младенца собственническая и корыстная. Его жизнью управляют ощущения, сигнализирующие о возникновении потребности и ее удовлетворении, ощуще¬ния удовольствия и дискомфорта. Мать лишь постольку является значимым объектом в его жизни, поскольку дает удовольствие и устраняет дискомфорт. Когда потребности младенца удовлетворены, то есть когда ему тепло, сухо и из желудка поступают приятные ощущения, его интерес к миру объектов исчезает, и он засыпает. Когда ему го¬лодно, холодно и сыро или беспокоит кишечник, он взы¬вает о помощи к внешнему миру. В этот период потреб¬ность в объекте неразрывно связана с сильной потребностью организма.
С 5-6 месяцев младенец начинает обращать внима¬ние на мать не только тогда, когда он находится под влия¬нием острых телесных желаний. Он радуется обществу матери, любит, когда с ним ласковы, играют и не любит оставаться один. Он реагирует на присутствие матери и даже на ее настроение разными способами. Желание полу¬чить ее любовь становится потребностью, сравнимой по интенсивности с телесными потребностями.
На втором году жизни связь с матерью усиливается и становится более интимной. Многие малыши с трудом пе¬реносят даже краткую разлуку с матерью; на каждый ее уход они реагируют так отчаянно и гневно, как будто мать уходит навсегда. Они не могут играть сами и беспомощно плачут, если мать покидает комнату или дом. По этой же причине часто становится трудно уложить ребенка вече¬ром спать. Обычно за такое поведение винят мать: если ребенок не переносит разлуки с матерью, то это означает, что она «испортила» ребенка. Вернее было бы сказать, что мать сама беспомощна перед этими приступами отчаяния, которых она не понимает и которые привязывают ее к дому
290

Эмоциональное и инстинктивное развитие
и ребенку. Длительная разлука (госпитализация, болезнь или роды матери) часто действует на ребенка как травма¬тический шок и иногда выражается в полном отчуждении от матери. Хотя ребенок может изводить мать и обращать¬ся с ней требовательно-пренебрежительно (из-за анально-садистического характера его желаний), отношения между ним и матерью постепенно становятся все более взаимны¬ми. Ребенок уже не только требует удовлетворения своих потребностей, но и начинает проявлять свою любовь и не¬жность, приносить ради матери маленькие жертвы, делить¬ся пищей и дарить ей подарки.
С развитием интеллекта и сознания, а также в ре¬зультате происходящих с ним событий ребенок рано или поздно научается жить в эмоциональном согласии с мате¬рью и со всей семьей. В семьях, где есть старшие братья и сестры, ребенок адаптируется к существованию других претендентов на материнскую любовь. На основе их об¬щих отношений к родителям ребенок учится распреде¬лять внимание и делиться материальными приобретения¬ми с братьями и сестрами, тем самым делая первый важный шаг на пути развития духа коллективности. Рев¬ность и зависть к старшим братьям и сестрам может быть очень сильной. Чувство, что он меньше и слабее, может вести к осознанию своего бессилия и беспомощности по сравнению с ними. Но в целом он понимает их более взрос¬лые требования, и удовольствие быть принятым ими и разделять их дружбу компенсирует ребенку прекращение особой заботы матери и внимания, которое он получал, будучи младенцем.
Ситуация выглядит совершенно иначе, когда в се¬мье есть младшие дети. Появление следующего ребенка, который занимает его место на руках матери, вызывает горькую обиду. Старший ребенок чувствует, что его пре¬дали, отвергли и покинули. Он испытывает сильную рев¬ность и даже ненависть к новорожденному, который ли¬шил его собственности, он желает, чтобы тот умер или исчез. Ребенок соперничает с новорожденным во всем, даже в праве на то, чтобы снова быть мокрым и гряз¬ным. Он выражает желание снова сосать грудь или бу¬тылочку, спать в коляске. Его любовь к матери превра¬щается в ненависть, когда она не разрешает ему делать
291

Эмоциональное и инстинктивное развитие
этого. Сейчас уже все понимают, что эти негативные переживания могут стать причиной разнообразных рас¬стройств, таких, как трудности засыпания и приема пищи, ночное недержание, нерегулируемая дефекация, вспышки ярости и ряда других поведенческих проблем.
Отношение к отцу еще более сложное. В отличие от братьев и сестер, он сам является объектом любви и в нормальной семье обладает неограниченной властью над ребенком. Ребенок восхищается и боится его, а также любит. Но отец в то же время — другой претендент на любовь матери, и в этой роли он ненавистен. Двойствен¬ное отношение к отцу, которое отчетливо проявляется уже ко 2-3-му году жизни, приобретает большую значимость ближе к четвертому году, когда ребенок вступает в фал¬лическую фазу.
Таким образом, эмоциональное развитие мальчиков и девочек до 4 лет протекает сходным образом; с этого возраста они начинают развиваться в двух разных направ¬лениях. Мальчик все больше и больше начинает иденти¬фицировать себя с отцом и во всем подражать ему. В то же самое время изменяется его отношение к матери; он перестает быть зависимым малышом и превращается в маленького мужчину, который ведет себя по отношению к матери как защитник и даже несколько снисходитель¬но, старается вызвать ее восхищение, чтобы удивить ее, идет на разные подвиги и хочет обладать ею вместо отца. Его сексуальное любопытство направлено на интимную жизнь матери, в которой он желает быть на месте отца. Девочка, с другой стороны, вырастает с чувством привя¬занности к матери. Она начинает подражать ей, играя в дочки-матери с куклами или младшими детьми. В отли¬чие от мальчика, девочка направляет свою любовь на отца и желает, чтобы он признал ее и принял на место матери.
Так оба пола получают свой первый опыт влюблен¬ности, полный смятения чувств, надежд и желаний, разо¬чарований и обид, радости и горя, гнева, ревности, отчая¬ния, которые это состояние приносит с собой. Их любовь к родителю противоположного пола создает или, как в случае мальчика, усиливает уже существующее соперни¬чество с родителем своего пола. Мальчик любит мать, на¬правляет свои инстинктивные желания на нее и желает
292

Эмоциональное и инстинктивное развитие
смерти отца, который стоит на его пути; девочка любит отца и в своем желании быть рядом с ним в фантазиях устраняет мать. Это тип семейных отношений, для обо¬значения которого по аналогии с древнегреческим мифом был введен термин эдипов комплекс.
(Хотя в целом эта модель эмоциональной жизни ре¬бенка всегда имеет место, отклонения от нормы встречают¬ся часто. Много неполных семей, где мать овдовела и/или одна воспитывает ребенка; здесь ей приходится брать на себя роль отца в дополнение к своей собственной. Многие отцы слабы, бездеятельны и не отвечают тому идеалу му¬жественности, который ищет мальчик. Благодаря бисексу¬альной природе, в норме присущей человеку, мальчики обладают женскими чертами так же, как и мужскими. Многие мальчики, вместо того чтобы принять за эталон образ отца, идентифицируют себя с матерью и подражают ее поведению, принимая женскую установку по отноше¬нию к отцу. Так называемый «извращенный» эдипов ком¬плекс встречается и у девочек; в целом для обоих полов изменение установки ведет к различным нарушениям пси¬хологического развития.)
Ошибочно полагать, что чувства ребенка менее ин¬тенсивны, чем соответствующие эмоции взрослых. Неверно также думать, что ребенок слишком мал для того, чтобы серьезно относиться к таким вещам и к роли сексуально¬го партнера, которым он себя видит. Каждый ребенок в определенный момент делает открытие, что родители не¬доступны как объект его желаний, по крайней мере, в той степени, в какой он хотел бы ими обладать. Много непри¬ятностей происходит из-за того, что ребенок оказывается слишком маленьким, слабым и зависимым по сравнению с родителем-соперником. Его желание стать «большим», жениться на любимом человеке и рожать детей является центром детских фантазий в этом возрасте, но рушится при столкновении с реальностью и встреченным отпором, который зачастую сопровождается насмешками со сторо¬ны самих родителей. Когда дети в конце концов осознают тщетность своих эдиповых желаний, они очень остро пе¬реживают разочарование. Каким бы способом ни преодо¬левалась фрустрация их первой объектной любви, следы этих переживаний остаются навсегда. При этом форми-
293

Эмоциональное и инстинктивное развитие
руется модель поведения, которая будет воспроизводиться вновь и вновь в дальнейшей жизни и которая служит объяснением многочисленных и загадочных идиосинк¬разии, странностей и трудностей любви и сексуальной жизни у взрослых.
Трансформация инстинктов. Маленький ребенок целиком находится под влиянием своих инстинктив¬ных желаний; он представляет собой нецивилизован¬ное и примитивное существо. Он неопрятный и аг¬рессивный, эгоистичный и нечуткий, нескромный и любопытный, жадный и деструктивный. У него отсут¬ствует самоконтроль и опыт подчинения своих действий требованиям внешнего мира. Единственная сила, на¬правляющая его, — стремление получать удовольствие и избегать боли. Вылепить из этого сырого материала будущего члена цивилизованного общества — перво¬степенная задача родителей. В прошлом воспитатели и педагоги не отвечали за детей до пяти лет, то есть до того времени, когда основная масса инстинктов уже претерпевала изменения, С тех пор как детские дош¬кольные учреждения были официально признаны пер¬вой ступенью образования, ситуация изменилась, и об¬разование теперь охватывает период расцвета детской сексуальности и агрессивности. Это создает для учите¬лей такие проблемы, которые раньше существовали только в семейном кругу. В семье инстинктивная жизнь ребенка строится по этическим нормам взрослого сооб¬щества. С этой точки зрения оральные действия ребен¬ка оцениваются как жадность, анальные как занудство, а эксгибиционизм как бесстыдство. Степень осуждения различных проявлений либидозного или агрессивного характера варьирует в зависимости от норм того клас¬са, к которому принадлежат родители ребенка. В неко¬торых слоях общества оральные удовольствия допус¬каются, тогда как анальные желания и агрессия строго караются (нижний средний класс). В других агрессив¬ность и деструктивность оказываются наиболее нака¬зуемыми, тогда как сексуальное любопытство воспри¬нимается более снисходительно (верхний средний класс). Для детей всех классов любые моральные нор¬мы этого рода абсолютно чужды. Сами дети считаются
294

. Эмоциональное и инстинктивное развитие
только с растущим напряжением в организме, если ин¬стинктивные потребности остаются неудовлетворенны¬ми. Они переживают это напряжение как болезненное и, чтобы облегчить или предотвратить его, пытаются удовлетворять каждое желание как можно быстрее. Цели детей и родителей по отношению к инстинктив¬ным побуждениям противоположны. Родители озабо¬чены будущей адаптацией ребенка к стандартам взрос¬лых, а ребенок — только снятием напряжения в данный момент. Ребенок стремится к полному и незамедлитель¬ному удовлетворению желания; родители же стремят¬ся подавлять или, по крайней мере, строго ограничи¬вать желания ребенка. В этой борьбе, которая составляет ядро раннего воспитания, ребенок оказывается слабее родителей. Поскольку от них зависит удовлетворение его материальных и эмоциональных потребностей, он не может рисковать, излишне провоцируя их недоволь¬ство. Хотя он боится неудовлетворения, этот страх пере¬крывают два куда более серьезных страха: страх нака¬зания и страх лишиться родительской любви. Благодаря тревоге, которая скрыто присутствует у всех детей, страх наказания может приобретать фантастические формы. Там, где родители слишком суровы, ребенок может чув¬ствовать угрозу отвержения: например, ему начинает казаться, что его хотят отослать из дома, для того что¬бы с ним что-то случилось. Или бояться, что могут от¬резать большой палец, чтобы он его больше не сосал;
отрезать пенис за то, что он играет с ним (страх кас¬трации); может парализовать руки за то, что он дотра¬гивается до гениталий, и т. д. Считается, что страх лишения родительской любви также давит на сознание ребенка. Хотя эта угроза повсеместно используется ро¬дителями, которые стремятся избежать более суровых мер (как телесные наказания), тем не менее она вос¬принимается детьми реально и действует как эффек¬тивное средство против исполнения желаний, равное и для многих детей превосходящее по силе страх наказа¬ния. Независимо от того, одобряют родители ту или иную меру, обычный ребенок не способен противосто¬ять им. Он будет в различной степени послушным, то есть подчиняться их запретам и ограничениям.
295

Эмоииональное и инстинктивное развитие
Удовлетворение желаний в детстве было бы лишь частичным, если бы не гибкость сексуального и агрес¬сивного инстинктов, которая выручает ребенка и кото¬рой недостает базовым органическим потребностям, та¬ким, как голод и сон.
Маленький ребенок в ожидании пищи страдает от растущего напряжения мук голода. Можно на время отвлечь его внимание от неприятных ощущений, пред¬лагая взамен другие удовольствия (игрушки, игры, пе¬ние и т. д.), но через какое-то время чувство голода сно¬ва даст о себе знать. Такое оральное удовольствие, как сосание пальца, также может на короткое время прине¬сти облегчение; тот же результат можно получить, дав ребенку попить воды или чая, чтобы возникло ощуще¬ние наполненности желудка. Однако действие всех этих замещающих мер ограничено и в долговременной перс¬пективе иллюзорно. После каждой попытки отвлечь чувство голода оно будет заявлять о себе с новой силой и в конце уже ничем, кроме пищи, нельзя будет облег¬чить страдания ребенка.
К счастью для воспитателей, разные элементы дет¬ской сексуальности обладают разной степенью устойчи¬вости. Они могут регулироваться самим ребенком, ког¬да либо слишком трудно, либо слишком опасно выставлять их напоказ, при явном неодобрении взрос¬лых. Например, маленький ребенок не может сохранить свои привычки быть грязным или жестоким, если они встречают резкое осуждение матери. После многократ¬ного повторения ситуации, когда мать либо наказывает, либо «больше не любит» его из-за проступков, ребенок меняет свои установки по отношению к самим желани¬ям, начинает терять привязанность к ним, все больше и больше отходит от них и в конце концов «забывает», что раньше они доставляли ему удовольствие. Психи¬ческий процесс, сопровождающий этот способ обраще¬ния с инстинктивными импульсами, называется подав¬ление. Суть его в том, чтобы не допускать в сознание образы, которые выражают это конкретное стремление. Тем самым стремление исключается из сознания и пе¬ремещается в бессознательное, создавая иллюзию, что само стремление перестало существовать. Теперь оно
296

Эмоциональное и инстинктивное развитие
действует из бессознательного, но прекращает, по край¬ней мере на время, вызывать напряжение и страдание на поверхности сознания. Многие сексуальные установ¬ки по отношению к родителям и негативные чувства к ним, свойственные описанному выше типу семьи (эди-пов комплекс), подвергаются воздействию механизма подавления, который очень важен для психического развития ребенка. Подавление отвечает за разграниче¬ние в психике ребенка сфер сознания и бессознательно¬го, а также за забывание прошедшего и его негативного содержания, а также нетерпимость в дальнейшем к тем желаниям, к которым индивид был привержен на про¬тяжении первых лет жизни.
Если подавление не спасает от возврата запретных и пугающих желаний, вступают в силу другие психи¬ческие методы [защиты]. В ходе развития ребенок мо¬жет обращать повышенное внимание на противополож¬ные отвергаемым свойства и качества. Например, если ребенок по натуре жесток, в нем будет развиваться чрез¬мерная жалость; ребенок, который подавлял желание смерти своих близких, станет проявлять особую заботу и тревогу о здоровье своих родителей, братьев и сестер, тогда как тот, кто подавлял свой эксгибиционизм, ста¬нет ужасно застенчив. Эти гипертрофированные свой¬ства и качества являются формированием реакции, ко¬торое стоит на страже, не допуская возвращения подавленных инстинктивных влечений.
Той же цели служат и другие психические при¬емы, которые могут быть использованы дополнительно или вместо подавления. Например, брат и сестра в те¬чение некоторого времени ведут себя агрессивно, куса¬ют друг друга, но затем прекращают из-за неодобрения взрослых. После чего начинают жаловаться, что дру¬гие дети, собаки или лошади, а также их игрушечные животные нападают на них и кусаются. Они даже со¬здают в своем воображении сказочных чудовищ, кото¬рых начинают бояться. Тем самым они проецируют запрещенные импульсы во внешний мир,. Если агрес¬сивные желания запретны не сами по себе, а только по отношению к конкретным людям (например, родите¬лям), они могут перемещаться на других людей или
297

Эмоциональное и инстинктивное развитие
животных (замещение), так у них больше шансов воп¬лотиться. Особая форма замещения исполнения жела¬ний — это так называемая сублимация примитивных инстинктивных побуждений, которая играет важную роль в процессе воспитания. Многие из ранних удо¬вольствий ребенка, например, играть и измазываться фекалиями, бегать голышом, раскрывать сексуальные тайны, могут найти себе способы выражения, сходные с естественными, но которые при-этом принимаются окружающими, а не запрещаются. Ребенок может по¬лучать, как и прежде, удовольствие, например, пачка¬ясь, когда рисует красками или лепит из пластилина;
он может получать то же самое удовольствие, что и от эксгибиционизма, демонстрируя свою одежду или раз¬нообразные умственные или физические достижения. Свое любопытство он может направить с запретных тем в область общих знаний и получать от этого гораздо большее удовлетворение. Там, где инстинктивное вле¬чение подавляется, энергия, или либидо, заключенное в нем, остается в бессознательном и больше не исполь¬зуется. Если ребенку удается сублимировать инстинк¬тивное влечение, то движущая сила этого примитивно¬го желания «отключается» от первоначальной цели и переключается на социальную активность. Тем самым эта социальная активность легче достигается и стано¬вится удовольствием, а не бременем.
Период жизни, в который возводились эти барье¬ры против свободы выражения инстинктов, едва ли мо¬жет быть назван «беззаботным» или особо счастливым. Ребенок почти постоянно ощущает контроль со сторо¬ны, побуждающий его умерить бурлящие внутри силы и требующий подавления инстинктивных выражений. Он непоследователен в своем поведении: то становится на сторону внешнего мира против своей собственной природы (стремление «быть хорошим»), то противосто¬ит взрослым, служа удовлетворению инстинктов («быть плохим»). Это состояние конфликта объясняет ту трево¬гу, колебания настроения и беззащитность, которые ча¬сто встречаются в ранние годы жизни каждого ребенка.
Наибольшую помощь в этот трудный период ока¬зывает эмоциональная привязанность к родным. На про-
298

Эмоциональное и инстинктивное развитие
тяжении первых лет ребенок должен расстаться с боль¬шинством непосредственных удовольствий и мириться с косвенным и сублимированным удовлетворением. Он обнаруживает, что легче делать так, чтобы потеря удо¬вольствия компенсировалась любовью, нежностью и бла¬годарностью родителей.
Непонимание этих закономерностей привело к убеж¬дению, что ребенок может освободиться от такого бреме¬ни, если ему предоставить неограниченную свободу в про¬явлении инфантильных импульсов. На самом деле выбор такого пути и неправилен, и вреден для ребенка. Детские прегенитальные импульсы являются ранними стадиями развития сексуального инстинкта и поэтому не должны сохраняться в будущем. Свободное удовлетворение на оральном, анальном либо фаллическом уровне связывает слишком много детского либидо в этой частной форме удовлетворения и поэтому может либо остановить разви¬тие в дальнейшем, либо способствовать регрессии на эти ранние стадии развития при встрече с трудностями. Та¬кая фиксация возникает, если ребенок был совращен в раннем возрасте и из-за этого прибегает к некоторым фор¬мам извращенного (инфантильного) удовлетворения. Ре¬бенок не может безопасно, без ограничения предаваться прегенитальным удовольствиям, так же как не могут осу¬ществиться его эдиповы фантазии.
С другой стороны, если родители научатся воспри¬нимать инфантильные импульсы в новом свете, можно избежать многих проблем и предотвратить невротичес¬кое развитие ребенка. Необходимо понять, что эта дея¬тельность является результатом биологически необхо¬димых, изначально нормальных и здоровых желаний. Каждый импульс, если он возник, должен оцениваться по его вкладу и его дальнейшей роли во взрослой жиз¬ни, а не с точки зрения этических норм. Нужно дать ребенку достаточно времени для изучения своих побуж¬дений. Кроме того, не следует приучать ребенка подав¬лять свои импульсы, наоборот, ему нужно помочь найти дозволенные и приносящие удовлетворение способы про¬явления инстинктов.
Неблагоприятная ситуация складывается тогда, когда трансформация инстинктов проходит слишком
299

Эмоциональное и инстинктивное развитие
быстро. Приучение к туалету, например, будет иметь меньше вредных последствий для психологического раз¬вития ребенка (таких, как упрямство, повышенная брез¬гливость, навязчивые действия), если будет проводиться в течение двух лет, а не менее. Сексуальное любопыт¬ство должно быть допустимо до тех пор, пока не придет время направить его в русло обучения; агрессивность должна снижаться под контролем постепенно, чтобы высвободившаяся энергия оставалась доступной для суб¬лимированного поведения. Многие родители гордятся, когда их дети начинают в раннем возрасте вести себя как взрослые, контролирующие свои инстинкты, но для здорового развития ребенка такое преждевременное до¬стижение нормы потенциально опасно.
Эмоции и инстинкты в латентный период (школь¬ный возраст). После достижения своего пика примерно в возрасте пяти лет отношение детей к родителям стано¬вится более спокойным, инфантильная сексуальность затухает. Вместо того чтобы развиваться дальше вплоть до сексуальной зрелости (как это происходит у живот¬ных), либидозные желания слабеют и отходят на задний план. Трудно сказать, в какой мере эта перемена проис¬ходит благодаря действию механизма подавления, кото¬рое на предыдущей стадии развития привело инстинкты в подполье, и в какой мере благодаря биологическому ослаблению либидо, которое всегда происходит в этом воз¬расте и продолжается до младшего подросткового возрас¬та. Наблюдения показывают, что сексуальная активность между пятью и десятью годами более заметна там, где раннее воспитание по каким-то причинам не проводилось, и контроль инстинктивной жизни в первой фазе не был установлен. С другой стороны, некоторое ослабление силы либидо в последующий период всегда ощутимо, и этот разрыв в процессе сексуального развития является важ¬ной характеристикой человеческой расы. Каковы бы ни были причины, сексуальный инстинкт остается более или менее скрытым в младшем школьном возрасте. Это при¬водит к относительной слабости эмоциональных и инстин¬ктивных проявлений и, следовательно, к определенным изменениям в поведении, переживаниях, объектных от¬ношениях и содержании сознания.
300

Эмоциональное и инстинктивное развитие
Поведение в латентный период. Ребенок выходит из раздирающих его в течение пяти лет жизни конф¬ликтов с определенным расщеплением личности. Он уже не, является абсолютно инстинктивным существом, ка¬ким был при рождении. Одна его часть изменилась и приобрела новые качества: умение наблюдать, интерпре¬тировать и запоминать происходящее во внешнем и внут¬реннем мире и умение контролировать свои реакции на происходящие события. Эта часть личности заняла цен¬тральную позицию, стала управляющим центром, недо¬сягаемым для инстинктов, из которых она произошла и (как это было показано выше) пытается контролировать инстинкты. Это та часть личности, которой ребенок себя ощущает и называет «Я» (эго).
Поведение в период младшего школьного возраста определяется реакциями эго в той же мере, в какой по¬ведение в течение первых пяти лет жизни определяется инстинктами. Затухание сексуальных желаний освобож¬дает ребенка от его наихудших опасений. Вместо того чтобы постоянно искать удовлетворения и упражняться в контроле своих чреватых опасностью желаний, его эго теперь имеет возможность свободно развиваться и ис¬пользовать свой интеллект и энергию в новых направле¬ниях. Ребенок может теперь сконцентрироваться на по¬ставленных перед ним задачах даже в том случае, если они не принесут непосредственного удовлетворения же¬ланий, а служат другим интересам. Работа школьника занимает место игры. дошкольника.
Игра является одним из важнейших видов деятель¬ности маленького ребенка, не только для развития его инстинктов, эмоций и фантазии, но и для развития чувств и интеллекта. Как было показано в многочисленных пси¬хологических исследованиях, виды и формы игры на раз¬ных возрастных этапах изменяются, но в зависимости не от интеллектуального развития, а от эмоциональных про¬блем, которые находят выход в игре. В процессе развития с раннего детства до школьного возраста прямое и неза¬медлительное удовлетворение желаний постепенно сме¬няется косвенным и сублимированным исполнением, пока ребенок не становится способен выполнять задания и по¬лучать удовольствие от деятельности, которая по своей
301

Эмоциональное и инстинктивное развитие
природе не является приятной, но косвенно служит дос¬тижению приносящих удовлетворение целей. (Примера¬ми могут быть длительная и упорная подготовка к пост¬ройке хижины, создание костюмов и декораций для пьесы, изготовление кукол для кукольного театра; то есть те виды деятельности, которые используются в развивающем обу¬чении при переходе от игры к труду.) Способность полу¬чать удовольствие такого рода доказывает, что эго ребен¬ка теперь может действовать свободно, безотносительно к немедленному удовлетворению инстинктивных желаний.
Объектные отношения и идентификация. С ослабле¬нием страсти по отношению к родителям и с развитием интеллекта и чувства реальности, отец и мать становятся менее желанными и менее пугающими фигурами. Школь¬ник учится сравнивать своих собственных родителей с дру¬гими людьми, которые представляют для него авторитет, например с учителями. Он также начинает понимать, что родители не такие всемогущие, как это казалось раньше, но сами зависимы и часто беспомощны перед лицом неиз¬бежности и высшей власти. Потребность в их одобрении и любви становится не столь жизненно необходимой, их нео¬добрение и критика приносят меньше огорчения. Пережи¬вания по поводу двух основных страхов (страх наказания и страх утраты родительской любви) сглаживаются, хотя взамен возникает новая форма тревоги. В течение длитель¬ного периода полной зависимости от родителей ребенок слушался их команд и запретов и имитировал многие из их действий, в результате чего часть его эго усвоила мо¬дель поведения родителей. Этот процесс идентификации ведет к постепенному формированию в личности ребенка нового центра управления, который отвечает за соблюде¬ние моральных и этических норм и обеспечивает созна¬тельность ребенка (суперэго). Эмоциональные отношения с родителями продолжают оставаться неизменными, тогда как эта сознательность постоянно усиливается под действием воспитания. (Первоначально суперэго является внешним образованием, возникшим при отождествлении с автори¬тетными для ребенка личностями.) Когда этот период про¬ходит, суперэго отделяется от носителей, приобретает неза¬висимость и управляет ребенком изнутри, обычно в том же ключе, в каком управляли родители. Когда ребенок посту-
302

Эмоциональное и инстинктивное развитие
пает согласно идеалам, заложенным в суперэго, он чув¬ствует, что «доволен собой», как это было раньше, когда он заслуживал одобрение и похвалу родителей. Когда же ре¬бенок поступает вопреки суперэго, он чувствует внутрен¬нее осуждение, или, как это принято называть, чувство вины. Ребенок учится бояться этого чувства, так же как раньше он боялся осуждения родителей.
Если ребенок достигает школьного возраста, а иден¬тификации с фигурой родителя не происходит, можно говорить о недостатке его морального развития. Ребенку не хватает внутреннего руководства, и он, следовательно, находится на уровне детей младшего возраста. Слабость развития суперэго может быть обусловлена нарушениями детско-родительских отношений, отсутствием подходящего объекта любви в раннем детстве или нестабильностью эмоциональной привязанности.
Подавление и память. Ребенок школьного возраста приобретает много новых знаний об окружающем мире благодаря переключению внимания на внешние объекты и сублимации интересов, а также готовности ребенка сле¬довать инструкциям, его возросшей способности получать информацию из книг и концентрироваться на вопросах, лишь отчасти личностно значимых. Некоторые школьни¬ки становятся экспертами в специальных областях, та¬ких, например, как география (читая приключенческие романы или коллекционируя марки), минералогия, бота¬ника, зоология (коллекционируя минералы, бабочек, со¬бирая гербарии, разводя домашних животных), история. Другие становятся опытными механиками, химиками, физиками, электриками, которые стремятся проводить собственные, зачастую опасные эксперименты.
С другой стороны, рост знаний об объективном мире сопровождается значительным отставанием в самопозна¬нии. Ранее сформированное подавление усиливается на¬столько, что эго ребенка становится почти полностью от¬делено от его инстинктов. В реальности ребенок не может достичь тех идеалов, которые он установил для себя. Все, что он может сделать, — стереть из своего сознания те желания, фантазии и мысли, которые вызывают чувство вины. Все, что ребенок знал о своей сексуальности и аг¬рессивности, предано забвению.
303

Эмоциональное и инстинктивное развитие
Все прошлое наполнено событиями и инцидентами, которые ребенок теперь осуждает как постыдные; он так¬же выбрасывает из сознания (травмирующие) воспомина¬ния о прошлом. Это объясняет, почему живой и яркий опыт первых пяти лет жизни бесследно исчезает из детс¬ких воспоминаний. Мало кто помнит о своем раннем дет¬стве более чем несколько отдельных картинок, которые им самим кажутся малозначительными (воспоминания-клише).
Школьный возраст проходит без очевидной сексу¬альной активности, но с внезапными вспышками фанта¬зий, с мастурбацией из-за накопившейся энергии либидо. Там, где раннее воспитание было суровым, такие вспыш¬ки сопровождаются острым чувством вины, тревоги и по¬давленного настроения. Если на протяжении латентного периода такие вспышки полностью отсутствуют, это озна¬чает, что подавление выполнило свою работу слишком хо¬рошо. Ребенку в таком случае трудно выработать нормаль¬ную установку на сексуальность в дальнейшей жизни.
Некоторые аспекты подросткового и юношеского возраста. Равновесие между отдельными частями лично¬сти, которое устанавливается в латентный период, рушится при первых признаках взросления. Установление эндок¬ринного баланса, влияющее на эмоциональную жизнь ре¬бенка (особенно мальчика), проходит в два этапа. Во вре¬мя перехода из детства в подростковый возраст не происходит никаких качественных изменений в инстин¬ктивной жизни, но при этом возрастает количество ин¬стинктивной энергии; с достижением половой зрелости происходит качественное изменение и наступает полно¬ценное взросление.
Младший подростковый возраст. Наступление под¬росткового возраста, или пубертата, характеризуется об¬щим увеличением инстинктивной энергии, которая не свя¬зана с какими-то определенными стремлениями, но мобилизует все инстинктивные силы. Подавленные либи-дозные и агрессивные побуждения приобретают новую силу, поднимаются на поверхность и прорываются в сознание. Для родителей и учителей происходящие перемены оста¬ются загадкой; Они приходят в отчаяние, видя, что все их
304

Эмоциональное и инстинктивное развитие
воспитательные усилия пропали даром. Приятные мане¬ры, умение сдерживаться, сознательное отношение к обя¬занностям — то, что было знаком успешной социальной адаптации, вмиг исчезло. Подросток становится жадным до скупости, неопрятным и нечесаным, буйным и невеж¬ливым. Его внешность и поведение вызывающи, он часто бывает жесток к младшим детям и животным. В этом воз¬расте часто имеют место мастурбация и аутоэротические привычки, а также сексуальная активность по отношению к другим детям. Реактивные образования, такие, как от¬вращение, стыд, жалость, которые, казалось, уже прочно укоренились в структуре личности, оказываются неэффек¬тивны. Многие мальчики теряют интерес к занятиям в школе, становятся трудными подростками, асоциальными, угрюмыми и замкнутыми. Об их страхах и фантазиях можно только догадываться, но очевидно, что их головы заняты сексуальными фантазиями, агрессивными желаниями, мыслями о смерти. В этой картине мало новых элементов. Вновь возвращается уже знакомый образ инфантильной пре-генитальной сексуальности. С другой стороны, проснувши¬еся желания не встречают такого отношения, как прежде, со стороны взрослых. Маленький ребенок был неразвит и слаб, его эго, оставленное без присмотра, было готово к удовлетворению инстинктов и безразлично к содержанию желаний. Со временем эго стало устойчивым единым це¬лым, установились прочные внутренние стандарты. Малыш мог получать удовольствие от своей анальной или ораль¬ной деятельности; подросток не может заниматься этим без внутреннего осуждения. Для маленького ребенка сек¬суальная привязанность к отцу и матери были первым .опы¬том любви; подросший ребенок ужасается подобным мыс¬лям, обращенным на родителей. Мастурбация уже не снимает сексуального напряжения, как это было в раннем детстве; мастурбация и сексуальные игры с другими со¬провождаются чувством вины и тревогой о худшем (страх стать грешником).
Поэтому подросток находится в состоянии постоян¬ного внутреннего конфликта. Его сознание становится полем боя, где сильная, противоречивая и агрессивная сексуальность борется с равным по силе подавлением. Он принимает и отвергает свою инстинктивную жизнь одно-
305

Эмоциональное и инстинктивное развитие
временно. Эта двойственная установка влияет на большин¬ство элементов его поведения: на снижение социальной адаптации, распущенность, жестокость, перверсивные и гомосексуальные наклонности, а также на угрюмость, ощущение себя несчастным, отверженным. Каждое из этих проявлений говорит о той или иной фазе внутреннего кон¬фликта.
Враждебное поведение по отношению к родителям, братьям и сестрам объясняется необходимостью устране¬ния сексуальных фантазий о них. Устоять перед соблаз¬ном довольно трудно, поскольку они находятся в непос¬редственной близости, и семейная жизнь в этот период становится невыносимой. Поэтому желание отдалиться от семьи, присоединиться к группе сверстников, участвовать в групповых делах и тому подобное является здоровой тенденцией молодого человека и должно всячески при¬ветствоваться.
Подростковый возраст. Проблема подросткового воз¬раста слишком сложна и трудноразрешима, для того чтобы ее можно было бы охватить целиком в этой главе. Мы попы¬таемся лишь перечислить некоторые ее аспекты.
С наступлением физической зрелости становится ощутимой сильная волна генитальных импульсов; в сексу¬альной сфере, в дополнение к количественным, происхо¬дят качественные изменения. Вследствие этого прегениталь-ные либидозные побуждения сменяются генитальными. Генитальные желания, а также эмоции, цели и связанные с ними объекты занимают центральное место, тогда как прегенитальные импульсы отходят на задний план. Неза¬медлительно происходят позитивные изменения во внеш¬нем виде подростка, уходит как дурной сон весь синдром нелепого, агрессивного, извращенного поведения, уступая место более зрелой маскулинной установке.
В норме это биологически обусловленное усиление генитальной сексуальности достаточно сильно для того, чтобы сформировалась нормальная взрослая сексуальность, которая характеризуется желанием генитального контак¬та, пересиливающего все другие побуждения, тогда как прегенитальные (извращенные) импульсы редуцируются до незначительных второстепенных элементов. Однако для многих индивидов раннее сексуальное развитие и сексу-
306

Эмоциональное и инстинктивное развитие
альное воспитание имеют негативный результат. Если ре¬бенок переживает слишком слабое или слишком сильное удовлетворение (из-за чрезмерно строгого воспитания и подавления или из-за вседозволенности и совращения), возникает сильная фиксация на том или ином прегени-тальном желании, которое теперь действует как разруши¬тельный элемент, мешает достижению генитальной сексу¬альности и. становится причиной множества подростковых отклонений.
Одновременно с перестройкой сексуальной сферы в эмоциональной сфере возникает другая, не менее сложная задача. Подросток наконец отказывается от объектов, кото¬рые волновали его в прошлом (мать, отец; сестры и братья как их более поздние заместители) и концентрирует свои желания на других объектах вне семейного круга. Этот про¬цесс, что вполне закономерно, проходит не гладко. Многие подростки оказываются способны разорвать семейные узы только в насильственной форме, переходя от любви к нена¬висти, что часто сопровождается бунтом против родителей во всех сферах повседневной жизни. Некоторые не могут вырваться из семейных уз и выбирают фигуру отца или матери в качестве своего сексуального партнера. Другие могут функционировать нормально в сексуальном и эмоциональ¬ном плане только после того, как найдут объект прямо про¬тивоположный тем, кого они любили в детстве (по внешне¬му виду, социальному статусу, моральным нормам и т. д.). У мальчиков с фемининными установками по отношению к отцу в этом возрасте развивается пассивная гомосексуаль¬ная установка. Юношеский временный гомосексуализм, как переход к гетеросексуальности, встречается очень часто.
Трудности, которые встают перед нормальной ин¬стинктивной и эмоциональной жизнью взрослого, очень разнообразны. Трудно найти иной способ их изучения, чем тот, который основан на понимании инфантильного развития, в котором они коренятся.

8

ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ

Отрочество в психоаналитической теории
Я возвращаюсь к исследованию подросткового воз¬раста почти через двадцать лет. За этот период в анали¬тической работе многое изменилось, известные ранее данные были существенно дополнены. Однако несмотря на определенные достижения, положение дел в сфере психоаналитического изучения подросткового возраста остается далеко не блестящим, особенно по сравнению с изучением раннего детства. Если дело касается раннего возраста,, мы чувствуем себя уверенно благодаря объему накопленного материала и той информации, которая дает возможность признать авторитет и применить психоана¬литические открытия к практическим проблемам вос¬питания. При переходе к подростковому возрасту мы чувствуем неуверенность и, собственно говоря, не мо¬жем в полной мере удовлетворить запросы родителей или воспитателей, которые обращаются за помощью к нам и нашим знаниям. Часто можно услышать, что юность является заброшенным периодом, падчерицей психоаналитических исследований.
Эти жалобы, поступающие с двух сторон — от ро¬дителей и от самих аналитиков, — кажутся мне заслу¬живающими более внимательного рассмотрения, чем это было прежде.
Отрочество в психоаналитической литературе. Как
хорошо известно, начало психоаналитического изучения
308

Отрочество в психоаналитической теории
отрочества было заложено публикацией в 1905 году ра¬боты «Три очерка по теории сексуальности», содержа¬щей соответствующий раздел. Здесь пубертат был опи¬сан как время, когда происходят изменения, придающие инфантильной сексуальной жизни окончательную фор¬му. Главными событиями этого периода являются: под¬чинение эрогенных зон главенству генитальной зоны;
формирование новых сексуальных целей, различных для мальчиков и девочек, и нахождение новых сексуальных объектов вне семьи. Тогда как такое представление объяс¬няло многие черты непонятного прежде подросткового поведения, новое положение о существовании детской сексуальной жизни не могло не принизить значение юности в глазах исследователей. До выхода «Трех очер¬ков» главное значение подросткового периода вытекало из его роли в начале сексуальной жизни индивида; пос¬ле открытия детской сексуальности статус отрочества изменился, его роль была сведена к периоду окончатель¬ной трансформации, перехода и моста между диффуз¬ной детской и генитальной взрослой сексуальностью.
Семнадцать лет спустя, в 1922 году Эрнст Джонс опубликовал статью «Некоторые проблемы подростко¬вого возраста», которая подробно рассматривает «корре¬ляцию между отрочеством и ранним детством» как наи¬более значительный момент. Следуя за высказанной в «Трех очерках» мыслью, что фаза развития, соответству¬ющая периоду с двух до пяти лет, должна рассматри¬ваться как необходимый предшественник последующей окончательной организации, Джонс детально описыва¬ет то, как «индивид во втором десятилетии жизни соби¬рает воедино и развивает тот опыт, который приобрел за первые пять лет...» (с.398). Он приписал различия «...об¬стоятельствам, в которых проходит развитие», но пред¬ложил к обсуждению «общее правило, гласящее... что отрочество рекапитулирует детство и что точный путь, по которому данная личность будет проходить заданные стадии развития отрочества, в значительной степени зависит от форм его раннего развития» (с.399). Короче, «эти пройденные стадии протекают по-разному в раз¬ные периоды — в детстве и в отрочестве, но очень сход¬ным образом у одного и того же индивида» (с. 399).
309

Подростковый возраст
Важный, но стоящий особняком вклад Джонса со¬впадает с пиком публикаций Зигфрида Бернфельда из Вены, настоящего исследователя подросткового возрас¬та, который объединил работу клинического аналитика и преподавателя психоанализа с непрекращающимся исследованием отрочества во всех аспектах индивиду¬ального и группового поведения, реакций на социаль¬ное влияние, сублимации и т. д. Его наиболее значи¬тельный вклад в аналитическую теорию — определение специфического вида подросткового развития у мужчин (1923), так называемого «затяжного» типа. Этот тип раз¬вития охватывает гораздо больше времени, чем отведе¬но на подростковый период в норме, он «чреват тенден¬циями развития артистических, литературных или исследовательских качеств и сильным уклоном в идеа¬лизм и духовные ценности...». В качестве подтвержде¬ния своих предположений Бернфельд в соавторстве с В. Хоффером опубликовал огромный материал, включаю¬щий самонаблюдения подростков, их дневники, поэти¬ческие творения и т. д.
В то время как Бернфельд разрабатывал проблему подросткового развития в норме с учетом влияния внут¬ренней фрустрации и внешних воздействий. Август Ай-хорн подошел к этой проблеме с точки зрения асоциаль¬ного и криминального развития. Его работа связана с теми молодыми людьми, которые не смогли адаптироваться к этому внешнему давлению, не смогли развить суперэго и восстали против общества. Его книга «Своенравная мо¬лодость» (1925) является выдающейся новаторской по¬пыткой применить психоаналитические знания к суро¬вой реальности проблем молодых правонарушителей.
Будучи знакома с позицией Бернфельда и тесно связана с исследованиями Айхорна, в 1936 году я опуб¬ликовала две статьи под заголовками «Эго и ид в пубер-татный период» и «Инстинктивная тревога в период по¬лового созревания». В моих работах интерес к проблемам подросткового возраста проистекал из моего изучения борьбы эго, пытающегося преодолеть напряжение и дав¬ление, идущее от инстинктивных влечений. Эта борьба обычно ведет к формированию невротических симпто¬мов. Я описала отношения между эго и ид как переми-
310

Отрочество в психоаналитической теории
рие в сражении, наступающее в начале латентного пе¬риода, и позже как обострение при первых признаках наступления половой зрелости, когда равновесие сил внутри индивида нарушено количественными и каче¬ственными изменениями в сфере влечений. Сформиро¬ванному в детстве эго угрожает тревога, идущая от раз¬вития влечений. Эго вступает в борьбу за существование, на которую брошены все доступные средства защиты. Результаты, то есть достигнутые личностные измене¬ния, могут быть различны. В норме эго и суперэго пре¬терпевают значительные изменения и приобретают новые зрелые формы сексуальности. При менее благоприятных обстоятельствах ригидное, незрелое эго добивается задер¬жки или искажения сексуальной зрелости; в некоторых случаях импульсы, идущие от ид во время латентного периода, вызывают беспорядок и хаос в ранее нормаль¬но социально-ориентированном эго. Обращаю ваше вни¬мание на этот момент: подростковый возраст с его ти¬пичными конфликтами в большей степени, чем вся остальная жизнь индивида, обеспечивает аналитика по¬учительными примерами взаимодействия и последствий внутренней угрозы, тревоги, защитной деятельности, постоянного или преходящего формирования симптомов и психических нарушений.
Возникший в послевоенное время интерес повлек за собой появление множества работ, особенно в США. К счастью для тех, кто изучает данный вопрос, Лео А. Шпигель в 1951 году опубликовал большой «Обзор ра¬бот по психоаналитической теории подросткового возра¬ста». Хотя его попытка создать целостную картину из разрозненных и далеких друг от друга частей едва ли могла быть успешной, статья послужила как резюме, обзор и классификация материала. Он сгруппировал публикации по следующим рубрикам:
«Классификация феноменов» (Бернфельд, Харт-манн, Крис и Лоуэштейн, Уиттлз)
«Объектные отношения» (Бернфельд, Буксбаум, X. Дойч, Фенихель, Эриксон, А. Фрейд, В. Хоффер, Джонс, А. Катан, Ландауэр)
«Защитные механизмы» (Бернфельд, X. Дойч, Фе¬нихель, А. Фрейд, Гринэр, А. Крис)
311

Подростковый возраст
«Креативность» (Бернфельд, А. Фрейд)
«Сексуальная активность» (Балин, Бернфельд, Бук-сбаум, X. Дойч, Федерн, Ференци, 3. Фрейд, Лемпл-де-Грут)
«Особенности эго-функционирования» (Фенихель, А. Фрейд, Гарник, Хоффер, Ландауэр)
«Лечение» (Айхорн, К. Р. Эйсслер, А. Фрейд, Гай-тльсон, А. Катан, М. Кляйн, Ландауэр, А. Райх).
Подробная библиография, сопровождающая обзор, включает 41 статью 34 авторов, освещающих теорети¬ческие, клинические и технические аспекты пробле¬мы.
Но, несмотря на этот внушительный список авто¬ров и работ, неудовлетворенность нашими знаниями в этой области остается прежней как у специалистов, так и у родителей. Уверенность в наших аналитических приемах по отношению к пациентам-подросткам не воз¬растает. Было опубликовано много свидетельств обрат¬ного, однако подростковый возраст, как и прежде, оста¬ется пасынком психоаналитической теории.
Некоторые трудности поиска фактов, касающих¬ся подросткового возраста. Я считаю, что существует две различные причины, которые могут привести нас к полнейшему изумлению при встрече со всеми противо¬речиями подросткового возраста.
Когда мы изучаем некое психическое состояние, мы в основном полагаемся на два метода: либо на ана¬лиз конкретного индивида, у которого в данный момент наблюдается искомое психическое состояние, либо на реконструкцию этого состояния в процессе психоанали¬тического лечения, проводимого в более позднее время. Результаты этих двух процедур, применяемых изолиро¬ванно или в комбинации друг с другом, послужили ис¬точником всего того, что мы как аналитики знаем о ста¬диях развития человеческого мышления1.
' В этой связи стоит напомнить читателям — все что мы знаем о психических процессах в младенчестве, было получено путем реконструкции в ходе анализа взрослых и позже подтверж¬дено в детском анализе или наблюдениях за детьми.
312

Отрочество в психоаналитической теории
Так сложилось, что эти две процедуры, которые были весьма продуктивны для работы с самыми разны¬ми периодами жизни, оказались менее удовлетворитель¬ны и менее продуктивны при использовании их в работе с подростками.
РЕКОНСТРУКЦИЯ ПОДРОСТКОВОГО ПЕРИОДА В АНАЛИЗЕ ВЗРОСЛОГО
В отношении реконструкции я поражена, как ред¬ко в лечении взрослых пациентов мне удавалось ожи¬вить их подростковые переживания в полной мере. Я не имею в виду, что у взрослых пациентов наступает амне¬зия подросткового возраста той же степени или той же глубины, что и амнезия раннего детства. Наоборот, па¬мять на события подросткового периода обычно остает¬ся в сознании и поступает к аналитику без особых зат¬руднений. Мастурбация в младшем подростковом и подростковом периодах впервые нацелена на половой акт, она даже может играть доминирующую роль в осознан¬ных воспоминаниях пациента и, как хорошо известно, скрыть подавленный мастурбационный конфликт и скрытую сексуальную активность раннего детства. В дальнейшем в анализе сексуально заторможенных муж¬чин, которые жалуются на потерю эрекции, достаточно легко восстановить воспоминания о телесных действи¬ях, совершаемых в отрочестве — часто очень жестокие и опасные, которые служили в то время для предотвра¬щения эрекции или ее подавления, как только она воз¬никала.
С другой стороны, эти воспоминания не содержат ничего, кроме голых фактов, событий и действий, отде¬ленных от сопровождавших их в то время эмоций. Как правило, мы не можем восстановить ту атмосферу, в которой живет подросток, его тревоги, вершину вооду¬шевления или глубину отчаяния, вспышки энтузиазма, полную безнадежность, яркие, а в другое время выхоло¬щенные, интеллектуальные и философские увлечения, стремление к свободе, чувство родительского подавле¬ния, бессильную ярость или острую ненависть по отно¬шению к миру взрослых, сексуальные неудачи, гомо-либо гетеросексуально направленные иди суицидальные
313

Подростковый возраст
фантазии и т. д. Эти ускользающие, тяжело переживае¬мые колебания настроения, в отличие от других аффек¬тивных состояний в младенчестве и раннем детстве, не стремятся к восстановлению и ослабляются в связи с личностью аналитика.
Если впечатление, которое я вынесла из своей прак¬тики, подтвердилось бы другими аналитиками, работа¬ющими со взрослыми, эту неудачу — или частичную неудачу — в реконструкции подросткового периода мож¬но было бы отнести за счет некоторого разрыва в нашей оценке психических процессов в этот период.
АНАЛИЗ В ПОДРОСТКОВОМ ВОЗРАСТЕ
Обсуждая работы, посвященные аналитической терапии отрочества, Шпигель (1951) выступил против того, что ему кажется необоснованным пессимизмом со стороны некоторых авторов. Он выступает за необходи¬мость адаптации аналитической техники к частным си¬туациям молодых пациентов и выражает удивление от¬сутствием широкой дискуссии по вводной части, «аналогичной той, которая применяется к детям и пра¬вонарушителям».
Действительно, с 1951 года в печати появилось несколько новых статей, посвященных техническим проблемам. Две из них были посвящены начальной фазе психоанализа (Фрейберг, 1955; Ношпитц, 1957), тре¬тья — заключительной фазе (Адатто, 1958). (См. так¬же Эйсслер,1958; Гилирд, 1958.)
В то время как данные авторы освещали специфи¬ческие технические трудности, встречающиеся в начале и конце терапии, работа с подростками, проводимая в нашей Хемпстедской клинике, фокусировалась на про¬блемах среднего этапа терапии, то есть критическом моменте, когда работа над младшим подростковым воз¬растом сменяется реконструкцией подросткового перио¬да, со свойственным ему созреванием бунта против ро¬дителей и в связи с этим возникает вероятность разрыва с аналитиком или внезапного прекращения лечения.
Итак, опыт показывает, что на каждом этапе лече¬ния — вначале, середине и в конце есть свои специфи¬ческие трудности. Иначе говоря, это может означать
314

Отрочество в психоаналитической теории
лишь то, что аналитическое лечение подростков осуще¬ствляется вслепую от начала до конца; это авантюра, в которой аналитику приходится встречаться с сопротив¬лениями необычайной силы и разнообразия. Это прояв¬ляется при сравнении подростковых и взрослых случаев. В анализе взрослых пациентов мы обычно управлялись с технически сложными ситуациями у истерических па¬циентов, которые не выносят фрустрацию при переносе, пытаются вынудить аналитика стать персонажем их вос¬крешенной любви и не допускают проявлений чувств в реальных межличностных отношениях. Мы постоянно боремся с навязчивым стремлением пациентов изолиро¬вать слова от аффектов и соблазном интерпретировать бессознательное содержание, пока оно отделено от эмо¬ционального катексиса. Мы пытаемся работать с нарцис-сическим уходом пограничных шизофреников в себя, с проекциями параноидальных пациентов, которые обра¬щают своего аналитика в преследуемого врага; с деструк¬тивной безнадежностью депрессивных пациентов, кото¬рые выражают неверие в любой положительный результат усилий аналитика; с действиями и недостатком просвет¬лений асоциальных и психопатических личностей. Но в указанных выше расстройствах мы встречаемся с теми или иными из этих технических трудностей и можем моди4")ицировать аналитическую технику к специфичес¬кой устойчивости, характерной для каждого психичес¬кого расстройства. Совсем иначе обстоит дело в подрос¬тковом периоде, когда пациент может внезапно перейти от одной из этих эмоциональных позиций к другой, де¬монстрировать их все одновременно или быстро сменя¬ющими друг друга, не оставляя аналитику времени для маневра, который позволил бы изменить тактику в со¬ответствии с изменившимися потребностями.
ПОМЕХИ В ЛИБИДОНОЗНОЙ ЭКОНОМИКЕ: СРАВНЕНИЕ С СОСТОЯНИЯМИ СКОРБИ И НЕСЧАСТНОЙ ЛЮБВИ
Опыт научил нас серьезно относиться к таким значительным и повторяющимся сбоям аналитической техники. Они не могут быть объяснены индивидуаль¬ными особенностями пациентов, а также случайными или ситуативными факторами, которые вмешиваются
315

Подростковый возраст
в процесс. Они также не преодолеваются простым при¬ложением усилий, мастерством и тактом аналитика. Их следует рассматривать как сигналы того, что во внутренней структуре расстройства что-то значитель¬но отличается от той модели заболевания, для которой исходно предназначалась аналитическая техника и к которой она чаще всего применяется (Эйсслер, 1950). Мы должны разобраться в этих различиях патологии до того, как окажемся в позиции, требующей пере¬смотра нашей техники. Там, где речь идет об анализе детей, правонарушителей и некоторых пограничных состояний, это уже произошло. В этих случаях анали¬тическая техника должна доказать незрелость и сла¬бость эго пациента; более низкий порог фрустрации и пониженное значение вербализации по сравнению с более высоким значением действия для их психичес¬кой экономики. Необходимо указать, какие именно факторы являются характеристиками подростковых расстройств, то есть к какой специфической внутрен¬ней ситуации пациента должна быть применена наша техника с тем, чтобы сделать подростка более подат¬ливым аналитическому лечению.
Что касается меня, то я поражена сходством меж¬ду состоянием этих молодых пациентов и таких хорошо известных психических состояний, как реакции на ле¬чение переживших несчастную любовь или скорбящих по умершему. В обоих этих состояниях присутствует сильное душевное страдание и, как правило, сильное стремление получить помощь. Несмотря на это, ни одно из этих состояний не поддается аналитическому лече¬нию удовлетворительно. Наши теоретические объясне¬ния этой неподатливости следующие: любовь, как и скорбь, являются эмоциональным состоянием, в кото¬ром либидо индивида полностью вовлечено в отношение с реальным объектом любви в настоящем или в ближай¬шем прошлом; душевная боль идет от сложной задачи разорвать любовные узы и оставить позицию, которая не оставляет более надежды на возвращение любви, то есть на удовлетворение. Пока индивид вовлечен в эту борьбу, невостребованное либидо свободно либо для пе¬реключения на личность аналитика, либо направлено
316

Отрочество в психоаналитической теории
назад, на прежние объекты и позиции. Следовательно, ни перенесенные (трансферентные) события, ни прошлое не являются достаточными для сбора материала для интерпретации. Чтобы аналитическая терапия была эф¬фективной, непосредственный объект (любви или скор¬би) должен быть отброшен до начала анализа.
Мне кажется, что позиция либидо в подростковом возрасте имеет много общего с этими двумя состояния¬ми. Подросток слишком вовлечен в эмоциональную борь¬бу, более того, эта борьба требует быстрых и решитель¬ных действий. Его либидо находится в положении отрыва от родителей и поиске новых объектов. Некоторая скорбь об объектах прошлого очевидна; имеют Место «круше¬ния», счастливая или несчастная любовь со взрослыми вне семьи или со сверстниками одного или противопо¬ложного пола. Далее, существуют такие нарциссичес-кие уходы, которые заполняют пустоту в периоды от¬сутствия внешних объектов. Каким бы ни было решение либидо в данный момент, это всегда будет озабоченность настоящим. И, как показано выше, либидо, свободного для прошлого или для аналитика, остается очень мало либо не остается вовсе.
Если это предположение о распределении либидо может быть принято как верное утверждение, оно мо¬жет послужить объяснением поведения наших молодых пациентов во время лечения, а именно: их нежелание сотрудничать, слабая вовлеченность в процесс терапии или в отношения с аналитиком; их стремление сокра¬тить количество сеансов в неделю, их непунктуальность, пропуски сеансов ради других дел, внезапное прекра¬щение лечения. Здесь мы обнаруживаем, сравнивая, насколько в среднем продолжительность анализа взрос¬лых обязана тому факту, что аналитик является очень притягательным объектом, в отличие от основной роли, которую играет перенос в продуцировании материала.
Конечно, бывают такие случаи, когда сам анали¬тик становится новым объектом любви для подростка, то есть объектом «крушения», — сочетание, поддержи¬вающее заинтересованность такого пациента в «полу¬чении лечения». Но независимо от улучшения посе¬щаемости и пунктуальности это может означать, что
317

Подростковый возраст
аналитик встречается с другими специфическими труд¬ностями подросткового возраста, а именно: неотложность их потребностей, непереносимость фрустрации и стрем¬ление относиться к любым связям как средству испол¬нения желаний, а не как источнику знания и понима¬ния.
При таких условиях не удивительно, что помимо аналитической терапии используются многие другие формы лечения, такие, как работа с родственниками, госпитализация, создание терапевтических сообществ (поселений) и т.п. Мы не можем ожидать, что эти, цен¬ные с практической точки зрения экспериментальные подходы могут внести непосредственный вклад в наши теоретические построения о бессознательном содержа¬нии подростковой психики, структуре его типичных нарушений или психических механизмов, обеспечива¬ющих эти нарушения.
Клиническое применение
Далее следует попытка применения по крайней мере некоторых из наших выводов, полученных с та¬ким трудом, к трем наиболее актуальным проблемам подросткового возраста.
Естественны ли подростковые расстройства? Во-первых, существует вечный вопрос, является ли под¬ростковый сдвиг желанным и продуктивным сам по себе, насколько это необходимо и, более того, естествен¬но? Психоаналитическая позиция здесь решительна и единодушна. Члены семьи ребенка и школа, которые оценивают его состояние на основе поведения, могут жалеть подростка; для них его состояние означает ут¬рату ценных качеств, постоянства характера и соци¬альной адаптации. Как аналитики, оценивающие лич¬ность со структурных позиций, мы думаем иначе. Мы знаем, что структура характера ребенка к концу ла¬тентного периода представляет собой результат долго¬временного конфликта между силами эго и ид. Внут¬ренний баланс достигнут, хотя характеристики каждого
318

Клиническое применение
индивидуальны и дороги ему, они предварительны. Это не позволяет влечениям усиливаться количественно или изменяться качественно, что неразрывно связано с поло¬вым созреванием. Следовательно, позволение взрослой сексуальности интегрироваться в личность индивида дол¬жно быть отвергнуто. Так называемая подростковая неудовлетворенность является не более чем внешним при¬знаком того, что происходит такая внутренняя перестрой¬ка.
С другой стороны, мы все знаем детей, которые в возрасте 14-15 или 16 лет не демонстрируют никаких внешних признаков внутреннего беспокойства. Они про¬должают оставаться, как и на протяжении латентного периода, «хорошими» детьми, 'погруженными в семей¬ные отношения, сыновьями, любящими своих матерей, послушными своим отцам, в соответствии с атмосфе¬рой, идеями и идеалами их детского воспитания. Это свидетельствует об отставании нормального развития и тре¬бует должного внимания. Первое впечатление от подобных случаев, что это может иметь место из-за количественного недостатка влечений, потребностей, — подозрение, кото¬рое останется необоснованным. Аналитические исследова¬ния показывают, что подобное нежелание «взрослеть» про¬исходит не из ид, а из эго и суперэго. Эти дети построили массивные защиты от действия своих влечений и теперь искалечены результатами, которые действуют как барьер против нормального процесса созревания в ходе разви¬тия. Они, возможно, более, чем все остальные, нуждают¬ся в терапевтической помощи для устранения внутрен¬них ограничителей и освобождения пути для нормального, хотя и «огорчающего» развития.
Предсказуемы ли подростковые расстройства? Вто¬рой вопрос, который нам часто задают, касается следу¬ющей проблемы: может ли быть предсказан тип реак¬ции данного ребенка в подростковый период, исходя из характеристик его поведения в раннем детстве или ла¬тентный период? Независимо от утвердительного в це¬лом ответа, данного Эрнстом Джонсом (1922), лишь один из вышеназванных авторов дал ясное и положительное решение этого вопроса. Зигфрид Бернфельд (1923), об¬суждавший затяжной тип мужского отрочества и его
319

Подростковый возраст
характеристики, установил связь между этой формой полового созревания и специфическим типом детского развития, основанного на следующих трех условиях: 1) фрустрация детских сексуальных желаний разрушает детский нарциссизм; 2) инцестуозная фиксация на ро¬дителях обладает исключительной силой и сохраняется на протяжении латентного периода; 3) суперэго форми¬руется рано, резко отграничено от эго, и идеалы, содер¬жащиеся в нем, питаются как нарциссическим, так и объектным либидо.
В литературе встречаются и другие, менее точные ответы на этот вопрос. Мы встречаем мнение, что в боль¬шинстве случаев начало подросткового процесса непред¬сказуемо, поскольку почти целиком зависит от количе¬ственных отношений, таких, как сила и внезапность усиления влечений, соответствующего усиления трево¬ги, вызывающей весь остальной переворот.
В 1936 году я говорила, что в своей природе отроче¬ство имеет что-то от самоисцеления. Это случается с деть¬ми, чья прегенитальная активность доминирует на про¬тяжении латентного периода до тех пор, пока увеличение генитального либидо не создает условия для снижения прегенитальных действий. Это последнее, с другой сторо¬ны, может столкнуться с такой же силой, производящей обратный эффект: когда фаллические характеристики доминируют на протяжении латентного периода, усиле¬ние генитального либидо производит эффект преувели¬ченной и угрожающе агрессивной маскулинности.
Общепринято, пожалуй, что сильная фиксация на матери, вызванная не только эдиповой, но и доэдиповой привязанностью к ней, делает подростковый период осо¬бенно сложным. Это последнее утверждение должно быть связано с двумя недавними открытиями другого рода, которыми мы обязаны работе, выполненной в нашей Хемпстедской детской клинике. Одно из этих открытий сделано в исследовании детей-сирот, которые в первые годы жизни лишены отношений со стабильной фигурой матери. Это отсутствие материнской фиксации вовсе не делает подростковый возраст более легким, оно создает угрозу для всей внутренней согласованности личности в этот период. В таких случаях отрочеству предшествуют бурные поиски образа матери; внутреннее обладание и катексис такого образа кажется необходимым для нор-
320

Клиническое применение
мального процесса отвода либидо и переноса его на но¬вые объекты, то есть сексуальных партнеров.
Второе открытие из вышеупомянутых было сдела¬но в анализе близнецов-подростков. Их взаимоотноше¬ния в младенчестве наблюдались и регистрировались по¬минутно (Берлингем, 1951). В процессе лечения выяснилось, что «подростковый бунт» против детских объектов любви требует разрыва уз с близнецом в не меньшей степени, чем разрыв уз с матерью. Поскольку этот либидозный (нарциссический, как и направленный на объект) катек¬сис близнецов коренится в тех же глубинных пластах личности, что и ранняя привязанность к матери, их раз¬рыв сопровождается таким же структурным переворотом, эмоциональным упадком и формированием симптомов. В том случае, если привязанность сохранялась на протя¬жении подросткового этапа и далее, мы вправе ожидать задержки созревания или ограничивающего «цементи¬рования» характера, типичного для латентного периода, что в целом сходно с упоминавшимися выше случаями, в которых детская любовь к родителям выдерживает на¬тиск подростковой фазы.
Возвращаясь к исходному вопросу, кажется, что мы можем предсказать подростковые реакции в некото¬рых наиболее типичных сочетаниях, но, конечно, не все индивидуальные вариации детской структуры личнос¬ти. Наше понимание типичного развития будет расти с увеличением числа подростков, прошедших анализ.
Подростковая патология. Остается еще третья про¬блема, которая, как мне кажется, перевешивает преды¬дущие в клиническом и теоретическом плане. Я говорю о трудности разграничения нормы и патологии в случа¬ях с подростками. Как было показано выше, отрочество характеризуется прерыванием мирного роста, сопровож¬даемым появлением множества других эмоциональных нарушений и структурных изменений1. Манифестация
' Отрочество, конечно, не единственный жизненный этап, когда трансформации в физиологической природе вызывают на¬рушения психического равновесия. То же самое происходит во время климакса; недавно Грэта А. Бибринг (1959) дала убедитель¬ное описание подобного нарушения равновесия душевных сил во ||   время беременности.
321

Подростковый возраст
отрочества близко подходит к формированию симпто¬мов невротического, психотического или асоциального порядка и почти неразрывно связана с пограничными состояниями, начальными обострениями или разверну¬тыми формами почти всех психических заболеваний. Следовательно, дифференциальный диагноз между подро¬стковой неудовлетворенностью и настоящей патологией становится сложной задачей.
В 1936 году, когда я подошла к этой проблеме с позиций защитных механизмов, меня в большей мере интересовали сходства между подростковыми и осталь¬ными эмоциональными расстройствами, чем различия между ними. Я писала, что подростковая неудовлетво¬ренность принимает обличье невроза, если источник патогенной ситуации находится в суперэго, где возник¬шая тревога переживается как чувство вины. Она соот¬ветствует психотическим нарушениям, если угроза ис¬ходит из возрастающей власти ид, которая угрожает существованию и целостности эго. Производят ли такие подростки впечатление навязчивых, истерических, ас¬кетичных, шизоидных, параноидальных, склонных к суициду и т. д., зависит, с одной стороны, от количе¬ственных и качественных характеристик содержания ид, осаждающего эго, а с другой стороны, от набора защит¬ных механизмов, которые выстраивает эго. Таким обра¬зом, в этот период выходят на поверхность импульсы всех прегенитальных фаз и вступают в силу защитные механизмы всех уровней сложности. Патологические результаты в это время, хотя и сходны по структуре, но более разнообразны и менее стабильны, чем в другие периоды жизни.
Сегодня мне кажется, что эти структурные описа¬ния должны быть расширены, но не в направлении об¬наружения сходства подростковых и иных расстройств, а с точки зрения их специфической природы. В их этио¬логии есть по крайней мере один дополнительный эле¬мент, который может быть рассмотрен как свойственный исключительно данному периоду. Он характеризуется тем, что возможность угрозы исходит не только от импульсов и фантазий ид, но и от самого факта существования объек¬тной любви в эдиповом и доэдиповом прошлом индиви-
322

Клиническое применение
да. Либидозный катексис, унаследованный от инфан¬тильного этапа, фиксируется в качестве цели на протя¬жении латентного периода. Следовательно, пробужден¬ные прегенитальные или, еще хуже, вновь приобретенные генитальные побуждения таят в себе опасность вхожде¬ния в контакт с ними, привязывают новую и угрожаю¬щую реальность к фантазиям, которые кажутся угасши¬ми, но фактически находятся под запретом1. Тревоги, возникающие на этой почве, направлены на уничтоже¬ние инфантильных объектов, через разрыв связи с ними. Анна Катан (1937) обсуждала этот тип защиты, кото¬рый направлен прежде всего на изменение личности и сцены конфликта под названием «устранение». Такая попытка может быть полностью или частично успеш¬ной либо неуспешной. В любом случае я согласна с А. Катан, что результат этой попытки будет решающим для другой, более знакомой линии защитных мер, кото¬рые направлены против самих импульсов.
ЗАЩИТА ОТ ИНФАНТИЛЬНЫХ ОБЪЕКТНЫХ УЗ
Защита путем смещения либидо. Многие подрост¬ки сталкиваются с тревогой, происходящей от их при¬вязанности к инфантильным объектам и бегства от них. Вместо того, чтобы осуществить процесс постепенного отхода от родителей, они отводят свое либидо резко и полностью. Это вызывает ощущение тоски по партнерс¬ким, товарищеским отношениям, которые возникли в результате переноса на внешнее окружение. В этом слу¬чае возможно несколько решений. Либидо может быть перенесено в более или менее неизменной форме на за¬мещающий родителей объект, доказывая, что этот но¬вый объект диаметрально противоположен исходным по
' Показательным клиническим примером тому может быть случай девушки-подростка с нервной анорексией. В этом случае инфантильные фантазии орального зачатия получают дополнитель¬ный толчок от новой реальной возможности материнства, связан¬ного с половым созреванием. Следовательно, фобические меры, принятые против принятия пищи, с одной стороны, и идентифи¬кация с матерью, с другой стороны, являются настолько чрезмер¬ными, что могут привести к голоданию и истощению.
323

Подростковый возраст
всем параметрам (личностным, социальным, культур¬ным). Либо привязанность может направляться на так называемых «лидеров». Обычно это люди более старше¬го возраста, среднего между подростковым и родительс¬ким. С равной частотой встречаются крепкие узы со свер¬стниками того или иного пола (то есть гомо- или гетеросексуальная дружба) и приверженность подрост¬ковым группам (или бандам). Какое бы из этих типич¬ных решений ни было принято, результат дает подрост¬ку возможность почувствовать себя свободным и наслаждаться новым прекрасным чувством независимо¬сти от родителей, которые теперь не вызывают ничего, кроме равнодушия, граничащего с бездушием.
Хотя направление, выбранное либидо в этих при¬мерах, само по себе находится в рамках нормы, внезап¬ность перемены, разительный контраст в выборе объек¬тов и чрезмерно подчеркиваемая новая принадлежность говорят об их защитном характере. Такой переход пред¬ставляет скорее слишком поспешное опережение нор¬мального роста, чем нормальный процесс развития.
Эмоциональная ситуация мало чем отличается от тех случаев, где отвод либидо сопровождается реальным уходом из дома. Если этого не происходит и он остается дома, то все равно ведет себя как чужой, обычно такие подростки очень невнимательно относятся как к стар¬шим, так и младшим членам семьи.
С другой стороны, отвод любви от родителей име¬ет наиболее серьезные последствия для остальных за¬щитных процессов. Когда инфантильные объекты ли¬шены значимости, прегенитальные и генитальные импульсы перестают быть угрозой. Следовательно, вина и тревога снижаются, и эго становится более устойчи¬вым. Появившиеся ранее сексуальные и агрессивные желания всплывают на поверхность и действуют; про¬исходит это вне семьи, в более открытой среде. Являет¬ся ли подобная активность безопасной, идеалистичной или тайной и даже криминальной, будет зависеть в основном от новых объектов, к которым привязывает¬ся подросток. Обычно авторитет лидера подростковой группы или банды принимается безоговорочно и некри¬тично.
324

Клиническое применение
Подростки этого типа могут быть направлены на лечение после того, как их действия привели к конф¬ликту со школой, работодателем или законом. Такие подростки дают мало шансов для создания терапевти¬ческого альянса между аналитиком и пациентом, без которого аналитическая техника не может работать. Любое отношение к аналитику и, кроме того, перенос на него оживляет детские привязанности, которые были отвергнуты, поэтому подросток остается безучастен. Бо¬лее того, бегство от этих привязанностей прекращает внутренний конфликт, по крайней мере временно. Сле¬довательно, подросток не чувствует потребности в пси¬хологической помощи. Айхорн знал об этом, когда гово¬рил о том, что подростки асоциального и криминального типа нуждаются в длительной подготовке и внутренней перестройке, прежде чем они станут податливы анали¬тическому лечению. Он утверждал, что такое лечение может быть удачным, только если во время такой подго¬товки в закрытом учреждении у подростка произойдет новый перенос объекта любви, пробуждающий его детс¬кие привязанности, интернализующий его конфликты еще раз — короче, если он станет невротиком.
Попробовать провести анализ подростка в тот пе¬риод, которому свойственен успешный отрыв от прошло¬го, кажется предприятием, обреченным на провал.
Защита путем обращения аффекта. Вторая типич¬ная реакция на ту ,же самую угрожающую ситуацию, хотя и менее явная для окружающих, более серьезна по внутренней природе.
Вместо отвода либидо от родителей или, что более вероятно, после неудачной попытки осуществить это, эго юноши может защитить себя путем обращения эмоций в противоположные. Так происходит превращение люб¬ви в ненависть, зависимости в противостояние, уваже¬ния и восхищения в презрение и насмешки. Благодаря такому превращению аффекта юноша представляет себя «свободным», но, к несчастью для его душевного равно¬весия и значения конфликта, это убеждение не прости¬рается далее поверхностного пласта его сознания. Во многих важных вопросах подросток остается по-прежне-
325

Подростковый возраст
му крепко связанным с фигурами родителей; отыгры-вание (acting out) сохраняется внутри семьи, и любые изменения, достигнутые защитой, оказываются для него помехой. Обращенные отношения не приносят никако¬го удовольствия; подросток переживает как от причи¬няемых ему, так и от причиненных им страданий. Здесь нет места независимости действий или росту; постоян¬ное противостояние с родителями говорит о такой же деформации отношений, как и бескомпромиссное послу¬шание1. Поскольку тревога и вина остаются неизменны¬ми, необходимо постоянное возобновление защит. Дей¬ствие защит обеспечивается в первую очередь двумя способами: отрицанием (позитивных чувств) и реактив¬ным поведением (грубость, неприязнь, высокомерие). С поведенческой точки зрения на этой стадии подросток характеризуется как враждебный и несговорчивый.
Дальнейшее патологическое развитие этого состо¬яния заслуживает специального рассмотрения. Враждеб¬ность и агрессивность, которые вначале служат защитой против объектов любви, скоро становятся непереносимы¬ми для эго, они переживаются как угроза и удерживают¬ся на расстоянии. Это может достигаться посредством проекций; в таком случае агрессивность приписывается родителям, которые, как следствие, становятся главны¬ми угнетателями и преследователями. В клинической картине это проявляется, во-первых, как подростковая подозрительность и далее — когда проекция усиливает¬ся, — как параноидное поведение. Враждебность и аг¬рессивность могут быть направлены, наоборот, не на объекты, а вовнутрь, на себя. В таких случаях у подро¬стков наблюдается сильная депрессия, стремление к са¬моизоляции и самоповреждениям, суицидальные наме¬рения.
На всех стадиях этого процесса личное страдание очень велико и так же сильно желание получить по¬мощь. При этом нет гарантии, что проблемный подрос¬ток будет восприимчив к аналитической терапии. Если инициаторами лечения выступят родители, он, конеч-
' Ференци назвал этот эффект «компульсивным непослу¬шанием» много лет назад.
326

Клиническое применение
но, не пойдет на это. В любом случае, он будет воспри¬нимать анализ как орудие в их руках, чувствовать враж¬дебность или подозрительность к личности аналитика и отказываться сотрудничать. Если подросток сам принял решение искать помощи и обратился к анализу без при¬нуждения, то шансы выше, поскольку такое решение идет против воли родителей. Но даже в этом случае аль¬янс с аналитиком может быть не очень длительным. Как только развивается истинный перенос и позитивные инфантильные фантазии-.попадают в сознание, то же самое обращение аффекта может произойти в аналити¬ческой ситуации. Получая вместо облегчения общую сумятицу чувств, многие юные пациенты сбегают. Они бегут от позитивных чувств, хотя аналитику кажется, что они прерывают лечение, так как не в силах спра¬виться с чрезмерным отрицательным переносом.
Защита путем отвода либидо на себя. Этот про¬цесс ведет к нарастанию патологии: отвод либидо от ро¬дителей, как это было описано выше, сам по себе не предопределяет его дальнейшего использования. Если страхи и подавления блокируют путь к новым объектам вне семьи, либидо остается с эго и может быть использо¬вано для связывания эго и суперэго. Клинически это означает возникновение идеи величия, фантазий о нео¬граниченной власти над другими людьми, подвигах и невероятных достижениях в одной или нескольких об-|'i   ластях. Либо страдающее и гонимое эго подростка мо¬жет принять мессианские размеры с соответствующими идеями спасения человечества.
С другой стороны, катексис может прикрепиться только к телу и повлечь ипохондрические ощущения изменений в теле, которые хорошо известны клиницис¬там по начальным фазам психотических заболеваний.
В любом случае аналитическая терапия показана и даже требует неотложного применения. Лечение устранит сильные патологические проявления, если освободит путь для либидо, предоставив ему возможность либо направ¬ляться вспять и снова заряжать исходные инфантильные объекты, либо направляться наружу в направлении, опи¬санном выше, и привязываться к менее пугающим заме¬щающим объектам из более широкой среды.
327

Подростковый возраст
В таких случаях наиболее трудным для аналитика в техническом плане оказывается состояние ухода па¬циента в себя, то есть проблема установления отноше¬ний и перенос. Как только цель достигнута, возвраще¬ние из нарциссического погружения к объективному катексису дает пациенту облегчение, по крайней мере временное.
Я верю, что существует множество случаев, где аналитик настолько мудр, чтобы удовлетвориться час¬тичным успехом, не настаивая на последующем лече¬нии. Дальнейшее и углубленное вовлечение в этот пере¬нос может в значительной мере усилить все тревоги, описанные выше, и опять же привести к сокращению лечения из-за подростковой реакции.
Защита с помощью регрессии. Чем больше трево¬га, вызванная объектными связями, тем более элемен¬тарна и примитивна защитная деятельность, используе¬мая подростковым эго. Так, при экстремальной тревоге отношения с объектным миром могут сократиться до эмоционального состояния, известного как «первичная идентификация» с объектами. Это решение, с которым мы знакомы по психическим заболеваниям, приводит к регрессивным изменениям всех частей личности, то есть как в эго, так и в организации либидо. Границы эго в этом случае раскрыты для частичного соединения с объектом. Это вызывает разительные перемены в при¬вычках, установках подростка, даже в его внешнем виде. Его подверженность влиянию других сменяется в ходе этого превращения скорее установкой на себя (то есть его идентификациями), чем утечкой либидо. На сцене вместе с этими идентификациями доминируют проек¬ции и создают обмен между ним и объектом, который откликается эхом в наиболее важных функциях эго. Так, например, деление на внешний и внутренний мир (то есть познание реальности) временно останавливается, и в клинической картине остановка функционирования эго проявляется как состояние замешательства.
Регресс такого рода может принести временное облегчение эго, освобождая эдиповы (и многие из доэди-повых) фантазии из либидозного катексиса, но это умень-
328

Клиническое применение
шение тревоги не может быть продолжительным. Дру¬гая и более глубокая тревога скоро займет ее место, тре¬вога, которую я охарактеризовала ранее как страх эмо¬ционального поражения и сопутствующий ему страх потери своей идентичности.
ЗАЩИТА ОТ ИМПУЛЬСОВ
Там, где защиты от эдиповых и доэдиповых объек¬тов не достигают цели, возникает клиническая карти¬на, которая более всего напоминает психические забо¬левания.
«Аскетичный» подросток. Одного из таких «аске¬тичных» подростков я описала как борющегося против всех импульсов, эдиповых и доэдиповых, сексуальных и агрессивных, доводящих защиту даже до физиологи¬ческих потребностей, таких, как сон, еда, телесный ком¬форт. Мне кажется, такая позиция характеризует реак¬цию эго, ведомого слепым страхом перед чрезмерным напором ид; тревогой, которая не позволяет отличить здоровое удовлетворение от болезненного, этически до¬пустимое от запретного. Подросток ведет тотальную вой¬ну против получения удовольствия как такового. Соот¬ветственно, большинство нормальных инстинктивных процессов и потребностей в удовлетворении смешивают¬ся и парализуются. Согласно клиническим наблюдени¬ям, подростковый аскетизм является, к счастью, вре¬менным явлением. Для наблюдателя-аналитика это дает неоспоримое доказательство силы защит, то есть той степени, в которой нормальное, здоровое влечение от¬крыто для деформирующего действия эго.
В целом аналитическое лечение аскетического типа не представляет особых трудностей, как того можно было бы ожидать. Возможно, у этих индивидов защита от импульсов настолько сильна, что они могут позволить себе некоторые объектные отношения с аналитиком и таким образом установить перенос.
«Бескомпромиссный» подросток. Другой, такого же рода патологический, тип лучше всего может быть охарактеризован как «бескомпромиссный». Термин в
329

Подростковый возраст
этом случае отсылает к хорошо известной непоколеби¬мой позиции, занимаемой многими молодыми людьми, которые отстаивают свои идеи, отказываясь уступать бо¬лее практичным и реалистичным установкам взрослых, и гордятся своими моральными и эстетическими прин¬ципами. Для таких подростков «компромисс», которого они всячески пытаются избежать, включает, такие су¬щественные процессы, как «сотрудничество» с импуль¬сами, объединение противоположных стремлений, ослаб¬ление давления ид вмешательством эго. Один подросток, которого я наблюдала во время анализа, делал все для достижения невозможной цели: предотвратить^ любую интерференцию ума и тела, активности и пассивности, любви и ненависти, реальности и фантазии, внешних требований и внутренних, короче — его эго и ид.
В анализе защита проявлялась как сильное сопро¬тивление любому «лечению», — идея, которую он пре¬зирал, несмотря на сильное страдание. Он прекрасно понимал, что психическое здоровье по крайней мере отчасти основано на гармонии, то есть на очень компро¬миссных решениях, которых он пытался избежать.
Понятие нормы в подростковом возрасте
В процессе рассмотрения подросткового возраста кажется, что легче описать его патологические прояв¬ления, чем нормальные процессы. Однако есть, по край¬ней мере, два момента, полезные для его определения:
(1) подростковый возраст по своей сути есть прерыва¬ние мирного роста; (2) ненормально, если в течение под¬росткового периода сохраняется достигнутое ранее рав¬новесие. Приняв за норму дисгармонию психического развития в подростковом возрасте, мы тем самым до¬бились лучшего понимания этого возраста. Мы увиде¬ли, что баталии между эго и ид по сути являются пози¬тивными попытками восстановления мира и гармонии в душе. Защитные меры, принятые либо против им¬пульсов, либо против объектного катексиса, начинают казаться законными и естественными. Если они вызы-
330

Понятие нормы в подростковом возрасте
вают патологический результат, то это происходит не из-за их зловредной природы, а потому что они передо¬зированы, утрированы или использованы изолирован¬но. Действительно, как это описано выше, каждый из патологических типов подросткового развития также представляет потенциально полезный способ обретения вновь душевного равновесия; является нормальным, если он соединен с другими защитами и если умеренно выражен.
Можно объяснить это более подробно: я считаю, что для подростка нормально вести себя достаточно дли¬тельное время несоответствующим и непредсказуемым образом; бороться с влечениями и в то же время прини¬мать их, противостоять и поддаваться им; любить роди¬телей и ненавидеть их, восставать против них и зави¬сеть от них; глубоко стыдиться посвящать свою мать во все свои дела и жаждать разговоров с ней по душам;
успешно идентифицироваться с другими, пока идет не¬устанный поиск своей собственно!! идентичности; быть более идеалистичным, артистичным, искренним и бес¬корыстным, чем когда-либо в дальнейшем, но и наобо¬рот, эгоистичным, самодовольным, расчетливым. Такие колебания между крайними противоположностями были бы расценены как стопроцентно патологические в лю¬бой другой период жизни. В этот же период они могут означать не более чем взрослую структуру личности, которой нужно длительное время для формирования, когда эго индивида не прекращает экспериментировать. И не нужно спешить подавлять возможности. Если вре¬менные решения кажутся окружающим ненормальны¬ми, они, однако, не совсем таковы и менее ненормаль¬ны, чем поспешные решения, принятые в других случаях для одностороннего подавления, восстания или борьбы или ухода в себя, регрессии, аскетизма, которые ответственны за действительно патологическое разви¬тие, описанное выше.
Поскольку подросток остается непоследовательным и непредсказуемым в своем поведении, он может испы¬тывать страдание, но, как мне кажется, он не нуждает¬ся в лечении. Я думаю, что ему нужно дать время и возможность выработать свое собственное решение. Ско-
331

Подростковый возраст
рее его родители нуждаются в помощи и консультиро¬вании, чтобы стать более терпимыми к нему. В жизни редко встречаются ситуации, с которыми справиться труднее, чем подростку в период борьбы за освобожде¬ние и независимость.
Резюме
В этой статье я рассмотрела и подытожила некото¬рые из основных работ по подростковому периоду, так же как и свои собственные взгляды на предмет. Мои прошлые описания защитных процессов в подростковом возрасте были усилены включением специфической за¬щитной деятельности, направленной против эдиповых и доэдиповых объектных уз.

психо^н^/шз и
60СПИТ4НИЕ1

В последней статье Бернфельда (1934) обсуждались некоторые аспекты психологии маленьких детей. Там не указывалось, как эти знания могут быть использова¬ны. Возможно, он полагался на то, что на протяжении десятилетий учителя всегда следовали каждому новому направлению психологической мысли в надежде найти решение проблем, возникающих в процессе их работы.
Мы все прекрасно понимаем, в каком трудном по¬ложении находятся учителя. Часто приходится слышать, что перед учителями поставлена одна из наиболее важ¬ных общественных задач. Под их контролем находится наиболее ценный материал, которым располагает обще¬ство, и они решают судьбу подрастающего поколения. Но в реальности от этих высоких идеалов в образовании или в самом учителе остается очень мало. Труд учителя оплачивается не так высоко, как деятельность промыш¬ленников и банкиров, которые распоряжаются матери-
' Эта статья впервые была представлена на Конгрессе спе¬циалистов по дошкольному воспитанию в 1932 г. Психоаналити¬ческий подход на конгрессе представляли также Зигфрид Берн-фельд и Гертруда Бен-Эшенбург. Для воспитателей, «большинство из которых прежде не были знакомы с предметом, были прочита¬ны три лекции. Цель этих лекций — представить в максимально упрощенной форме фундаментальные принципы психоаналитичес¬кой теории в отношении развития ребенка. Особое внимание обра¬щалось на возможности применения данной теории в сфере обуче¬ния. Соответственно, аналитики не должны удивляться тому, что в статье они не найдут для себя ничего нового о психоанализе» (А.Фрейд, 1935, с.1).
333

Психоанализ и воспитание
альными ресурсами страны. Как члены общества, учи¬теля вынуждены постоянно бороться за авторитет среди коллег и признание со стороны родителей учеников и официальных лиц. Хотя многие люди верят, что чем меньше ребенок, тем более важно его воспитание, в дей¬ствительности роль учителя возрастает с ростом его по¬допечных. Сравните, например, статус учителя средней школы или профессора колледжа со статусом воспита¬теля детского сада. Они несопоставимы.
Однако для сложившейся ситуации всегда нахо¬дится оправдание. Недооценка деятельности учителей в целом вытекает из того, что они являются не независи¬мыми производителями, а посредниками, агентами, сво¬еобразным буфером между двумя поколениями. Учите¬ля получают сырой материал, и ожидается, что они превратят его в специфический продукт. Единственное, в чем учителя свободны — это в выборе педагогических методов. Именно потому что им предоставлено так мало свободы в остальном, они цепляются за этот островок
независимости и создают из него видимость огромной власти.
Давайте рассмотрим другой аспект проблемы. Я полагаю, мы можем допустить, что сырой материал, с которым учителя имеют дело, достаточно однороден. Конечный продукт получается очень разнообразным в зависимости от исторического периода и типа общества, в котором работает учитель. Для того чтобы понять, на¬сколько различными были требования общества в раз¬ные века, достаточно лишь беглого взгляда на историю образования: воинственные спартанцы, афиняне, покло¬няющиеся искусствам, смиренные аскеты, воспитывае¬мые Церковью в средние века, доблестные рыцари или верные вассалы, добропорядочные граждане, бесстраш¬ные революционеры и мирные труженики.
В этих требованиях нет ничего необычного. В каж¬дом случае они выражают запросы общества взрослых своего времени. Существенно, однако, то, что во все вре¬мена учителя решают эту задачу с одинаковым рвени¬ем. Давайте представим, что рабочие на заводе должны выпускать из одного и того же материала пушечные ядра во время войны и перины в мирное время. Я не думаю,
334

Психоанализ и воспитание
что рабочие, как и учителя при равных условиях, были бы рады этому.
Энтузиазм учителей, пытающихся справиться с такими широко варьирующими требованиями общества, приводит к неудаче в другом. За неудачи в воспитатель¬ной работе всегда винили учителей. Общество уверено, что поставленная цель достижима. Следовательно, ви¬новат конкретный учитель, а не воспитание в целом.
Я считаю, что причина, по которой учителя во все века обращались к психологической науке, на самом деле состоит в том, чтобы снять с себя обвинения за припи¬сываемую неудачу. Они думают, что психология даст им знания о природе сырья, с которым они имеют дело. Истина же состоит в том, что учителя не улучшат свои позиции по отношению к заказчику, то есть обществу, до тех пор, пока психологам не удастся достичь реаль¬ных успехов в понимании ребенка, сырого материала образования. Только тогда они смогут установить раз¬личия между целями, которые ставит общество, и спо¬собностями ребенка достигать эти цели. Только тогда они смогут сопоставить психологический потенциал кон¬кретного ребенка и требования, предъявляемые ему об¬ществом, и взглянуть на эти факторы как на равноцен¬ные. Только тогда, когда станет ясно, какие цели согласуются с психическим здоровьем, а какие достига¬ются ценой этого здоровья, будет достигнуто большее понимание ребенка.
Воспитание выполняет две основные функции. Одну из них мы можем определить как «разрешение и запрещение», что означает поведение воспитателя по отношению к спонтанным проявлениям ребенка. Вто¬рая функция относится к формированию личности ре¬бенка. Психология, с одной стороны, добивается того, что образование имеет право ожидать от нее: она описы¬вает примитивную природу ребенка и, с другой сторо¬ны, открывает новые пути возможного развития и но¬вые способы дальнейшего расширения личности ребенка.
Бернфельд заострил свое внимание на особеннос¬тях первой из этих двух функций. Он изображает пси¬хическую жизнь ребенка как набор инстинктивных же¬ланий, направляемых сексуальным инстинктом. Эти
335

Психоанализ и воспитание
желания проходят ряд этапов развития, от одной формы к другой, и насколько велика здесь роль образования, мы не знаем. Как должен учитель относиться к различ¬ным инстинктивным желаниям ребенка? Бернфельд оставляет этот вопрос открытым, но в целом ясно, что учитель должен уважать их.
В уважительном отношении к потребностям ребен¬ка нет ничего нового. Среди воспитателей давно бытуют две различные точки зрения на психическую жизнь ре¬бенка. Согласно одной из них, все, чем обладает ребенок от природы, — хорошо. Мы должны его уважать и оста¬вить все как есть — это точка зрения, сформулирован¬ная Руссо; в современном образовании ее особенно под¬держивает Монтессори — ребенок всегда прав в своих желаниях, взрослые только создают препятствия, когда вмешиваются.
Гораздо более широкое распространение получила другая точка зрения: ребенок всегда не прав. Ее смысл хорошо отражен в известном анекдоте. Мать говорит гувернантке: «Пойди, посмотри, что там делают дети, и скажи им, чтобы прекратили».
Существует предубеждение по отношению к обеим установкам на детские инстинктивные импульсы. Мы должны думать о них как о природной силе, которую ребенок не только имеет право проявлять, но и не мо¬жет не делать этого. Означает ли это, что мы всегда дол¬жны разрешать этим импульсам свободно проявляться? Можно предположить, что необходимо приложить все усилия к овладению ими хотя бы потому, что они явля¬ются силами природы, а не просто вредными привычка¬ми или дурными манерами, которые учителю бывает достаточно легко преодолеть.
Если мы предоставим педагогам наши знания о содержании бессознательного без специального руковод¬ства по их применению, то окажется, что мы не продви¬гаемся вперед ни на шаг. Вместо того чтобы позволить нашим чувствам влиять на наше отношение к детским инстинктам, давайте вернемся к самой психоаналити¬ческой работе. В работе со взрослыми мы научились рас¬познавать различные типы заболеваний. По каждому типу мы можем сделать заключение об определенных
336

Психоанализ и воспитание
отношениях, которые существовали между ребенком и людьми, ответственными за его воспитание.
Например, мы встречаемся с невротической задер¬жкой, развившейся в результате насильственного подав¬ления в раннем возрасте одного из инстинктов, который тем самым был целиком лишен возможности удовлетво¬рения. Но этот импульс слишком силен и живуч, чтобы заставить его замолчать. Он продолжает давать о себе знать. Возникает внутренний конфликт, и подавленный ранее импульс прокладывает себе путь на поверхность, проявляясь обычно в странных и болезненных формах. Но путь к прямому удовлетворению инстинктивного влечения в его примитивной форме останется заблоки¬рован, даже когда ребенок вырастает, когда изменяют¬ся внешние обстоятельства и общество начинает поощ¬рять то, что раньше было запрещено.
С другой стороны, мы встречаемся с такими пато¬логическими состояниями, как перверсии и определен¬ные формы диссоциации, которые характеризуются при¬верженностью или регрессом к инфантильному типу удовлетворения инстинктов, исключающему все другие формы удовлетворения. В истории такой болезни мы обычно находим определенное событие — например, со¬вращение, чрезвычайное экстремальное происшествие или другие травмирующие события, которые позволяют отдельным инстинктивным импульсам прорываться и полностью удовлетворяться. Либидозное развитие ребен¬ка фиксируется на этой точке и не развивается до взрос¬лого уровня инстинктивной жизни. Однако эти два со¬вершенно различных типа болезни имеют нечто общее. В обоих случаях ребенок оказался и удерживается на инфантильном уровне развития, где промежуточный результат стал конечным пунктом назначения.
Таким образом, мы видим, что фиксация и после¬дующее невротическое заболевание могут произойти либо тогда, когда импульсу позволено свободно прояв¬ляться, либо, напротив, когда это полностью запрещено. Путь к психическому здоровью проходит где-то посере¬дине между двух этих крайностей. Проблема заключает¬ся в том, чтобы найти золотую середину. Инстинктив¬ное влечение не должно подавляться, так как это
337

Психоанализ и воспитание
приостанавливает процесс сублимации, то есть пере¬ход энергии либидо в другое, более приемлемое русло. Нельзя также разрешать его полное удовлетворение. Это похоже на то, как мы должны учить ребенка не совать руки в огонь, но делать это не слишком дирек¬тивно, чтобы ребенок не стал бояться огня вообще и в будущем оказался неспособен зажечь спичку, выку¬рить сигарету или приготовить пищу. Наша задача — научить ребенка держаться подальше от огня, но при этом не испытывать страха.
Эта простая аналогия может нас кое-чему научить. Поскольку полное инстинктивное удовлетворение опас¬но для ребенка, можно уверенно сказать, что воспитате¬ли предпочитают самый легкий путь — держать ребен¬ка в стороне от опасности.
Учителя осознали угрозу инстинктивного удовлет¬ворения задолго до того, как узнали об инстинктивных влечениях ребенка. Требуя их полного искоренения, учителя облегчают себе задачу. Они установили грани¬цы, переступать которые ребенок не смеет, и использу¬ют также всю свою власть, чтобы усилить эти запреты. Они воспользовались беззащитностью и слабостью ре¬бенка перед взрослыми, его зависимостью от них во внеш¬нем мире. Короче, они воспользовались его страхом.
Дабы избежать длительной борьбы с ребенком и не допустить, чтобы он каждый раз плакал, приближаясь к огню инстинктивного удовлетворения, они говорят:
«Не сейчас», «Запомни раз и навсегда, это опасно!» Оче¬видно, что это самое простое решение.
Как может современный образованный воспитатель найти правильное решение? Вместо того чтобы запре¬щать раз и навсегда, воспитатель, возможно, должен быть готов к длительной борьбе, быть готов протягивать руку помощи каждый раз, когда ребенок приближается к опасному омуту инстинктов. Значит ли это, что он не должен формировать у ребенка долговременное чувство страха, а защищать его в каждом конкретном случае? Как перед лицом этого выбора современный воспитатель может применить либеральные методы воспитания, ко¬торых от него ждут? Как он должен взяться за это? Труд¬но представить, что .ограничения и запреты могут быть
338

Психоанализ и воспитание
основой обучения ребенка. Если так, то нет большой разницы в том, в какой мере строгим будет отдельный воспитатель, если ребенок будет воспринимать этот зап¬рет на получение удовольствия как строгость.
Здесь опять есть два взгляда на проблему. С одной стороны, можно сказать: что бы мы ни делали, ребенок все будет воспринимать как отказ и запрет на получе¬ние всех видов удовольствия, почему в таком случае мы должны бояться быть строгими? С другой стороны, мож¬но сказать, что не важно, насколько ребенок будет сво¬боден, ему все равно придется подчиняться во всем, по¬этому почему бы нам, по крайней мере, не свести наше влияние до минимума? Но, тем не менее, мы боремся с удовлетворением инстинктов. Мы хотим, чтобы ребенок контролировал свои сексуальные влечения, поскольку если они все время будут прорываться наружу, возник¬нет угроза задержки или остановки развития; будет про¬исходить удовлетворение инстинктов вместо сублимации;
мастурбация вместо учебы; тогда он будет направлять свою любознательность на изучение сексуальных вопро¬сов вместо изучения реального мира. Мы хотим это пре¬дотвратить.
Ситуация была бы действительно безнадежной и для образования, и для наших отношений с маленьким ребенком, если бы нас в ребенке интересовал только по¬иск удовольствия или удовлетворение инстинктов через его тело. Эти мощные силы могут быть перенацелены только с помощью сильного ограничения извне. Однако сам процесс развития помогает излечиться. Период, в течение которого ребенок пытается удовлетворить свои сексуальные желания исключительно самостоятельно, от¬носительно короток, независимо от того, являются ли его желания оральными, анальными или садистскими. Вскоре инстинктивные импульсы начинают направляться вов¬не. Ребенок ищет людей в своем ближайшем окружении, которые наиболее важны для него, и настойчиво требует от них удовлетворения своих желаний. Такую ситуацию мы называем эдиповой. Мы говорим, что теперь у ребен¬ка есть объект любви. Пик этого раннего развития дости¬гается тогда, когда большая часть поисков удовольствия направляется уже не на него самого, но на объекты внеш-
339

Психоанализ и воспитание
него мира и, кроме того, когда имеет место концентра¬ция на единичном объекте, матери или отце.
Было бы ошибкой предполагать, что это упрощает ситуацию, в которой находится ребенок. Обращение его импульсов на внешний объект в огромной степени ус¬ложняет дело. В самый ранний период, который мы называем аутоэротическим, инстинкты ребенка ведут независимую жизнь. Внешние раздражители восприни¬маются как неприятные контакты. Ребенок независим, самодостаточен и способен удовлетворить возникающие потребности самостоятельно. Но как только появляется внешний объект любви, ребенок становится зависимым от его расположения. Удовлетворение каждого желания теперь зависит от согласия любимого существа. Напри¬мер, ребенок, который привык получать удовольствие от телесного контакта с матерью в определенном объе¬ме, должен переживать внезапное разочарование, когда она передает заботу о нем кому-нибудь другому, кто не может стать вместо нее объектом любви. Тем самым ре¬бенок лишается возможности получения удовольствия. То есть я хочу сказать, что ребенку постоянно угрожает не только контакт с внешним миром, но и угроза утра¬ты объекта любви.   '
Хотя для ребенка ситуация усложнилась, для его воспитания и обучения она значительно улучшилась. Предполагается, что роль воспитателя и объекта любви выполняет один и тот же человек. В этом случае суще¬ствует незначительная угроза того, что инстинктивные влечения вырвутся наружу. Стоит только объекту люб¬ви отказаться сотрудничать с ребенком, за этим тотчас следует уход в себя. Поэтому воспитывать ребенка в пе¬риод объектной любви несравнимо легче, чем на аутоэ-ротической стадии.
Мы уже говорили о детском страхе как помощни¬ке учителя в обучении и воспитании. Ранний страх быть брошенным и беспомощность перед угрозой внешнего мира делает ребенка послушным в самом начале. Буду¬чи привязанным к объекту любви, он испытывает но¬вый вид страха — потерять его расположение в случае непослушания. Можно проследить, как по мере взрос¬ления ребенка растет количество рычагов воспитания.
340

Психоанализ и воспитание
Взрослый может угрожать ему физически, он может бросить ребенка, может угрожать, что перестанет лю¬бить; и он может использовать все эти угрозы в качестве наказания' за непослушание и в случае отказа прекра¬тить удовлетворять свои инстинкты.
Для воспитателя ситуация все более упрощается. Давайте вспомним, насколько бывает трудно для взрос¬лого лишиться объекта любви, к которому были обра¬щены все его чувства, от которого он надеялся получить не только удовлетворение отдельных желаний, но стре¬мился завладеть им полностью и, по возможности, без соперников. Когда этот человек уходит, тот, кого поки¬нули, испытывает шок. Мы обнаруживаем, что не мо¬жем освободиться от неверного объекта, и хотя все гово¬рит о том, что он покинул нас, в душе мы находим его в каждой мелочи, и даже более того, мы находим в себе черты этого объекта, как бы говоря: «Хотя ты предал меня в реальном мире, я сохранил твой образ в себе».
Если это произошло со взрослым, то есть более или менее независимым и зрелым существом, чья личность полностью сформирована, то можно представить, через что должен пройти маленький ребенок в подобной ситу¬ации. Этот ребенок находится на той стадии развития, когда все его физические импульсы, вся сексуальность, вся агрессия, а также вся его любовь и нежность на¬правлены на одного человека: на объект любви. Затем каждый ребенок переживает потрясение: он узнает, что этот объект любви (его мать) не будет принадлежать ему. Она время от времени предлагает ему удовлетворение, нежность и заботу, но никогда не принадлежит ему пол¬ностью. Ребенок должен соглашаться делить ее с брать¬ями и сестрами и должен понять, что прежде всего она принадлежит отцу. Ему приходится оставить мысль ис¬ключительного обладания ею и все, что с этим связано.
В результате ребенок проходит через процесс эк¬стенсивной перестройки эго, подобно тому, как это про¬исходит со взрослым, потерявшим свой объект любви. То есть отказ от любви к своему объекту дается ребенку до¬рогой ценой: он должен, по крайней мере, отчасти интро-ецировать объект и изменить себя в соответствии с лич¬ностью матери и отца. Достаточно странно, что ребенок
341

Психоанализ и воспитание
усваивает от объекта те самые вещи, которые были наи¬более неприятны и болезненны для него, — наставления и запреты. Так проходит эдипова ситуация: ребенок, хотя и остается частично таким, как был раньше, но внутрен¬не исполняет другую партию, теперь уже от лица объек¬та любви и воспитателя. Внутренний воспитатель — эта интроецированная часть, с которой, как было показано, ребенок себя идентифицирует, — теперь обращается с другой частью личности ребенка точно так же, как роди¬тель в действительности обращался с ним самим.
Формирование суперэго облегчает работу тех, кто занимается воспитанием и обучением ребенка. Ведя вплоть до этого момента борьбу с существом, абсолютно не похожим на них, они теперь имеют своего «лазутчи¬ка» во вражеском стане. Воспитатель более взрослого ребенка может рассчитывать на поддержку суперэго, и его усилия объединяются с суперэго против ребенка. Ребенок теперь оказывается против двух авторитетов:
трансформировавшейся части своей личности и объекта любви, который существует в реальности. Это послуша¬ние, которое мы формируем, и которое воспитатели, по¬мешанные на облегчении своих задач,часто непомерно усиливают, есть именно то, что ведет ребенка к сильно¬му подавлению своих инстинктивных влечений и отсю¬да — к неврозам.
Механизм, описанный здесь, более чем любой дру¬гой влияет на структуру и изменение личности ребенка. Он проходит от любви к объекту к идентификации с этим объектом. Вытекающие отсюда последствия и дальней¬шее образование, которое продолжается с помощью вновь сформированного суперэго, очень интересны, но выходят за рамки нашей дискуссии. Ребенок с зачатком или уже достигшим определенного уровня развития суперэго уже не маленький дошкольник; он вступил во второй период детства и прошел от воли родителей и'ли воспитателей через руки других учителей, которые, несомненно, име¬ли более простые задачи. Перед воспитателем маленьких детей стоит наиболее трудная и сложная задача, но и здесь я могу только повторить утешение, которое всегда говорят тем, кто воспитывает малышей, — он также вы¬полняет задание, которое определяет будущее.
342

,4ИИГНОСТИК^ И ООЕНК^ -ДЕТСКИХ Н^Р^ШЕНИИ

Когда доктор Уэлдлер предложил мне рассмотреть связь психоаналитических подходов с более широкой проблематикой детских расстройств, я с удовольствием согласилась. К тому времени я уже занималась психо¬анализом с детьми и их родителями достаточно долго, и мне посчастливилось стать руководителем психоанали¬тической клиники для детей. По другую сторону Атлан¬тики детские психоаналитические клиники все еще ред¬кость, хотя в работе с детьми психоаналитические принципы и знания применяются довольно часто и там. Как мне кажется, различие между обычной детской пси¬хиатрией и тем, что я буду называть собственно аналити¬ческой практикой, состоит в том, что здесь при лечении серьезных детских расстройств мы не удовлетворяемся применением методов, предназначенных для более лег¬ких расстройств.
Конечно, аналитический подход встречает серьез¬ные трудности. Например, там, где требуется серьезное лечение, аналитвд^лучше оставаться в стороне. Также мне кажется, аналитик находится в более трудном по¬ложении там, где требуется быстро принимать решение, осуществляя диагностику и оценку расстройства — обыч¬но после нескольких интервью, иногда после непродол¬жительного периода наблюдений, — оценивать природу детских расстройств и выбирать подходящий метод ра¬боты. Как аналитикам, нам обычно требуется много вре¬мени для сбора материала, и наша оценка расстройства строится на длительном наблюдении за пациентом. При¬няв решение изучить ребенка, мы постепенно получаем
343

Диагностика и оценка детских нарушении
доступ к его фантазиям, узнаем его отношение к другим членам семьи; мы углубляемся в проблему, доходя до самых ее корней. В этом направлении иногда приходит¬ся работать годами, и наш диагноз бывает готов тогда, когда мы уже можем вернуть ребенка родителям. К тому времени его состояние намного лучше, или же он со¬всем здоров.
Но в детской консультативной клинике диагноз необходимо поставить быстро, поскольку от этого зави¬сит выбор метода лечения: оказывать помощь только матери либо назначать ребенку ежедневное или ежене¬дельное лечение; изменить школьную жизнь ребенка либо, в исключительных случаях, изолировать ребенка от родителей и братьев. Все эти трудные решения долж¬ны быть приняты быстро, тогда как у аналитика для своего заключения еще нет достаточного количества информации.
Поэтому мне кажется, что стоит рассмотреть те соображения, которые мы принимали в расчет при по¬становке диагноза в Хемпстедской клинике. Первое — это возраст ребенка. Существует большая разница меж¬ду диагностикой нарушений в раннем возрасте (до 5 лет) и у старших детей, в возрасте от 5 до 12-13 лет.
Диагностика школьников
Изолированные симптомы. Может показаться, что диагностика психических расстройств в детском и под¬ростковом возрасте не должна очень сильно отличаться от диагностики расстройств у взрослых. Как известно каждому, кто соприкасался с психиатрией, постановка диагноза взрослого осуществляется достаточно легко и быстро. Я до сих пор помню, как в самом начале своей работы я была на практике в психиатрической клинике в Вене, где мне часто приходилось разговаривать с мо¬лодыми врачами, которые быстро пробегали глазами по страницам истории болезни пациентов, поступивших накануне. Они прочитывали лишь некоторые предло¬жения; например, пациентка жаловалась, что соседи все время говорят о ней, — очевидно, это паранойя. Или
344

Диагностика школьников
пациентка жалуется, что она не очень хорошо обраща¬лась с членами своей семьи, — ну, это меланхолия. Я думала, как это замечательно и с нетерпением ждала наступления того времени, когда и я (хоть и не психи¬атр) приобрету достаточно знаний, чтобы проделывать то же самое в работе с детьми.
Мы знаем, конечно, почему мы — все мы — мо¬жем с такой легкостью поставить диагноз типичного расстройства у взрослого. Когда обнаруживается специ¬фический симптом, у нас есть право ожидать, что он является частью определенного синдрома, и очень ред¬ко случается, когда ожидания такого рода не оправды¬ваются. Это первое различие между детьми и взрослы¬ми в диагностике и оценке, потому что в случае детских расстройств определенный симптом не обязательно сви¬детельствует об определенном неврозе или целостном синдроме. Вот несколько примеров из моей практики.
Один случай мне сообщила мать маленькой девоч¬ки. Ее дочь не могла уснуть до тех пор, пока тапочки не были поставлены аккуратно в линию перед кроватью. Это часть так называемого вечернего ритуала, который можно было бы попытаться описать как невроз навяз¬чивых состояний. Но такой диагноз был бы ошибочным. Эта девочка действительно была крайне дезорганизова¬на, беспокойна, неконтролируемо подвижна; нарушения наблюдались у нее во всех сферах, но среди них больше не было ни одного симптома навязчивости.
Однажды я лечила мальчика-истерика, который страдал от навязчивого счета, — это симптом, также относящийся к сфере неврозов навязчивых состояний, но он у него занимал место между фобическим и истери¬ческим расстройствами.
Я помню еще одного ребенка, у которого основным диагнозом был невроз навязчивых состояний, но при этом он имел полный набор психосоматических и истеричес¬ких симптомов.
Все это показывает, что детские симптомы изоли¬рованы; симптомы одного вида появляются на фоне не¬вротических расстройств другого вида. Специалисту не всегда легко оценить, насколько значимы эти симпто¬мы. Он должен задать себе вопрос: ^является ли частный
345

Диагностика и опенка детских нарушений
симптом указанием на развитие невроза навязчивых состояний, где тревога и истерические симптомы при¬сутствуют с более раннего возраста, или он действитель¬но имеет дело с истерическим расстройством, которое сформировалось на анально-садистической стадии раз¬вития. Мне кажется, что изоляция симптомов, эта смесь расстройств, требует к себе более пристального внима¬ния. Недооценкой этого момента и объясняются наши трудности в постановке диагноза.
Внешнее проявление и скрытые корни симптомов.
Существует и другая трудность. То, каким симптом пред¬стает перед наблюдателем и открывается в диагности¬ческом интервью, редко дает психиатру или аналитику ключ к стоящему за ним расстройству. Два диаметраль¬но противоположных симптома могут иметь в основе одно внутреннее нарушение, и наоборот, симптомы, которые на первый взгляд кажутся очень похожими, могут быть вызваны совершенно разными причинами. Вот несколь¬ко примеров.
Мы обнаружили у делинквентных детей одинако¬вые симптомы, такие, как, например, воровство, свя¬занное с недостатком развития эго и суперэго или отсут¬ствием в раннем детстве активной фигуры отца. Это означает, что в построении личности есть моральный дефект, обусловленный недостатками социального ок¬ружения, особенно отсутствием влияния полноценного воспитания. Однако мы обнаружили точно такое же рас¬стройство в совершенно другой истории: фигура отца здесь присутствует, и его влияние огромно, идентифи¬кация с ним и формирующееся в результате суперэго очень сильны, и ребенок находится в противостоянии этому давлению извне и изнутри. Это означает, что один и тот же делинквентный симптом может быть результа¬том как аморальности, так и чрезмерного давления мо¬ральных норм.
Или рассмотрим такой симптом, как недержание, который очень часто встречается в детских клиниках Европы. Сам по себе симптом не дает никаких намеков на его возможные причины. Он может быть результа¬том того, что родители не уделяли внимания обучению
346

Диагностика школьников
ребенка соответствующему навыку. Или ребенок мог быть полностью обучен, но утратить контроль над моче¬вым пузырем в результате травматического опыта отде¬ления от матери и восстановить этот контроль сразу же после того, как прошел первый шок. Но утрата контро¬ля может быть также выражением сложного внутрен¬него конфликта, например между маскулинностью и фемининностью. В этом случае не наблюдается ника¬ких изменений в окружении, никаких изменений в системе воспитания ребенка.
Особенно сбивают с толку случаи агрессивности у мальчиков в латентный период. Эти мальчики стано¬вятся настолько агрессивны, настолько маскулинны, что превращаются в угрозу для своего школьного окруже¬ния, и семья с трудом может справиться с ними. Про¬стое наблюдение со стороны иди отчет об их поведении не позволяют сказать, что это — проявление маскулин-ности или, наоборот, реакция пассивно-фемининного мальчика, который боится проявления своей женствен¬ности и поэтому всячески подчеркивает агрессивную маскулинность, как бы убеждая себя в том, что он дей¬ствительно мальчик.
Недавно к нам в клинику привели мальчика, на которого жаловались все соседи за то, что демонстриру¬ет свой половой орган всем маленьким девочкам в округе. Мнения консилиума разошлись. Некоторые полагали, что это вполне соответствующее возрасту поведение, только слишком открытое, иначе соседи бы не жаловались. Ими утверждалось, что он просто активный мальчик, которого не очень ограничивали, хотя это было не совсем правиль¬но, и единственное, в чем нуждалась мать, — в совете, как с ним обращаться. Другие придерживались прямо противоположного мнения. Выяснилось, что мальчику было сделано несколько операций; у него были пробле¬мы с пальцем, который прооперировали. В следующий раз была операция на ногте пальца ноги. И что самое неприятное, у него под кожей на пенисе выросла шиш¬ка, которую пришлось удалять в госпитале. После воз¬вращения домой он стал настойчиво требовать, чтобы мать отдала ему эту шишку. Данные сведения прида¬ли случаю совершенно иной характер. Очевидно, маль-
347

Диагностика и оценка детских нарушении
чик сильно беспокоился, что во время операции были повреждены его гениталии, и в реальности он стал де¬монстрировать не столько девочкам, сколько самому себе, что это не так. В подобном случае никакие воспитатель¬ные меры помочь не могут. Единственное, что может помочь, это осознание тревоги, которая направляла его поведение, и ее устранение с помощью аналитического лечения.
Недоступность сведений в диагностическом интер¬вью. Как можно убедиться в том, что мы всегда прихо¬дим к правильному заключению? На чем должен осно¬вываться диагноз, если способы диагностики симптомов на этой стадии жизни настолько ненадежны? В этой ситуации мы возлагаем свои надежды на диагностичес¬кое интервью. У аналитиков достаточно хорошая репу¬тация в обществе по части проведения диагностическо¬го интервью. Некоторые люди даже верят, что аналитику достаточно лишь взглянуть на незнакомца, чтобы уз¬нать о нем все. Ничего не может быть дальше от исти¬ны, чем это мнение. Ни один аналитик не может дать мгновенное заключение о том, что происходит внутри у человека, и ни один не должен этого делать. Он ждет, пока материал поднимется на поверхность сознания и позволит убедиться в том состоянии, которое царит внут-РИ.ПО к несчастью, в диагностическом интервью не все¬гда так получается, и каждый, кто имел дело со школь¬никами в подобных ситуациях, хорошо знает, что дети редко выдают свои секреты психиатру. Дети скрывают свои чувства. Часто они беспокоятся, что их могут по¬местить в клинику; они подозрительны, и вполне обо¬снованно; они не любят незнакомцев, выуживающих интимные подробности их жизни.
Так же редко мы в детских клиниках получаем глубинный бессознательный материал, и мне пришлось просмотреть все наши истории болезни ради несколь¬ких случаев, где он был представлен. Речь идет о детях школьного возраста, которые во время диагностическо¬го интервью кое-что рассказали об истинных причинах их беспокойств.
Мальчик 10 лет на первом интервью со мной был наиболее беспокойным. Он суетился, вставал и снова
348

Диагностика школьников
садился; на моем столе не осталось ничего, до чего он не дотронулся. Он ничего не говорил. Я спрашивала его о странных симптомах, из-за которых его привели сюда. Я пыталась расспрашивать его о семье; его родители были в разводе скорее по внешним обстоятельствам. Но все, что он вежливо сказал, было: «Я не хотел бы произвес¬ти ложное впечатление». В его стремлении не произвес¬ти на меня плохое впечатление он не производил вооб¬ще никакого впечатления, до тех пор, пока не увидел у меня на столе рулетку, которой можно было поранить¬ся, и стал играть с ней. Он вытаскивал ее и защелкивал обратно, все это беспокойно проделывалось много раз подряд, он не остановился до тех пор, пока она не сло¬малась. Когда это произошло, его поведение изменилось. Это был совсем другой мальчик. Он стал более сговор¬чив, почти заискивал передо мной и много раз переспро¬сил, смогу ли я починить рулетку. Я думаю, что в этом интервью мальчик продемонстрировал причину своего расстройства. Его беспокойство, очевидно, было связано с мастурбацией. Его страхи были основаны на том, что он мог нанести себе вред. Его поведение менялось от недоверия, подозрительности, повышенной терпеливос¬ти к пассивному призыву каждый раз, когда он был напуган тем, что своей мастурбацией нанес себе вред. Но такие случаи редки настолько редки, что в Хемп-стедской клинике мы пытаемся сейчас сравнивать диаг¬ностические интервью с теми знаниями, которые мы получаем при последующем анализе случая.
Был еще один интересный случай мальчика две¬надцати с половиной лет. Он был выходцем из Греции, маленький странник в Лондоне, которьгй имел несчас¬тье жить со своими родителями в доме, который был ограблен однажды ночью. Он и его сестра были разбу¬жены происходящим. Они стояли у окна и смотрели, как воры уходили с их пожитками. С того момента у мальчика развилось состояние повышенной тревожнос¬ти, он боялся выходить один из комнаты, выходить на улицу без матери, ходить в школу. Вопрос заключался в следующем: почему относительно безобидное пережи¬вание оказало на него такое травмирующее действие. В диагностическом интервью с психиатром он описал про-
349

Диагностика и оценка детских нарушений
исшествие более живо: он увидел человека с белым уз¬лом, перелезающего через забор, и сказал, что он зна¬ет, что спрятано под этим узлом - длинный острый нож. Он также очень испугался за свою сестру, посколь¬ку читал в газете про мужчин, которые убивают ножом маленьких девочек. (В газете действительно сообщалось о двух случаях изнасилования малолетних девочек, ко¬торые затем были убиты.) В его описании случая сам он был в безопасности - угроза была нацелена на его сестру. Затем он стал рассказывать о других вещах, которые прочел в газете. Там были грабители почтового фургона и мешки ценной почты, украденные из него. Он сказал, что очень волнуется за этот фургон, хотя «Я не знаю почему, ведь я в конце концов не почтовый фургон». Потом он добавил: «Иногда мой дядя дает мне письмо, чтобы я передал его отцу, вот тогда я действи¬тельно почтовый фургон». Я думаю, что тем самым он привел нас прямо к причине, по которой незначитель¬ная кража оказала такое сильное воздействие на него. Эта история возбудила его пассивные фантазии, в кото¬рых он видел себя женщиной, изнасилованной и уби¬той мужчиной, — так же как, неся письмо, он превра¬щался в фургон и затем становился жертвой нападения.
Другой случай связан с мальчиком, который на¬ходился в Лондоне во время бомбежек и был ранен вме¬сте с матерью. Хотя мать никогда уже не поправилась физически, они оба вышли из шокового состояния, но у мальчика развилось сильное состояние тревоги. В про¬цессе интервью с этим мальчиком выяснилось, что его отец развелся с матерью, и мальчику кажется, что отец сидит в каждом самолете, пролетающем над Лондоном. Хотя это происходило уже в мирное время, ему каза¬лось, что отец может в любой момент начать бросать бомбы с самолета. Это еще раз ясно показывает, что у мальчика имеется пассивная установка по отношению к отцу, от которого он ожидает нападения.
Вот, возможно, более простая история о девочке, которая перестала выполнять свои обычные обязаннос¬ти в школе и дома. Ее родители были в разводе, а она жила с бабушкой и дедушкой. Обстоятельства жизни угнетали ее, и они были действительно удручающи. Но
350

Диагностика школьников
на интервью она сказала психиатру, что знает, откуда ее расстройство. Бабушка настаивала, чтобы она завт¬ракала дома, до выхода в школу; в школе перед урока¬ми она также должна была съесть завтрак. После уро¬ков она обедала в школе, и по возвращении бабушка заставляла ее обедать вместе с ней. «Ни один желудок не выдержит два разных завтрака и два обеда», — ска¬зала девочка. В действительности же ее любовь была разделена между родителями, с одной стороны, и ба¬бушкой и дедушкой — с другой.
Психологические тесты как помощь при диагно¬стике. Если бы диагностическое интервью с детьми в латентном периоде всегда было таким, как описано выше, то не существовало бы никаких проблем. Но я еще раз хочу подчеркнуть, что обычно бывает как раз наоборот. Я думаю, что именно такое положение дел привело к распространению тестов в детских клини¬ках. Психологические тесты должны представлять со¬бой кратчайший путь к выяснению того, что намеренно или ненамеренно скрывает ребенок, того, что ускольза¬ет от внимания психиатра. Действительно, я нахожу тесты интеллекта в сочетании с другими видами обсле¬дования полезными, особенно тогда, когда наблюдается серьезное расхождение между результатами тестов и поведением ребенка в школе. Ребенок с высокими по¬казателями IQ, которого в школе считают тупицей, без сомнения должен быть обследован более тщательно. Проективные тесты также могут давать подсказку, но эта проблема слишком широка, чтобы обсуждаться здесь;
к тому же я не эксперт по вопросам тестирования.
Связи между поведением и внутренним конфлик¬том. Я лучше обращусь к другому вспомогательному средству диагностики и оценки, которое с приобрете¬нием опыта и навыков все более кажется мне полез¬ным. Я полагаю, что как аналитики мы недостаточно используем наблюдение за поведением. Поведение, меж¬ду прочим, есть внешнее выражение внутренней жиз¬ни ребенка. Хотя поведение может быть обманчивым и свидетельствовать о множестве скрытых причин, тем не менее существуют определенные типы или образцы дет-
351

Диагностика и опенка детских нарушений
ского поведения, которые соответствуют конкретным причинам и которые поэтому позволяют нам делать не¬посредственные заключения о центральном бессознатель¬ном конфликте.
Аналитикам это знакомо из их исследований ти¬пов характера. Возьмем, например, детский анальный характер. Такие дети демонстрируют определенные ти¬пичные черты, которые обычно бывают взаимосвязаны:
аккуратность, опрятность, любовь к порядку, развитое чувство правдивости,,хорошее чувство времени, разум¬ное обращение с деньгами, а также черту, не очень при¬ятную для родителей — повышенную медлительность в действиях и трудности при принятии решения. Если вы хотите узнать, обладает ли ребенок указанными чертами характера, нужно спросить у матери, как долго ребенок одевается по утрам; если полчаса или больше, то стоит также выяснить, не присутствуют ли и другие вышеназ¬ванные черты. Трудность принятия решения проявляет¬ся обычно в постоянном обращении к матери за советом, как поступить в том или ином случае. Работа аналитика со взрослыми пациентами и детьми показывает, что где бы ни обнаруживались эти формы поведения, исходный конфликт коренится в анально-садистической фазе раз¬вития. Мы также знаем, что у такого ребенка есть опре¬деленные проблемы с драчливостью: его желание совер¬шать агрессивные действия и нормальное желание пачкаться оказываются слишком сильно подавлены.
С течением времени наша способность оценивать чистое поведение, представленное в чертах характера, возросла. Существуют четкие образцы поведения, кото¬рые демонстрируют дети в школе. Например, учитель озабочен тем, как помочь слишком робкому ребенку, который стесняется говорить публично. Это дети, кото¬рых все время приходится упрашивать выполнить ка¬кое-либо задание на виду у класса, принять участие в постановке пьесы или декламации стихов, работать на виду у других. Теперь мы знаем, что у таких детей кон¬фликт затрагивает их исходный эксгибиционизм. Их желание выставлять свое тело и его части, свои дости¬жения, свою положительность или отрицательность столь велико, что они вынуждены защищать себя от этого
352

Диагностика школьников
путем формирования застенчивости как реакции. Это легко установить. Когда же такие дети не только робки, но и неспособны к соревнованию, оттесняют себя на зад¬ний план, мы знаем, что они борются не только со сво¬им эксгибиционизмом, но также и с агрессивным жела¬нием превзойти всех. Мы можем диагностировать другой тип поведения. Ребенок, который валяет дурака и не может не смешить окружающих, на самом деле очень честолюбив; его главное желание — быть великим геро¬ем, подняться над всеми остальными, совершать нео¬быкновенные подвиги. Его главная проблема коренится в фаллической стадии развития. Когда фаллические желания рушатся, остается только одно: оставаться в центре внимания, но уже для того, чтобы быть предме¬том осмеяния, а не восхищения. Когда бы мы ни слы¬шали о таком поведении, мы можем сделать вывод о том, что в действительности происходит с ребенком.
Мы также изучили, что нужно делать с ребенком, который жалуется, что все против него, что учителя и одноклассники издеваются, смеются над ним, не хотят дружить, унижают его. Мы не думаем, что такому ребен¬ку помог бы перевод в другую школу. Здесь напрашива¬ется вывод, что он страдает от пассивных фантазий, ко¬торые исполняются в таком очевидно оскорбительном поведении людей из его окружения.
Сходным образом мы знаем что означает, когда ребенок обеспокоен здоровьем своих родителей и брать¬ев; я думаю, что сегодня не нужно обращаться в детс¬кую клинику затем, чтобы установить, почему 7-летний мальчик встает рано утром и прислушивается к дыха¬нию своего спящего брата, опасаясь, что тот не дышит,
что он мог умереть ночью во сне.
Скука является другим типом поведения, который мы можем определить. Из аналитической практики из¬вестно, что скука определенно означает подавление ре¬бенком очень важного желания делать что-либо, давать выход некоторым сильным импульсам. Очень часто та¬ким желанием является потребность мастурбировать. Иногда это желание предаваться сильным либидозным фантазиям, которые запрещены внутренней цензурой. Если ребенок успешно подавляет желаемую деятель-
353

Диагностика и оценка детских нарушений
ность, то больше уже ничего не представляет для него интереса. Это значит, что в дальнейшем он будет делать это, но пикантность этих действий будет утрачена. Она вернется только в случае восстановления в сознании хотя бы исходной желаемой активности в процессе лечения.
Существуют и другие сигналы. Некоторые дети, когда им скучно, ощущают пресный вкус во рту. Им все кажется глупым. Это происходит, когда подавленные фантазии относятся к оральной сфере и необходимо что-то делать с удовольствиями, связанными со ртом, в про¬цессе поглощения пищи, оральным взаимодействием с объектом любви. Пресный вкус соответствует чувству скуки в сознании ребенка.
Другая область, дающая много подсказок, — на¬блюдение за поведением ребенка в ходе физической бо¬лезни. Когда преподаватель клиники описывает поведе¬ние ребенка, поранившего колено, из которого идет кровь, или поведение при высокой температуре, различ¬ные типы поведения будут ясно указывать на внутрен¬ние конфликты ребенка. Приведу один пример; я уже говорила о трудности диагностики очень агрессивных мальчиков, чья агрессия вызвана единственно их стра¬хом собственной пассивности. Это легче сделать, когда вам рассказывают об их поведении во время болезни. Рассмотрим в качестве примера двух сильных, маску-линных, агрессивных мальчиков. Допустим, они оба заболели или получили незначительную рану, из кото¬рой идет кровь. Действительно, активный мальчик не будет озабочен этим вообще. Он будет смеяться, демон¬стрируя смелость и мужественность — подумаешь, по¬рез! А храбрость второго лопнет как мыльный пузырь. Его агрессивность и мужественность исчезнут разом, он будет исполнен тревоги из-за страха ущерба, обнаружив женственность и пассивность, которые он до сих пор успешно скрывал с помощью преувеличенно маскулин-ного поведения. Существует множество подобных инди¬каторов.
Я так подробно говорю обо всем этом потому, что верю — в будущем увеличение наших знаний даст воз¬можность проводить более точную диагностику, опира¬ясь на образцы поведения. Я надеюсь, что каждый год
354

Диагностика маленьких детей
аналитической работы с детьми будет давать понимание как минимум одной новой модели поведения или черты характера. В конце концов мы научимся понимать боль¬шинство поведенческих актов и переводить их на язык внутренних расстройств, что позволит нам задавать ре¬бенку меньше вопросов в процессе диагностического интервью. Но может быть, мои ожидания слишком оп¬тимистичны.
Диагностика маленьких детей
Доступность материала. Насколько защитные ме¬ханизмы скрывают внутреннюю жизнь ребенка в, тече¬ние латентного периода, настолько же открыт малень¬кий ребенок, в частности, во время диагностического интервью. То, что встречается в порядке исключения у школьников, является правилом для малышей. Каждый из них готов проиграть свой конфликт на глазах у пси¬хиатра либо с помощью игрушек, либо демонстрируя конфликт всем своим поведением. Например, малень¬кий мальчик, исполненный страха кастрации, будет ходить по комнате в поисках сломанных выключателей, будет искать любые поломанные вещи, которые способ¬ствуют усилению его тревоги.
Я никогда не забуду 4-летнего мальчика, которого мне пришлось наблюдать. Он был из очень неблагопо¬лучной семьи, где часто случались драки. Ему дали по¬играть с игрушечной мебелью. Мебель предназначалась для разных комнат, и большинство детей правильно размещали ее по соответствующим комнатам. Этот маль¬чик играл совсем по-другому: разные предметы у него дрались друг с другом. Столы дрались со стульями, а шкафы со столами. В кукольном доме скоро все было перевернуто вверх дном и закончилось тем, что ракови¬на в кухне напала на печь. И так происходит всегда:
дети открыто демонстрируют свои заботы, как в приве¬денном примере.
Оценка симптоматики маленьких детей. Несмот¬ря на доступность конфликта наблюдению, правильная оценка настоящих инфантильных расстройств все же
355

Диагностика и оценка детских нарушений
затруднена. В прошлом, возможно, матери приводили в клинику своих детей только в тех случаях, когда нали¬цо был определенный невроз; сейчас их приводят с рас¬стройствами любого рода. Может быть, это потому, что мы убеждали матерей не пытаться справиться с возник¬шим расстройством самостоятельно. Но следует ли им вообще обращать внимание на мельчайшие проблемы и искать помощи? С другой стороны, мы хотим, чтобы •матери обращались за помощью и получали ее. В дей¬ствительности расстройства наблюдаются в любой сфере жизни ребенка. Таковы нарушения сна: ребенок либо просыпается среди ночи, либо не может уснуть. Это так¬же любое нарушение питания: ребенок ест слишком много или слишком мало, отказывается есть какие-то виды продуктов, капризничает, ставит различные усло¬вия во время кормления. Встречаются также трудности произвольного контроля дефекации и мочеиспускания, и матери годами приходится бороться с этой проблемой. Часто матери жалуются, что ребенок беспокоен и не¬усидчив, и с этим невозможно справиться. Это расстрой¬ство контроля подвижности. Существует также апатич¬ность, когда мать не может заинтересовать ребенка и добиться, чтобы он делал то, что от него требуют. Есть дети, которые ломают и разрушают все, что встречается на их пути. И, пожалуй, самое худшее, это дети-само¬разрушители, подверженные травмам, постоянно раня¬щие себя. Есть и такие, которые привязаны к своей иг¬рушке и не расстаются с ней никогда. Другие же, напротив, меняют игрушки одну за другой, выбрасывая надоевшую ради новой.
Итак, мы обнаружили расстройства во всех сфе¬рах жизни ребенка; но как их классифицировать? Яв¬ляются ли расстройства такого плана неврозами? Или мы называем их неврозами только тогда, когда они дос¬тигают определенной степени выраженности, состояния внутреннего конфликта? Должен ли наш вывод опирать¬ся на величину причиненного ущерба? Или мы должны учитывать силу страдания, которое испытывает ребенок из-за этого расстройства?
Мне кажется,, что в настоящее время инфантиль¬ные неврозы представляют собой обширное поле, на ко-
356

Диагностика маленьких детей
тором огромное множество людей пытается навести по¬рядок. Ученым из разных стран удалось разграничить наиболее серьезные расстройства; прежде всего укажем на детей, которые близки к психотикам, это дети, пол¬ностью изолированные от внешнего мира, неспособные установить контакт с матерью или другими детьми; они не учатся говорить и обнаруживают дефекты в умствен¬ном развитии. Таких детей в одних местах называют аутичными, в других — шизофрениками.
Если мы выделим эту группу, останутся расстрой¬ства, которые схожи с невротическими расстройствами более позднего возраста. Есть дети, у которых развива¬ются фобические реакции определенного типа, когда страх вызван каким-то предметом или явлением. Это может быть страх шума или животного. Не так давно буку, домового, которыми раньше пугали детей, заме¬нил пылесос и другие электроприборы. У детей с фоби¬ями любой предмет, которого они боятся, символизиру¬ет главную угрозу. Такие хорошо известные и почти вездесущие фобические реакции, тем не менее, трудно классифицировать.
Есть дети, которые в раннем возрасте демонстри¬руют определенные навязчивости, известные как ритуа¬лы засыпания. Но, как было сказано выше, подобные ритуалы проходят, когда завершается обучение навы¬кам гигиены. Особый интерес представляет то, что дети обращаются к животным, которые выступают либо как пугающий объект, либо как защитник или покровитель. Часто животные выполняют обе функции одновремен¬но. Я помню маленького мальчика, который не мог ус¬нуть без своей собаки, живой собаки. Собака должна была защитить его от ночных взломщиков, которые мог¬ли влезть в дом. Но когда он лежал в постели и собака была рядом, он начинал бояться, что пес укусит его, и опять не мог уснуть. Этот пример показывает два значе¬ния одного животного, последовательно сменяющие друг друга. Такие проявления свидетельствуют о наличии у ребенка амбивалентного конфликта.
Подобным образом можно рассмотреть все психо¬соматические симптомы. Но я чувствую, что мы не уй¬дем далеко в наших усилиях по диагностике до тех пор,
357

Диагностика и оиенка детских нарушений
пока будем просто перечислять симптомы или состав¬лять список, аналогичный неврозам взрослых. Такой перечень симптомов не дает ни малейшей подсказки при оценке тяжести расстройства у ребенка. Я думаю, оцен¬ка должна подчиняться различным принципам в их со¬вокупности, и я бы рекомендовала опираться на три ос¬новных положения. Научившись применять не один, а все три принципа сразу, мы будем чувствовать себя в безопасности. Если используется только один из них, мы, как правило, ошибаемся в своей оценке.
Три принципа оценки. Первый принцип, или ас¬пект, заключается в рассмотрении нарушения у ребен¬ка с точки зрения прогресса или задержки нормального развития, замедления, полной остановки развития или движения в обратном направлении. Когда мы слышим жалобы матери, необходимо мысленно представить это¬го ребенка в соответствии с нормами развития его ин¬стинктов, с одной стороны, и его эго — с другой. Для этого необходимо некоторое знание последовательности фаз развития либидо в первые 5 лет жизни: оральная, анальная и фаллическая. С другой стороны, необходимо знание о развитии различных функций эго, таких, как память, различение внешнего и внутреннего, интегра¬ция ощущений и восприятий, контроль подвижности. Мы должны приблизительно знать, где находится ребе¬нок относительно его возраста, и затем оценивать, что произошло. Остановилось ли его развитие? Или оно слиш¬ком медленно? Развивается ли ребенок слишком быст¬ро? Или пошел назад? В случае более сильных рас¬стройств мы всегда находим, что ребенок, вместо того чтобы двигаться вперед, откатывается назад. Я думаю, можно даже согласиться, что там, где развитие идет вперед, а не назад, в лечении нет необходимости; мы можем положиться на время. Когда же развитие оста¬навливается или идет в обратном направлении, ребенок нуждается в помощи.
Второй аспект касается поведения ребенка по от¬ношению к объектам любви в своем окружении. В пос¬ледние годы мы много узнали об этом, особенно о раз¬личных аспектах привязанности ребенка к матери.
358

Диагностика маленьких детей
Близость к матери может быть слишком сильной или недостаточной; затем наступает время, когда ребенок дол¬жен отдалиться от матери, должен быть способен дви¬гаться дальше самостоятельно. Мы рассматриваем его способность к переносу либидо с первого объекта любви на отца, братьев и сестер, его способность удаляться от людей и приближаться к ним снова. Если мы имеем представление о том, что считается нормальным отно¬шением к объекту у ребенка, и диапазоне нормальнос¬ти, мы можем оценить степень расстройства. Но будет ошибкой оценивать ребенка исключительно в понятиях отношений к объекту или исключительно в понятиях развития. Нужно также рассмотреть третий принцип.
Ребенок может находиться в конфликте с матерью или окружением. Он чего-то хочет или его инстинкты влекут его к чему-то, а окружающие препятствует это¬му. Возникает конфликт, сопровождаемый нарастающей тревогой. Такой внешний конфликт может быть реши¬тельно преодолен, когда окружающие или их поведение изменяется. Поэтому мы относимся к ним менее серьез¬но. Но такие конфликты могут переходить во внутрен¬ний план, когда ребенок идентифицирует себя с жела¬ниями окружающих. Тогда конфликт продолжается внутри между инстинктом и защитой. Никакое измене¬ние в поведении окружающих не сможет теперь повли¬ять на устранение нарушения. Бывают даже более серь¬езные конфликты, например, борьба между какими-либо двумя установками ребенка: его маскулинностью и фе-мининностью, его любовью и ненавистью, его желанием сохранить объект любви и атаковать его. С этим, конеч¬но, окружающие ничего поделать не могут. Это сугубо внутренние конфликты.
Я приведу пример, иллюстрирующий практичес¬кое значение такого деления конфликтов на внешние, интернализованные и собственно внутренние. Давайте рассмотрим нарушение питания. Есть дети, которые не едят, сопротивляясь своей матери. Это внешний конф¬ликт. Заберите ребенка от матери, позвольте ему есть в детском саду или больнице, то есть в отсутствие матери, и это нарушение исчезнет. Но вот дети, которые не едят потому, что пища, по их мнению, живая, и они не хо-
359

Диагностика и оценка детских нарушений
тят убить ее. Это можно увидеть, предлагая ребенку пищу, по форме напоминающую животных. Есть дети, которые думают, что то, из чего состоит пища, было нечистотами, и учатся или окружающие их учат не при¬трагиваться к этому. Это может быть причиной многих капризов в еде. Такой конфликт уже является интерна-лизованным. Случается также, к счастью, в более по¬зднем возрасте, дети не едят из-за инстинкта саморазру¬шения, потому что они не хотят жить. Здесь борются друг с другом воля к жизни и воля к смерти.
Я думаю, вы согласитесь, что расстройства этих трех типов требуют совершенно разных видов лечения. Было бы бесполезно давать советы матери, когда у ре¬бенка имеется внутренний конфликт. С другой сторо¬ны, было бы бессмысленно анализировать ребенка, если его конфликт вызван внешними причинами и может быть устранен простым советом матери. Для меня это означает, что правильная оценка в детской клинике необходима для правильного выбора методов лечения. Все сведения, которые мы можем собрать, чтобы сде¬лать оценку более легкой и полной, конечно, необхо¬димы и желанны.

}\
ОПЕНКА ПОГРАНИЧНЫХ МУЧ^ЕВ1

Общие замечания по поводу оценки
Детский" невроз. Оценка пограничных случаев у детей является лишь разделом диагностики ранних дет¬ских нарушений в целом. Существуют общие правила, которыми впоследствии можно будет пренебречь и ко¬торые рассматривают детский невроз в узком смысле. Это правомерно не только по отношению к диагностике, но и в отношении техники. Едва ли стоит повторять, что техника детского анализа произошла из анализа взрослых и применялась к детям с детским неврозом в строгом смысле. Психоаналитические клиники для де¬тей создавались специально для работы с детским не¬врозом, поскольку он является предшественником на¬рушений у взрослых. Хотя хорошо известно, что встречаются случаи -спонтанного выздоровления, пред¬полагалось, что безопаснее не ждать, пока невроз прой¬дет сам, а лечить его в тех случаях, когда он принимает серьезные формы.
Понятие детского невроза нуждается в определе¬нии. Мы полагаем, что детский невроз развивается в пе¬риод эдиповых конфликтов, когда ребенок не может пре¬одолеть ни эдипов комплекс, ни комплекс кастрации, ни^их комбинацию, и в результате регрессирует до более
' Статья написана на основе лекции, прочитанной в Ханна Павильон, Кливленд, 22 сентября 1956 г.
361

Оценка пограничных случаев
ранних точек фиксации. На этих точках фиксации эго ребенка сталкивается с примитивными способами удов¬летворения, с которыми эго не может бороться. Как след¬ствие возникает внутренний конфликт, который на по¬верхности проявляется в виде симптомов. Если искать прототипы детского невроза, то их можно найти в таких случаях, как Человек-Волк, Маленький Ганс, мой слу¬чай с ребенком, страдающим от навязчивости и т. д.
Вернемся к открытию клиник. В то время мы не были уверены, сможем ли мы убедить родителей, что такие дети должны пройти лечение и что родителям не следует ожидать, будто дети смогут «перерасти» этот невроз. На самом деле, это легче продемонстрировать, чем объяснить. Клиники для детей были открыты, по¬сыпался град обращений за помощью - с такой ситуаци¬ей можно встретиться где угодно.
Неневротические нарушения. Неожиданностью ста¬ло другое, — это те случаи, с которыми столкнулись клиники. Большинство историй не соответствовало пред¬ставлению о детском неврозе. Нарушения и конфликты многих детей были далеки от эдиповой сцены, они фак¬тически никогда не достигали эдипова уровня, и, сле¬довательно, их нельзя было описывать как регресс с этого уровня на более низкий. Оказалось, далеко не просто навести порядок в хаосе клинических картин.
Одни дети страдали нарушениями жизненно важ¬ных функций, таких, как питание, сон, позже — на¬учение; другие демонстрировали необычную задержку в приобретении таких жизненно важных навыков, как ходьба, навыки гигиены, речь. Много было таких, чье развитие остановилось, особенно часто это наблюдалось при переходе с одной стадии на другую. Подобные слу¬чаи практически вытеснили фобии и зарождающиеся
неврозы навязчивых состояний, хотя они все же имеют место1.
' Мы знаем, что исчезновение или ослабление мастурбации повлияло на изменение картины детского невроза. С другой сторо¬ны, это не объясняет, почему подобные нарушения в настоящее время наблюдаются в более раннем возрасте.
362

Обшие замечания
Существует серьезная проблема оценки, которую не так-то легко решить. Мы сомневаемся, все ли эти нарушения функций и возможностей представляют на¬чальную стадию невротического развития, которое впос¬ледствии приведет к детскому неврозу, если их не ле¬чить. Такие нарушения могут также означать неудачную попытку формирования невроза и могут быть названы преждевременным неврозом.
Несомненно, что этот разнообразный материал не укладывается в старые диагностические рамки, где раз¬личаются неврозы, психозы, диссоциация, интеллекту¬альный дефицит и т. д. Назовем ли мы некоторые из нарушений психотическими, то есть шизофренией, за¬висит во многом от диагностических позиций терапев¬та. Однако может быть и так, что проявление симпто¬мов и формы поведения таких детей обнаруживают тесную связь с картиной болезни у взрослых пациентов, которая попадает под эту классификацию.
Существует дополнительная трудность из-за того, что прежние четкие различия между эмоциональными и интеллектуальными проблемами за несколько после¬дних десятилетий смешались. Мы потеряли эту ясность, когда узнали, что эмоциональная депривация в первые годы жизни может сильно повлиять на интеллектуаль¬ное развитие. Наблюдаемый ребенок может по всем при¬знакам выглядеть как психически неполноценный, но при этом мы не можем уверенно сказать, родился ли он с дефектом психического аппарата или его эго-система не получила достаточной стимуляции и мотивации в начале жизни. Эмоционально депривированные дети не могут воспринимать окружающее с интересом и, следо¬вательно, не могут развивать свои интеллектуальные функции.
Метапсихологическая оценка. Если, учитывая все вышесказанное, мы решаем отказаться от привычной диагностической дифференциации, то остается пробел, который необходимо заполнить. Оставляя в стороне все¬возможные ярлыки, будет полезно обратиться к мета-психологической оценке и тем самым попытаться по¬дойти к проблеме диагностики с разных сторон. На это
363

Оценка пограничных случаев
может понадобиться некоторое время, пока все несораз¬мерные части не будут снова собраны воедино.
Оценка с точки зрения развития. Поскольку дети всех возрастов — это незрелые человеческие особи, чья будущая нормальность зависит от того, смогут ли они достичь зрелости, состояние или уровень их развития должен быть предметом глубочайшего изучения диагно¬ста. Есть дети с более или менее серьезными нарушени¬ями, которые, тем не менее, продолжают развиваться и переходить с одного уровня на другой. У других разви¬тие затормозилось либо в определенных сферах, либо полностью. У третьих развитие проходило удовлетвори¬тельно до какого-то определенного момента, а затем по¬шло вспять до некоторой точки фиксации. Детский не¬вроз наблюдается только там, где силы регресса затронули сферу либидо. Там, где регресс либидо и эго протекает одновременно, конфликта не возникает; ребе¬нок спускается на более низкий уровень, и мы в резуль¬тате наблюдаем инфантилизм.
Нельзя сказать, что было бы неправильно исполь¬зовать при анализе эти три пункта — развитие, задерж¬ка развития и регресс, — как основу для диагностичес¬кой классификации. Эта классификация может быть усовершенствована, если мы изучим разные части лич¬ности ребенка на достигнутом уровне развития. Есть дети, почти нормально развитые (имеются в виду их инстинк¬тивные желания, включая эмоциональные отношения), но которые при этом отстают в личностном, моральном развитии, в построении защит. Наше прежнее суждение о ребенке как о «не по годам развитое» или «отсталом» должно быть пересмотрено, каждая часть психической системы должна быть оценена отдельно и достигнутые уровни должны сравниваться друг с другом.
Оценка по типу конфликта. Существует другой аспект, настолько полезный, что трудно понять, почему он не использовался в диагностических целях. Я имею в виду усиление степени конфликта у индивида, что очень важно для определения патологического резуль¬тата. Психоаналитическое исследование познакомило нас с тремя типами конфликта: 1) внешний конфликт, про-
364

Общие замечания
исходящий между ребенком и окружающими; 2) меж¬системный конфликт, протекающий между различны¬ми подструктурами личности, например между ид и эго, эго и суперэго, суперэго и ид; 3) внутрисистемный кон¬фликт — внутри структуры ид, между противоположно направленными побуждениями, такими, как активность-пассивность, маскулинность-фемининность, любовь-не¬нависть. Оценка нарушений по типу конфликта дает также намек на возможные типы терапии, которые мо¬гут быть использованы при лечении. Руководство или воспитательные меры могут помочь при внешних конф¬ликтах; анализ идеально подходит для межсистемных конфликтов, для которых он, собственно, и разрабаты¬вался. Если у ребенка наблюдается конфликт между влечениями, годится любой интенсивный метод, хотя тут перед специалистами стоит очень трудная задача.
Оценка на диагностической стадии. Можно пред¬положить, что упомянутые утверждения встретят мно¬жество возражений в психоаналитическом мире. Как аналитики, мы обычно не даем оценку состояния паци¬ента, за исключением оценки на основе материала, по¬лученного во время анализа. Но если мы привержены столь осторожному подходу к проблеме диагностики, то в начале конфронтации с пациентом мы остаемся не бо¬лее чем с рядом его симптомов и описательной систе¬мой. Я предлагаю более смелый подход, который позво¬лит пойти дальше.
Однажды решив отказаться от диагностических категорий, присущих описательной психиатрии, разра¬ботанной для психопатологии взрослых, и важности симптоматологии как таковой, мы можем надеяться бо¬лее энергично перейти к этим сторонам личности паци¬ента. В случае с ребенком это будут прежде всего аспек¬ты развития. Также при изучении ребенка мы не ограничиваемся тем, что ребенок должен сказать о себе, но учитываем огромное количество данных от окружа¬ющих его людей, например описаний родителей, учите¬лей и т. д. Не все данные будут достоверны, но имеется множество поведенческих и внешних признаков, кото¬рые для грамотного аналитика могут стать диагности¬ческими подсказками и указателями.
365

Оценка пограничных случаев
Вернемся к нашему вопросу о пограничных слу¬чаях. Существует множество определений этого поня¬тия, наиболее общее соответствует клинической карти¬не на границе между неврозом и психозом. Существует негласное соглашение по применению этого понятия — как делали мы в Хемпстедской детской клинике, — к целому ряду расстройств, которые не укладывались в определение детских неврозов, но, отличаясь от них, обычно вели к более серьезной патологии.
Если это понятие понимать таким образом, то мы придем к случаям, находящимся не только на границе между неврозом и психозом, но также на границе ум¬ственной отсталости, делинквентности, перверсий и т. д. Понятно, что границы между этими расстройствами не всегда четко очерчены. Известно, что все дети определен¬ных возрастов обладают специфичными делинквентны-ми чертами, или, говоря проще, в определенные периоды развития от детей следует ожидать антисоциального или асоциального поведения. Безусловно, то же самое каса¬ется перверсий. Существует, по нашему мнению, даже «граница» между невротичным и аутичным ребенком, поскольку аутичные черты (замкнутость) могут прояв¬ляться в картине детского невроза.
Проблема «качество против количества». Прежде чем оценить состояние ребенка как пограничное, выхо¬дящее за рамки детского невроза, мы должны спросить себя, на какой основе сделан этот вывод — на основе наблюдений за количественными или качественными характеристиками? Сильная, нарастающая симптомати¬ка редко отличается от качественного своеобразия их проявлений.
Хороший пример в этом отношении — приступы страха у детей с фобиями. Они могут достигать огром¬ной силы и поэтому могут быть приняты за приступы ярости у детей-психотиков. Другой пример представля¬ют совращенные дети, например случай Эрны Фурман (1956). Поведение таких детей, вызванное травмой, мо¬жет быть настолько ненормальным, неустойчивым, не-
366

Оценка пограничных случаев
стандартным, что возникает соблазн квалифицировать его как шизофрению. То же самое верно для мальчиков с сильным страхом кастрации. Хотя это нарушение свя¬зано со страхом кастрации в фаллической фазе и пред¬ставляет детский невроз, такое поведение несомненно «сумасшедшее», то есть явно психотическое.
В оценке феномена пограничности первым важным шагом является разграничение количественного роста и качественного своеобразия.
Проблема качественного отличия от невроза. Пе¬рейдем к случаям, качественно отличным от неврозов. Такие различия могут быть в содержании ид, если рас¬сматривается глубина регрессии или степень задержки развития. В любом случае такие дети не функциониру¬ют на эдиповом уровне. Но если регресс невротичного ребенка останавливается на анально-садистской или оральной точке фиксации, то пограничные дети опуска¬ются на более ранние уровни, если только не регресси¬руют полностью. Конечно, существует вероятность, что невротическая манифестация, то есть регресс на преды¬дущие точки фиксации, проявляется одновременно с очень ранними фиксациями и создает смешанную кли¬ническую картину.
Другое важное качественное отличие касается дет¬ских либидозных привязанностей. Мы чувствуем, что ребенок находится рядом с «границей», если его либидо отторгнуто от мира объектов и обращено либо к своему телу, либо к своему эго. Часто бывает, что такие дети делают то, о чем нормальный ребенок даже и не мечта¬ет. Вместо того, чтобы бороться за право устанавливать и сохранять отношения с окружающими, они доброволь¬но уходят в себя, остаются в постели или спят, предпо¬читая одиночество компании других людей.
Часто подчеркивалось, что неспособность ребенка получать радость от его объектов есть ранний признак серьезной патологии. Здесь рассматривается граница между аутоэротизмом и объектными отношениями, пред¬почтение отдается первому.
Дифференциальный диагноз такого рода не всегда прост. Я помню оценку 13-месячной девочки, у которой
367

Оценка пограничных случаев
были серьезно нарушены отношения с матерью. При приближении матери она всегда начинала кричать. Она не принимала никакой помощи от матери и замыкалась;
это производило зловещее впечатление. Лучше всего ей было тогда, когда ее укладывали спать и она оставалась одна, свободно предаваясь сосанию пальца.
Удивительно, что этот ребенок, которого заподоз¬рили в умственной отсталости, совершенно нормально реагировал на наблюдателя. Из этого мы можем заклю¬чить, что способность к установлению объектных отно¬шений была утрачена или не была развита и что трав¬матические события перевели источники комфорта от объектов окружения в ее собственное тело.
Наш диагноз был подтвержден данными, что не¬которое время ребенок находился на попечении няни, которая страдала шизофренией и неуправляемыми при¬ступами ревности, а также ссорилась с матерью девочки у нее на глазах.
Вернемся снова к дифференциальному диагнозу: я не сомневаюсь, что данный ребенок, если ему не помочь, в дальнейшем станет не травмированным, боящимся объектного мира, а умственно неполноценным ребенком, который также не способен к созданию значимых объек¬тных отношений.
Для рассмотрения следующего качественного от¬личия мы должны заглянуть в сферу эго.
Первое, что приходит на ум, это безопасность так называемых границ эго (Федерн). Мы рассчитываем на то, что с двухлетнего возраста в сознании ребенка скла¬дывается ясное представление о границе между своим телом и эго и людьми из ближайшего окружения. Мы считаем естественным и нормальным для младенца счи¬тать части тела матери своими собственными либо рас¬сматривать свое и ее тело как целое.
Такое положение часто проявляется в том, что дети этого возраста сосут пальцы матери вместо своих, или, несколько позднее, подносят ложку с пищей поочеред¬но к своему рту и рту матери. Это правда, что в некото¬ром отношении мать будет в течение нескольких лет продолжать считать тело ребенка частью своего собствен¬ного (или по крайней мере ответственной за него). По-
368

Оиенка пограничных случаев
этому часто встречается, что дети, достигшие почти под¬росткового возраста, считают, что следить за здоровьем и гигиеной это обязанность матери, а не их собственная.
Но даже если остатки такого сращения с матерью считаются нормальным проявлением до конца детства, нормальный или невротичный ребенок будет иметь в сознании четкий образ тела с раннего возраста, и нуж¬ны очень сильные потрясения, чтобы у него пропало чувство личной интегрированности и обособленности.
Особенностью этого отношения являются огромные различия между невротическими, психотическими, аутичными или умственно отсталыми детьми. Мы лечи¬ли множество детей с пограничными случаями, кото¬рые постоянно путались в этом отношении.
Я упомяну здесь восьмилетнего мальчика, Пите¬ра, интеллектуально высокоразвитого ребенка, который часто не знает, он ли это на самом деле или его психоте¬рапевт. Дома в его сознании происходит та же самая путаница между ним и его матерью. Например, он сло¬мал одну из своих игрушек и стал плакать, обвиняя свою
мать в том, что она это сделала.
Одна своеобразная девочка, например, имеет на¬вязчивую потребность носить у себя на плечах медве¬жонка или куклу. Но если игрушку или саму девочку будет носить мать или терапевт, она сочтет эту замену равноценной. Кукла, терапевт, мать, ее собственная лич¬ность используются как взаимозаменяющие, между ними не делается никакого различия. Такое смешение между эго и другими может быть ценным указателем для диаг¬носта.
Само собой разумеется, что качественные разли¬чия между разными типами случаев обнаружены в фун¬кциях эго. В качестве примера можно привести важную функцию оценки реальности. Ситуация, конечно, услож¬няется тем, что развитие этой функции зависит от воз¬раста; очень маленький ребенок склонен смешивать ре¬альность и фантазию, и мы не знаем абсолютно точно, в каком возрасте оценка реальности должна быть сфор¬мирована в полном объеме. Нормальные дети могут иг¬рать так, например, будто куклы живые и их нужно кормить, одевать, укладывать спать и т. д. В детском
369

Опенка пограничных случаев
поведении не много намеков на то, что это: игра «пона¬рошку» или они действительно верят в свои фантазии.
То, что мы считаем приемлемым для трех-, четы¬рехлетнего возраста, может начать тревожить нас, когда ребенку исполняется пять и однажды может вырасти в серьезную озабоченность, когда наступает латентный пе¬риод. В этой связи я хочу обратиться к другому случаю с высокоинтеллектуальным школьником, который прохо¬дил лечение в нашей клинике. Временами казалось, что он полностью забывал о реальности. Однажды летом про¬изошел случай, когда он влетел в клинику с огромным подсолнухом в руках. Аналитическая интерпретация со¬отнесла бы цветок с фаллическим символом, и в этом не было бы ничего необычного. Но затем мальчик рассказы¬вал всем, как до смерти напугал этим цветком своего те¬рапевта, что она чуть не упала, когда он с цветком вошел в комнату, как он махал цветком перед ней и что люди вокруг удивлялись, что это он такое принес и т. д. То, что для другого ребенка было бы фантазией, для него было сущей правдой. Думаю, можно согласиться, что такое отсутствие чувства реальности говорит о том, что этот мальчик перешел границы невроза.
В том же направлении ведет явное отсутствие фун¬кции синтеза, когда раннее детство уже прошло.
Поскольку мы верим в хронологическую последо¬вательность развития всех защитных механизмов, от наи¬более примитивных до самых изощренных, мы наблюда¬ем за обратным развитием с подозрением. Мы одинаково подозрительны к наличию неневротических расстройств, когда ребенок не развивается далее первичных механиз¬мов отрицания, проекции, интроекции, без подавления, реактивных образований, сублимации. Похоже, обратные шаги от вторичных к первичным процессам мышления или задержка на уровне первичных процессов являются зловещим диагностическим признаком.
Поскольку рассматривается дифференциальный диагноз между неврозом и психозом, важными пункта¬ми являются конкретизация мыслительных процессов и использование языка тела. При оценке детских случа¬ев мы лишь немного отступаем от этого. Некоторые дети в пограничном состоянии полностью перестают говорить
370

Опенка пограничных случаев
и возвращаются на довербальный уровень развития; дру¬гие используют речь, но употребляют слова в конкрет¬ных значениях. Пятилетний замкнутый ребенок был под впечатлением станции метро в Лондоне, которая назы¬вается «Гнев короля». Для него это было не название, а образ короля, окруженного подданными, которым он
отрубал головы.
Ребенок школьного возраста с пограничным расстрой¬ством, обратившийся в клинику по поводу навязчивого стрем¬ления ходить по путям метро (которые символизируют для него его кишечник), обладал сверхъестественной способнос¬тью запоминать названия станций. Таким же образом он запомнил не только имена сорока детей в классе, но адреса, все названия улиц, создающих живые образы в его голове:
Хобден Лейн — человек, который хромает1. Соответственно его пограничной замкнутости, у него не было нормальных социальных связей со сверстниками, их место заняли их
имена2.
В качестве последнего дифференцирующего прин¬ципа я бы хотела упомянуть барьер между подструкту¬рами личности, особенно барьер между ид и эго. У со¬всем маленького ребенка эта граница не может быть очень четкой: мы готовы к случайным прорывам содержания ид, ведущим к тому, что известно как эмоциональные взрывы и вспышки гнева. Но по мере взросления ребен¬ка, и особенно у невротичных детей, эти барьеры долж¬ны становиться относительно стабильными.
Резюме. В заключение я хотела бы подчеркнуть, что ни один из этих пунктов, взятый сам по себе, диаг¬ностически не значим. Они становятся значимыми только тогда, когда встречаются в комбинации. Чем больше их наблюдается у ребенка, тем более уверенно можно ска¬зать, что мы имеем дело с неневротичным, то есть с пограничным, случаем.
' Игра слов: Hobden ассоциируется с hobble — хромой (англ.).
(Прим. перев.)                                        '
2 Подробнее обсуждение этого случая см. у Singer (1960).
371

Агрессия — деструктивное, то есть наносящее вред, ущерб, либо влекущее уничтожение одушевлен¬ных или неодушевленных объектов индивидуаль¬ное или коллективное поведение.
Адаптация — приспособление (биологическое или пси¬хологическое) организма к окружающим услови¬ям, направленное на сохранение гомеостаза.
Амбивалентность — наличие противоречивых (любовь и ненависть) чувств, одновременно испытываемых человеком по отношению к одному лицу.
Ассимиляция — слияние, уподобление, усвоение опре¬деленного материала уже имеющимися схемами поведения, подведение реальных событий к струк¬турам организма-Ассоциации свободные — см. Свободных ассоциаций метод
Ассоциация — связь психических явлений (ощущений, представлений, мыслей, чувств и т.п.), при кото¬рой активизация одного из них влечет за собой появление другого. Образуется различными путя¬ми: по сходству, контрасту, смежности в простран¬стве или времени и др.
Аутизм — психологическое нарушение, крайняя форма психологического отчуждения, выражающаяся в нарушении или резком снижении контактов с ок¬ружающим миром, в уходе в мир собственных пе¬реживаний.
Аутоэротизм — обозначение первой фазы детской сек¬суальной жизни, в течение которой сексуальное удовлетворение направлено на собственное тело.
372

Глоссарии
Аутоэротическое удовлетворение достигается по¬средством эрогенной зоны. Пример аутоэротичес-кого удовлетворения — процесс сосания.
Аффект — сильное, относительно кратковременное, при¬ятное или неприятное, смутное или отчетливое эмоционально-аффективное состояние, проявляю¬щееся в общей душевной тональности или в силь¬ной энергетической разрядке; бурно протекающее эмоциональное переживание.
Аффективное поведение — драчливость, упрямство, гру¬бость и другие трудные формы поведения, кото¬рые возникают у детей, не удовлетворенных взаи¬моотношениями, сложившимися у них со взрос¬лыми или сверстниками.
Аффективные нарушения — патологические формы эмо¬циональной реакции ребенка на воздействия окру¬жающей среды; выражаются в повышенной возбу¬димости, склонности к резким эмоциональным взрывам либо, напротив, в апатичности и затормо-
женности.
Аффективный — относящийся к состояниям удоволь¬ствия или неудовольствия, связанным с ощущени¬ями, эмоциями, страстями, чувствами, мыслями. Бессознательное — совокупность психических явлений, процессов и состояний, не осознаваемых субъек¬том, Согласно Фрейду, неприемлемые для созна¬ния инстинкты, импульсы, мотивы, которые не пропускаются особой психической инстанцией — цензурой, вытесняются ею. Таким образом, не по¬лучившие выражения импульсы, будучи неосознан¬ными индивидом, проявляются в сновидениях, в виде оговорок, описок и других ошибочных дей¬ствиях, невротических симптомах, продуктах твор¬чества, а также оказывают влияние на человечес¬кое поведение в целом.
Витальный — жизненный, прижизненный, имеющий отношение к жизненным явлениям.
Влечение — динамический процесс, при котором неко¬торое давление (энергетический заряд, движущая сила) подталкивает организм к некоторой цели.
373

Глоссарий
Источник энергии — телесное возбуждение, цель достигается в объекте влечения или благодаря это¬му объекту.
Вытеснение — один из механизмов психологической защиты, характеризующийся недопущением, ис¬ключением из сознания неосознанного импульса, неприемлемого для сознания по своим морально-этическим особенностям, возбуждающего напряже¬ние и тревогу.
Генитальная любовь — такая форма любви, к которой субъект приходит на вершине своего психосексу¬ального развития, то есть не только дойдя до гени-тальной стадии, но и преодолев комплекс Эдипа.
Генитальность — высший уровень развития либидо, зре¬лость.
Глубинная психология — психологическое направле¬ние, в основе которого положение о ведущей дея¬тельности бессознательных процессов, побужде¬ний, мотивов, стремлений; психология бессозна¬тельного.
Делинквентность — патохарактерологическая реакция подростков, проявляющаяся в совершении ими мелких правонарушений и поступков, не достига¬ющих степени преступления, наказуемого в судеб¬ном порядке.
Депривация — психическое состояние человека, воз¬никающее в результате длительного огр.^ничения его возможностей в удовлетворении основных пси¬хических потребностей; характеризуется выражен¬ными отклонениями в эмоциональном и интел¬лектуальном развитии, нарушением социальных контактов.
Динамическая модель рассмотрения душевных процес¬сов — рассмотрение психических явлений как форм проявления определенных и, как правило, скрытых от сознания тенденций, влечений и т.п., находящихся в противоречивых отношениях меж¬ду собой (единство и борьба), а также с точки зре¬ния переходов из одной подсистемы в другую.
Дистресс — негативно проявляющийся стресс, приво¬дящий к дезорганизации деятельности организма, характеризующийся отрицательным воздействием.
374

Глоссарий
Зависть к пенису — имеет место у девочек в отношении мальчиков, либо у мальчиков в отношении взрос¬лых мужчин, возникает при обнаружении анато¬мического различия между полами: девочка чув¬ствует себя ущемленной по сравнению с мальчи¬ком и стремится иметь такой же пенис. Позже принимает две производные формы — желание иметь пенис внутри себя (чаще всего в форме же¬лания иметь ребенка) и желание наслаждаться пенисом в коитусе.                        '
Замещение — один из механизмов перевода бессозна¬тельных, неприемлемых для эго желаний в при¬емлемые формы. Результатом замещения являют¬ся, например, ошибочные действия, невротические симптомы, остроты, определенные формы снови¬дений и др.
Защита психическая (эго-защита) — модель рассмотре¬ния душевных процессов — совокупность бессоз¬нательных психических процессов, которые при¬званы защитить эго от угроз со стороны реальнос¬ти или со стороны влечений (ид) и/или суперэго.
Ид — «Оно», слово, использованное переводчиками ра¬бот Фрейда на английский для обозначения немец¬кого -Es. Самая нижняя, глубинная подструктура из трех, составляющих структуру личности, ее психического аппарата. Ид предшествует эго на пути развития; представляет собой комплекс раз¬нообразных бессознательных побуждений, пред¬ставлений, тенденций, импульсов, движущих сил, инстинктов, «...мы называем его хаосом, котлом, полным бурлящих страстей... Он полон энергии, поступающей от инстинктов, но не имеет никакой организации... а лишь стремится к удовлетворе¬нию нужд инстинктов, подчиняющихся соблюде¬нию принципа удовольствия» (3. Фрейд).
Идентификация — отождествление, как правило нео¬сознанное, себя со значимым другим человеком (реальным или вымышленным) или группой как образцом; с помощью этого механизма у ребенка формируются личностные черты и поведенческие стереотипы.
375

Глоссарий
Идиосинкразия — повышенная чувствительность чело¬веческого организма к определенным веществам или воздействиям.
Импульсивные действия — действия, совершающиеся под влиянием неосознанных внешних или внут¬ренних побуждений.
Инстинкт — врожденная форма поведения, способность совершать целесообразные действия в ответ на оп¬ределенный стимул.
Инстинктивное поведение — врожденное поведение, присущее данному виду, возникающее без предва¬рительного обучения в определенных условиях окружающей среды.
Интериоризация — формирование внутренних структур психики человека путем усвоения структур внеш¬ней социальной деятельности.
Интернализация — синоним интроекции.
Интерпретация — процесс разъяснения, толкования смысла чего-либо сложного для понимания, неяс¬ного и т. д.
Интроекция — процесс, посредством которого объекты внешнего мира, образы, взгляды, мотивы и уста¬новки других людей включаются индивидом в свой внутренний мир; отношения с объектом «вовне» заменяются отношениями с воображаемым объек¬том «внутри себя». Интроекция связана с иденти¬фикацией.
Инфантилизм — сохранение в психике и поведении взрослого индивида черт и особенностей, свойствен¬ных детскому возрасту: отсутствие самостоятель¬ности в решениях, чувство незащищенности, сни¬жение критичности к себе и повышенная требова¬тельность к другим, слабоволие, нежелание брать на себя ответственность, преобладание игровых интересов, быстрая пресыщаемость и др.
Инцест — сексуальные отношения (коитус) с кровными родственниками; кровосмешение.
Катексис — перевод на английский язык слова Besetzung (букв. — вложение, вклад) — количество энергии, сцепленной с любым объект-представлением или психической структурой.
376

Глоссарий
Комплекс — совокупность эмоционально окрашенных элементов (мыслей, интересов, установок), скла¬дывающаяся в период раннего детства, вытеснен¬ная в бессознательное и оказывающая воздействие на актуальную психическую жизнь индивида.
Констелляция — стечение обстоятельств.
Кастрационный комплекс — комплекс, возникающий у ребенка как реакция на мнимую или реальную угрозу со стороны взрослых лишить его полового органа; страх за пенис. У девочек выражается в своеобразном, возникающем в период половой идентификации чувстве зависти к мужскому по¬ловому органу.
Контр-катексис — энергия, вложенная для поддержа¬ния вытеснения катектированного процесса.
Контрперенос (контртрансфер) — совокупность бессоз¬нательных реакций аналитика на личность анали¬зируемого и особенно на его перенос.
Копрофилия — получение удовольствия от прикоснове¬ния к фекалиям, рассматривания или поедания их.
Куннилингус — вид перверсии, при которой половое возбуждение у женщины вызывается раздражени¬ем ее наружных половых органов языком и губа¬ми партнера (партнерши). Наблюдается при гете-росексуальных отношениях и женском гомосексу¬ализме.
Либидо — гипотетическая форма психической энергии, которая является подосновой всех преобразований сексуального влечения в том, что касается его объекта (смещение энергетических нагрузок), его цели (например, сублимация) и источника сексу¬ального возбуждения (разнообразие эрогенных зон).
Мазохизм — половое извращение, при котором возбуж¬дение и удовлетворение возможны лишь при истя¬заниях, физическом воздействии, причинении партнером физической боли, мучений, нанесении оскорблений; характеризуется желанием пережи¬вать боль, подчиняться насилию.
Маскулинный (маскулинность) — паттерн поведения, установки и пр., имеющие отношение к вторич¬ным половым признакам мужчины.
377

Метапсихология — термин, предложенный 3. Фрейдом для обозначения того, что в других науках называ¬ется «общей теорией», то есть положений на самом высоком уровне абстрагирования. Метапсихологичес-кие формулировки описывают психические явления в терминах умозрительного психического аппарата.
Моторный аппарат — вся сфера двигательных функций организма.
Навязчивое повторение — бессознательная склонность к повторению в настоящем ранее пережитых трав¬матических моментов и ситуаций.
Навязчивые действия — непроизвольные, симптомати¬ческие и патологические акты, совершаемые чело¬веком вопреки его желанию.
Нарциссизм — согласно мифу о Нарциссе, любовь к соб¬ственному образу. Сексуальная перверсия, при которой предпочитаемый субъектом объект — его собственное тело (спец.). В более широком смыс¬ле — любая форма любви к себе. Первичный нар¬циссизм — любовь к себе, предшествующая люб¬ви к другим в раннем периоде детства. Вторич¬ный нарциссизм — любовь к себе, являющаяся ре¬зультатом интроекции и идентификации с объек¬том; изъятие либидо из объектных нагрузок и об¬ращение его вновь на эго.
Невроз актуальный — невроз, причина которого связа¬на с настоящим, а не с детскими конфликтами;
симптомы — прямое следствие отсутствия или не¬достаточности сексуального удовлетворения, сдер¬живания либидо.
Невроз навязчивости — характеризуется наличием на¬вязчивых состояний — воспоминаний, воспроиз¬водящих психогенно-травматическую ситуацию, мыслей, страхов, действий, ощущаемых человеком как чуждые и принудительно повторяющиеся.
Негативизм — сопротивление, стремление сделать на¬оборот. В поведении ребенка различают два вида негативизма: 1) пассивный негативизм — упрям¬ство, нежелание выполнить то, что предлагает взрослый; 2) активный негативизм — выполнение ребенком действия, противоположного требуемому.
378

Глоссарий
Ольфактометрия — метод измерения остроты обоняния.
Основное правило — правило, организующее аналити¬ческую ситуацию: пациента просят говорить все, что он думает и чувствует, ничего не выбирая и ничего не опуская из того, что приходит ему в го¬лову, даже если ему кажется, что сообщать это неприятно, смешно, неуместно.
Отыгрывание — (acting out) вовлеченность пациента в деятельность, которая понимается как подмена процесса вспоминания прошлых событий; замена мыслей действием, как результат того, что отыг¬рываемый импульс никогда не получал словесного выражения, он слишком силен, чтобы получить словесную разрядку, или у пациента отсутствует способность к торможению. Характерно для пси-- хопатий и поведенческих расстройств.
Перверсия — любая форма взрослого сексуального по¬ведения, где гетеросексуальный половой контакт не является желаемой целью.
Первосцена — сцена сексуальных отношений между родителями, наблюдаемая или воображаемая ре¬бенком на основе каких-то признаков. Обычно ре¬бенок истолковывает эту сцену как акт насилия со стороны отца.
Перенос (трансфер) — процесс, при котором на анали¬тика переводится чувства, представления, жела¬ния и т. д., связанные со значимыми людьми из прошлого. В актуальной ситуации на аналитика реагируют так, как на объект из своего окруже¬ния.
Повторение (вынужденное, навязчивое) — см. Навязчи¬вое повторение
Прегенитальный — относящийся к тем фазам инфан¬тильного либидозого развития, которое предшеству¬ют генитальной фазе, а также к возникающим на этих фазах импульсам и фантазиям Проекция — механизм бессознательного переноса инди¬видом своих мыслей, переживаний, состояний, свойств, черт и т. д. на других людей. Процессы первичные и вторичные — два типа психи¬ческой деятельности. Первичный процесс харак-
379

Глоссарии
терен для психических функций бессознательно¬го, выражается в свободном течении психической энергии, частой смене и слиянии образов и пред¬ставлений посредством механизмов конденсации и смещения, управляется принципом удовольствия, то есть уменьшает неудовольствие инстинктивно¬го напряжения. А в случае вторичного процесса, характерного для сознательного мышления, энер¬гия «связана», ее течение подконтрольно, управ¬ляется принципом реальности, уменьшает неудо¬вольствие инстинктивного напряжения путем адап¬тивного поведения.
Пубертатный — относящийся к периоду полового со¬зревания.
Реактивное образование — результат работы одного из защитных механизмов, которая приводит к возник¬новению способа поведения, прямо противополож¬ного бессознательному, вытесненному стремлению (например, преувеличенная забота матери о ребен¬ке, которого она ненавидит или ненавидела и т. д.)
Реактивный — относящийся к патологическим измене¬ниям психической деятельности в ответ на психи¬ческую травму или неблагоприятные обстоятель¬ства.
Регрессия — в общем плане возвращение к уже прой¬денным стадиям психосексуального развития, к более раннему состоянию или образу действий, в психологии — механизм защиты, посредством кот торого индивид избегает или пытается избежать тревоги, частично или полностью возвращаясь на более раннюю стадию либидозного развития.
Свободных-ассоциаций метод — высказывание всех, без разбора, мыслей, которые приходят в голову — либо отправляясь от какого-то слова, числа, образа или сновидения, либо произвольно.
Связывание — операция, направленная на ограничение свободного^движения возбуждений, на связывание представлений друг с другом, на создание и сохра¬нение относительно устойчивых форм.
Симптомы (невротические) — различного рода акты и действия, указывающие на наличие психоневро-
380

Глоссарий
зов или их тенденций; производные вытесненных, но оставшихся активными сексуальных стремле¬ний, которые не могут получить непосредственно¬го удовлетворения.
Скопофилия — любовь к созерцанию; получение удо¬вольствия от разглядывания.
Скотомизация — защитный процесс, посредством кото¬рого индивид сознательно не воспринимает опре¬деленные стороны самого себя или окружающих обстоятельств.
Сопротивление — слова и поступки пациента, которые мешают ему в ходе аналитического процесса про¬никнуть в собственное бессознательное; установка на отторжение сделанных им открытий, посколь¬ку они обнаружили бессознательные желания и привели человека в состояние «психологической угнетенности».
Спонтанный — самопроизвольный, возникающий вслед¬ствие внутренних причин, без непосредственного воздействия извне. Стереотип — обозначение общепринятого представления
о тех или иных явлениях, формах поведения и т. д. Стресс — психическое состояние общего возбуждения, психического напряжения при действиях в труд¬ных, необычных, экстремальных ситуациях; не¬специфическая реакция организма на резко изме¬няющиеся условия среды.
Сублимация — формы деятельности, не имеющие ви¬димой связи с сексуальностью, но порожденные силой сексуального влечения, или влечение, кото¬рое в той или иной степени переключено на не¬сексуальную цель и направлено на социально зна¬чимые объекты.
Суперэго — подструктура психического аппарата, раз¬вивающаяся из части эго, в которой сосредотачи¬ваются самонаблюдение, самоконтроль и другие виды рефлексивной деятельности, моральные чер¬ты и нормы поведения; контролирует действия эго и предписывает ему моральные образцы подража¬ния и деятельности, интроецированные, усвоенные от родителей.
381

Глоссарии
Толерантность — отсутствие или ослабление реагирова¬ния на тот или иной неблагоприятный фактор в результате снижения чувствительности к его воз¬действию.
Трансферентный невроз — искусственный невроз, объе¬диняющий различные проявления переноса. Он формируется в отношениях с психоаналитиком и представляет собой новую форму клинического невроза, прояснение которого приводит к откры¬тию детского невроза.
Тревога — эмоциональное состояние, возникающее в ожидании неопределенной опасности, неблагопри¬ятного развития событий; характеризуется беспред¬метностью, в отличие от страха как реакции на конкретную угрозу.
Тревожность — психологическая особенность индиви¬да, заключающаяся в склонности к переживанию состояния тревоги; характеризуется низким поро¬гом возникновения данной реакции. Фелляция — форма мужского гомосексуализма с ораль-
но-генитальным сексуальным контактом. Фемининный (фемининность) — паттерн поведения, ус¬тановки и пр., имеющие отношение к вторичным половым признакам женщины. Согласно класси¬ческому психоанализу — маскулинность имеет отношение к активности, агрессивности, садизму, соперничеству, а фемининность — к пассивности, мазохизму, беспомощной позиции.
Фобия (фобический) — неадекватные, навязчивые стра¬хи; характеризуются переводом внутренней опас¬ности во внешнюю.
Формирование реакции — защитный механизм, посред¬ством которого неприемлемый импульс преодоле¬вается путем усиления противоположной тенден¬ции; так, заботливость может быть формировани¬ем реакции против жестокости.
Фрустрация — психическое состояние дезорганизации сознания и деятельности индивида, вызванное стол¬кновением с объективно непреодолимыми или субъективно воспринимаемыми как таковые труд¬ностями, препятствующими удовлетворению по-
382

Глоссарий
требности, достижению цели или выполнению по¬ставленной задачи; переживание неудачи, сопро¬вождающееся разочарованием, раздражением, от¬чаянием, тревогой.
Цензор — психическая инстанция, ответственная за искажение сновидений и вытеснение; теоретичес¬кий предшественник суперэго.
Эго — подструктура психического аппарата, его органи¬зованная часть, которая может быть названа умом, здравым смыслом, рассудком; совокупность сил, которая контролирует слепые, бессознательные импульсы ид и пытается привести их в соответ¬ствие с требованиями внешнего мира.
Эдипов комплекс — упорядоченная совокупность лю¬бовных и враждебных желаний ребенка, направ¬ленных на родителей. Позитивная (простая) фор¬ма — желание смерти сопернику того же пола и сексуальное желание, направленное на родителя противоположного пола. Негативная форма — лю¬бовь к родителю того же пола и ревнивая нена¬висть к родителю противоположного пола.
Эксгибиционизм — форма сексуального извращения, характеризуется стремлением к обнажению перед лицами противоположного пола половых органов с целью вызвать у себя сексуальное возбуждение и
наслаждение.
Экстернализация — процесс, посредством которого пси¬хический образ представляется вовне, проециру¬ется на некоторый объект во внешнем мире. В этом смысле является синонимом проекции и противо¬положен интроекции и интернализации.
Эмпатия — постижение эмоционального состояния, про¬никновение в состояние другого человека, способ¬ность почувствовать себя на его месте; подразуме¬вает, что человек, ощущая себя объектом, продол¬жает сознавать собственную идентичность.

ЧИТАЙТЕ ВО ВТОРОМ ТОМЕ КНИГИ
«ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ДЕТСКОГО ПСИХОАНАЛИЗА»
СЛЕДУЮЩИЕ РАБОТЫ АННЫ ФРЕЙД:
• Норма и патология детского развития;
• Симптоматология детства: предварительная по¬пытка классификации;
• Метод наблюдения в исследовании развития де¬тей;
• Некоторые типы и этапы детской социальной дезадаптации;
• Инстинктивные влечения и их влияние на пове¬дение человека;
• Ответы на вопросы преподавателей;
• Роль соматических заболеваний в психической жизни детей;
• Комментарии к психической травме;
• Фантазии и образы, избиения;
• Подростковый возраст как нарушение развития;
• О некоторых проблемах в отношениях подрост¬ков с родителями;
• Толкование агрессии;
• Связь агрессии и эмоционального развития;
• К проблеме агрессии
Художественный редактор В. Щербаков
Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2; 953000 — книги, брошюры.
Подписано в печать с готовых диапозитивов 25.11.99. Формат 60х90 '/i& Гарнитура «Тайме». Печать офсетная. Уся. печ. л. 24,0. Тираж 5000 экз. Зак. № 1112.
Изд. лиц. № 065377 от 22.08.97.
ЗАО «Издательство «ЭКСМО-Пресс», 125190, Москва, Ленинградский проспект, д. 80, корп, 16, подъезд 3.
Отпечатано в Тульской типографии. 300600, г. Тула, пр. Ленина, 109.

Все разделы / Книги по психологии

Книги для бизнеса. Виталий Пичугин

Книги по психологии. Виталий Пичугин

Теория и практика детского психоанализа.

Комментарии

Новое сообщение